Я тебя целовал, обнимал и шептал, что люблю, А она говорила, что верит и будет с тобою, Но давно ты готовил погибель мою, Не желая стать нашей судьбою. Я поверила вновь и опять обожглась, Ты огнем безразличия сердце мне сжег, Надо мной ты обрел неимоверную власть, Но, как с ним поступить ты так мог? Мне прощения нет, и нет места в раю, Я убил свою душу - тебя убивая, И один остаюсь в этом темном краю, О тебе и о ней вспоминая.
***
Рейслин несся прочь от Замана, от наполненной волшебством поляны, от брата и возлюбленных. Он понимал, что стоит ему остановиться, та неведомая сила, что заставляет его жаждать величия и славы, та сила, что была им самим, заставит повернуть назад и принять предложение Даламара и этим привязать обоих к себе вернее, любых магических уз. Ученик и жрица вошли бы в Бездну, открыв для него врата, сделали бы все, о чем он попросит. Так почему нет? Почему годами выстраиваемый план рушится? Что с тобой, Рейстлин? Возможно, что там ― в Бездне, они бы и не погибли? В конечном итоге у тебя всегда будет верный Карамон. Его преданность и глупость не имеют границ. Ты так долго шел по следам на песке, так убеждал остальных в том, чего в действительности не хочешь, что сумел убедить себя. И теперь бежишь. Сердце Рейстлина, если оно у него еще оставалось, в чем сам он сомневался, разрывалось. Некогда он действительно влюбился в своего ученика, мечтал о нем, но прошло время, и воспоминания стерлись. На смену им пришли другие, более практичные мысли. Маг задумался о предупреждении, задал вопрос Астинусу и получил право прочесть летопись, предрекавшую ему погибель, о которой и предупреждал ученик. Зачем великий летописец позволил сделать это, Рейстлин не знал, но он понял, что для победы над Такхизис ему не нужно лично спускаться в Бездну, достаточно, если кто-то это сделает за него по доброй воле. В его планы не входил побег жрицы и прибытие ученика именно в это время, но до этого момента все шло почти так, как задумывалось. Все, кроме того, что заставляло сердце болеть все сильнее. И теперь Рейстлин отдаляется от своей цели. Он боится себя и тех, кто заставляет его чувствовать эту боль. Внезапно маг понимает, что боль принадлежит ему не полностью. Он вспоминает о заклятии, которое наложил на ученика и жрицу, чтобы своевременно получать информацию о перемене их настроения и суметь подыграть в нужный момент. Вот только воспользоваться им ему ни разу так и не пришлось. Теперь заклинание сжигало его изнутри, чужая и своя собственная боль опустошали. Но, что странно, он чувствовал боль и обиду жрицы, но не ощущал Даламара. Неужели эльфу удалось сбросить чары или же он был прав, когда ведомый самому ему непонятной ревностью, обвинил ученика в двойной игре. Но нет, он бы почувствовал, он читал этих двоих. Рейстлин выгнулся в седле и закричал. И крик этот был криком раненого, но еще очень опасного зверя. ― Ну почему? За что? ― Не выдержав, маг развернул лошадь и с удвоенной скоростью поскакал назад к Заману. Выбор был сделан, но голос в его голове отчего-то был совсем им не доволен.***
― Крисания, он умирает, ― голос Карамона дрожал, ― эльфы утверждают, что в часы ужасных потрясений, их дух покидает тела, чтобы раствориться в природе. И если он еще жив, это только твоя заслуга, ты держишь его здесь. Рейстлин второй раз нанес ему смертельную рану, и боюсь, что от нее ему уже не оправиться. ― Уйди отсюда, Карамон, ― ворвавшийся в палатку маг, склонился над телом ученика, шепча, - прости, дай мне еще один шанс, прости, я не думал, что это будет так больно, я не думал, что умру вместе с тобой. Я не лгал, когда говорил, что люблю тебя, никогда не лгал, но что любовь в сравнении с магией, с той силой, которую я планировал обрести. А сейчас я не хочу, очнись, только очнись и я уйду, я даже останусь здесь, отправив вас домой, я позволю вам действительно уничтожить врата. Рейстлин рыдал, но и Карамон, и Крисания уже наблюдали такое, и сейчас у них не было повода доверять ему. Карамон все же вышел из палатки, изменить что-либо он уже не мог, оставалось собрать военный совет и приказать всем немедленно выступать к Заману, раз Рейстлин вернулся. А там они решат, что им делать. Карамон устал, он больше не пытался размышлять о брате и своей роли в его замыслах. Он просто хотел домой, где он сможет позабыть все, утопив горе в кружке эля. Крисания замерла на краешке постели Даламара, она не пыталась заговорить с Рейстлином и старалась на него не смотреть. Понять, почему ей предпочли другого, она могла, но столь изощренный и жестокий план был выше ее понимания. Девушка не плакала. Зачем? В ее мире больше нет веры, любви и смысла. Она пыталась вылечить эльфа силой данной ей Паладайном, но бог не откликнулся на ее зов. Вот теперь она была действительно одна, и тот разговор с эльфом, что закончился поцелуем, теперь казался девушке детским лепетом. Рейстлин встал на колени перед кроватью и что-то шептал на эльфийском. Но его слова не находили отклика. Очевидно, осознав бесполезность своих действий, Рейстлин поднялся и вышел. Тот час же Крисания услышала приказ о выдвижении. Палатку сложили, беспамятного эльфа положили в одну из повозок, где к нему присоединилась и Крисания. Он видела, что Карамон и Рейстлин бок о бок встали во главе армии, но это ее больше не волновало.***
Карамон не стал ни о чем спрашивать брата, он просто принял его помощь в части командования армией, но старался держаться подальше. Битва была поистине грандиозной, в древности умели сражаться, таких сражений воину еще никогда не приходилось видеть. Гномы буквально зубами удерживали каждый кусочек крепостной стены, но голодные и жаждущие золота наемники, к тому же превышающие в числе защитников крепости, быстро расправились с теми, кто сдерживал ворота, и прорвались внутрь. Карамону еще не приходилось видеть, чтобы брат его сражался так яростно и с таким выражением на лице. Завидев его враги, даже не зная об его магическом искусстве, пускались в бегство. Рейстлин был в самой гуще, и если раньше, он всеми силами желал выжить, то сейчас Карамон видел на брате отпечаток смерти. ― Что ты делаешь? Прекрати, ты погибнешь! ― прокричал воин, хватая мага за рукав мантии. ― Мне все равно, ты не понимаешь, мне уже все равно, поверь мне в последний раз. Он не очнется, я проиграл, я еще не открыл врата, но уже проиграл. Я сделал неправильный выбор. ― Ты хотел оставить их там, ты бы бросил и Даламара, и Крисанию на растерзание Такхизис, ― зло ответил Карамон. - Не убеждай меня в том, что ты сожалеешь. В конечном итоге у тебя все еще есть Крисания, и поверь, несмотря ни на что, она все еще готова идти за тобой. Ты лжец, брат, ― Карамон ловко увернулся от несущегося в его сторону копья. Второе копье отбил, вставший за его спиной Рейстлин. ― Он умирает, ― повторил, маг, ― а вместе с ним умру и я. Только теперь я понимаю, как это глупо, как больно, ― Рейстлин раскроил череп ближайшего к нему противника. - Позаботься о Крисании, брат. Сейчас она страдает, и будет страдать еще долго. Я бы страдал, вот только времени на это у меня нет, прощай и прости, ― маг метнулся во внезапно открывшийся проход и исчез в темноте. Не раздумывая, Карамон бросился вслед за братом. Он уже не был уверен в том, что вернется домой, но почему-то это воина больше не волновало. Все, во что он верил, во что верили его друзья, уничтожено, какая разница, где и как умереть. Рейстлин стоял перед вратами в Бездну, но рядом с ним не было ни Даламара, ни жрицы, которая могла бы их отпереть. Фистандатилиус в его голове бесновался и проклинал трусливого мага. Рейстлин вспомнил, как обрадовался, когда не увидел врат в Палантасской башне. Тогда он был абсолютно искренен, ведь наложенное им самим на себя заклятие позволяло помнить лишь о любви к Даламару, и заставляло до поры до времени, позабыть о разработанном плане. А потом что-то случилось, и все стало неважным. Все, но не бездонные и такие живые глаза Даламара, дарующие тепло руки Крисании. Рейстлин замер перед вратами и вспоминал всю свою жизнь. Он понимал, что уничтожение их отымет всю его силу и никто, кроме, пожалуй, самого Паладайна, не сможет удержать мага на краю жизни и смерти. Рейстлин жаждал смерти, тому, что он сделал, не было прощения. Он разорвал древний эльфийский ритуал признания, он сделал такую глупость, что и словами нельзя передать. И теперь Даламар умирал. Но это уже и не важно, ведь сейчас предстоит умереть ему. Он виноват перед Карамоном и Крисанией, они никогда не вернуться домой, ну так что ж, он виноват перед всеми и сожалеть о содеянном нет времени. Фистандатилиус в его голове беснуется, пытается вновь завладеть его телом, но не в этот раз. Умереть ему нужно, оставаясь, самим собой. Рейслин читает длинное и очень сложное заклинание, старается ничего не перепутать и не забыть. Вокруг него клубятся магические потоки, они окутывают мага, тянутся от него к вратам. К Фистандатилиусу присоединяется еще один голос. Темная Госпожа гневается, но сделать что-либо сейчас не в силах. Маг как будто покидает свое тело и начинает наблюдать со стороны. Вот, Карамон, остолбеневший у противоположной стены. Нет, брат, все хорошо, тебе ничего не грозит. Я все возьму на себя. Врата с выгравированными на них драконьими головами сияют, плавятся, чернеют и постепенно исчезают. На месте их остается обычная стена, а тело мага бесполезным кулем, лишенным наполнения, падает на холодный каменный пол.