Легенда

Проснулся Квас в семь утра. Наташи рядом не было, но за стенкой слышались тихие шорохи и приглушённые голоса. Вставать не хотелось от слова совсем. Опять слушать эту ругань, разнимать их и быть независимым судьёй… Как же всё достало. Башня уже «встала на место», и вернулись ясные чистые мысли, одна из которых не давала лежать спокойно. «Через час на работу…» Это, пожалуй, единственное, что заставило его подняться и поехать на кухню. А там… За одним столом сидела вся его новоиспечённая семья и просто завтракала. Вместе пили чай и разговаривали на разные темы. И не скажешь, что эти танки вчера едва не подрались. — Доброе утро, Коленька. Садись, сейчас супчик принесу. — Привет, Колян! Как самочувствие? — Кушай, папочка… И лишь Валера промолчал, угрюмо глядя в тарелку. Квас был поражён… Перед ним поставили тарелку горячего супа, нарезанный хлеб, бутерброды и кофе. Прямо настоящий шведский стол… — Доброе утро… Всё нормально, спасибо… Он приступил к трапезе, а внутри готов был разорваться от радости. Только настораживали их частые переглядывания. Но думать над этим ему было некогда. Максимально быстро позавтракав, он стал собираться на работу. — Подожди меня! Вместе поедем… Лютик пулей вылетел из кухни, на ходу надевая мастерку, по пути зацепив тумбочку, комод и сушилку… Таким образом устроив настоящий погром, он довольный встал перед вытирающим слёзы от смеха тяжем. Наташа тоже с трудом сдерживала улыбку. — Не переживай, я всё уберу. Зачем же так торопиться? Она, провожая их, то и дело совала всякие полезные мелочи, о которых успевала вспоминать, давала ненужные советы и поучения, что и так все знали. — Коленька, береги себя, пожалуйста. Постарайся отпроситься на обед, а то уже щёки ввалились… И ты, Лютик, чтобы пообедал! И постарайся приехать пораньше, часам к пяти. Будем уроками заниматься, а то в школе много нагонять придётся. Удачи, мальчики! Они выехали из квартиры. Квас был в полном шоке, а Лютик просто нарезал круги вокруг него, потирая красные от стыда щёки. — Люц, что происходит? — Ты о чём? ЛТ не сразу понял, что имеет в виду Квас, но через пару секунд исправился. — А… Ты об этом… Могу тебя поздравить: больше мозг никто выносить не будет! Мы сегодня утром встали, поговорили, и всё! Теперь для Натальи Викторовны я бедненький маленький мальчик, который остро нуждается в материнской любви. Тяж усмехнулся, а Лютик с довольной моськой продолжил носиться вокруг, поднимая облака пыли. — И как же тебе это удалось? — Просто сказал ей правду, что мать меня тут одного бросила, что ты меня приютил на время… Так она и Валерочке своему сказала, чтобы не трогал меня. Теперь всё будет хорошо! Они ехали и болтали о всякой всячине, почти не прерываясь, а тяж все хотел поговорить с Лютиком о его семье… О матери… Но язык не поворачивался портить настроение подростку, поэтому смолчал. — И тут наши пути расходятся… До вечера, Колян!.. Запомни меня молодым, запомни меня горячим… — Осторожнее там! До вечера! Они разъехались в разные стороны, и Квас погрузился в мысли о работе, о бое, о ЛТТБ… «Видимо, мы отстояли границу, иначе здесь не было бы так спокойно… Ржавый, наверно, в больнице или в ремонтном… А может уже и дома…» Он не заметил, как приехал к воротам полигона и его остановили охранники. — Пропуск. Он предъявил им пропуск, и, снова задумавшись, поехал дальше… На полигоне было много народа, причём большинство танков он не видел здесь раньше. Кучка горластых тяжей командовала небольшими толпами разномастных танчиков. Одни нападали, другие отбивались, третьи наблюдали, четвёртые готовились… Квас едва нашёл в этом месиве Победного. Тот стоял и разговаривал с кем-то. С трудом протиснувшись между стоящими на пути японцами, он шумно подъехал к другу, а там оказалась вся их весёлая шайка: Август, ИСУ, Победный, даже Мышонок (так все называли единственного в их роте Мауса). Они очень обрадовались, увидев Коляна… — Какие танки! Как самочувствие? — Oh mein Gott! Уже выздоровел? — Мы и соскучиться-то по тебе не успели, бронекартонка! Поржали, потолкали в бока старого товарища… Каждый спросил о самочувствии… Квас не успевал отвечать всем и сразу… — Ты чего припёрся? Едь домой, тут и без тебя справимся! — Откуда тут так много народа? — Добровольцы! Больше двадцати тысяч! Да мы теперь просто в шоколаде! Нас не взять! И это только те, кто сам изъявил желание, а те, что не захотели, пока дома сидят… Кваса поразил масштаб… Теперь им точно ничего не угрожало… Владивосток спасён!

***

Семь часов… Разведчики уже вытянулись, как струнки, перед командиром. Тяж, нервно стуча пальцами по столу, объявлял задание… — При опросе освобождённых стал известен план Каменщиков… Сегодня около часа ночи из Михайловки отправляется бронепоезд с солдатами на Владивосток. На одной из вылазок они проверили железнодорожные пути, и все оказались целы. Вам нужно взорвать мост через болото около Михайловки до полуночи… Мотоцикл больше не улыбался. Его лицо стало серьёзным и холодным, таким Васька его не видел никогда. Вообще в штабе повисла давящая атмосфера, казалось, даже мошки, летающие обычно вокруг керосиновой лампы, затихли и спрятались. — А где мы возьмём взрывчатку? — Наши ребята уже занимаются этим. Будет готово часам к десяти, соответственно, в десять и выступаете. — Так точно! — Подготовьте всё, что нужно. Ключи от склада за дверью… Не подведите нас… От вас зависят тысячи жизней… Разведчики развернулись и уехали, завернув на склад. Мотоцикл был бледен и угрюм, будто боялся чего-то, даже не разговаривал и не носился… Тишина давила, и подросток, сам того не понимая, начинал волноваться. Он хотел подбодрить Мишу, но не мог подобрать нужные слова, поэтому решил просто поговорить. — Миш, а что будет, если мы не справимся? Васька, конечно, понимал, что это ни капельки не разрядит атмосферу, но это единственное, что пришло на ум… Он перебирал старые тряпки, надеясь найти что-нибудь подходящее для заплатки на плаще, но пока ничего не попадалось, а Миша, как и всегда, отливал себе из «волшебного» бутыля. — Ну… Бронепоезд с солдатами прорвёт оборону, въедет в центр города… В это время остальные начнут наступление. Наши не смогут отбиться от всех, и они займут город, захватят корабли… А там, поговаривают, у них союзники в Японии есть… И в Индии… И в Америке… Короче, насобирают союзников по всему миру, и опять начнётся резня… Миша был бледным и задумчивым, а при этих словах его передёрнуло, хоть он всеми силами старался не показывать вида. Такое поведение совсем не вязалось с его извечным оптимизмом. Протягивая понемногу самогон, он нервно притоптывал катком, искоса поглядывая на подростка… — С тобой всё нормально? Васька, наконец, откопал нужную тряпку и повернулся к старшему, по-собачьи наклонив башню к плечу. Миша глотнул ещё самогона, оглядев подростка с гусениц по комбашенку, кивнул и выехал, поманив того за собой. — Поехали к пруду. Хоть на воду поглазею, пока ты будешь плащ свой чинить. Приехали… Васька слетал за иглой и нитью и, прислонившись к полюбившейся яблоне, начал аккуратно пришивать заплатку к дырке. Миша смотрел на воду, но постоянно отвлекался. Ему было скучно… Снова лёгкий ветер гонял оборванные лепестки по пруду, шелестела и поскрипывала убаюкивающе старая яблонька… Всё нагоняло мысли о доме, и подросток вспомнил, как однажды родной отец выехал к пруду перед отправкой на фронт и затянул свою любимую… Про Уссури… А пел красиво, аж за душу брало… Ваське тогда и года не было, но он запомнил эту песню на всю жизнь… — Ты не против, если я спою? От Васьки этот вопрос было очень странно слышать, ведь он обычно просто застенчиво молчал. Солдат кивнул. Всё равно было скучно, а так хотя бы можно было посмеяться, думал он… И, скорее всего, убедиться, что у него не самый плохой голос, думал он. Васька запел, вытягивая слова… «Высокие сопки, покатые склоны, Лишь пламя вечерней зари. Задумчиво смотрят кудрявые клёны На берег родной УссурИ… Задумчиво смотрят кудрявые клёны На берег родной Уссури…» Миша был поражён… Он и не подозревал, что под маской застенчивого ребёнка прячется настоящий талант. Васька всегда говорил тихо, трудно было расслышать, но теперь… Старший с трудом удержал в руке стакан… «Послушайте клёны, мне чудится берег, Рыбачка в цветастом платке, Которая любит, которая верит И манит меня вдалеке… Которая любит, которая верит И манит меня вдалеке…» Васька не обращал внимания на Мотоцикла, хоть тот и выглядел довольно забавно, сидя с открытым ртом. Он, будто невзначай, маленькими стежками пришивал заплатку к плащу, делая вид, что безумно занят шитьём, и ему, как бы, не до пения… Но сам упорно продолжал петь… «В кармане своей гимнастёрки зелёной Храню я любимой портрет. Скажу на прощанье, кудрявые клёны, Что лучше той девушки нет… Скажу на прощанье, кудрявые клёны, Что лучше той девушки нет…» Сзади приблизился, остановился и заглушил двигатель кто-то большой. Васька чуствовал его ровное дыхание, но говорить не стал — был немного занят. «Высокие сопки, покатые склоны, Лишь пламя вечерней зари. Скажу на прощанье, кудрявые клёны, Чтоб тайну мою сберегли… Скажу на прощанье, кудрявые клёны, Чтоб тайну мою сберегли…» * Он умолк, смахнув непрошенные слёзы. На несколько секунд повисла неловкая тишина, Ваське стало даже не по себе… Он уж хотел извиниться за песню, но восторженный возглас сзади его опередил… — Ничего себе! Да у тебя талант, малютка! Почему ты раньше не пел? Нетрудно догадаться, кто подъехал к Ваське сзади. Подросток повернулся к Стёпе, щёки его залил густой румянец, яркость которому придавал ещё и контраст с бледной полупрозрачной кожей. Он застенчиво улыбнулся и продолжил шить… — Да, малой! Почему не говорил, что умеешь петь? Да ещё и вот так! Миша, наконец, отошёл от шока. Угрюмость его прошла, как бабка пошептала, и даже стакан он отставил в сторону. — Как-то не ко времени. Воевать надо, а не песни петь… Васька пришил заплатку и перегрыз нить. Старшие ещё что-то говорили ему, просили спеть ещё что-нибудь, даже заплатить предлагали, но он был непреклонен. Стёпа понимал, что подросток вот-вот снова замкнётся в себе, и пока он приоткрыл створки своей души, нужно поговорить с ним о семье, о доме. Командир давно трясёт его, мол, надо узнать, а то если убьют, как собаку, в поле придётся закапывать. Да и интересно же самому, ёлки-палки! Вот самый подходящий момент. — Малютка… Расскажи о себе, пожалуйста… Где ты живёшь? Васька непонимающе смотрел на тяжа. Улыбка немного притухла. — Я же говорил, что во живу во Владивостоке… — А семья? Есть у тебя мама, папа? Как зовут? Вот тут от улыбки не осталось и следа. Сердце забилось болезненнее и чаще. Он опустил взгляд и замолчал. Видя, что Васька снова начал огораживаться от внешнего мира, в разговор вступил Миша: — Ты не подумай… Нам для дела… Случись с тобой что, мы должны знать, куда и кому сообщить. «И то верно…» — подумал Васька и сказал: — Непобедимый Николай Валентинович… Мой отец… А мамы нет. — Знакомое имя… Стёпа напрягся, стараясь что-то вспомнить. Васька немного ему помог… — Он в полицейской роте работает… Лицо тяжа озарила догадка, он вспомнил одного общительного КВ-1С, с которым успел познакомиться, когда приехал с Яриком в город по работе. Тот тоже представился Непобедимым Николаем… Но не может же быть, чтобы у тяжа был ребёнок ЛТ… Да и нет в полицейской роте ЛТ, кроме ЛТТБ… Но его Мишкой вроде звали… — Что-то не так? Васька начал пришивать петельки к поясу, но оторвался, задав вопрос. — Ну… Я знаю одного Николая Непобедимого, но он тяж… — Так он и есть тяж… КВ-1С… Миша со Стёпой переглянулись. — А как же… А… — Он меня усыновил… — Ясно… Повисло напряжённое молчание. Теперь Васька не поднимал глаз, аккуратно пронизывая ткань иглой, в мыслях желая исчезнуть из этого мира и молясь всем богам, чтобы друзья не начали его спрашивать о настоящей семье… — Мы через пару часов выступаем. Не хочешь поспать? Миша решил нарушить затянянувшуюся паузу. Васька обрадовался такому повороту, даже немного расслабился. радуясь внезапной перемене темы. — Нет, я совершенно не устал, — и, помолчав, добавил, — Стёпа, ты ведь участвовал в ночной операции? Это ты единственный раненный? Тот усмехнулся и согласно закивал. — Свои, между прочим, ранили! Представляете, наши впереди грызутся с Каменщиками, а мы с Центурионом дверь ломаем. Ну и толкнул этот идиот меня сзади, я проломал эту дверь… Лбом… Благо броню успел напрячь, а то и мозги бы там оставил. Я аж в пространстве потерялся, перед глазами пленные прыгают… Стою туплю… А этот матерится, аж пена изо рта летит. Я расслабился, вроде в норму пришёл, а он меня с прохода толкает в бок. Ну я на обломок доски рукой и напоролся… В доказательство он продемонстрировал забинтованную руку. Миша провалился на спину от смеха, Васька тоже не сдержался… — Это ещё что… Вот у меня однажды… Стали болтать обо всём на свете. Миша и Стёпа оказались прирождёнными юмористами. Васька давился смехом, роняя свой плащ, из глаз лились слёзы… Давно он так не смеялся… Хотя он никогда так не смеялся… С прибытием в эту деревню он стал абсолютно другим, будто родился заново… Ведь «настоящий» А-20 не умеет смеяться, редко улыбается и ещё реже чувствует себя кому-то нужным… Ведь меньше недели назад он замазывал синяки, избегая гнева отца, переживал из-за его лжи, доводил себя до нервных срывов, боясь остаться без последних капель любви… Его время утекало, как вода сквозь пальцы… Он стал чаще задумываться о своей жизни, глядя на других… Все сверстники общаются друг с другом, находят хобби, создают пары, да и вообще живут и радуются жизни… А он? Лютик — единственный, с кем смог найти общий язык… К противоположному полу его совершенно не тянуло, но и к своему тоже… Хобби не было, и всё, что нравилось, он игнорировал… А ведь талантов у него было много… Он хорошо рисовал, пел, двигался, прекрасно запоминал любую информацию, имел модельную внешность и мог похвастаться красивым почерком. При хороших занятиях он мог бы стать кем угодно… Но не было лишь одного — желания. В своей слепой погоне за отцовским вниманием он наплевал на собственные интересы, думая только о том, как угодить ему… Он потерял себя, добиваясь любви того, кому был не нужен, наивно предполагая, что сможет со временем заслужить его расположение… Его всю жизнь швыряли, как игрушку, а он и не пытался сопротивляться, потому что другой жизни не знал… Но теперь… Теперь он не хотел возвращаться домой. Он узнал, что можно жить иначе, и больше не вынес бы прошлых издевательств. Он вырвался… Только что теперь делать со своей любовью… Бедняга не хотел возвращаться в прошлое, но и не мог оставить отца… Он просто уже не мог понять, что отец изменился и видит теперь в нём своего сына… — О чём задумался? Его в плечо толкнул Мотоцикл. Он легко улыбнулся. — Да так… О жизни… Он, наконец, перегрыз нить и поднял вверх свой плащ. До работы он был однотонным выгоревшим, а теперь его было просто не узнать… Он стал действительно маскировочным… Светло-зеленая ткань, сочетаясь с пришитыми тёмными пятнами, давала эффект камуфляжа, а выглядело это просто красиво… Стёпа удивлённо развёл руками: — У тебя золотые руки! После задания сделаешь мне такой же? — Конечно! Миша нагло выхватил вещь из его рук и унесся в неизвестном направлении, издали поманив подростка, но тот совсем не понял такого жеста. Стёпа немножечко ему подсказал: — Догони его… Он поиграться с тобой хочет… Васька хитро прищурил глаза, вскочил и помчал за Мишей. Догнал, стали шуточно бороться, кататься по земле. Округу наполнил заливистый громкий смех, которого никто никогда раньше не слышал… Мимо проезжали два танка, ведя под руки третьего. Взгляд его был мутным, а губы непрерывно шевелились, произнося что-то невнятное. На вид он был совсем немолодым, но ни морщин, ни седины у него не было, а годов ему прибавляло старческое выражение лица. Увидев легкачей, глаза его расширились, изо рта пошла пена. Он с силой, несвойственной средняку (к слову, он был Chi-to), вырвался из рук двух девяток, подлетел к Ваське и, схватив его за грудки, начал трясти, крича прямо в ухо: — Смеёшься?! Тебе смешно?! Она стоит у тебя за спиной! Она дышит тебе в затылок! Беги! Она заберёт тебя! Заберёт! Оторвать его от Васьки удалось только с куском васькиной рубашки. Его увели, а подросток так и остался стоять в глубоком шоке от всего произошедшего. Миша принёс воды, Стёпа постелил рядом с собой старую тужурку, и они стали отпаивать и успокаивать напуганного А-20. Три часа пролетели незаметно, и вот настал он… Час икс… Собравшись по полной, они взяли взрывчатку и поехали к мосту. Ехать минут двадцать, но установка бомбы заняла бы довольно долгое время. На душе было неспокойно. Они ехали молча. Обоим было страшно. Даже Мишу угнетала нависшая атмосфера, а Васька всё ещё не мог забыть слов того сумасшедшего… Взрывчатку вёз старший, она едва вмещалась в гигантский рюкзак и была очень тяжёлой. Все предложения помощи от подростка отвергались и не рассматривались ни под каким предлогом. Он волновался, хотел поговорить, но видел, как тяжело было Мише, и не решался… Они стали иногда останавливаться для коротких передышек, потом чаще и чаще, а потом так и вообще через каждые пятнадцать метров. С Мотоцикла ручьями тёк пот, но он по-прежнему не принимал помощи и на любую попытку реагировал остро и озлобленно: — Ой, пристал, как банный лист… Молчи, и без тебя тошно! Васька отставал на время. Он не обижался, прекрасно понимая, что дело совсем не в тяжёлой взрывчатке… Но незаслуженная грубость капала на нервы, Васька уставал от всего морально. В очередной раз, когда он совершенно случайно задел Мишу, тот с нескрываемой злобой отпихнул его и прошипел: — Места тебе больше нет! Свалился помощничек на башню, не путайся под гусеницами! Тут уж даже стальным нервам Василия не удалось сдержать негодование. Он, не дожидаясь ещё одной порции оскорблений, тихо и максимально спокойно ответил: — Я предлагал тебе помощь, но ты отказался. И из-за своих проблем наезжать на меня не надо, мне этого и так по жизни хватает… Миша замолчал. Больше по дороге он не проронил ни слова, лишь изредка поглядывая на Ваську тайком. А они всё приближались к цели. Вскоре Миша остановился, вытирая заливавший глаза пот, и очень тихо сказал: — Остановимся… Здесь недалеко осталось… И, помолчав с две минуты, достал пачку сигарет, закурив, добавил нервно-плачущим голосом: — Ты уж извини меня… Я не хотел обидеть… Просто от меня впервые зависит так много… Я всю жизнь склады охранял, а теперь… Судьбы вершу… Он протянул пачку Ваське. Тот подумал пару секунд, взял одну и закурил. — Я думал, ты разведчиком был… Агх… Крепкие какие… — Я тоже думал, что ты не куришь… Видишь, все мы ошибаемся… Честно признаюсь… Струханул я… Испугался ответственности… — Неудивительно… Любой бы испугался! Миша покачал башней, сплюнув в сторону. — Я поражаюсь… Ты ведь тоже несёшь ответственность за всё это, но как-то спокойно ко всему относишься… Почему? Васька медленно выдохнул дым, любуясь его причудливыми узорами. — Я не боюсь чужого осуждения или наказания, я знаю, что самое страшное для меня — это я сам. Если по моей вине кто-то погибнет, я сгрызу себя раньше, чем мне успеют что-то сделать… Миша горько усмехнулся и выкинул бычок, подросток последовал примеру. — Завидую тебе… — Поверь, не стоит. От танка ты можешь убежать, можешь его обмануть, можешь оправдаться, а с совестью это не прокатит… Уж я-то знаю… — Будь тише… Здесь совсем близко к Михайловке… Он снова взвалил рюкзак на плечи и тронулся. Сквозь деревья пробивался свет уличных фонарей, слышались близкие голоса, но не это сейчас волновало разведчиков… До моста оставалось совсем немного… Странное чувство охватило подростка… Сердце колотилось, как ненормальное, хотя он ехал спокойно, внутри нарастал странный ком из непонятного волнения и страха, хотелось развернуться и умчаться отсюда подальше… Он пока держался, но чувствовал, что терпения его хватит ненадолго… Ему начало казаться, что за ними кто-то следит… «Это уже паранойя… Кому я тут нужен?!» — Васька обнял себя руками, будто ему было холодно… Миша уже начал разбирать рюкзак… — Придётся испачкаться. Бери эти штуки и вези к вон той херне. Провода не запутай! У Васьки в руке оказалось три небольших прямоугольных монолита, чем-то напоминающих слитки какого-то шершавого металла, с торчащими проводами. Он схватил их поудобнее и полез в болотину. Гусеницы вязли, запутываясь в тине, местами он черпал днищем, но упорно полз вперёд. — Осторожнее, не застрянь там, а то я туда не полезу! — Очень я рад! Ты умеешь поддержать! С берега послышался приглушённый смешок, но он тут же растворился в хлюпанье и рёве надрывающегося движка. Миша, видимо, тоже клал куда-то взрывчатку… Общаться приходилось криком. — Потише… Потише… Ты же так зароешься ещё глубже… — Если я сейчас скину скорость, то встану. А если я тут встану, то больше отсюда не вылезу! Васька добрался к бетонной тумбе и положил «слитки» прямо под неё с разных сторон. Заглушив двигатель, он прислонился к ней спиной, усевшись на кочку, стараясь восстановить дыхание, вытирая комья грязи с лица. Внезапно сверху что-то тихо застучало. Оба ЛТ напряглись, вслушиваясь в до противного знакомый стук и гул. — Миша, что это? Васька прекрасно знал ответ, но надеялся до последнего. — Поезд тронулся… Голос в темноте прозвучал набатом, отдаваясь эхом в ушах. Старший начал судорожно соединять разноцветные провода. — Чего расселся?! Выбирайся оттуда быстро! Васька, надрывая и без того перегретый двигатель, снова полез в самую чачу, теряя силы и терпение с каждым рывком. Странный гул стоял по другую сторону моста… Странный и очень знакомый… Подросток добрался до берега и просто упал на землю. Сердце стучало где-то в горле, двигатель захлебывался… Миша кинул ему пару фраз, которые он так и не расслышал, и продолжил рыться в проводах… Стук всё приближался, а гул внезапно затих… Чёрт дёрнул Ваську посмотреть на рельсы… Непонятная палка висела над ними, немного шевелясь время от времени. Но ветра совсем не было. Сквозь пульсирующую кровь в ушах он услышал металлический скрежет, как при сведении. Блеснувшая из-за тучи луна осветила силуэт угловатой открытой рубки. Только слепой не признал бы в этом так называемого Борща (Rhm.-Borsig Waffentrager). Орудие было направлено на Ваську. Доля секунды понадобилась подростку, чтобы подорваться с места. Снаряд врезался в землю, осколком впившись в спину. — Беги! Миша…агх…он на рельсах… Мотоцикл шарахнулся в сторону. Моментально фугас вспахал землю рядом — сбоку зашёл ещё один танк. Ваську вновь спасла интуиция — из-под моста высунулся средняк и тоже открыл огонь. Этот смертельный танец не мог длиться вечно. — Уходим! Мотоцикл прокричал где-то в темноте. Вслед раздавались громкие выстрелы. Подросток гнал, что есть силы и, наконец, столкнулся с солдатом. — Уходим! — Но как же… — Уходим быстро! Они всё отдалялись от моста. Выстрелы становились реже и, словно в американском фильме, Васька услышал звук приближающегося поезда… — Мы не можем уйти! — Это самоубийство! Заткнись и едь за мной! «Если я сбегу сейчас, то подведу всех… Они войдут в город и расправятся с его защитниками… Одним из первых будет мой отец… Я не переживу ещё одной потери… Даня не переживёт… Он не должен… Я не допущу…» — в одно мгновение пронеслось в башне у Васьки… С этим он круто развернулся и поехал обратно к мосту. — Куда, дурак?! Убьют! — Передай отцу, что я люблю его… Миша схватил его за плащ, но тот легко его скинул, не сбавляя скорости, не слушая матов и увещеваний солдата. Снова зазвучали выстрелы. Рвались вокруг снаряды, а в башне крутилась одна мысль: «Прости меня! Прости… Я люблю тебя больше своей жизни! Папа, прости меня за всё… Я не переживу ещё одной потери… Лучше я, чем ты…» Чудом облетали его снаряды. Он добрался к взрывчатке. Поезд шёл совсем близко, видимо, уже заезжая на мост… Прогремел выстрел и раздался практически животный крик, но он тут же захлебнулся... Через пару секунд оглушительный грохот наполнил округу. С отвратительным огушающим скрежетом что-то гигантское завалилось в районе моста. Миша замер, в башню пришла страшная догадка. Когда всё затихло послышалось голоса. Сначала маты, стоны, а потом и членораздельная осмысленная речь… — Подорвали, суки… — А легкача-то завалили? Их вроде двое было… Мотоцикл напрягся, сжимая в руках васькин плащ… — Один сбежал, а второй… Хер его знает! Ликующий голос где-то сбоку воскликнул: — Да вон он… Вот и разворотило же его… Готов, голубчик! Больше Миша ничего не слышал… Он не помнил, как добрался к штабу, как командир и Стёпа трясли его, спрашивая о плаще и о Ваське… Звоном в ушах стояла последняя его фраза: «Передай отцу, что я люблю его…» Право было то существо… Не сбежал, не вырвался… Дышала смерть в затылок, хватала за плечи…