***
Стоял на улице зябкий ноябрь… Все вокзалы и станции Владивостока были переполнены. Танки ожидали прибытия разных электричек, надеясь встретить родных… И Квас стоял на перроне… На том самом, где видел в последний раз он Ваську… Он ждал возвращения младшего сына из деревни, который вот-вот должен был прибыть вместе с братьями… Два абсолютно противоположных чувства смешались в нём одновременно. С одной стороны он очень хотел увидеть Даньку, с другой… Ведь Васька так и не позвонил… Будь он сейчас жив, он бы нашёл способ связаться с отцом… Зря тешил себя слепой надеждой Квас… Очень зря… «Электропоезд Ружино — Владивосток… кххххх… прибывает… кххх… по третьему пути… кххх…» Толпа ожидающих колыхнулась, пронеслась волна тревожности и затихла, уступая приближающемуся стуку электрички. Как и всегда, Квас продвинулся ближе к платформе, не в силах сдержать волнения. Из-за поворота вынырнул серый с красным локомотив, тянущий за собой длинную цепь серых вагонов. Снова крики пронеслась по толпе. По привычке тяж стал высматривать знакомые силуэты в тамбуре. Взгляд его зацепился за один… Невысокий… Но его умчало дальше в толпу. Вот сквозь стекло он увидел Андрея с Данькой. Остановились они буквально через пятнадцать метров, но ревущая толпа стала метаться, и было тяжело добраться до них. Начиналась давка. Тяж пролез сквозь толкучку, оказавшись рядом с сыном. Вместе они добрались до бетонного столба, служащего опорой для крыши. — Переждём здесь, пока все рассосутся… Но Квас не слышал этого. Даня в его руках прыгал, вертелся и пищал, обнимая ручками лицо. Он сильно подрос за полгода. Отец не сдерживал слёз, прижимая к сердцу сына, расцеловывая каждую клеточку маленького личика, стараясь восполнить всю ту ласку, которую не мог дать малышу за эти полгода. Братья прослезились, тоже полезли обниматься… Так и простояли, рыдая, минут двадцать. Данил всё щебетал, рассказывая отцу о приключениях в деревне, и совсем не хотел слезть с рук, будто боясь снова потерять его… Народ потихоньку покидал станцию. Многие уходили убитые горем, но большинство всё же радовались… На перроне оставалось совсем немного народа… Со всех сторон раздавались крики, но громче всех говорил какой-то тяж в самом конце перрона… Голос его всё приближался и уже стали слышны отдельные слова… Вот он подъехал совсем близко… Стало ясно, что он ведёт диалог с кем-то… Но собеседника было не слышно, или же он просто молчал… — Ну не торопись, малютка… Успеешь ещё… Застегни тужурку! Тебе нельзя мёрзнуть! Братья невольно прислушались. Вдруг до отчаяния знакомый голос резанул по ушам Квасу… — Ну жарко мне! Стёпочка, пожалуйста, давай побыстрее, не могу я больше! «Громкий» недовольно буркнул что-то, и вот из-за небольшой кучки танков показались они… — Ася! Данил сорвался с рук и полетел к брату. Квас встал в ступор… Такой повзрослевший, совершенно не похожий на себя А-20 одной рукой прижал малыша к себе, распахнув гигантскую куртку, являя миру перемотанную, болтающуюся на подвязках руку и синие шрамы на тонкой шее. Глаза их встретились, и обоих накрыло настоящее долгожданное счастье…***
Стоит поблагодарить подслеповатый танк, который решил, что Васька умер. Перепроверять не стали, добивать контрольным в башню — тоже. Рана действительно казалась смертельной, но на деле ему буквально содрали шкуру. Кровищи было много, да и рука держалась на каких-то ошмётках… Миша вернулся за ним через час, когда напившись со Стёпой с горя решил похоронить подростка достойно, и, нарушив приказ командира, сунулся в самую гущу врагов. Только привезя Ваську в деревню, он с удивлением обнаружил, что тот дышит… Чудом не умерев от кровопотери и сепсиса, подросток потихоньку пришёл в себя… Ему пришлось просто заново учиться ездить… Ближе к концу войны, он окончательно окреп, не успела зажить только рука, которую Иван изначально хотел ампутировать, хотя частично он так и сделал. Теперь у Васьки было всего три пальца на левой руке - осколком ему раздробило мизинец и безымянный палец,и их пришлось отнять... Но, даже будучи раненным, он помогал своим, чем мог… Новость о победе он встретил в Михайловке, куда отправился с Мишей на помощь подступающей армии… Лишь только узнав о возобновлении работы железной дороги, он мигом взял в охапку Стёпу и потащил на станцию. Миша тоже увязался за ними, но благополучно потерялся в толпе, когда они выходили из электрички… Теперь его переполняла радость. Рыдая, он бросился на шею отцу, сжав его так сильно, как только мог. Без взаимности не остался. Радовался, несмотря на адскую боль в руке, пропитывал ткань на отцовском плече слезами радости. За это он хотел отдать свою жизнь… Чтобы такие моменты остались хотя бы для Даньки… И всё же вырвался… Сбежал… Дышала смерть в затылок, хватала за плечи…