Сквозь века

Огни ночного Урука раскинулись внизу, подобно россыпи сверкающих драгоценностей великой сокровищницы короля. Привычный шум городских улиц постепенно стихает, оставляя за собой пленительную тишину и трепетный покой. Ночь чутка. Она заботливо накрывает Урук мягким бархатным покрывалом темноты. И словно заботится о покое его спящих жителей так же, как Царь заботится об их безопасности, взирая на город с вершины скалы. Урук спит, объятый пленительной тишиной. Яркие светлячки городских огней гаснут один за другим, опуская город в мягкую покровительственную темноту. Лишь двое героев в эту ночь не спят. Уже привычно сидят на возвышающемся над городом плато и обозревают свой дом. Чутко разделяя это умиротворяющее мгновение друг с другом. Огражденные от всего Мира. И это время только для них. Они сидят на своей любимом месте бок о бок, чувствуя тепло тела друг друга и жар прогретого и еще не успевшего остыть камня. Вокруг лишь тишина, нерушимая даже ветром. Будто он тоже уснул где-то в кронах лесных деревьев и затих, ожидая позволения Царя Урука снова со свистом носиться по его владениям и гнать вперед облака. Их тоже не видно на вышитом драгоценностями полотне ночного неба. Словно и они не решаются предстать пред взором Царя и лишить его удовольствия созерцать вид полной луны. Яркой, как начищенная до блеска серебренная монета. Герои также молчат. Им не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Иногда молчание может сказать куда больше, чем тысячи фраз. И они оба это ценят. В такие моменты духовного единения их чувства и даже мысли — общие. Не озвученные зависают в воздухе, такие четкие и явные, что понятно без слов. Энкиду счастлив в такие мгновения, которые принадлежат только им. И сейчас, кутаясь в темное покрывало ночи и купаясь в лунном свете, он ловит отражение звезд в глазах Гильгамеша и легкую полуулыбку, играющую на его лице. И на душе легкость и полный покой. И в такие пленительные моменты Энкиду испытывает невероятную благодарность своим создателям за то, что подарили ему такую жизнь. А дружба с Гильгамешем — это куда больше, чем глиняная кукла смогла бы когда-нибудь вообразить. Больше, чем он заслужил. И мысли о том, что Царь Урука испытывает нечто похожее, кружит голову и переполняет чуткое доброе сердце щемящей радостью и ощущением нереальности происходящего. — Знаешь, Гил... — тихо, почти шепотом говорит Энкиду, глядя в россыпь мерцающих звезд. — Я благодарен богам... — Чего это ты вдруг? — Гильгамеш хмурит брови и бросает на друга немного недоумевающий и настороженный взгляд. — За что это? — А ты не знаешь? — не может сдержать улыбку Энкиду и мягко глядит на царя в ответ. — Я благодарен им за то, что живу. За то, что встретил тебя, Гил. О подобном я и мечтать не смел... — Ну хоть что-то они сделали хорошее! — фыркнув, качает головой Гильгамеш, но скользнувшую по его тонким губам улыбку не скрывает. — Да... — кивает Энкиду и вновь переводит взгляд в небо. И сам он выглядит в это мгновение таким счастлив, что кажется, будто он сияет даже ярче самой луны. — Я хочу, чтобы эта жизнь не прошла напрасно. Это невероятно ценный дар. Думаю, нет ничего дороже жизни в этом Мире. И я хочу оправдать это. Хочу доказать, что я живу не напрасно! — И кому ты это собрался доказать? — усмехнувшись, отвечает Гильгамеш, складывая руки на груди. — Мне ты ничего доказывать не должен. Боги? В этом совершенно нет смысла. Пустое. Им нет до этого никакого дела. Энкиду не отвечает. Лишь молча глядит в небо, словно пребывая в каком-то трансе. А Гильгамеш ждет ответ. И, нетерпеливо махнув рукой, он лишь протяжно и раздраженно вздыхает. — Думаю, что самому себе. — наконец, говорит Энкиду, и голос его шелестит вместе с мягким теплым ветром, что проходит между ними и ласково скользит по коже. — Какая ерунда! — усмехается Гильгамеш. — Доказать себе? Для чего это вообще? Глупости! Ты часто любишь говорит о том, что каждая жизнь имеет цену. Так скажи мне. Разве твоя жизнь может быть бессмысленной? Ты уже одним своим присутствием оказываешь влияние на этот Мир! Ты сидишь здесь, рядом со мной, пьешь со мной вино и делишь со мной и радости, и печали. Пред тобой сейчас простирается наш город. Место, которое ты назвал домом. Место, в котором тебя любят! Живут там люди, которым ты множество раз помогал. Люди, у которых жизнь стала лучше с твоим приходом. То же можно сказать и твоем влиянии на меня. Ты сделал меня лучше. Не даешь мне пасть во тьму и захлебнуться в ярости. Благодаря тебе жизни многих стали лучше. Ты должен это понимать. Неужели для тебе этого мало? Ты же этого хотел! — Не в этом дело, Гил! — резко мотает головой Энкиду. — Я все это понимаю. И это значит для меня невероятно много. Больше, чем ты можешь вообразить! Но я хотел сказать, что мне нужна цель. Каждой жизни нужна цель, стремление. Что-то, что наполняет жизнь смыслом! Не во влиянии на Мир дело. А в том, что внутри. С глухим стуком Энкиду прижимает кулак к груди, для подтверждения своих слов. Он переводит взгляд с ночного города на друга и ловит каждое изменение в его лице. Легкий прищур, небольшую морщинку между нахмуренных бровей, блики лунного света в глазах, настороженный взгляд. А Энкиду продолжает говорить, все также прижимая руку к груди. — Я не хочу чувствовать тут пустоту. Хочу стремиться к чему-то значимому. Ты знаешь, с какой целью меня создали. Но я не собираюсь идти этим путем. Я иду против предназначения. И от этого я чувствовал...растерянность. Но не теперь. — Нашел смысл жизни? — ухмылка все также нисходит с лица Гильгамеша, а взгляд его привычно насмешлив. В голосе улавливаются оценивающее довольные нотки. А Энкиду чувствует, что королю любопытно. — Можно сказать и так. — по лицу скользит улыбка, а на сердце теплотой разливается покой. — Моя жизнь — принадлежит тебе. Я буду твоим орудием, Гил. Отныне и вовек я буду служить лишь тебе. Что бы ни случилось, я всегда буду на твоей стороне. Можешь использовать меня, как тебе будет угодно. — Это явно не то, чего я ожидал! Перестань уже называть себя орудием! — ярость озаряет лицо короля яркой вспышкой, а голос срывается на крик. Усталый и беспокойный. Но Энкиду спокойно сидит пред ним и продолжает улыбаться. — Ты говоришь о стремлении, так разве служение мне походит на это? — Более, чем. Мое желание быть с тобой рядом, помогать тебе, сражаться за тебя или вместе с тобой бок о бок. Увидеть, к чему приведет твое правление. Увидеть, как далеко мы сможем зайти вместе. Стать свидетелем того, как наша цивилизация станет еще более великой! Ты тот, кто изменил мою жизнь. Теперь же, я посвящаю ее тебе. Я был орудием богов. Но не справился с их задачей. Так что я вверю себя и свою жизнь тебе. Я — твое орудие, Гил. — Перестань относиться к себе, как к бездушному существу! Перестань говорить так, будто ты лишь часть моей сокровищницы! — от клокочущей внутри ярости Гил даже вскакивает с места и теперь грозно и величественно возвышается над другом. И голос его гремит над плато, подобно громовым раскатам. — Тот, кто находится со мной на равных, существо из плоти и крови, существо, что разделяет со мной и горе и радость, взывает к лучшей части моей души — просто не может быть простым оружием! Таким же, как холодный металл моих сокровищ! Я готов принять твою верность и желание быть со мной. Но только, как друга! — Я согласен, — кивает Энкиду. — Главное, что ты принимаешь меня. Он поднимается со своего места, глубоко вздыхает, глядя на Урук и, словно совершая какой-то ритуал, свидетелем которого становится весь Мир, поворачивается к Гильгамешу и протягивает ему руку. Гил проводит ее взглядом, разглядывает серьезное лицо друга и решительный блеск его глаз и не может сдержать одобрительно усмешки. — Ну раз так... — говорит он. — Хочешь принести торжественную клятву? — Что-то вроде! — смеется Энкиду и встряхивает головой. — Клянусь служить тебе верой и правдой, быть твоим оружием, всегда быть на твоей стороне, во веки веков, до скончания времен... — Все-все, хватит. Я понял. — недовольно хмурит брови Гильгамеш. — Тебе нет нужды во всем этом клясться. Но... Я дам обещание. Что же. Раз ты говоришь, что будешь моим оружием до самого конца, то я обещаю, что всегда буду тебя беречь. Во век не будет никого, кого я смогу признать так же, как тебя. Никто и никогда не сможет занять твое место. — Да будет так. Они синхронно тянут друг другу руки и с чувством жмут их, переплетая пальцы, скрепляя клятву, данную друг другу пред безмолвным ликом луны и всем окружающим миром. Оба сдержат свою клятву и пронесут ее сквозь века. А Гильгамеш не забудет ее даже тогда, когда встретит на этом месте умирающего Кингу и спасет ему жизнь. Для него проходили годы без Энкиду, но он оставался преданным и верным своему обещанию. Как и его дорогой друг... У Энкиду много счастливых воспоминаний о времени, когда он был жив. Но некоторые, особо ценные, подобны самым дорогим сокровищам. И каждое достойно особого внимания, словно пристально рассматриваешь бриллиант в свете солнца и наслаждаешься его завораживающим блеском и отблескам света, пляшущего на его гранях. Для Энкиду также. И он уверен, что и Гил испытывает что-то подобное.