Красный гонщик

С собой не было счастливого талисмана — голубой шлем, без которого он никогда не выходил на трек, был в ремонте, после нелепой аварии в Монако. Но разве это может остановить, когда рев двенадцатицилиндрового мотора так и зовет своим чарующим рокотом? Аскари желал поскорее вернуться за руль и вот он здесь; «Феррари-750-Монца» рычит и вырывается, словно дикий зверь, но Альберто Аскари и не с такими справлялся, он даже немного улыбается, Феррари всегда славились норовистым характером. На выходе из поворота его выносит слишком широко, зацепив обочину, автомобиль теряет управление и переворачивается. Аскари лежал на траве, чувствуя боль каждой своей клеткой, руки и ноги были переломаны, ребра тоже. Сознание покинуло его, и где-то на периферии двух миров он увидел его. Красный гонщик… глупая сказка для сосунков. Красный гонщик качнул головой и протянул руку к Альберто. Это был конец. Сегодня он не вернется к ужину, зачем только он сел за руль без своего шлема? «Зачем?» – пронеслось в голове Аскари. Красный гонщик будто услышал и уставился на него, за очками не было глаз, в шлеме не было головы, лишь бесконечный переливающийся темный рой, пульсирующий и беспокойный. «Всего лишь цена за успех Ферарри», — услышал у себя в голове Аскари. «Это правда? Энцо заключил сделку…» — изумился гонщик, и по его губам скользнула горькая усмешка. Его собеседник лишь развел руками. Это его право — брать такую цену, какую он считает нужной. Разве за успех можно заплатить слишком много? Аскари. Монца, 1955 В кофе-комнате паддока, которая обычно считается самым популярным местом среди всех команд, о которой столько было рассказано в твиттере Рено и Форс-Индии, сегодня было пусто. Гонщики хоть и были отважными, но все равно старались ходить по двое — с переводчиками или еще с кем-то, все же жуткая смерть коллеги, притом не на трассе, заставляла остерегаться. Эстебан заглянул сюда после первой практики; он жутко не выспался, очень долго вчера не мог заснуть. Он подошел к кофе-машинке, поставил чашку, нажал нужные кнопки, но почему-то ничего не произошло. Эстебан наклонился, чтобы посмотреть, что не так, будто мог разобраться в этом. Он свел брови к переносице и медленно вздохнул, нажав на кнопку запуска еще раз, вновь ничего не произошло. Сзади что-то скрипнуло, и Гутьеррес подпрыгнул на месте, оглянулся, но в комнате больше никого не было. Оказалось, просто жалюзи колышутся. — Нужно просто немного кофе, ты перенервничал, — успокоил он себя и, обойдя полку с кофейным аппаратом, увидел, что тот выдернут из розетки. Обрадовавшись, что все так просто, Эстебан включил машинку в розетку. Но стоило ему это сделать, как зашипел пар. Эстебан несколько удивился такому поведению машинки, ведь он ничего больше не трогал, кроме нужной кнопки. Он выглянул из-за стола, за которым была розетка. У кофе-машинки стоял человек в красном, но Эстебан этому не слишком удивился; кажется, это был Себастьян, который заглянул сюда за тем же, зачем и он сам. — Себастьян, друг, ты меня немного напугал, — улыбнулся Эстебан, подходя ближе. Странно было, что Феттель до сих пор не снимал шлем, хотя мало ли какие приметы у людей, сам Эстебан, например, залезал в болид только с левой стороны. Гонщик в красном давил на кнопку спуска пара и ничего больше. — Себ, все в порядке? — забеспокоился Гутьеррес. Но это был не Себастьян, гонщик Хаас понял все, когда подошел совсем близко. Сердце заколотилось как бешеное, он было бросился прочь, но гонщик в красном схватил его за руку и, потащив обратно, впечатал в кофе-машину, которая все еще выдавала пар под напором. Эстебан закричал, кожа на его лице вздыбилась волдырями и покраснела. Гонщик в красном еще раз, как следует, приложил его головой уже об столешницу и наконец отпустил. Эстебан упал на пол, хватаясь за обожженную часть лица, кожа с которого начала слезать, и крича от боли лишь громче. Гонщик в красном смотрел на происходящее своим темным, будто бездонным визором, а потом отступил на пару шагов, ищу что-то, припрятанное за столом, и в его руке появился лом. Размахнувшись, он как следует нанес удар по спине; мексиканца скрючило, он закашлялся. Гонщик в красном наклонил голову чуть набок и наблюдал за тем, как извивался на полу Эстебан, пытаясь отползти к дверям. В голове у несчастного все звенело, он никак не мог встать на ноги. И тут вдруг сверху обрушился еще один удар, а за ним еще, мексиканец пытался заслониться, но это не помогло, следующий удар красный гонщик нанес ему по ноге, переломив кость. Он умело орудовал ломом, Эстебан был уверен, что колено уже сломано, как, возможно, и рука; он чувствовал, как кости трутся друг от друга, и это была чудовищная боль. Но он все еще был в сознании, и он должен был доползти к двери, чтобы выбраться наружу и позвать на помощь. Только вот гонщик в красном полностью контролировал ситуацию, и стоило Эстебану подобраться к двери, как гонщик в красном пинком отшвырнул его, как следует ударив по ребрам. Эстебан взвизгнул от боли, перед глазами плясала темнота и он почти ничего не соображал, звуки и действия доходили до него замедленно. Гонщик в красном занес лом над головой, готовясь к последнему удару, но тут открылась дверь, и в комнату зашел Карлос Сайнс. Он был в наушниках и черных очках, и поэтому не сразу понял, что происходит. Дверь хлопнула за его спиной, он сделал три шага по комнате. Гонщик в красном замер с ломом, занесенным над головой, Эстебан уже был без сознания. Карлос смотрел на эту кровавую сцену секунд тридцать, а потом будто разум вернулся к нему, и он понял, что тут происходит. Гонщик в красном тоже пришел в себя и бросил в Карлоса свой лом, чтобы сбить с толку, а после выхватил из кармана небольшой гвоздомет. Гвоздь угодил Карлосу прямо в горло, он схватился за него, пытаясь остановить бьющий фонтан крови, но все кончилось быстро. Лужа крови на полу расплывалась под телом Карлоса, его пальцы конвульсивно дергались, размазывая кровь по полу, но было поздно. Гонщик в красном прошел мимо Карлоса и поднял с пола лом, нужно было заканчивать этот нелепый спектакль. Он размахнулся и всадил лом прямо в лоб Эстебану, все было кончено. Постояв несколько секунд, гонщик в красном покачал головой, будто сожалея о таком нелепом исходе, посмотрел на гвоздомет в своей руке и грустно вздохнув, вышел из кофе-комнаты. — Вы не полицейский и даже не следователь, — возмутился Нико, потрясая белокурой головой. Этот бессмысленный разговор уже длился минут тридцать, он снова был с этим полицейским в одной комнате и обсуждал одно и тоже, только теперь на него пытались повесить убийство Фелипе. От Льюиса ничего не было слышно уже три недели. Нико так устал от дурацких вопросов, что уже не стесняясь, лазил в интернете на своем телефоне. — Вы посмешище! — воскликнул он и бросил телефон перед полицейским. — Нашелся ваш Льюис, развлекается, как и всегда. Видите фото? Им пять дней и до этого были еще. Полицейский взял в руки телефон и посмотрел на экран. Там было множество фотографий Льюиса с отдыха, и он на них был вполне жив. Вот фото на серфинге, вот с собаками в кровати, вот с вечеринки. Полицейский отложил телефон в сторону и вздохнул. — Можете быть свободны… пока, но я все равно докажу вашу причастность, — серьезно заявил полицейский. Нико покачал головой и вышел из комнаты, это все звучит словно какой-то бред. Надо проверить квалификацию этого полицейского. Нико хотел заправиться кофе, но почему-то толпа возле их райской комнатки была огромной. Рядом на скамейке сидел бледный, как простыня, Алонсо, у него в руках была вата, пропитанная нашатырем. Его откачали после потери сознания, таким сильным был шок от увиденного им в кофе-комнате. Испанец сидел и смотрел в одну точку. Он бы заплакал, но был слишком шокирован. — Фернандо? — Нико присел рядом. — Что случилось? — Карлито... там… — несвязно по-испански заговорил Алонсо, — и Эстебан и… ох, Карлито, месиво... кошмар... Карлито… Эстебан. — О, господи, — Нико уронил лицо в ладони, ему бы не хотелось видеть то, что увидел Фернандо, раз это так его шокировало. Мимо них на каталках к машине скорой помощи провезли накрытые простынями тела друзей. Нико почувствовал, как тошнота подступает к горлу. Он глубоко вдохнул и уставился в землю. Это не лезло ни в какие ворота, еще одно гран-при и теперь два трупа. Нико сжал плечо Фернандо, пытаясь как-то поддержать испанца, ведь он был так дружен и с Карлито, и с его отцом, в конце концов, они оба испанцы. У Нико просто не было слов. Очередная пресс-конференция и очередные убеждения от Берни, что беспокоиться не о чем и все под контролем, шоу должно продолжаться, чтобы тут ни было. Гран-при состоялось по расписанию в воскресенье. В знак траура по погибшим парней в командах никто не заменил. Проводить следующую гонку казалось большинству гонщиков бессмысленно, они даже подумывали устроить забастовку и вовсе не выйти на старт. Но никто так и не решился на это, и сейчас, в четверг, они сидели все вместе и молчали, это было негласное собрание гонщиков. Им платили не за такой риск и не за возможность быть убитыми каким-то съехавшим маньяком, который орудовал в паддоке. Неужели трех жертв было недостаточно? Решение не выходить на старт должно было быть принято единогласно и кажется, им наконец удалось достигнуть согласия. Алонсо убедил всех в том, что если они не прекратят это сейчас и начнут собственное расследование, убийца их друзей так и не будет найден. В этот момент за окнами вдруг поднялась суматоха. Гонщики вышли на улицу и пытались узнать, что происходит. Два перепуганных до чертей механика сидели в скорой помощи, их трясло и даже тошнило. Нико первый прорвался сквозь толпу, дело вновь разворачивалось в боксах Мерседес. Но ему даже не дали туда зайти, Ники остановил его и вывел на улицу. — Льюис вернулся, — как-то загробно произнес Лауда. — Где этот засранец был? Пустите меня к нему, — тут же потребовал Нико. — Нет, Нико, успокойся! Льюис сейчас… Льюис мертв. Нико часто задышал, пытаясь переварить полученную информацию. Оказалось, что механики вернулись проверить, как собран болид Нико, а в нем сидел Льюис. У него на голове был шлем, но сидел он как-то странно, покосившись, а еще под болидом было много воды, будто что-то растаяло. Льюис был мертв уже несколько недель. В боксе стоял характерный запах разложения. Стащив с Льюиса шлем, механики бросились вон из боксов. Льюис выглядел так, будто его очень долго продержали в морозильнике, его кожа отдавала синим, глаза провалились; зрелище было не для слабонервных. Из бокса вышел полицейский и с довольным видом подошел к Нико. — Вы обвиняетесь в четырех убийствах на почве национальной розни. — Что? — воскликнул Нико, даже не замечая, как на него надевают наручники. — Это же бред! Какая рознь… — Ваши отпечатки на телефоне Льюиса, который был найден в вашем шкафчике. — Да кто угодно мог… — но Нико не давали и слова вставить. — Вы выкладывали в сеть старые фотографии Льюиса, которые хранились на его телефоне и ранее не были опубликованы. Он мешал вам в борьбе за титул, и вы убили его… — полицейский замешкался. — Хотя скорее всего, вы убили его потому, что он черный, а также остальных троих гонщиков, они были латиноамериканцами. — Ники, вы же понимаете, это бред! — Нико ошарашено смотрел на Лауду. — Мы сделаем, что сможем, но сейчас тебе лучше пойти с ними. — Да что ты несешь, я не расист, — возмутился Нико, и затряс в беспомощности головой. — Это бред! Какой расизм и соперничество, вы не в своем уме! Обвинения и улики были какие-то липовые, любому было понятно. — Мы нашли смс с угрозами и высказываниями о высшей расе, они были получены всеми жертвами, и скорее всего мы установим, что это был ваш телефон. Нико посадили в полицейскую машину и увезли. Паддок был закрыт под расследование, а значит, уикенд в Монако все же не состоится. Со всех остальных гонщиков и еще некоторых людей были взяты подписки о невыезде. Берни сидел в своем кабинете, схватившись за голову, в его вотчине происходил какой-то неконтролируемый кошмар, и он ничего не мог с эти поделать.