***
Прекрасен станом и ликом, рука его тверда и могуча, явился подобный богу соперник. Во всей стране более не сыскать такого. Стоит герой славный, путь преграждает царю. Стягивается к нему люд любопытный, стопы его целуют мужи великие, сраженные духом его. В восхищении славят они спутника блудницы храмовой, да более ничего они не могут. Пристально глядит на странного гостя Гильгамеш и глаз отвести не может. Не стриг никогда он волосы, будто из ляпис-лазури сотканные, развеваются они на ветру; сияют на солнце глаза его дикие, зеленью лесной словно полнятся; балахон трепещет его на ветру, крыльям хищной птицы подобный; сам он легок и хрупок столь, что верится с трудом, что соперник пред ним стал достойный. Но силен дух сына степей и могуч несравненно. Преграждает путь он царю всех людей, в час, когда должна была вершиться судьба. Женщина дивной красы в покоях ныне царских ждет, дабы ложе с царем всех людей разделить, древней традиции согласно. Но не пускает в покои к ней существо могучее, лугалю путь преграждая. Брачную ночь срывая присутствием своим, полнится гневом царь всех людей. Улыбка робкая красуется на лице существа прекрасном и глядит он царю в глаза столь смело, что гнев глаза пеленою жгучею застилает. – Как смел ты покой мой нарушить? Почитанию дерзость ты решил предпочесть? Сыну богов, кому Энлиль судил над людьми царство?! Преграждаешь ты дорогу мне, да не падешь ты в ноги, а смеешь в глаза мне смотреть! – грозно Гильгамеш вопрошает, сверкая очами алыми. Искрится сила божественная меж ними, растет напряжение. Дуют ветра злостные, поднимая облака пыли. Прочь бежит любопытный люд, в ужасе двери в домах запирают, выходить они опасаются, дабы не видеть гнева царского. Улыбается существо дивное, но взгляд его серьезный, золотом светятся тонкие руки его. – Отрадно видеть тебя, славный муж, лугаль Урука обнесенного! Видать час настал свершиться судьбе, что ждала момент этот столь долго. Мне наказать тебя велено, о царь всех людей! За то, что вознесся ты над богами, за высокомерие твое и гордыню, – говорит он, и голос его мелодии божественной лиры подобен. Молвит он слова жестокие, но помнит дитя Аруру, что Шамхат в тени ночной вещала шепотом сыну степей. Говорила о царе великом она, о снах его странных. О друге великом, что советчиком будет, на пути его помощником скорым. «Как себя его ты полюбишь, – вещала блудница. – Прильнет он к тебе, как к возлюбленному, и воедино пути ваши сольются. Встань с земли, с пастушьего ложа, о дитя Аруру! Судьба твоя – следовать за мною в великий город Урук, к царю Гильгамешу. Сомнений нет ныне, что вовек крепче дружбы мир не узреет!» Но богов приказ внутри все заложен – нельзя нарушить его. Кару предательство сулит, не может отступиться дитя вольное богов. Предназначение великое кроется в оружие богов. И исполнить волю их будет благу подобно. Но только ли сражение смирить гордыню может? – Возомнил о себе многое ты, раз смеешь царю бросать ты вызов! – грохочет царский голос в небесах, силою полнится воздух – царь готовится к бою. Золотом окружение сияет, не стихает оружия лязг три дня и три ночи. Изо всех сил бьется царь, не может мужа великого сразить. Как из камня с небес мощны его руки, топору подобен он силой Мардука, бросается как лев из чащи дикий на Гильгамеша, владыку людей, к земле его клонит. Покидают силы царя, господина двух рек, спотыкается противник его могучий, стоят они друг перед другом – глаза глядят в глаза. Расцветают улыбки на устах героев огненных, да усмиряет гордыню свою и сердце буйное унимая – падает на колени царь всех людей. Дитя божественное следом на землю разбитую опускается за ним. Лежат они подле друг друга, дышат тяжело, но сердце радостью и ликованием полнится. Громом смех раздается средь улиц Урука, и вновь небеса сотрясаются. Но смех этот дружбой навек героев бравых связывает. Молвит ему Энкиду усталый. – Один ты такой на свете рожденный Нинсун-Буйволицей, сила твоя как у тура, судил Энлиль над людьми тебе царство! Гильгамеш словам его внемлет, с земли, камнем небесным будто придавлен, встать он не в силах. – Могуч ты, воин, и славен, каково твое имя? Никто не в силах сравняться со мною, желаю тебя я видеть своим ныне другом, – улыбнулся царь ему нежно, как к жене младой прильнул он к нему, уста свои от губ и щек его не отнимая. – Энкиду имя мне дали, Аруру мать моя. Рожденный в степи, предназначением своим к стенам Урука судьбою приведенный. Буду другом тебе я, сокрушу твое одиночество. Советчиком верным буду, помогу на пути я твоем. Предначертано вместе нам быть. Служить я буду тебе отныне и вовек. – Правдивы слова твои, как правдивы и сны мои были. Правду матерь моя, Нинсун светлоликая, поведала мне. Не служить ты мне будешь, а другом зваться ближайшим. Полюбил тебя я, как себя. Так запомни же! Другом я тебя называю отныне и вовек. И не расстанусь я с тобою – таково мое слово.* * *
По утру восстал могучий владыка, друга десницу крепко хватая. Любовью наполнилось его буйное сердце. Ведет друга своего к матери, Нинсун златолицей. Сравняла рукою она сына, лугаля станом прекрасного, с героем, рожденным в вольных степях, благословениями их осыпала, над людьми возвыситься судила, подвиги совершать великие им судила. Стоит Энкиду и слушает речи, светом наполненные, да счастью своему поверить не может. Не испытывал он чувств подобных и трепета вольного. Опускается на колени дитя Аруру, и очи его слезами полнятся. Тогда обнимает его крепче царь, прижимает к себе, по волосам рукою могучей ведя. Благословения матери получив, стали они ныне ближе, чем братья родные. Верны лишь друг другу, готовые вместе подвиги ратные вершить. И имена их в мире звенеть из века в век будут.