***
Лучше не говорить людям о своей любви. В определённый момент времени, кажется, что лучше соврать, смолчав. Что-то вообще стоит говорить о любви? Нет, не утруждайте себя и своего оппонента, ведь если ваше сердце разобьют однажды, то в следующий раз вы не захотите влюбляться. А так, хотя бы будет хорошая иллюзия влюблённости. Не думайте, что если ваше сердце будет поранено единожды, то в следующий раз вам будет легче перенести это всё. Так, лишь кажется. Есть люди, которые уже выплакали весь свой лимит слёз на жизнь. А кто-то только начинает тратить его. А некоторые дошли до безлимита в этом. Когда видишь человека, с которым хочешь быть, ты начинаешь хотеть видеться с ним каждый день, каждую минуту и секунду. Разделять с ним каждый свой вздох и выдох. Ты это чувствуешь, ощущаешь огромное желание обнимать его, не разлучаясь с ним. Хочешь защитить его от всех невзгод, чтобы тот был в безопасности и теплоте твоих чувств. Когда ты видишь этого человека, тебя настигает такое ощущение, что ты всё это время был в сухой и безлюдной пустыне, а он твой подарочный оазис. И, даже когда он просто улыбается или мило сопит в подушку, то это приносит тебе очень много радости и тепла в сердце. В любом случае, хочу сказать, что в этих любовных признаниях такие случаи единичные, когда всё идёт, как по маслу и взаимно. Конечно, стоит понимать, что с любовью шутки плохи, ведь ожоги на сердце не залечатся мгновенно. Время лечит? Я так не считаю, что за какое-то определённое время, вы вдруг поймёте, что забыли и излечились от этой невыносимой боли. Время не вылечит раны на самом хрупком органе человека, лишь усугубляя всё в разы больше со временем. Время не лечит, оно лишь калечит. Никто нам не говорил в детстве, что любить — это просто, а даже если и говорил, то глупо соврал, промолчав обо всех деталях. Например, что любовь доводит до самоубийства, до избитых о стену костяшках на пальцах, что сердце в момент расставания, так сильно ноет, что успокоить его может, лишь алкоголь, либо объятия с этим любимым человеком, которого уже не вернуть назад. Когда кто-то понимает, что это изначально была нелюбовь, а какое-то насилие, становится так мерзко на душе, кажется, что изменить уже нечего. Плохо, когда ты понимаешь это только тогда, когда у вас уже куча нажитого вместе дерьма и хуева туча совместных воспоминаний. Когда уже немного поздно. Возможно, что и были какие-то лживые чувства, но это точно не то, что можно было бы назвать настоящей любовью. И ты с осознанием этого кошмара, спотыкаешься о свою гордость, засовывая её куда подальше, понимая, что не уйдёшь от этого человека, а после продолжаешь ходить со своим страдальческим личиком, улыбаясь фальшиво и натянуто этой нескончаемой матрице ублюдков всего мира. Так и живём, но иногда всё плохое кончается, когда в твоей жизни появляется тот, кто оживляет тебя, исцеляет. Кто снова вкладывает в тебя желание жить и сопротивляться всему ужасу, который был против тебя всё это время. Кто вносит в твою жизнь новые чувства и эмоции, а ещё вместе с этим радость и любовь, заживляя твоё сердце, которое было разбито, как хрупкая ваза.***
Тусклый свет, вся комната в полумраке. Так рябит в глазах Артёма, который только проснулся от непробудного сна, в который он насильно попал от острого укола. Попытавшись что-то сказать, он понял, всё осознал, вспомнив. Лежал Шатохин на их кровати, а руки его были привязаны какими-то верёвками к угловым спинкам постели, по сторонам. Во рту, как он понял, был пластиковый шарик, который очень мешал говорить. К слову, Тёма был полностью без одежды. Когда глаза открылись до конца, свыкшись с тусклым освещением, то в комнату заходит Глеб с голым торсом, который был таким же татуированным, а в руках какая-то вещь, похожая на шампунь или что-то такое. — Как спалось? — сладостным голоском спрашивает Голубин, закрывая за собой дверь, увидев, что его мальчик проснулся. Артёму стало не по себе, когда он начал понимать всю опасность этой ситуации. Он начал дёргаться, пытаясь сорваться с крючка, оторвавшись от этих повязок, которые задерживали его руки. Стало неприятно от потёртостей на запястьях, из-за плотных верёвок, которые были накрепко привязаны к постели. Рассмешив этим Глеба. Скулёж и мычание не помогали, ведь рот уставал, так как шарик мешался. Блондин медленно проходит дальше, подходя к кровати. — Я тебе помогаю со всем, а ты ведёшь себя, как какая-то шлюхообразная мразь, — процедил светловолосый с отвращением. — У тебя второе сердце открылось? Или что, ты забыл, что у тебя есть я? Зачем так агрессивно реагировать на то, что твоему парню просто дали кофту? Вот и Артём не понимал. Между прочим, так и сидев на кровати с непонимающим лицом на эти слова, прикрывая своими ногами промежность. — Продолжим, раз уж ты очнулся, — садясь на кровати рядом, произносит Голубин, рывком, грубо раскрывая двумя руками костлявые ноги Тёмы. Артём уже не хочет плакать, ибо не видит смысла в этом. Пустыми и такими же бездонными глазами смотрел на блондина. Кажется, что помощи тут и не надо было ждать, ведь тот же Егор не осилил бы этой ситуации, как считал Шатохин.***
— Что мне сделать, чтобы выудить его оттуда? — размышлял в этот момент Ракитин. Прошло часа два или три, а на ум ничего не приходило. Артём в глазах Егора был другим, он показался последнему каким-то странным и депрессивным, но одновременно милым и серьёзным, эстетически ахуенным. Возможно, что для Глеба этот Шатохин был обыкновенной игрушкой или шлюшкой, которую он уже присвоил себе, но даже если всё и на самом деле было так, то Ракитину не особо и противно. Голубину этот милый парнишка нужен был для поднятия своего собственного эго, чтобы было над кем поиздеваться, но одновременно он и обожал Артёма за то, что тот его непоколебимо любил, несмотря на то, что Глеб любитель поскандалить и поругаться. Егор хотел избавить того юношу от боли, не понимая «почему», но хотел, чтобы Тёма был окружён любовью, а не криками и побоями. За стеной сейчас творился буквально хаос для Шатохина, но пока это был тихий ужас, поэтому не было слышно ничего. Но вскоре вся тихая обстановка в комнате Егора сменилась на еле-еле слышимые стоны и противный скрип кровати, а ещё сильные удары постели об эту самую стенку, которая разъединяла их квартиры. — Бля, да что делать-то?! — с ума сходил Егорка от этих звуков, которые разнеслись по всей его квартире. — Пиздец, пиздец, пиздец… Начиная бегать по большой комнате, Егор тёр свои виски, думая, что нужно сделать, пробегаясь глазами по всем углам своей квартиры. — Ах, ну точно! — ударив себя по лбу, поняв, как сделает, он выбежал в прихожую, натягивая кроссовки, после выбегая из своей квартире, но когда рука захотела постучать, то остановилась возле чужой входной двери, не двигаясь. В итоге, Ракитин не постучал, уходя к себе, обдумывая всё, что сделал и нет. А зря, что не попробовал постучать. Дверь была открыта.***
— Не волнуйся, я вытрахаю из тебя это невежество к нашим отношениям, — грозно проговаривал блондин, пока буквально вбивал Артёма в эту самую кровать, лишь наслаждаясь громкими стонами боли и удовольствия одновременно, вперемешку с солёными слезами старшего. Да, Шатохин вновь плачет, но не от боли, а от того, что устал плакать. Именно. И такой повод есть. Громко рыча, Голубин кончает внутрь тонкого и утончённого тела Тёмы, выходя из него, выделяя особое внимание своих глаз на следы от своих рук у брюнета, которые хорошо выделяются на шее, груди и запястьях. Ухмыляется злобно, вновь сверкая своими блестящими зрачками глаз. Багровые отметины на груди, а ещё темноватые следы на ключицах, ну и красноватые браслеты потёртостей на красивых и костлявых запястьях. За что? Артём и сам не вкуривает смысла всего этого. Но, видимо, так надо. Пальцы Тёмы давно пытаются помочь сами себе, потихоньку пытаясь развязать тугой узел на руках. А сам он томно и тяжело дышит, тело всё ломит, а грязное и липкое послевкусие от всего этого уже тошноту вызывает. Физически и ментально его выебали вдоль и поперёк. Вдруг рука светловолосого залезает под кровать, а там оттуда он достаёт коробку со взрослыми игрушками, а после вытаскивая прилично такой большой фаллоимитатор, а по-другому вибратор. — Будешь ещё меня разочаровывать? — спрашивает Глеб, строго всматриваясь в бедные и измученные глаза Артёма, который быстро закивал, пытаясь спасти свою болезненную задницу от ещё большего дискомфорта. Но разве есть, хоть капелька благоразумия у Голубина? — А это для профилактики. Не обсуждается. Слезливо посмотрев на Глеба, Тёма понял, насколько он ошибался в этом человеке, чувствуя склизкое ощущение обиды на душе. Но если не вытерпит сейчас, то это будет значить, что, считай, нет у него хороших связей в издательстве, а это склонно к безработице. В которой Шатохин участвовать не намерен. Уж лучше так. Конечно. На просьбы и мольбы Артёма, тот и не думал сжалиться, продолжая своё действо. Намазав на фаллос смазки, блондин резко вставил эту штучку в Тёму полностью, ни о чём не задумываясь, лишь вновь заслушиваясь лаконичными и приятными на слух стонами, которые распространялись по всей квартире. Словно выдавливая из Артёма новые капли слёз, заставляя выгибаться в спине, словно от электрических разрядов по всему телу, а за ними пришла и ненависть ко всему на свете, как и к себе. Брюнет застыл в немом крике, всему виной вибратор, либо ужас от этой ситуации. Засунув этот прибор поглубже, то одним нажатием на кнопку эта вещица в Шатохине завибрировала, принося ещё больше внутреннего оргазма брюнету, и пока Голубин вслушивался в его полукрики, вводя вибратор и вытаскивая, уже сам Артём успел развязать себе одну руку, но он не показывал этого, всё также оставляя запястье в том же положении. В различных инцидентах агрессии или рукоприкладства Глеба, Тёма уже научился приспосабливаться, выживать, находить пути выхода, а иногда и терпение помогало. Но тут, возможно, было не до терпеливости. Внезапно, будто терпение кончилось. А ещё, тут неожиданно и вторая рука была освобождена. Голубин и этого не углядел, продолжая свои пытки. — А теперь, давай-ка займём твой ротик полезным делом, чтобы ты не дерзил мне, — вдруг произносит блондин, отцепив пластиковый шарик красного цвета ото рта Артёма, выкидывая его в сторону. Как же банально. Вставая на колени перед лицом Шатохина, подвёл к его рту свой возбуждённый орган. Внутри жужжит вибратор, а во рту член Глеба Голубина, который вздымался над ним. Да уж, не так Артём себе свою взрослую жизнь представлял. Выглядит брюнет сейчас, как продажная шалава, которая повелась на деньги. Работая своим ротиком, заглатывая всё сразу, перекрывая рвотные позывы, опираясь спиной о спинку кровати, а руки просто держа в воздухе, то понял, что надо бежать, когда увидел, что в коробке, из которой его молодой человек достал тот вибратор, ещё много всего. Выпуская возбуждённую плоть изо рта, Шатохин бросает беглый взор на блондина, а позже резко отталкивает светловолосого, а тот отлетает и стукается об край кровати головой, после хватаясь за свою голову. Это даже на руку нашему беглецу. Пока Глеб держится за голову, тот уже вытащил из себя фаллос, накидывая на своё покалеченное тельце объёмную и вкусно пахнущую толстовку того Егора, а она ему аж до бёдер, поэтому, даже не видно, что он без одежды. Быстро застёгиваясь, брюнет выбегает из квартиры, стучась в чужую, которая была справа от их с Голубиным. — Хоть бы не спал, — думает про себя Тёма, молясь о том, чтобы тот ещё не уснул, хотя как тут спать, когда они так «шумели». Дверь открывается практически сразу, и закрывается также. Потому что Артём быстро забегает без разрешения, сказав, чтобы Ракитин немедленно закрыл её. А после Шатохина не держат ноги и он опускается на пол прихожей, где его кое-как успевает подхватить Егорка, приземляясь на свои уставшие руки. — Хэй, что стряслось? — мгновенно начал спрашивать Егор, но увидев, что с телом парнишки, и в каком тот состоянии, то понял, что неприемлемый и глупый вопрос. Артём буквально падал в обморок, но голос Ракитина звал назад в сознание. — Можешь не отвечать. Не вырубайся, малыш, всё будет хорошо! Начал успокаивающе убаюкивать Егорка своё маленькое чудо, которое будто таяло в его тёплых руках. Вдруг. Стук в дверь. Сильный. А после звонок загудел свою обычную мелодию. Шатохин начал рьяно отползать назад к стене, лишь бы подальше от двери. — Прошу, не открывай, — умолял Тёма, начиная рыдать, но Ракитин просто сказал ему успокоиться и быть потише, что тот и сделал. Открыв дверь, он увидел запыхавшегося Глеба. Как неожиданно. Который был в чёрных джинсах, но с голым торсом, а ещё с недовольным личиком. — Ещё раз привет, Егор, — произнёс тихо и приветливо Голубин, чем и настораживал Егорку. — Кажется, моя собачка забежала к тебе. Не мог бы ты отдать мне её? — заглядывая за широкую спину Ракитина, светловолосый увидел, как там сидел в уголочке испуганный Тёма. Его мальчик. Хозяин квартиры сразу скоординировался, пряча за своей спиной бедняжку. — Не могу, ведь я не держу дома собак, — вежливо ответил ему Егор, но уже до невозможности хотелось въебать этой наглой морде Глеба. — Ну, чего ты, вон, за твоей спиной прекрасная, но ахуевшая псина, которая неуважительно относится к своему хозяину, — пронзительно выжигая дыру на глазах Ракитина, процедил Голубин, улыбаясь, но сдержанно. — Ну-с, если ты человека за псину принимаешь, то неуважительный здесь только ты, — выплёвывает каждое слово с неприязнью Егор, уже сжимая пальцы в кулаки, но Глеб не любит проигрывать, так что, даже после таких слов, он продолжает «милый» разговор. — Ты, видимо, недоразвитый, но я могу повторить, — уже возгорался на глазах Глеб, произнося это с ещё большей ненавистью, чем с которой приходил сюда. — Не мог бы ты отдать мне мою чёртову собаку, пока я сам не взял её? Артём уж было подумал, что сейчас он вернётся в этот ад, ведь Егор ничего не сделает на эти слова. Что ж, он ошибался. — А ты попробуй, если такой храбрый, — выразился Ракитин, показывая всю уверенность в себе и своих силах. — Ты, наверное, ещё глупее, раз ты не понял, что нет у меня тут никаких собак. — А если я скажу, что совместного фита не будет, если не отдашь? — спросил вдруг светловолосый, из-под своей блондинистой чёлки, слегка щурясь с презрением. — То я отвечу, что ни на кой-хуй он мне не всрался, — с таким же наплевательским гонором отвечает Егор. А обстановка накалялась всё больше. Голубин посмеявшись, но грубо посмотрев в глаза Ракитина, медленно отошёл от двери, ухмыляясь. — Как знаешь, защитник, — угрожающе прозвучав, блондин уходит к себе, позволяя закрыть входную дверь, но придержав ногой её, то произнёс. — Ну, как хочешь, Тёма, но знай, что домашние животные всегда возвращаются к своим хозяевам! Сам приползёт. — напоследок сказал светловолосый, обращаясь уже к Артёму.***
Когда дверь закрылась, то во всей квартире Егора повисла тишина, прерываемая только всхлипами и дыханием Шатохина. — Так, значит, ты у нас Артём, — тихо произнёс Ракитин, подходя к маленькому парнишке на полу, садясь на корточки перед ним. — Пойдём умоем тебя? Я помогу. Тёма искренне не вдуплял, почему с ним так добр этот парень, с которым он не особо и ознакомлен. — Ты уже помог, — ответил брюнет. Но молча отвернув голову в сторону, Шатохин не знал, что ещё сказать и как собраться с мыслями, но так хотелось в объятия к этому Егору. Паренёк, который изначально всё время был в шапке и очках, вдруг спустил все головные приборы, давая лицезреть милого, но довольно серьёзного в лице парня. Немного удивляя и заводя в ступор Тёму. Отложив все ненужные вещи на тумбу, Ракитин коснулся чужого тонкого плеча, поглаживая. — Его здесь больше нет, ты можешь не бояться меня, — успокаивающим голосом произносил Егорка, пока медленно, но нежно поглаживающими движениями помогал встать другому, придерживая за таз. — Пойдём всё-таки умоемся, хорошо? На это Артём ничего не ответил. На нём были только кроссовки и та толстовка, а в остальном ничего на нём не было. Кроме ушибов, ран и побоев. Шатохин кое-как встал, ибо всё тело ныло, а особенно задница. Когда Егор завёл того в ванную комнату, а после лёгкими движениями показал ему всё, что нужно для принятия водных процедур, он понял, что лучше уйти, чтобы не искушать самого себя, да и не стеснять парня. — Одежду положил тебе, она будет велика немного, но всё же, ну, а я пойду, окей? — сказал Егорка, смотря на то, как скованно ведёт себя Тёма. И намереваясь уйти, Ракитин приоткрывает дверь, чтобы освободить помещение, но его останавливает костлявая, но уверенная ладонь. — Останься, — это даже не вопрос, Шатохин просто сказал в утвердительной форме, но хриплым голосом, чтобы тот не уходил. Как мило. Этому высокий юноша удивился, но сопротивляться не стал, умещаясь около закрытой двери, усаживаясь с опущенной головой. Смотрели на Ракитина ещё, конечно, с опаской, но и с милым огоньком в глазёнках. Пока Егор мирно сидел, тот парниша преспокойно раздевался, ничего особо не стесняясь, и когда с плеч упала единственная вещь, то можно было по пальцам пересчитать следы от ударов и засосов, больше похожие на зверски сделанные укусы. Синяки по всем углам тела, даже на труднодоступных местах. А ещё большое количество татуировок на бледном теле, весьма красиво смотрелись с этими боевыми ранениями. Это было каким-то ужасом разглядывать такие «рисунки» на белоснежной коже. Ракитин все глаза проглядел, что не мог не заметить Тёма. Невозможно было не посмотреть на такое манящее тельце. — Насмотрелся? — вопрос в пустоту от Шатохина, но если бы, ведь он был адресован Егорке, который понимал, что некрасиво было так пристально наблюдать за ним. — Ой, прости, пожалуйста, я не хотел, — проговорил быстро Егор, стыдливо опуская голову. Промолчав, брюнет включил горячую воду, садясь внутрь ванны, ожидая конечного наполнения. Тёма ощущал себя просто прелестно, словно в полной безопасности, хоть по нему и не скажешь. Но сильный осадок и лёгкое головокружение всё же остались. — Ох, как же давно я не сидел в ванне с горячей водой, — наслаждаясь этим моментом, брюнет высказывает, насколько ему приятно. — А что мешало? — вдруг спрашивает у него Ракитин, кашляя. — Разборки с Глебом, возможно, постоянная занятость чем-то, — ответил Артём, утопая в этом незабываемом релаксе. — Ну, раз ты сам начал, то всё же спрошу, — уже не стесняясь своих каких-то личностных вопросов по поводу их отношений, вопрошает Егор. — Для чего тебе Глеб? Явно, что не для любви. На его слова, ему лишь усмехнулись, ведь изначально всё было именно так. Всё было, ради любви. Слепой любви. — Признаю, что облажался с выбором парня, но первоначально, я влюбился в него просто потому, что влюбился, но после всё ушло в другое русло, — начал разъяснять Шатохин, а другой с интересом вслушивался в каждое слово. — И сейчас, я оказался в каком-то насилии, из которого выйти не могу, так как начинаю привыкать к боли. И вообще, я сам виноват. Всё звучало настолько правдиво, но до ужаса кошмарно и дико, что даже не особо и хотелось верить его словам, но Ракитин просто сидел и ахуевал, ведь по его телу было всё видно. И тут назрели два вопроса: сколько лет этому Тёме, а ещё как можно свыкнуться с болью? — Сколько тебе лет, Тём? — решил коротко узнать об этом Егорка, не медля, ведь размышления у этого парня были взрослыми. — Двадцать семь, — ответил тому Артём, удивляя его окончательно. Как вообще возможно выглядеть в такие годы на парня, которому лет двадцать, либо меньше? — Я тебя расстроил этой цифрой? — Нет, что ты, просто неожиданно как-то. А ты у нас совсем большой, ну в отличии от меня, — усмехнулся Егор, после улыбаясь, что нашёл какой-то общий язык с этим милым 27-летним парнишкой. — Я рад, что ты пришёл ко мне, а не к кому-то ещё, как бы это странно не звучало. — Так, не понял. А сколько тебе? — Девятнадцать, — стыдливо сказал Ракитин, неловко усмехаясь. — Ого, а ты у нас малыш, получается, — посмеялся не с насмешкой Шатохин, улыбаясь как-то криво, но мило. — И почему это ты рад тому, что я именно к тебе пришёл? Так они и разговаривали, никто не смотрел на время, ибо счастливые часов не наблюдают. Разговор их шёл довольно долго, поэтому Ракитин во всей этой суматохе вымотался настолько же, насколько и Артём. Вот и один из них уснул, пока у них была беседа. — Так, ну и больше я этого чувака не видел, ему реально досталось от меня, — уже с сонными глазами, но усмехаясь от собственной истории, произнёс Егор, зевая, но подняв глаза, то увидел, как 27-летний малыш уснул прямо в ванне, прекращая говорить. — Чёрт, надо его разбудить. Устал, бедняжка. С этими словами, Егорка начал немного гладить того по голове и лицу в общем, чтобы разбудить. На это Шатохин никак не отреагировал, поэтому младшенький решил привлечь свой голос: — Малыш, просыпайся, давай уложу тебя в кроватку? — тихо приговаривал Ракитин, улыбаясь милой физиономии Тёмы, которая уже начинала корчиться, из-за внешних факторов, то есть, Егора. — Тёма, просыпайся! После этих фраз, старший зашевелился, что-то бормоча себе под нос, но позже начиная говорить нормально: — Я задыхаюсь, сожги меня, Глеб. — Артём всё ещё спит, но даже в сновидениях, его жутко мучает этот Глеб. — Убей, не дай заплакать! Да за что мне это? За что? Я люблю… Егор удивился тому, как можно продолжать любить того, кто пытает и бьёт во всех смыслах тебя. Как же ему жалко этого Тёму. Хочется, чтобы он забыл про Голубина. Эти бормотания Ракитин прекратил. Прикоснувшись своими алыми губами чужих, но тёплых губ, затыкая Артёма. Начиная выцеловывать эти сладкие, бледные уста, Егор забылся, потому, он резко отстранился, когда почувствовал, что тот просыпается. Насколько же было приятно ощущать на своих губах Тёму. Слегка краснея, отпрянув, Егорка впритык смотрит на недоумённый взор Шатохина, который был такой сонный и милый, что захотелось обнять его. — Извиняюсь, я долгое время не спал, вот, задремал немного, — попросил прощения Артём, а после показал указательным пальцем на бежевое полотенце, на что Ракитин быстро отреагировал, как ошпаренный, подавая эту вещь старшему. — Я буду на кухне, как оденешься, — откашлялся Егор, вставая, ведь сейчас Тёма будет переодеваться после купания, а на это смотреть необязательно. Как бы не хотелось. — Выходи. На это Шатохин не возразил, вставая из ванны после ухода Егора, начиная одеваться во вкусно пахнущую одежду Ракитина, запах которой разошёлся по всем уголкам тела Артёма. Тёма стоял в длинной и белой до бёдер футболке, а ещё в широких в талии штанах, которые спадали. И смотря на себя перед зеркалом, честно, не понимал, почему Ракитин такой хороший и добрый с ним. А ещё… — Я его доброты-то не особо понимаю, а тут ещё и какие-то неожиданные поцелуи, — размышлял Шатохин, касаясь своих губ, всё ещё ощущая на них аромат и вкус уст Егора. Всё-таки, он милый, хоть и маленький.