Обернись

Затхлое здание встречает темным унынием и забитыми наглухо окнами, дальними шорохами и зловонным запахом крови. Кузяев идет медленно по узкому коридору, задерживая дыхание и держа наготове оружие, когда Лунев поворачивает в противоположную сторону, и они прочесывают убежище мерзких зверей в одиночку, снуя по невзрачным углам заброшенной школы. Глухие удары приходятся по животу и коленям, выбивая дух и заставляя опуститься на темный пол в ненавистном бессилии, зажать в руках серебряный нож и попытаться подняться, когда новый сильный толчок опять опрокидывает навзничь. — Сука, нашли все-таки, — оборотень возвышается понурой тенью, и Далер с силой режет по щиколотке, сам рычит по-звериному, обрушиваясь на монстра массой ослабшего тела, вгоняет острие точно в сердце и смотрит с садистским довольством на то, как заходится последними судорогами обмякшее тело. Так и должно быть. Так правильно. Следующий падает навзничь, сраженный наповал исподтишка, и Кузяев думает вдруг, что сегодня явно удачный день. Обугленная комнатка забирает уверенность, как только за спиной захлопывается дверь, и забитое наглухо окно не внушает возможности скрыться. Далер сжимает нож в правой руке, левой ныряет за пояс в поисках пистолета, как вдруг летит в стену, сдирая лицо о неровную штукатурку. — Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, — до нервного тика омерзительный голос возвращает в реальность, и Кузяев дергается на стуле, силясь высвободить руки, крепко затянутые за спиной, сверлит троих ненавидящим взглядом, — о, ребят, спящая красавица глазки открыла. Логово оборотней не предвещало ничего хорошего с самого начала, и являться сюда вдвоем казалось сразу плохой идеей, но Лунева раньше с ним не было, и в такие местечки он совался один в поисках легкой кончины, надеясь однажды быть отправленным на тот свет кем-то вроде них, побежденный и вздернутый как животное. Но не без того, чтобы забрать пару-тройку с собой, разумеется. Лунев же смерти не искал, и тащить его за собой на заклание — вот что на самом деле было крайне нелепой ошибкой, о которой Кузяев жалеет, устало сплевывая на мерзкий пол кровавую кляксу. Перед глазами мутнеет, и их довольные лица отражаются размытым пятном единой гнилой ухмылки. — Принцесса, а мы хотели порезвиться с тобой, пока не найдем твою подружку, — огромный мужик подходит сзади, вцепляясь пальцами в волосы, оттягивает, и Далер до крови закусывает губу, чтобы не закричать, — что отрезать первым? Руку или ногу? Второй наклоняется и шипит в лицо, капая на откинутый подбородок терпкой слюной, отчего Далеру хочется вырваться. — Может, и то, и другое? Выбирай: правые или левые? Кузяев высвобождает руки довольно медленно, оглушенный ударами, но они так увлеченно болтают и отвлекаются от реальности, что Далеру удается ударить первого под колено и вывернуться из лап второго, подхватив с пола нож, пока третий не встрепенулся. Излишняя самонадеянность всегда не играла им на руку. Наступают поодиночке, словно играют, недооценивают, и этим выводят Далера из себя, разрушают любые стоп-краны, ломая в щепки дерзкое хладнокровие. Заводят безумие, порождают лютую ненависть. Бой один на один он выигрывает, потому что первый самый медлительный, неуклюжий, неповоротливый, и юркий Кузяев вонзает нож ровно в сердце, с омерзением ощущая звериную алую кляксу на собственной коже. Двое нападают вместе, учась на ошибках сородича, и Далер одного ранит в шею, никак не справляясь с третьим. Задыхается от железной хватки на горле, привинченный к стене жестким ударом, ловит перед глазами россыпи звезд и улыбается невменяемо, потому что вот он — проигрыш, сулящий утешительный приз. Совсем не воспринимает реальность, когда заворожено наблюдает за тем, как из груди обидчика вдруг выглядывает окровавленная рука, сжимающая все еще бьющееся сердце. Омерзительно. Оборотень падает, и Паредес хладнокровно пинает тело чуть в сторону, подходит к Далеру непозволительно близко, слизывает со щеки растекшиеся полосы крови, заставляя неровно вскрикнуть от болезненно потревоженных ран. — Я скучал, сладкий, — говорит буднично, слизывая с пальцев осевшую кровь. Отходит и наклоняется над раненым оборотнем, держащимся за сочащееся горло, вонзает кисть в его грудную клетку, выуживая сердце и небрежно откидывая его в захламленный мусором угол. — А ты сам ко мне наведался. Соскучился, малыш? Кузяев жмется к стене, и снова выставляет перед собой несчастный нож, сверкая серебром в полутьме, и Лео лишь ухмыляется с привычным пренебрежением, зная, что Далер никогда не воспользуется им по назначению. — Убиваешь своих же? — Далер плавится под огненным взглядом, сверлящим самую душу, и Леандро больно бьет по запястью, заставляя размякшую кисть выронить на пол оружие. — И его убил? Паредес вскидывает бровь в удивлении и подходит вплотную, отирая испачканные в крови руки об одежду Далера, больно врезается пальцами в бедра, задирает рубашку и куртку, ведет по животу, врезаясь коленом в промежность. — Твоего нового друга? — пошло облизывает губы, снова терзает языком открытую рану на щеке, скидывает с Далера куртку, разрывает на нем рубашку, откидывая бесполезные уже лоскуты на пол. — Зачем? Малыш нашел себе развлечение, чтобы наша разлука не была такой страшной, так почему я должен тебя расстраивать? Кузяев врезается ладонями в его грудь, порываясь вырваться, но Леандро слишком сильно ухватывает за шею, перекрывая полноценный доступ к кислороду, шепчет на ухо, жадно въедаясь укусом в покрасневшую мочку: — Но могу передумать и пойти оторвать ему голову, если ты снова захочешь поиграть в недотрогу. Паредес отстраняется, и Кузяев наблюдает, оседая в бессилии, как Лео открывает дверь и выходит в коридор. В голове набатом отдаются размеренные шаги, и Далер произносит на выдохе, больно сжимая раненую руку в кулак: — Не надо, Лео. Паредес возвращается, вздергивает Кузяева на ноги и подхватывает, заставляя обвить талию ослабленными ногами, медленно бредет по коридору, врезаясь в шею горячими укусами, перемежая каждый с томными поцелуями и увлеченным зализыванием причиненных увечий. Укладывает Далера на кушетку, видимо, закрывшись в медицинском кабинете, и грубо вытряхивает Кузяева из штанов и трусов, откидывает их на пол. Раздвигает чужие ноги и размещается между ними, тут же обхватывая рукой вялый член. — А мне понравилось, как они называли тебя принцессой, — чуть поглаживает головку, кусает в плечо и обводит ключицу влажными поцелуями, водя рукой по всей длине и с удовлетворением отмечая подходящее возбуждение, — только вот я и никто другой могу тебя так называть. Будешь моей принцессой, Далер? Кузяев плавится под ним, закидывая голову и проклиная каждый миг своего удовольствия, потому что нормальные люди не должны получать кайф от соития с монстром вроде него, а для охотника это тем более недопустимо. — Дале-ер, — тянет намеренно сладко, ускоряя движение на уже твердом члене, шире раздвигает ноги Далера и сгибает его колени, касаясь пальцем отверстия входа, — Скажи, что ты моя принцесса. Паредес щедро облизывает пальцы, не намереваясь, кажется, как всегда переворачивать Кузяева на живот и лишать его неуместного и мучительно зрительного контакта. — Пошел ты, — выдыхает Кузяев, заходясь судорогой новой порции боли, когда указательный палец туго проходит в сжатое колечко мышц, — монстр. Паредес хищно улыбается, второй рукой снова накрывает изнывающий член, и Кузяев выгибается навстречу, кляня себя на чем свет стоит за ненавистное вожделение. — Каждому демону положен свой ангел, — мурлычет Леандро в изгиб шеи, до крови кусая чувствительное место и под приглушенный стон зализывая ранку, добавляет второй палец, — каждому монстру положена своя принцесса. Боже, Далер, тебя так заводят монстры? Или тебя так завожу только я? Он добавляет третий палец, ускоряясь на члене и зажимая у основания, не позволяя кончить, покидает растянутое тело и, приспуская штаны, резко входит, неминуемо причиняя боль. Далер мертвой хваткой вцепляется в его плечи, позволяя глубоко и интимно себя целовать. Паредес отстраняется от влажных губ, вылизывая по контуру, и начинает двигаться, сразу резко и глубоко вбиваясь в ослабшее тело. — Сладкий, просто признай это, — Лео чуть замедляется, смотрит с еле читаемой нежностью, проводит ладонью по здоровой щеке и снова берет его жестко, озлобленно врезаясь укусом в истерзанную шею, — скажи, что принцесса любит своего монстра. Кузяев кричит под ним, не в силах больше сдерживаться, и вся боль, смешанная с презренным, омерзительным возбуждением, ядовитым коктейлем взвивается в воздухе растекшейся магмой. — Ненавижу тебя, — выдыхает Далер, заходясь очередным отчаянным криком. Паредес изливается внутрь, выходит из обмякшего тела и склоняется над животом, пошло и дико вылизывая последствия недавнего секса. — И поэтому так бурно подо мной кончаешь? Сладкий, ты такой дурачок. Лео гладит его по щеке нарочито, издевательски нежно, выбивая из Далера пульсацию злости и искрящийся взгляд, поднимается с кушетки и берет в руки трусы и штаны Кузяева, натягивает на него, снимает с себя футболку и куртку, насильно запихивая в рукава его руки. — Моя принцесса же не хочет замерзнуть и заболеть? — он медленно застегивает на Кузяеве молнию, пока тот сидит напротив и смотрит невидящим взглядом. — Твой дружок, наверное, о тебе в таком случае позаботится, но смотри, солнышко, чтобы я не начал тебя ревновать. Лео целует его собственнически, хищно и зверски, отчего у Кузяева внизу живота скручивается узел унылой боли и горячечной неги, контраст чувств бьет по вискам привычным оцепенением. Охотники не должны подставляться под свою же добычу. Лео выходит из комнаты так же тихо и незаметно, как вообще появляется и исчезает всегда. Далер неклюже поднимается на ноги, ощущая неприятную липкость в штанах, медленно бредет по полуразрушенным коридорам, захватывает из комнатки с трупами оборотней свой нож и пистолет, обыскивает другое крыло опустевшего здания и находит Лунева изрядно помятым. В машине тепло и чисто, что контрастирует с пережитым ужасом, и Андрей включает какую-то девичью попсу, пока Далер неуклюже елозит на заднем сидении, болезненно морщась. Укладывается на бок, снимая ботинки, стараясь как можно реже тревожить раздраженное соитием место. Щека саднит и отдает болезненным ощущением мерзкого языка, и каждая клеточка тела горит в отголосках его грязных прикосновений. — Лежи, я пока добегу за лекарствами, — произносит Лунев, покидая машину, и Далер послушно кивает. Андрей возвращается довольно быстро и кладет на сидение рядом с собой пакет из аптеки, протягивает Кузяеву стаканчик ароматного горячего шоколада. — Скоро приедем и обработаем твои раны. Потерпи немного. Кузяев подставляется под несильные и аккуратные манипуляции, болезненно морщится, когда смоченная раствором ватка проходится по истерзанной щеке. Лунев не задает лишних вопросов, перемещаясь на шею и ключицы, переходит на новые раны и старые повреждения. — Это все? Больше нигде не болит? — спрашивает, когда все основные места успешно обработаны и забинтованы. Далер качает головой, отвечает, отводя взгляд: — Нигде, — а сам заходится новой порцией дискомфорта там, куда Андрею доступ заказан. Лунев приносит ему сладкий чай и печенье, и Далер благодарно кивает, уплетая за обе щеки, так и не поднимаясь с кровати, пока Лунев складывает медицинские принадлежности в увесистую аптечку, обновляя состав. Кузяев даже улыбается невольно, наблюдая за его умелыми манипуляциями и поднимая перед собой забинтованную руку. Охотники не должны выгибаться под монстрами в аморальном желании. Охотники вообще не имеют права упускать возможность убивать монстров при каждом удобном случае. Далер невольно замученно ухмыляется, сверлит спину своего теперь уже друга, отчаянно представляя в красках, как Андрей с удовольствием придушил бы его голыми руками. Как Лунев с удовольствием, наверное, сам вонзил ему серебряный нож в сердце, если бы вдруг узнал, что в моменты, пока тот сражался с проклятыми монстрами, Кузяев отдавался одному из них в полусгнившей каморке заброшенной школы. Каждому демону положен свой ангел. Каждому монстру положена своя принцесса. Чушь. Каждому монстру положен свой смертельный удар.