Я не знала, как быть иначе. За собой тебя позвала…
Тина Кароль «Сдаться ты всегда успеешь»
Первое, что мне пришло в голову — а есть ли на окнах в купальне решетки? Кажется, нет, но два окна, выдолбленные в стене, были очень узкими, словно прорези бойницы. Едва ли мужчина с таким телосложением сможет протиснуться в них. Хотя, с другой стороны, если у него и получится сбежать, что с того? Рабовладелицей в прямом смысле этого слова я вовсе не собиралась становиться, а всего лишь хотела помочь выжить человеку, попавшему в беду. — Хорошо. Я взяла из шкатулки с рукоделием небольшой ножик, которым подпарывала швы, и, стараясь не выдать своего страха, подошла к рабу. — Повернись. Он послушался, и я трясущимися пальцами неловко распилила веревки, туго стягивающие его кисти. И опять — ни вздоха, ни стона, он лишь инстинктивным жестом коснулся разодранных в кровь запястий. Отступив, я напряженно наблюдала за тем, как поведет себя освобожденный раб. Он повернул бритую голову, холодно взглянул на меня из-за широкого плеча и, не сказав ни слова, скрылся за дверью купальни. — Уфф, — выдохнула я, переводя дух, и обратилась к Сай: — Ты положила там все, что необходимо? Губку, мыльную пасту, полотенце? — Разумеется, госпожа. Если только он умеет всем этим пользоваться… — в ее ответе прозвучала нотка пренебрежения. — Ох! А во что же он переоденется? Ступай-ка попроси у кого-нибудь чистую одежду. Сай низко присела и склонила голову: — Как прикажете, госпожа. Оставшись одна, я принялась нервно расхаживать по комнате, поочередно заламывая дрожащие пальцы. Ну вот, добилась своего, и что теперь? Поддавшись искреннему порыву, я спасла от смерти человека, но теперь, получается, несу за него ответственность. А ведь этот раб — и правда не милый комнатный песик, он явно не стремится кланяться хозяйке, как все остальные. Что с ним делать? Сай верно заметила: к остальным рабам Изабель его вряд ли допустит. Держать у себя на привязи? Комната рядом со спальней, конечно, есть, но там обосновалась Сай… да и дико как-то жить рядом с таким опасным… Я едва не прокляла себя, сообразив, что собиралась назвать его зверем. Неужели жизнь среди чудовищ и меня превратила в чудовище, в бездушную рабовладелицу, для которой рабы — даже не люди, а кто-то вроде животных из зверинца? В дверь постучали, прервав несвязный поток мыслей, и я с радостью ухватилась за возможность отвлечься. На пороге предстала Изабель вместе с незнакомым седовласым человеком. Он был худощав, имел при себе трость и чемоданчик с нарисованной на крышке змеиной головой — знак лекаря в Саллиде. — Вельдана, познакомься: это дон Сальвадоре. Хорхе сказал, ты велела привести своего буйного раба сюда? — Буйного? — худощавый мужчина нахмурил кустистые брови. — Это бойцовый раб, вытащенный прямиком с Арены, — как ни в чем не бывало ответила Изабель, словно обсуждала с доктором рецепт десерта. — Надеюсь, он надежно привязан? Мало того, что я должен возиться с рабом, так еще и с риском для жизни?! — Э-э-э… он вроде бы не настолько и буйный, — попыталась вставить я. — Пока что он слушается. — Нет, так не пойдет, — возмущенно качнул головой дон Сальвадоре. — Если он ранен, то мне, вероятно, придется причинять ему боль. А нрав бойцовых рабов мне известен: не раз приходилось латать подобных ему после представлений. И знаете что? Мне дорога моя жизнь. Пусть его привяжут, и как следует, иначе я к нему не подойду. Изабель положила ладонь доктору на плечо. — Непременно, дон Сальвадоре. Сай! — Да, госпожа. — Ступай к Хорхе. Скажи, чтобы велел притащить из подземелий стол… Ну, тот… с крепежами. — Слушаюсь, госпожа. Я невольно покосилась на будущую свекровь. Что мне еще предстоит узнать об этой семейке? Зачем им в подземельях стол с крепежами? Неужели для того, чтобы… — Вельдана, дорогая, — пропела Изабель, прерывая мои мрачные размышления, — разумеется, ты вольна поступать, как считаешь нужным, но имей в виду, что бойцовому рабу не место в покоях госпожи. — Я хочу знать, что с ним все в порядке. И что его не будут бить или мучить. Поэтому пока он останется здесь. Донна томно вздохнула, закатив печальные глаза. — Как пожелаешь. Дон Сальвадоре, пока мы ожидаем, предлагаю вам пройти в столовую. Мои умелицы испекли сегодня такой фруктовый пирог, вкуснее которого я в жизни не пробовала… Грациозно подхватив немолодого худощавого дона под локоть, Изабель увлекла его вниз. Я вновь почувствовала себя нехорошо рядом с двумя огромными бритоголовыми рабами, которые с бесстрастными лицами сторожили мою дверь. Уж лучше скрыться внутри. Впрочем, здесь, в комнате, я чувствовала себя столь же неуютно. Да еще и Сай куда-то запропастилась… Хоть бы Хорхе ее не обидел. Я напряженно прислушивалась к доносящимся из купальни всплескам — если раб и надумал бежать, то, по крайней мере, сделает это чистым. У меня до сих пор щипало в носу от жуткого зловония, которое исходило от него в подземелье. Ох, хоть бы он мылся подольше и не выходил до тех пор, пока кто-нибудь сюда не войдет! Я не представляла себе, что буду делать, находясь наедине с огромным, пугающим одним своим видом мужчиной. Надо бы попросить донну Изабель, чтобы отвела ему подходящее место в доме… Но лишь подумав об этом, я тут же засомневалась: вместо того, чтобы позаботиться о рабе по моей просьбе, его тут же упекли в подземелье, да еще и сожгли кожу раскаленным железом. Раздумывая, я внимательней осмотрела дверь в соседнюю комнатушку. Засов на двери имелся, и как раз со стороны спальни. А вот изнутри никак не запереться. Да и решетка на окне в этой комнате пришлась весьма кстати… Я вновь устыдилась своих мыслей. Будто я собираюсь держать живого человека взаперти, как преступника, до скончания дней! Нет, все не так. Когда доктор осмотрит спасенного раба, я поговорю с ним, и мы вместе решим, как лучше поступить. В конце концов, разговаривать он умеет.***
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал, Расспроси-ка сначала меня, как я жил.
Я сидел на цепи и в капкан попадал, Но к ярму привыкать не хотел и не мог. И ошейника нет, чтобы я не сломал. И цепи, чтобы мой задержала рывок.
Группа «Мельница» («Песнь волка», на стихи Марии Семеновой)
После вонючего подземелья, надменной рожи Хорхе и отвратительной процедуры клеймения оказаться одному в светлой, прохладной купальне — поистине райское блаженство. Мерцающая в каменных бортиках чистая вода туманит разум, и первым делом я жадно пью прямо из ванны. Вода неприятно теплая и слегка отдает железом, но мне ли привередничать? В плохие дни случалось хлебать и дерьмо из луж. Напившись, задерживаю дыхание и окунаю голову целиком. Давно забытое чувство — когда-то оно наполняло меня счастьем. Я с детства любил плавать, а последние семь лет по иронии судьбы прожил у моря, ни разу не ступив в его чистые, прохладные воды. Дыхания недостает. Поднимаю голову, закрываю глаза и ощущаю, как теплые струйки стекают с лица и затылка на шею, на грудь и спину, лижут горящие огнем ожоги. Но тут же одергиваю себя: не до баловства. Взгляд цепко ощупывает окно: увы, мне не протиснуться. Здесь я в тюрьме. Глупец. Рассчитывал на что-то другое? Продолжаю осматриваться и с удивлением нахожу скрытую в углу уборную. С настоящим сиденьем в виде расширяющейся кверху чаши, полой внутри. Усмехаясь, выдавливаю из себя несколько капель мочи: плоть иссушена до предела. Лишь потом сдергиваю с бедер подобие доспехов и окровавленные тряпки, целиком погружаюсь в каменную ванну. Прикосновение воды к ожогам и свежим ранам заставляет шипеть от боли; над коленом вьются красные размытые вихри. Но через несколько мгновений становится хорошо. Закрываю глаза, желая насладиться ощущениями, но сквозь сомкнутые веки вижу испуганное лицо. А она ничего, эта донна Вельдана. Не красавица, как моя бывшая хозяйка, но по-своему мила. Так забавно хмурит светлые бровки. А этот ее дрожащий голосок! Она всерьез думает, что с таким голосом вызовет у рабов почтительный трепет? Светло-серые глаза у окна отражали небо и казались голубоватыми. Точно, северянка. И чего ей не сиделось дома? Захотелось безграничной власти над людьми? Женишок — типичный красавчик-южанин. Смутно припоминаю, что невольно услышанная фамилия Адальяро принадлежит одной из девяти правящих семей. Неужто юнец — сам сенатор? Впрочем, что мне до того? Вот только зачем я девчонке? С рабами тут не церемонятся, судя по фразам, брошенным Хорхе. Варианта два: либо хочет заработать с моей помощью деньжат на Арене, либо… купила для личных развлечений. Содрогнувшись, открываю глаза. Женщины бывают весьма изобретательны в пытках, мне ли не знать. И почему этой донне Вельдане неймется, при женихе-красавчике? Ловлю себя на том, что недобро ухмыляюсь. Ну-ну, пусть девчонка попробует укротить меня для начала. Посмотрим, насколько ее хватит.***
К счастью, мои опасения не оправдались: стол, о котором говорила Изабель, принесли еще до того, как боец закончил мытье. Четверо крепких рабов под надзором Хорхе с трудом втащили массивную конструкцию в мою спальню, а потом и в соседнюю комнатушку. Стол выглядел пугающе. На плохо выскобленных и грубо сколоченных досках, между которыми светились прорехи, проступали весьма подозрительные бурые пятна. Но особенно жутко выглядели те самые крепежи, которыми жертва — а в том, что на этом столе пытали рабов, я теперь почти не сомневалась — пристегивалась за шею и суставы конечностей к грубой деревянной поверхности. — Неплохая кроватка, а? — Хорхе хитро подмигнул и насмешливо прищурился, глядя на мое оцепенение при виде чудовищного приспособления. — Хорошо усмиряет строптивых. Для вашего буйного — самое то. Закрепи хорошенько — и делай с ним что хочешь. — Пожалуйста, уйдите, — не глядя на управляющего, попросила я. — Как прикажете, госпожа. Едва размашистые шаги Хорхе стихли за дверью, как в покои, запыхавшись, вбежала Сай. — Вот, нашла, госпожа! В руках она держала какие-то тряпки, но увидев стол, замерла на пороге; ее зрачки внезапно расширились от ужаса. — Успокойся, Сай. Лекарь всего лишь осмотрит нашего бойца, — поспешила заверить я. — Ох… — Что это у тебя? — Одежда, госпожа. — Ах, да одежда… я и забыла. — Он… еще не выходил? — Нет. Сейчас потороплю его, лекарь ждет. Присутствие Сай странным образом успокаивало и придавало сил. Поэтому я, почти не колеблясь, подошла к двери купальни и громко постучала. — Понял. Иду, — послышалось из-за двери. — Одежда на пороге, — громко и отчетливо произнесла я, слегка приоткрыла дверь и бросила тряпье прямо на пол. Из купальни послышался шумный всплеск, затем тихие шорохи, и вскоре мой новоприобретенный раб показался в дверном проеме. — Э-э-э… — протянула я, судорожно сглотнув и глядя на его все еще голый торс. — Не налезла, — он отшвырнул в сторону свернутую в комок тряпицу — должно быть, рубаху. Взгляд сам собой скользнул вниз: короткие штаны, принесенные Сай, туго обтянули мощные бедра, едва не лопаясь по швам. На светлой ткани повыше левого колена расплывалось кровавое пятно. Услышав странный звук, я посмотрела в лицо раба — Джая, следует запомнить, — и увидела, что его губы искривила насмешливая ухмылка. Я вспыхнула, понимая, что он мог неверно истолковать мой взгляд, и резко отвернулась. — Сай! Разве ты не могла найти одежду посвободней? — Простите, госпожа, — Сай затряслась и немедленно рухнула на колени, уткнувшись лбом в пол. — В бараке я нашла только Дея, он и дал свою. Остальные еще не приехали с лесопилки. — Ладно, — с досадой ответила я, — забудь. Повернувшись к рабу, попыталась совладать с волнением и указала в сторону маленькой комнаты. — Прошу тебя пройти туда. Раб послушно захромал куда велено, а я подняла трясущуюся от испуга Сай с пола и порывисто обняла ее. — Я вовсе не сержусь на тебя, — шепнула ей на ухо. — Будь умницей и прекрати падать на колени. А теперь ступай-ка к донне Изабель и попроси доктора подняться. Сай упорхнула. Глубоко вздохнув, я подошла к Джаю ближе. С непроницаемым лицом он смотрел на страшное приспособление, и лишь движение желваков на скулах выдавало его волнение. — Тебе придется лечь сюда, — как можно мягче сказала я. — Ты сможешь сам? Не говоря ни слова, он пружинисто взобрался на стол и лег в точности так, как предполагали крепления, разведя в стороны руки и слегка расставив ноги. Серые глаза устремились в потолок, уголок плотно сжатых губ неуловимо дернулся. — Я… — в горле вдруг стало сухо, — совсем не хочу тебя привязывать, но… — Лучше привяжите, если хотите остаться живой, — сказал он отчетливо, так и не взглянув на меня. — Не знаю, что вам взбредет в голову, поэтому не поручусь за себя. — Что? — я ошеломленно приоткрыла рот. — Ты думаешь, я… — Мне думать не велено. Хотите развлекаться — ваше право. Но знайте, что я чувствую боль, как любой другой человек. И реагирую так же. Я обхватила его лицо ладонями и заставила повернуться к себе. Склонившись над ним, прошептала, глядя в горящие ненавистью стальные глаза: — Я не собираюсь причинять тебе боль. Тебя осмотрит лекарь, только и всего. Но… ты ранен, и это действительно может быть больно. И… да, он боится за свою жизнь. Так ты позволишь? Мне показалось, что его губы едва заметно дрогнули и слегка расслабились. — Ваш лекарь правильно боится. Привязывайте. Со всей осторожностью я застегнула крепкие кожаные ремни на шее, руках и ногах и едва успела закончить, как в комнату вошел лекарь в сопровождении Сай. — Кажется, у него серьезное ранение левой ноги, над коленом, — поспешила предупредить я, — и еще много порезов. А еще ожоги. А еще… — Не утруждайте себя, донна Вельдана, я свое дело знаю, — церемонно прервал меня дон Сальвадоре. — Попрошу вас оставить нас одних, только позовите тех двух молодчиков, что стоят у вашей двери. Когда дверь за доктором закрылась, я обхватила себя руками и подошла к зарешеченному окну. Рабыня безмолвно стояла неподалеку. — Скажи мне правду, Сай, — тихо сказала я, не глядя на нее. — То кольцо… ведь ты взяла его не по своей воле, так? — Госпожа… — девушка затряслась, словно в припадке падучей болезни. — Просто скажи. Прошу тебя. Мне важно это знать. — Госпожа… посмотрите на меня. Зачем мне ваше кольцо? Что бы я смогла с ним сделать? Ни носить, ни продать… Рабам не полагается иметь денег. Не полагается иметь украшений или вещей, кроме тех, что позволил носить хозяин. — Спасибо, Сай, — я поежилась, будто от холода, хотя раскаленный за день воздух наполнял комнату удушающим вязким теплом, — не говори больше ничего. Мне просто нужен… человек, которому я могла бы доверять. — Вы можете доверять мне, госпожа, — Сай подошла ближе и тихо опустилась передо мной на колени. — Если мне велят сделать… что-нибудь подобное, я обязательно… — Нет, Сай, ничего не надо обещать, — мне стало дурно от мысли, что верность этой милой девушки однажды может обернуться против нее. — А теперь… пожалуйста, сходи на кухню и попроси собрать еды, да побольше. — Еды, госпожа? Разве вы не обедали? Вот своими глупыми вопросами девчонка когда-нибудь точно меня разозлит. — Это не для меня, — я покосилась на запертую дверь. — Но на кухне скажи, что донна Вельдана голодна. Пусть соберут всего, что есть — мяса, овощей, фруктов… И еще принеси морс. Много холодного морса. — Слушаюсь, госпожа, — Сай присела в легком поклоне и упорхнула выполнять поручение. Оставшись в комнате одна, я прислушалась к звукам, доносящимся из-за двери. Криков или стонов я не слышала, лишь время от времени раздавались легкие металлические удары инструментов о лекарский лоток. Походив по комнате, я бездумно подняла смятую рубашку, брошенную Джаем, расправила и аккуратно сложила ее. Затем не без отвращения взяла в руки хлыст, который оставил заботливый Хорхе. Он предназначался для подстегивания лошадей, но лошадиная шкура толстая и крепкая, да и бьют животных не в полную силу. Но представив, что этакой штукой можно ударить человека, я вновь содрогнулась. Конечно, и у нас на Севере случались наказания. Слуг, разумеется, наказывали чаще, чем провинившихся господских детей, но всегда это было согласно закону, и наказание назначалось соразмерно провинности. А жестокость ради жестокости… нет, я никогда не слышала, чтобы знакомые мне лорды грешили таким! Но этот стол, который Изабель велела притащить, красноречиво говорил о том, что рабов здесь пытали. Да и сам Джай, когда увидел его, ожидал худшего. Значит, уже сталкивался с таким? Выходит, жестокость по отношению к рабам практикуется здесь повсеместно? Сердце защемило, и мне вновь невыносимо захотелось домой. Я с тоской представила лицо дядюшки, который получит сначала мое восторженное письмо, отправленное на следующий день после моего приезда, а через несколько дней на порог заявится и сама непутевая племянница. Как им объяснить, что я не смогла смириться с обычаями страны, в которую меня принудили уехать? Неужели мой покойный отец не понимал, что из себя представляет семья Адальяро? Неужели не понимал, за кого собирается выдать меня замуж? Ведь Диего — сам по себе не такой уж плохой человек, насколько я могла судить — вполне соответствовал укладу своей страны… Ах, отец… если бы только я могла поговорить с ним. Или с мамой. Я бы спросила, чего на самом деле он хотел от этого брака? Зачем решил отправить единственную дочь так далеко от родного дома? Хлопнула дверь, прервав мои мысли, и дон Сальвадоре вошел в спальню. — Я закончил. Дыру над коленом заштопал — сухожилия почти не повреждены. Есть некоторое растяжение суставов, но остальное — ерунда, затянется. Желательно… кхм… — Что? — ладонь невольно сжала кончик хлыста. — Если вы хотите, чтобы в будущем хромота не была столь явной, лучше в ближайшие дни не нагружать ногу. Да и суставам нужен покой. Раны содержать в чистоте, повязку лучше менять ежедневно. — Благодарю вас, дон Сальвадоре. — Рад, что сумел помочь вам, донна Вельдана. Доктор уже направился к выходу, и я заволновалась. — А как же лекарства? — Какие лекарства? — Ну… надо ведь смазывать ему раны… и ожоги… Он передернул плечами. — Зачем? Вы видели тело этого раба? На нем заживет, как на собаке. Зачем тратить деньги впустую? Чистота и покой — вот все, что сейчас ему нужно. — Пожалуйста… дон Сальвадоре, — я умоляюще сложила руки, — отнеситесь к нему так, как если бы это был кто-то из господ. Например, я… разве вы оставили бы меня без надлежащего лечения? Доктор некоторое время изучал меня пристальным взглядом, явно выражающим недовольство, но тем не менее присел к столу, достал бумагу, обмакнул перо в чернильницу и написал несколько строчек. — Вот, — поднявшись, он протянул мне листок. — Пошлите кого-нибудь к аптекарю купить мазей по рецепту. Первую наносить на ссадины, вторую — на ожоги. Вот эту — втирать в суставы, пока не исчезнут болезненные ощущения. А вот здесь — настойка, ее принимать внутрь трижды в день. — Благодарю вас, дон Сальвадоре, — я потянулась к поясному кошелю. — Не стоит, донна Изабель заплатит за визит. — За своего раба я хотела бы заплатить сама, — я протянула ему золотой, — весьма вам признательна. Сегодня моя комната напоминала проходной двор: едва за врачом захлопнулась дверь, как вернулась Сай с огромным подносом в руках. Я примостила его на столик и вручила девушке рецепт от доктора вместе с деньгами и наставлениями. Рабыня ушла, а я проводила ее виноватым взглядом: загоняла сегодня девчонку, как настоящая рабовладелица. Но предаваться самобичеванию было некогда: следовало освободить Джая из оков. — Вы можете быть свободны, — обратилась я к рабам, неизменно молчаливым и неподвижным, словно каменные истуканы. Уловив насмешливую полуулыбку на лице прикованного к столу Джая, я поняла, что опять сморозила глупость — слова о свободе здесь могли иметь двойное значение и быть болезненно восприняты. Впрочем, извиняться перед нелюдимыми парнями не было смысла, меня ждали дела поважнее. Один за другим я расстегнула ремни, сковывающие Джая, и жестом велела ему встать. — Как ты себя чувствуешь? Он криво усмехнулся, смерив меня пренебрежительным взглядом. Стоя во весь рост и глядя на меня сверху вниз, он вызывал во мне чувство неловкости, будто я была ничтожной букашкой перед грозным властелином. — Это вопрос с подвохом? — Это просто вопрос, — мой взгляд скользнул по чудовищному черно-багровому ожогу на его груди, который по контуру начинал вздуваться пузырями. — Можешь не отвечать, если не хочешь. Я выдержала паузу, все-таки лелея слабую надежду дождаться ответа, однако он молчал и смотрел на меня с неприкрытой издевкой. Будто испытывая мое терпение. Кажется, я начинала понимать, почему кнут превратил его спину в сплошное месиво из рубцов. — Ты, должно быть, голоден. Я велела принести тебе еды. Там, в спальне, — я почему-то осеклась и почувствовала, что щеки заливает румянец. Поспешно отвернувшись, я почти бегом выскочила из комнатушки. Сначала подошла к окну, но подумала, что могу смутить его близким присутствием, поэтому присела на диван и взяла книгу. Скользнув взглядом по столику с остывающими яствами, я заметила конец хлыста, снова подскочила и сдернула его со стола. Заслышав шаги, резко повернулась и спрятала хлыст за спину. Не хватало еще, чтобы он заметил. Он по-прежнему был босой, поэтому ступал по деревянному полу мягко и пружинисто, хоть и явно хромая. Левая штанина была разорвана почти до верха, над коленом виднелась напитавшаяся кровью повязка. Но обрывки коротких штанов хоть как-то прикрывали его нижнюю часть, а вот верх… Когда я видела его полуобнаженным на Арене, а после в подземелье, меня волновали заботы о его жизни и здоровье, а теперь… теперь, когда он стоял передо мной без рубашки, от глаз не пряталась хорошо развитая мощная фигура, где каждая налитая силой мышца заняла свое место благодаря умению этого мужчины выживать, побеждать, убивать. Казалось, его совершенно не стесняет собственная нагота в присутствии женщины, тем более благородной леди, зато забавляет мое смущение, с которым я пыталась отводить взгляд в сторону. — Все, что видишь на столе, — твое. Я старалась придать голосу непринужденности и боком, чтобы не выдать спрятанного за спиной хлыста, по шажочку отступала к дивану. Джай слегка помедлил, провожая меня колким взглядом, а затем осторожно присел на кресло ко мне спиной и вытянул под столом раненую ногу. Прежде всего он потянулся к ягодному морсу и принялся жадно пить прямо из пузатого кувшина. У меня появился новый повод подосадовать на свою черствость: стоило догадаться, что после изнурительных боев и поездки под палящим солнцем, да еще и после обильной кровопотери он безумно хотел пить. Утолив жажду, Джай принялся за еду. Наблюдая за ним украдкой поверх раскрытой книги, я с удивлением увидела, что он предпочел воспользоваться ножом и вилкой, хотя почему-то ожидала, что он станет есть руками, как самый настоящий халиссийский дикарь. Можно было не сомневаться, что Джай голоден, однако он не набросился на еду с жадностью оголодавшего человека, а ел размеренно и аккуратно, хоть и быстро. Опустошив тарелку дочиста, он до дна осушил графин с морсом и впервые позволил себе обычную человеческую эмоцию — удовлетворенно вздохнул. Я усиленно делала вид, что читаю, гадая, что он будет делать дальше. Джай продолжал сидеть без движения, глядя в окно и ни разу не обернувшись. Выждав довольно долго, я захлопнула книгу и подошла ближе. Он тут же поднялся и вопросительно посмотрел на меня. Я ожидала увидеть в его взгляде хотя бы проблеск признательности, но он смотрел с прежней холодной враждебностью и долей насмешки. — Поел? — Как видите, — даже не подумав поблагодарить меня, небрежно бросил он. Подумав, я решила говорить без обиняков: — Откуда ты родом? И как долго был в рабстве? Если прежде он смотрел на меня неприязненно, то теперь в серых радужках явственно вспыхнул гнев. — Если вы купили мое тело, это не значит, что сможете лезть в душу. Ее у меня нет, я ведь раб — забыли? — Я чем-то обидела тебя? На самом деле, обида загоралась во мне самой. — О нет, — саркастически хмыкнул он, — но у вас все впереди. Меня окатило волной негодования. — Почему ты… так говоришь? — Как? — к ядовитой усмешке добавился злой прищур. — Вот так! Безо всякого уважения! И смотришь на меня так… так высокомерно, будто это ты купил меня, а не наоборот! Разве рабам полагается так разговаривать с господами? Во мне говорила досада, и я слишком поздно спохватилась, что могла больно задеть его чувства. — О, прошу меня простить, госпожа, — лицо Джая перекосилось, и он подчеркнуто медленно опустился на колени, не сводя с меня полыхающих ненавистью глаз. — Так я смотрюсь не слишком высокомерно? А может быть, так? Он согнулся в три погибели, как прежде делала Сай, и демонстративно коснулся лбом пола. Я почувствовала себя уязвленной. Да как он смеет? — Тебе нравится дерзить мне? — А вы не знаете, что делать с дерзкими рабами? — он приподнял голову и отвратительно ухмыльнулся, кивнув в сторону хлыста, который я неосмотрительно оставила на светлой обивке дивана. Я вспыхнула, проследив его взгляд, и тут же отвела глаза. Поразительно, как ему удается смотреть на меня сверху вниз даже из такого унизительного положения. Но в жилах уже закипела упрямая кровь. Разве я плохо с ним обходилась? Спасла от смерти, вызволила из подземелья, позволила вымыться, позвала доктора, накормила… И вот что получила взамен! Мне совершенно расхотелось говорить с ним о намерении отпустить его. Пусть побудет в неведении и подумает над тем, как заслужить мою благосклонность. В конце концов, его судьба всецело зависит от меня, и ему следовало бы выказывать хоть немного уважения. Нужна свобода? Что ж, пусть вежливо попросит о ней. — Уходи, — я скрестила на груди руки и отступила на шаг. Он замер в некотором смятении. — Куда? — К себе, — я кивнула в сторону двери в соседнюю комнату, — туда. Подниматься с колен ему было тяжелей, чем опускаться — напряженное лицо на мгновение перекосила гримаса боли. Я ожидала вопроса или новых насмешек, но он лишь молча выполнил приказ. Помедлив немного, я нарочито громко захлопнула за ним дверь. Поколебавшись, засов все-таки решила не задвигать.