Я хотел бы не знать тебя, Но это так обязательно. Ведь без этого всего мы бы были другими…
PLC «Навылет»
Разум отказывается воспринимать происходящее. Как вышло так, что я уже смирился со смертью, приготовился вытерпеть последнюю боль, уже почти слышал цоканье дьявольских копыт в преддверии пекла, а через несколько мгновений в который раз оказался продан? Истеричной бабе, выскочившей на арену прямо во время казни. Меня передергивает, когда в голову врываются назойливые воспоминания. Только небеса знают, сколько боли и унижений мне пришлось вынести от прежней хозяйки! Вильхельмо порою казался ангелом во плоти по сравнению с той безжалостной сукой. Эта еще молода и, судя по внешности, северянка. Впрочем, какая разница? Раз ее угораздило припереться на юг ради женишка, значит, нутро у нее такое же гнилое. И чем, скажите на милость, я ей приглянулся?! Смотреть на нее без судорог в челюстях невозможно: если бы не руки, накрепко связанные за спиной, одним движением придушил бы гадину. К счастью для новой госпожи, меня заставляют низко склониться, скрывая от нее выражение моего лица. Пульсирующая боль в колене отходит на второй план, когда меня заставляют взгромоздиться на багажное место кареты. После прохлады рабских подземелий, к которой я привык, адская жара кажется невыносимой. Не могу сдержать гримасу ярости, хочется выть и кусаться: снова, снова, снова! Похоже, что смерть сознательно избегает встречи со мной. Похоже, что демоны из пекла решили вволю повеселиться, отсыпая мне очередную порцию унижений.***
В небе над нами горит звезда, Некому, кроме нее, нам помочь, В темную, темную, темную ночь.
В. Цой «Звезда»
Возня на запятках кареты прекратилась, и Диего лихо запрыгнул внутрь, усаживаясь рядом. Некоторое время мы ехали в молчании, глядя каждый в свое окно, но в конце концов он процедил сквозь зубы: — Поздравляю, дорогая. Купив своего первого раба, ты умудрилась совершить самую глупую покупку в жизни. — Это еще почему? — насупилась я. — Ты еще спрашиваешь! — исходя злостью, продолжал шипеть Диего. — Пятьдесят золотых? Да ты с ума сошла! Знаешь, сколько стоит самый дорогой раб на невольничьем рынке? Молодой, здоровый, сильный, красивый! А главное — умелый и работоспособный? — Сколько? — Пять золотых! Пять!!! Ты слышишь, Вельдана? Самый дорогой раб на рынке стоит пять! гребаных! золотых! Но если поторговаться, можно купить гораздо дешевле: обычно и золотого хватает с лихвой. А твой раб — да ты видела его? На что он годится? Он уже не юн. Он весь искалечен в боях. Он не продержится долго даже на самой легкой домашней работе. Тебе продали списанный в расход товар за безумные деньги, понимаешь? А еще… Ты только попробуй приручить этого дикого зверя! Думаешь, он станет покорно мести лужайки в саду? Или таскать воду в чаны? Или чистить отхожие ямы и забившиеся трубы? Как бы не так. У него на спине написано, что это строптивый раб. Которому плевать на любое наказание. Да он сожрет живьем любого из нас, дай ему только малейшую возможность! Вильхельмо поступил мудро, когда приготовил ему публичную смерть! Я слушала молча, внимая отравленным горечью словам Диего. Он перевел дух, потеребил конец парадного ремня и со вздохом продолжил гневную речь: — Знаешь, кто такой этот дон Вильхельмо? Владелец Арены. Он продает публичные смерти бойцовых рабов за большие деньги. Он уже заработал на смерти этого дикаря, а теперь еще и получил задаром пятьдесят золотых! Только потому, что у тебя слишком нежное сердце. Обидные слова Диего ранили до глубины души. Безумно хотелось прямо сейчас объявить ему, что я разрываю помолвку и уезжаю домой. Но пришлось прикусить язык: ведь в этом случае спасенного мною раба попросту убьют. И тогда мои усилия окажутся тщетными, а пятьдесят золотых — потерянными зря. Я тут же устыдилась своих мыслей. Неужели несколько дней в Кастаделле превратили и меня в бездушное животное, которое жалеет денег, потраченных на спасение чьей-то жизни? По правде говоря, пятьдесят золотых — это была почти половина моих личных средств, полученных от дяди. А ведь с остатка придется платить за проезд на корабле, и… О чем я только думаю? Не собираюсь же я в самом деле тащить этого раба с собой? Нет, покамест надо остаться. Хотя бы до тех пор, пока купленный раб не залечит раны и не сможет уйти. Ну разумеется! Как мне это сразу не пришло в голову? Как только он поправит здоровье, я подарю ему свободу. И лишь потом уеду. Эта мысль немного приободрила меня, и даже Диего заметил перемену в моем настроении. Он взял в ладонь мою руку и хотел было что-то сказать, но в это время кучер прикрикнул на лошадей, и карета замедлила ход. — Приехали. Диего вышел первым и, как полагается галантному кавалеру, подал мне руку, помогая выбраться. Я украдкой заглянула на запятки кареты: моего раба примостили сзади в ужасно неудобной позе, которая, должно быть, причиняла ему нешуточные страдания. Ноги согнуты в коленях и прикованы к подмостке, руки по-прежнему скручены за спиной и пристегнуты цепью к ошейнику. Шипы ошейника беспощадно впивались в горло: чтобы вдохнуть воздуха, рабу приходилось запрокидывать голову назад. Я покачала головой и укоризненно посмотрела на Диего. Но не успела я и рта открыть, как нам навстречу вышла улыбающаяся Изабель. — Не ожидала вас дома так рано! Думала, вы поедете прогуляться по Кастаделле и окрестностям, заглянете в таверну к Рено… Там готовят лучших моллюсков на побережье! — Мам, не сейчас, — отрезал Диего, подхватывая ее под локоть и уводя по гравийной дорожке к дому. — Надо поговорить. — О чем? — Изабель недоуменно оглянулась на меня. — Вельдана купила раба. — Раба? — ее брови взметнулись вверх. — И когда это она успела? Разве вы уже были на невольничьем рынке? Ведь планировали только завтра… — Она купила раба прямо на Арене. Бойцового, — Диего выразительно посмотрел на мать. Та ахнула, прикрыв рот веером. — Но… зачем тебе бойцовый раб, милая? — Телохранителем будет, — мрачно ляпнула я первое, что пришло в голову. — Пожалуйста… пусть о нем позаботятся! Ему нужен доктор! — Конечно, дорогая, о нем позаботятся. Хорхе! — окликнула она притаившегося за кустом олеандра управляющего. Я испуганно отшатнулась и запротестовала: — Нет! Не смейте его бить! — Никто не собирается его бить, дорогая. Ведь он еще не успел провиниться, верно? — ласково погладила меня по руке Изабель. — Как ты и просила, Хорхе о нем позаботится. В конце концов, кому-то надо убедиться в том, что он не опасен. — Он не опасен, — бездумно огрызнулась я, не совсем, впрочем, уверенная в собственных словах. — Не волнуйся, Вельдана. Ступай наверх, приведи себя в порядок, а я велю накрывать на стол… ведь вы наверняка голодны! Почему-то я чувствовала себя настолько измотанной, что с трудом дотащилась на верхний этаж до своих покоев. Мне едва хватило сил, чтобы отсчитать положенные по договору золотые и передать их через Сай посыльному дона Вильхельмо. После этого я мешком рухнула на кровать, и когда Сай вернулась, то с трудом сумела меня раздеть. — Ох, госпожа, — тихонько пискнула она, прикладывая ладошку ко рту. — Ваше новое платье! Увы, верхнее кружево платья было безнадежно испорчено, когда за него ухватился распорядитель боев на Арене. — Ничего, — утешила я девушку, — не в платьях счастье. — Вы… — начала было Сай, но осеклась. — Что? — Нет, ничего. Простите, госпожа, — Сай тут же опустилась на колени и виновато склонила голову. — Нет уж: начала, так говори. И не бойся, я не стану тебя бить или выдавать Хорхе. Говори свободно, что думаешь. — Я только хотела сказать… госпожа, это не мое дело, и вы вправе наказать меня за длинный язык… — Да говори уже, Сай, не томи! — Я только хотела сказать, что сегодня вы не выглядите счастливой. — А раньше выглядела? — я горько усмехнулась. — Раньше — да, — неуверенно моргнула Сай. — Ладно уж, — вздохнула я. — Помоги мне доползти до ванны, едва держусь на ногах. — Что случилось? — Ох, Сай… я купила раба. Пока девушка натирала меня душистой пеной, я рассказала ей все от начала до конца. И заметила, как дрожит в ее руке мыльная морская губка. — Бойцовый раб? Но… они очень опасны, госпожа. — Да чем же они отличаются от других рабов? — Они… беспощадные… дикие… и сильные… ведь вы сами говорите, что этот человек убил столько людей и победил в битве! — И что? По-твоему, он не заслуживает жизни? — я нахмурилась. Не ожидала от Сай такой реакции. — Простите, госпожа, — рабыня задрожала еще сильнее и снова упала на колени, — я вовсе не то имела в виду… — Ох, перестань все время биться коленями об пол, — поморщилась я. — При мне можешь оставить эти церемонии. Лучше помоги вытереться и поправь прическу. Придется идти давиться обедом. На губах Сай мелькнула слабая улыбка, и на душе потеплело. Подумалось вдруг: если я уеду, то у этой девушки не останется ни одного человека, с кем она могла бы поговорить открыто, по душам… А что, если?.. Мысль, осенившая меня, тут же обдала и холодом. Что, если остаться здесь и потратить оставшиеся деньги на истинно благородное дело? Диего сказал, что самые дорогие рабы стоят не больше пяти золотых… Но обычно и золотого хватает с лихвой. Тогда мне достанет денег, чтобы выкупить и выпустить на свободу не меньше полусотни человек! От этой мысли я повеселела, чем несказанно порадовала Сай, и усталость словно рукой сняло. Рабыня помогла мне одеться в шелковое платье и вместе со мной спустилась в столовую.***
— Меня зовут Хорхе, — покусывая зубочистку, произносит неприятный усатый тип, — советую хорошенько запомнить и проявлять уважение. От меня будет зависеть целость твоей шкуры. Впрочем, — он бросает на меня оценивающий взгляд, — от нее и так почти ничего не осталось. Строптивый? Тело нещадно ломит. Рана над коленом болезненно пульсирует, затуманивая рассудок. Стоять на коленях, согнувшись в три погибели, почти невыносимо, но поделать я ничего не могу: руки пристегнуты к колодкам, не пошевелиться. Молча смотрю на молодцеватого Хорхе: тот деловито вертит над жаровней два металлических штемпеля на длинных деревянных рукоятках. За годы рабства я безошибочно научился определять этот азартный блеск в глазах: передо мной подлинный живодер. — Люблю строптивых, — доверительно сообщает Хорхе, вынимая из жаровни один из штемпелей и придирчиво осматривая пышущий жаром металл на конце. — Сначала вы ломаетесь, строите из себя гордых и дерзких, а потом так забавно визжите и молите о пощаде. Живодер Хорхе делает шаг ко мне с раскаленным добела штемпелем в руках. Тело привычно каменеет в ожидании боли. Боль неизбежна. Она сопровождает меня почти полжизни. К ней я привык. Но прикосновение расплавленного металла к живой плоти — испытание не из приятных. Зубы скрежещут, стиснутые в кулаки руки стремятся разорвать путы, неподвластное воле тело сотрясает мелкая дрожь. Хорхе держит штемпель на старом клейме долго. Излишне долго, словно желая прожечь во мне дыру насквозь. Сознание плавится от нещадной, жгучей боли, перед глазами плывет красный туман. Пахнет жареным мясом. Трудно поверить, что запах исходит от меня самого. Наконец мучитель убирает шипящий металл, а огонь на коже продолжает гореть. Теперь он там надолго, уж мне ли не знать. С трудом хватаю ртом воздух. Рот наполняется кровью — кажется, я прокусил губу. Глаза неотрывно следят за движениями палача: Хорхе, похоже, разочарован. Ждал криков? Мрачно ухмыляюсь: от меня не дождется. От него, похоже, не укрывается ухмылка: темные глаза вспыхивают злобой. Перекинув зубочистку в другой уголок рта, он кивает молчаливым рабам. Те послушно освобождают меня из колодок и пристегивают к пыточному столу лицом вверх. Стол такой же, как у Вильхельмо. Видимо, их заказывали у одного и того же мастера. Свежий ожог на спине горит адским пламенем, вынуждая меня слегка выгнуться, чтобы не соприкасаться обожженной лопаткой со столом. От Хорхе не ускользает это движение, и он издевательски хмыкает. — Сколько же раз тебя продавали? Я насчитал восемь меток. Сзади клеймо ставить негде, уж извини. Он берется за другой штемпель и повторяет пытку, с силой вжимая раскаленный металл в кожу над левым соском. Мышцы вздуваются от напряжения, ногти скребут по столешнице, в шею впивается ошейник. Тело сильнее выгибается в безмолвном крике. Но ничто не длится вечно. Хорхе издевательски дует на потускневший штемпель, осматривает свежее клеймо на моей груди и гнусаво протягивает: — Донне Вельдане понравится. Ювелирная работа. Я бы плюнул ему в рожу, да нечем. Во рту сухо, как в пустыне: последнее, что я пил сегодня, — та вонючая жидкость из бутылочки Гидо. Это было еще утром, когда я принадлежал ублюдку Вильхельмо. Никто не подумал меня напоить. Кого заботят нужды раба? Не обоссался — и ладно. Тело пылает болью, но это уже не имеет значения: сознание то ярко вспыхивает, то проваливается в вязкую темень. Вскоре мышцы и суставы немеют: руки вновь выкручены за спиной и вздернуты за запястья. Я в каком-то темном могильнике. Хочется прижаться спиной к холодному влажному камню, чтобы немного облегчить боль, но меня подвесили так, что шевельнуться невозможно. Остается только терпеть. Будь ты проклят, Вильхельмо. Будь ты проклят, Хорхе. Будь ты проклята, донна Вельдана.***
Тишину, царящую за столом, нарушал лишь негромкий звон столовых приборов. Я не выдержала и заговорила первой: — Где мой раб? Донна Адальяро монашеским жестом сложила руки на коленях. — Несколько дней ему придется пообвыкнуть здесь, узнать о порядках, научиться повиновению… — Лекарь осмотрел его? Изабель и Диего быстро переглянулись. — Дорогая, звать лекаря ради раба… Право же, на них все затягивается, как на собаках. — Этот раб стоил мне пятьдесят золотых, — стараясь не давать гневу выхода, напомнила я, — так что лучше ему оставаться живым и здоровым. Дорогая матушка, очень прошу вас послать за лекарем безотлагательно. Ведь вам не хотелось бы, чтобы я разгуливала по Кастаделле сама, справляясь у прохожих, где найти врача? — Как пожелаешь, дорогая, — Изабель поджала губы, всем своим видом изображая недовольство, — сейчас же отправлю Вуна за доном Сальвадоре. — Благодарю вас, — вежливая улыбка далась мне с большим трудом. — Так где мой раб? — О нем позаботятся, как ты и просила. — Я хочу его видеть. Немедленно, — во мне нарастала липкая тревога. — Будь по-твоему, — натянуто улыбнулась донна. — Сай, приведи Хорхе. От звука этого имени меня передернуло — не хватало еще любоваться гадкой рожей… Но еще больше встревожило то, что имя Хорхе вновь упоминалось в связи с моим рабом. Последнему это явно не сулило ничего хорошего. Кусок в горло не лез. Отодвинув тарелку, я тронула губы салфеткой и поднялась из-за стола. — Да, кстати… Относительно решеток на моих окнах… Изабель вздохнула. — Сегодня было недосуг. Если завтра вы с Диего пойдете на прогулку, к твоему возвращению решетки будут сняты. Пожалуйста, не думай, что… — Звали, госпожа? — скрипя начищенными сапогами, в столовую вошел Хорхе. — Донна Вельдана хочет видеть своего раба. Он… готов? Хорхе озадаченно вытаращился на хозяйку. — Э-э-э… частично. Я не думал, что он понадобится так скоро. — Где он? — я все больше убеждалась в том, что меня водят за нос, и намеревалась с этим покончить. Хорхе замялся, ища взглядом хозяйской поддержки. Изабель все же сочла нужным прийти на выручку управляющему: — В подземельях. У него буйный нрав, а кроме того, новых рабов полагается обработать. — Отведите меня к нему. Я хочу его видеть, — я старалась утихомирить нарастающий гнев, обращаясь прямо к Хорхе. Тот вновь бросил вопросительный взгляд на хозяйку. Он словно нарочно пытался меня разозлить, усиленно демонстрируя, что я для него — пустое место. Но я дала себе твердое слово добиться своего и не собиралась отступать. Изабель едва заметно кивнула. — Возьми фонарь, дорогая, — проворковала она, обращаясь ко мне. — В подземелье темно. Если она собиралась меня напугать, то у нее получилось. При мысли о том, что придется спускаться в незнакомое подземелье наедине с человеком, который вызывал у меня дикое отторжение, мне стало нехорошо. — Я возьму с собой Сай, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Как пожелаешь, дорогая. И прошу тебя, не делай поспешных выводов… Но я уже не слушала ее. Хорхе с преувеличенной услужливостью поклонился мне и сделал приглашающий жест рукой. Сай засеменила следом. Управляющий провел нас по коридорам в тыльную часть дома и открыл неприметную дверь в тупике. Изнутри дохнуло могильным холодом. Вход в подземелье тускло освещала масляная лампа, закрепленная на стене. Хорхе снял тут же, со стены, переносной фонарь, зажег фитиль и передал мне. Еще один фонарь оставил себе. — Не передумали, госпожа? — обернувшись, он окинул меня насмешливым взглядом. — Нет. Поторопитесь, — холодно велела я. Спускаясь вслед за Хорхе по массивным каменным ступеням, я не раз пожалела о своей опрометчивости. Слишком узкий проход в подземелья и зловеще холодные, влажные стены, покрытые серой плесенью и беловатыми разводами селитры, рождали в моей голове отвратительные подозрения. Что, если меня всего лишь обвели вокруг пальца и общими усилиями загнали в ловушку? Что, если Хорхе заставит меня спуститься на самое дно и навеки запрет в одной из подземных темниц? Что, если я больше никогда не увижу света? Я невольно оглянулась. Сай позади меня молчала, как мышь, сосредоточенно ступая по отполированному камню. Кажется, страха на ее лице не было, и это немного обнадежило. С другой стороны, чем она могла помочь, задумай Хорхе вместе с семейкой Адальяро какую-нибудь пакость? Казалось, лабиринтам подземелья не будет конца, и когда я уже готова была малодушно просить вывести меня обратно, Хорхе остановился перед массивной кованой дверью с огромным засовом. Звякнув увесистой связкой ключей, он отпер замки, отодвинул засов и распахнул дверь. Темнота, холод и сырость, еще больше ощутимые в темнице, вызвали у меня новый приступ содрогания. Но Хорхе осветил вход фонарем и зажег масляные лампы, закрепленные в стене по обе стороны двери. Глаза уже достаточно привыкли к полумраку, поэтому сразу выхватили светлое пятно на фоне темно-серых каменных стен, не обработанных даже подобием штукатурки. Мой раб был прикован цепями к стене, да так, чтобы доставить ему побольше мучений: его поставили на колени, вывернули за спиной руки и вздернули за запястья неестественно высоко; заковали ноги в кандалы, не позволяя двинуться и облегчить мучительную боль; цепью, пристегнутой к ошейнику, заставили наклонить голову вниз. От него исходил удушающий запах немытого тела и подсыхающей крови. Никто даже не подумал искупать его и осмотреть увечья. Меня затрясло от гнева. Вот, значит, как была воспринята моя просьба позаботиться о нем? — Снимите его. Немедленно, — я постаралась придать голосу холодной жесткости. Помешкав, Хорхе нехотя исполнил приказ. Узник не издал ни звука, когда цепи ослабли, позволив ему опустить руки и поднять голову, хотя я сама едва сдержала вздох облегчения. Даже когда кандалы с ног были сняты, он остался стоять на коленях. Однако, несмотря на рабскую позу, в нем не ощущалось покорности или страха. Даже теперь от него веяло опасностью, и я осознала, что играю с огнем. — Ты можешь встать? Раб не ответил, но попытался переступить на коленях. Поставил на стопу здоровую ногу, переместил вес на нее, но едва оперся на раненую, как начал заваливаться набок. Он бы упал, не имея возможности помочь себе руками, если бы Хорхе не поддержал его. И все же поднялся, исполнив мою просьбу. Он был высок, и его грудь оказалась прямо перед моими глазами. Над левым соском багровел кошмарного вида свежий ожог в виде большой буквы «А», вписанной в вертикальный эллипс. — Что это? — мои нервы не выдержали, и голос предательски дрогнул. — Клеймо, госпожа. — Но зачем? Кто просил это делать?! Хорхе недоуменно пожал плечами. — Так заведено. При продаже клеймо прежнего хозяина выжигают и ставят новое. Обычно это делают на спине, но… на спине этого уже не было места. — Повернись, — приказала я. Раб послушно повернулся спиной, и я невольно закрыла рот ладонью. Такой же свежий ожог, но сплошной и бесформенный, виднелся под правой лопаткой — вероятно, там, где прежде красовалось клеймо дона Вильхельмо. Хорхе не солгал: всю спину раба покрывали старые рубцы от ожогов, давно затянувшиеся шрамы от ран, нанесенных мечом, и… следы от кнута. Похоже, он и в самом деле отличался буйным нравом: судя по шрамам, пороли его часто и от души. — Отведите его в купальни и вымойте как следует, — велела я, не в силах отвести взгляд от ужасных узоров на спине раба. — Не хватало еще, чтобы раны загноились. — Э-э-э… — неуверенно протянул Хорхе, и я вопросительно подняла бровь, ожидая очередного упрямства. — Какие купальни? — Ну, купальни для рабов. Хорхе презрительно усмехнулся. — У нас нет таких. Рабы моются утром и вечером, опрокидывая друг на друга ведра с водой. Которую сами и таскают из ручья. Я стиснула зубы. — Ладно. Тогда отведите его в мои покои. — Что?! — теперь Хорхе был по-настоящему ошарашен. — В ваши покои, госпожа? Вы уверены? — Делай, что велено. И посмей только задержаться! — я топнула ногой, подняла фонарь и вышла из омерзительной камеры, не желая находиться тут ни мгновением дольше. Сай, так и не вымолвив ни слова, покорно последовала за мной. Лишь когда мы оказались наверху и я на короткий миг прислонилась спиной к мраморной стене коридора, вдыхая свежий воздух, девушка робко подняла на меня глаза. — Госпожа… вы правда хотите привести этого раба в ваши покои? — Я не хочу, чтобы его кое-как обливали из ведра холодной водой. Его нужно хорошенько вымыть. А купален здесь нет, как ты сама слышала, — ядовитая нотка все же проскользнула в моем тоне, хотя к Сай это никоим образом не относилось. — Но ведь он опасен, — рабыня широко распахнула темные глаза. — Что, если он задушит вас прямо в вашей комнате? — Ерунда, — я поморщилась. — С какой стати ему душить меня? Я не собираюсь причинять ему зла. Отдышавшись, я возобновила шаг. Идти через столовую не хотелось, поэтому я обогнула ее по дальнему коридору и поднялась на верхний этаж по лестнице, ведущей с черного хода. — А где он будет жить, госпожа? Я снова поморщилась: Сай повадилась задавать мне неудобные вопросы. Но, с другой стороны, я сама разрешила обращаться к себе свободно, так что грех сетовать. — Пока не знаю. — Не думаю, что донна Изабель разрешит этому жить в бараках среди остальных рабов. Ведь это бойцовый раб, убийца… — Посмотрим, — грубить Сай не хотелось, но ответа на ее вопрос у меня пока не было. Сначала надо хорошенько отмыть несчастного и обработать ему раны. Хорхе не стал проявлять своеволия и привел раба тотчас же, как я и велела. Однако он позаботился о том, чтобы молчаливые рабы-телохранители конвоировали узника до самых покоев. — Донна Изабель велела приставить их к вашей двери, — ответил он на мой вопросительный взгляд. — На всякий случай… Если этот, — он кивнул на пленника, — вздумает проявлять строптивость. А еще просила передать вам вот это. Хорхе вытащил из-за голенища короткий хлыст для верховой езды с наконечником из жесткой кожи и протянул мне. Я содрогнулась при одном только взгляде на эту дрянь и даже не подумала взять ее в руки. Хмыкнув, управляющий положил хлыст на комод и легонько похлопал по нему ладонью. — Надеюсь, вы умеете им пользоваться. А если нет — желаю вам поскорее научиться. Это все, госпожа? Или нужна помощь? — он ехидно прищурился и склонил голову набок, в точности копируя надменное движение Диего. — Ступай, — холодно велела я. — Как пожелаете, донна Вельдана, — он демонстративно поклонился. — Помните, что стражи ожидают любого вашего звука, чтобы прийти на помощь. Лишь когда за Хорхе закрылась дверь, я позволила себе облегченный выдох. Опасливо покосившись на раба, который неподвижно стоял у входа и ничем не выдал своих эмоций, я обратилась к Сай: — Наполни ванну. — Вашу, госпожа? Ох, эта девчонка доведет-таки меня до белого каления. — Нет, ванну дона Адальяро! — воскликнула я раздраженно. — Конечно же, мою! И поживее. — Но… — Прекрати болтать и выполняй. Сай опрометью бросилась в купальню, а я на всякий случай отступила назад, чтобы держаться подальше от пугающего меня невольника. Облизнув губы и желая разрушить неловкое молчание, я обратилась к нему: — Как тебя зовут? Раб словно заметил меня впервые. Я поймала холодный взгляд серых глаз и уловила легкое движение плечом. — У вас есть документ. Там написано. Он явно позволил себе неслыханную дерзость, не ответив на прямой вопрос. Да еще и указал на мой промах. Ведь имя раба действительно было вписано в документ, только при оформлении сделки я не обратила внимания на такую мелочь. Как ни странно, его дерзость меня нисколько не задела. Я хмыкнула и отступила к столику, куда бросила купчую после возвращения с Арены. Развернув свиток, вчиталась в витиеватые строчки. — Вепрь. Звучит устрашающе. Даже не хочу знать, почему тебе дали это прозвище. Но я спрашивала тебя о настоящем имени. — Настоящем? — он приподнял бровь, перечеркнутую старым шрамом. — Не делай вид, что не понимаешь меня. О том имени, которое дала тебе мать. Под его тяжелым, немигающим взглядом я почувствовала себя до крайности неуютно. Раб не должен так смотреть на хозяйку, даже я способна была это понять. Он молчал и буравил меня взглядом так долго, что я уже потеряла надежду на ответ, но его пересохшие губы, слишком выразительные для такого жесткого человека, разомкнулись и выпустили одно короткое слово: — Джай. — Это ведь… не халиссийское имя? — от смутных подозрений по коже пробежал мороз. — Нет. — Готово, госпожа, — из купальни легким мотыльком выпорхнула Сай и низко склонила голову. — Хорошо. Помоги этому человеку вымыться, — велела я, радуясь, что какое-то время не придется находиться с ним в одной комнате. Сай вытаращила на меня блестящие глаза-маслинки. — Я, госпожа?! — Ты предлагаешь мне этим заняться? — тут уж я по-настоящему рассердилась. — У меня пока что есть руки, — послышался глухой низкий голос. — Если вы их развяжете, я справлюсь сам.