memento mori

       Иллюзо не привык думать о последствиях своих действий, так как рано или поздно ему все равно приходилось тщательно продумывать план своих побегов, только вот едва начавшаяся новая жизнь подразумевала собой то, что это будет той еще встряской мозга и такой же по силе пыткой.        Этот Неро — человек странный и мрачный, по определению внушающий страх. Тем не менее, у этого человека есть склонности к лидерству и он явно знает цену жизни, раз так осторожничает, посылая вместо себя кого-то из своих подчиненных. Мелоне, похоже, не жалуется и не собирается этого делать, а вот Иллюзо податливым никогда не был. На то есть свои причины.        Вообще-то вопрос о доверии мучает, по крайней мере, не только его. У людей есть склонности действовать вопреки своим словам, а потом либо жалеть, либо не чувствовать вообще ничего. Иллюзо не может точного определения слову «жалость», так как с таким чувством он не сталкивался ни разу, не говоря уже о себе самом. К пощаде не привык, от того-то в нем и зародилась эта ненависть, или, быть может, жажда крови и адреналина — обо всем этом он в упор молчал.        Мелоне выглядит даже более безобидно, чем, например, те, кто находится во всенепременной власти некоего Ризотто. Тот, что в очках — Гьяччо — предстал перед ним кусающим губы, с хмурым, недовольным взглядом и неестественно бледной кожей, как если бы он был трупом. Вечно поправляет очки и сутулится, заметил он, и в сердце зарождается чувство неприязни, наверняка слишком предвзятое и неуместное, а ведь в будущем им так или иначе придется сплотиться.        В стороне примостился мужчина со светлыми волосами и ровным взглядом, не выражающим, по сути, ничего. Судя по тому, что он успел расслышать, этого мужчину зовут Прошутто, и он явно доволен своим положением. Мелоне еще не успел ему всего рассказать, но одно теперь Иллюзо знает точно — Прошутто строгий, но доблестный вояка, являющийся, по сути, верным псом Ризотто.        А у верного пса Прошутто тоже есть свой пес, походящий, скорее, на раба или на прислугу. О нем и сказать-то совершенно нечего — выглядит жалко, и этого, подумал, достаточно. Пеши, вероятно, самый закомплесованный и, похоже, единственный, у кого еще осталось сердце и сопутствующие ему позитивные эмоции, правда судьба, видать, сложилась не так, как того желал, и, вероятно, все еще желает.        Он неприязненно покосился на мужчину, на коленях которого, видимо, по неволе, сидел какой-то кот, выглядящий при этом не совсем здоровым и не совсем довольным. Тот поглаживал его шерсть, чесал за ухом, а кот, проснувшись, зашипел и ретировался в противоположную от горе-хозяина сторону. По словам Мелоне, этого человека звали Формаджио, и он здесь «ни что иное, как самое бесполезное звено, непонятно откуда взявшееся».        А что до самого Мелоне? Они встретились невзначай, и ничего больше он о нем сказать не мог. Даже самое очевидное в нем ускользало от него. И, думает он, — это наверняка к лучшему, так как мужчина выглядит весьма и весьма подозрительно, а такого определенно стоит сторониться.        Вот, порешал он, странному человеку с такими же странными людьми ужиться будет легче простого. Выпрямив спину, он гордо объявил: «а я — Иллюзо».        О взгляде стоящего напротив него человека он старался не думать.        — А Сорбет с Джелато, похоже, не собираются сюда заявляться, — слышался голос Формаджио. Только слышался, поскольку Иллюзо ни на кого не смотрел. Видел стоящего к нему Мелоне, едва-едва касавшимся его плеча, и остальное его в сущности его не волновало. В том числе какие-то Сорбет с Джелато.

***

       Его апартаменты, любезно предоставленные ему Ризотто, были просторными. Мелоне не соврал — у Неро достаточно власти, чтобы, к примеру, арендовать какой-нибудь особняк или чью-то виллу, не заботясь о потраченных им средствах.        Он обращает внимание на зеркала, небрежно и не к месту тут размещенные. То, что было справа от него, по какой-то причине оказалось занавешенным ярко-красной тканью. Шелковой, ко всему прочему.        В зеркале, что слева, своего отражения он не увидел. Отразилось в нем буквально все — и постель, и гостиная в общем виде, но отраженная в нем комната была пустой. Иллюзо, замеревший посреди нее, не отражался. Он моргнул пару раз, оглянулся по сторонам, а в ответ ему было обременяющее молчание.        Привыкший к риску, Иллюзо не знает теперь, что от него теперь требуется. Судьба, в которую он упрямо отказывался верить, устроила ему некое испытание, после которого, как сам себе уже успел придумать, в норму больше не придет, или, что хуже, совсем потеряет ощущение реальности.        Потеряешь один раз бдительность, не обретешь и в другой.        Только поэтому он подходит чуть ближе, дотрагивается до чистого, ничем не испачканного и даже не потрескавшегося, зеркала. Ощущает холодок на кончиках пальцев — мимолетный и невинный. Зеркала, говорили, сопутствуют ведьмам и их безумным обрядам. В магию и в мистику он не верил, а когда его собственная мать, глубоко верующий человек, рассказывала истории о зеркалах, Иллюзо с нервным вздохом утыкался лицом в подушку, желая, чтобы его либо оставили в покое, либо перестали нагружать этими идиотскими историями, из-за которых как минимум потом уснуть боишься, или же остаться в одиночестве в глубочайшей темноте. Только ни одно, ни другое его не пугало, и только поэтому он зарекся о том, что побег — лучшее, что могло бы быть предоставлено ему жизнью.        Проводит еще пару раз по зеркалу, осторожно даже, и задумывается. Молчит, вслушивается в стоящую тишину, прерываемую разве что стуком дождевых капель о неприкрытый подоконник.        Свет горит, посему и служит ему ориентиром. Эта ночь, думает, никогда не закончится.

***

       Но ночь все-таки закончилась, какой бы длинной она ему не показалась изначально.        Иллюзо морщится от проникшего в его комнату солнечного света, такого ясного и такого пронзительного.        Звук приоткрывшейся двери приводит его в чувство, не успевшего разомкнуть своих глаз. Вообще-то, никого он не ждал и не собирался, даже чисто в целях ознакомления с группой не решился вчера с кем-то заговорить. Уснул практически мгновенно, игнорируя всплывшую мысль о странном зеркале.        — Гостей не ждал?        Мелоне объявился собственной персоной, бесцеременно входит, а перед этим не удосужился хотя бы постучать в дверь в знак вежливости. О какой вежливости идет речь, если у каждого здесь с головой не в порядке?        — А как ты думаешь?        Иллюзо не знает, в каком тоне и как он должен разговарить с Мелоне. Тот кажется ему человеком странным, нечитаемым и совсем непонятным. Ему тут, думает, придется так или иначе с кем-нибудь поладить, в угоду или не в угоду кому-то. Просто потому, что в одиночку выжить не удастся.        Мафия не подразумевает собой одиночество. То, что образовалось у этой кучки ненормальных, вероятно, называется мафиозной Семьей. Интересно, какие отношения они поддерживает между собой.        Мелоне подсаживается к нему на кровать, едва заметно улыбается уголками губ и смотрит в ожидании чего-то. Молчит и чего-то ждет, а чего — попробуй догадаться. И без того по ночам мигрень его посещает, так тут от него безо всякого слова требуют чего-то конкретного.        Иллюзо видит четко — Мелоне заправляет свою челку, что прикрывала его левый глаз, назад, и перед тем открывается картина усталого, явно не нашедшего времени на сон этой ночью.        Он зевает, сохраняя при этом спокойное, по-прежнему нечитаемое выражение лица, и Иллюзо внезапно ловит себя на мысли, что Мелоне не такой уж и страшный. Ну, по крайней мере, тогда, когда лучи солнца падают ему на лицо, и тот жмурится, он выглядит как-то по-домашнему.        Желание улыбнуться невзначай он с успехом подавляет, во мгновение нарушая тишину:        — Устало выглядишь. Не спал, небось? Причину скажешь?        Мужчина облизнул губы и неотрывно всматривался в лицо Иллюзо, старавшегося не выдать своего обеспокоения.        — А я и не сплю по ночам. В одиночестве, по крайней мере.        У зеркал есть свойство вселять в людей страх. Ночью в них смотреть ни в коем случае нельзя, напротив них спать нельзя, иначе дело неизбежно окончится смертью.        Так как же Мелоне связан с зеркалами и с мистикой в целом? Не боится темноты, но темнота вкупе с одиночеством — дело совсем другое. Дня не успел пожить в новом для него месте, а тут его что-то, казалось бы, совсем незначительное заставило задуматься.        — Ночью может произойти все что угодно, и я имею в виду не...        Вздох. Громкий.        — Таким не занимаюсь. Слишком занят, чтобы тратить время на кого-то.        В голову внезапно ударила мысль о том, что по ночам постель Мелоне пустует совсем. В ней ни его самого, ни, видимо, кого-то другого, будь то любовницы на раз или кого-то на всю жизнь. И это он даже не стал обращать внимания на то, что его нагло и беспардонно перебили, не давая закончить мысль.        — Понятно.        На самом деле, в голове у него было достаточно много мыслей и много вопросов, которые задать не позволит его гордость. Да и не факт, что ему бы всенепременно ответили. Проигнорируют и будут правы, так как доверяться полностью какому-то уличному бандиту никому бы не захотелось. У каждого из этих странных людей есть секреты и тайны, которые они не выдадут ни при каких условиях.        Это обременяет, ведь любопытство не образовывается на пустом месте.        — Что будешь делать сейчас, Мелоне?        Ему в ответ следует многозначительная улыбка, походящая на ухмылку даже. Хитрую. Иллюзо не понимает ничего и не старается вдаваться в подробности, потому что истина откроется точно не сразу.        — Сначала я усну на твоей кровати, потом расскажу тебе о нас подробнее и обязательно со всеми познакомлю. Ты только потерпи, ведь любопытство — вещь тонкая.        Вот так бесцеремонно и вновь нагло. Мелоне напомнил ему его самого в лет шестнадцать, такого же беспардонного и не заботящегося о ком-то или о чем-то, кроме себя самого.        — Добро пожаловать в царство Морфея, Мелоне.        Улыбается, гордо и ясно, и Мелоне улыбается ему в ответ, прежде чем закутаться в одеяло, прикрыть глаза и действительно провалиться в сон.        Иллюзо думает, что истина придет к нему только тогда, когда у них с Мелоне выстроится что-то наподобие приятельских отношениях, а оно выстроится, обязательно. Нет ничего невозможного для местного беглеца, успевшего избежать смерти и тут же посмотреть ей в глаза, как кому-то близко знакомому.        Всеми правдами и неправдами добьется всего.