Вы верили мне, меня вы любили, А я лишь играл, божественной силы желая, Глупцы, о коварстве моем, зачем вы забыли? В наивности вашей меня познавая. Тебе – ученик, вверял свои тайны, Тебе – Посвященная, ласки дарил, Но все это было совсем не случайно, Я замысел в сердце коварный хранил. И вот я уж близок к решению задачи, Почти наступил для признания час, Пусть сердце болит, не могу я иначе, Есть только лишь я, и нет больше нас.
***
Крисания размышляла. В последнее время тем для размышлений у нее значительно прибавилось. Ее смущали возникшие между ней, Рейстлином и Даламаром отношения. Этим вечером она слышала, как Рейстлин представил ее караванщикам в качестве своей жены. Но сам он ни разу не заговорил о любви именно с ней, все внимание такого рода было подарено Даламару. Девушка не ревновала, поскольку где-то в душе понимала, что молодость ее мимолетна, а красота не в силах соперничать с неземной красотой эльфа. К тому же глупо ревновать к тому, кто так обнимает, дарит такие ласки, шепчет такие слова, кто так любит и кого успела полюбить она. Крисания видела, как на них посматривает Карамон, и ее печалило то, что, возможно, она утратила расположение этого славного воина. Она понимала, что такие отношения практиковались только среди знати. Естественно, что никто не осмелится намекнуть величайшему черному магу о том, что он поступает неправильно, но шептаться за спиной никому не запретишь. Вот и сейчас, пробыв в лагере сверх запланированного уже целый месяц, Крисания слышала за своей спиной тщательно скрываемые смешки. Ей было бы куда легче, если бы Рейстлин признался, чувствует ли он к ней что-то. Сейчас же жрица чувствовала себя едва ли не предательницей, выполнившей то, что задумала однажды, но отчего своевременно отказалась. Она чувствовала, что Даламар относится к ней также трепетно, как и к шалафи, и она отвечала ему тем же. Рейстлин же позволял целовать и обнимать себя только тогда, когда контролировать свое тело уже не мог. В остальное время, он предпочитал компанию Даламара или же общался с Крисанией, как с хрупким цветком, нуждающимся в защите, но не достойным прикосновений.***
― Рейстлин? ― Да, Карамон. ― Ты действительно больше не планируешь спускаться в Бездну? Ты пойми, просто это была едва ли не единственная цель твоей жизни и я не могу понять, почему ты от нее отрекаешься. Нет, я рад, даже очень, но все же. И Рейстлин рассказал брату о том, как когда-то повстречал Даламара и полученном, а потом позабытом предупреждении. О многолетних планах, визите к Астинусу и еще куче вещей, которые заставили бы брата прийти в ужас, маг умолчал. Они сидели рядом у костра и как в прежние времена делились самым сокровенным. Наблюдающий издали за всем этим Даламар впервые подумал, что братья действительно очень похожи. Он хотел подойти к Рейстлину, чтобы накинуть ему на спину теплый плащ, но Карамон опередил ученика и Даламар отступил, решив уделить внимание Крисании и оставить братьев наедине. Девушку он нашел неподалеку, она собирала цветы вокруг установленной прямо в поле палатки. За прошедший месяц лагерь охотников за сокровищами Замана значительно разросся. Толпа, состоящая из обнищавших горожан, торговцев, оставшихся без работы наемников, превратилась в многотысячную армию, командование которой было доверено Карамону. Даламар и Рейстлин присутствовали при нем в качестве советников, а Крисания играла роль жены Рейстлина, которая ему самому ужасно не нравилась. Эльф не понимал шалафи, тот сам признался ему в чувствах к жрице и в этом не хитрил, но стоило той прикоснуться к нему или попытаться обнять, Рейстлин напрягался и пытался удрать. С ним самим маг вел себя совершенно по-другому. Даламар понимал, что Крисания не может этого не замечать и опасался, что в конечном итоге это разрушит хрупкое равновесие и причинит каждому из них страдание. Эльф незаметно подкрался к задумавшейся девушке и, подхватив ее на руки, начал кружить. Она от него так мило отбивалась, что это заставило хохотать сначала Даламара, а затем и ее саму. Притянув девушку к себе, эльф поцеловал ее, стараясь вложить в этот поцелуй всю любовь, которую с некоторых пор к ней испытывал. В Сильванести не было предрассудков, касающихся отношений между полами или вступления в брак одновременно нескольких людей. Если такой союз был выгоден, он не только допускался, но и приветствовался.***
Поделившись с братом своими опасениями и уверив его в отказе от прежней задумки, Рейстлин теперь стоял у угла палатки, которая скрывала от всех остальных целующихся Крисанию и Даламара, наблюдая за ними. За этот месяц жизнь его изменилась так, как никогда магу и не представлялось. То, что он любит Даламара, Рейстлин понял уже давно, еще после того первого странного поцелуя, о котором маг почему-то рассказал только брату. Крисания же изначально рассматривалась им лишь как орудие, ключ, которым можно воспользоваться и выбросить за ненадобностью. Почему все изменилось, и когда, Рейстлин не знал. Вчера он назвал девушку своей женой и сам этого испугался. Он опасался, что этим причинит боль Даламару или обидит саму Крисанию, которой так не исхитрился сказать о том, что действительно чувствует. По обоюдному согласию тот случай в роще, когда маг обвинял всех и вся больше не вспоминали, а другого шанса поговорить как-то не представилось. И теперь, прячась в тени палатки, Рейстлин просто любовался учеником и жрицей, надеясь, что когда-нибудь все же сможет рассказать им о том, как сильно они ему дороги. Сейчас же предстояло добраться до Замана, навсегда уничтожить ненавистные врата или войти в них. Выбор еще предстоит сделать, но как, если на одной чаше весов любимые, а на другой мечта и цель всей жизни. Маг злится и потому отдаляется от Крисании, план его выполнен ― двое влюблены. А он теряет разум и сердце. ― Рейст, ― окликает его Карамон, ― там прибыло пополнение, не желаешь посмотреть? И маг уходит, оставив влюбленную парочку, он присоединиться к ним потом, и обязательно произнесет такие важные для них всех слова.***
И вот она ― сытая и такая неприступная крепость Заман. Но в распоряжении Рейстлина и Карамона десятки тысяч хорошо обученных солдат. Неприступный рубеж должен быть взят ценой любых потерь, врата уничтожены, а затем можно и домой отправляться. Карамон уже был в предвкушении встречи с Тикой, он мечтал, как будет сидеть в Последнем приюте и рассказывать забредшим туда путникам красивые истории об их с братом приключениях. Даламар также пребывал в приподнятом настроении, ему не терпелось вернуться в башню, начать новые эксперименты, повторить забытое. Возможно, стоит наведаться в Вайаретсскую башню и убедить Конклав в том, что все обвинения, выдвинутые магами против его шалафи, беспочвенны. И еще, Даламару отчего-то хотелось отправиться в расписанную Карамоном Утеху и там, в тиши любимых им лесов сделать предложение Рейстлину и Крисании. Неспокойно на душе лишь у Крисании и Рейстлина. Крисания все еще не понимала, как ей себя вести с магом, таким нежным по ночам и таким отстраненным при свете дня. Рейстлина занимали куда более важные проблемы. Выбор, совсем скоро его нужно будет сделать. Все чаще в его снах появлялась Такхизис, все чаще он слышал ее смех наяву. Богиня насмехалась над ним, предрекая скорую гибель и крушение всех его тайных замыслов. И это распаляло заставляло задуматься о том, что цена быть может и не столь высока. Рейстлин был уверен в победе. Он все рассчитал, все предусмотрел, в этом ему как нельзя более помог визит Даламара в прошлое и его теперешнее увлечение Крисанией. Ученик выполнил миссию, с которой сам Рейстлин едва ли бы справился. И вот, они у Замана, остался последний решающий шаг ― шаг, сделав который он обретет могущество, равного которому не будет на Крине. И этот шаг за него предназначено сделать Даламару и Крисании, темный маг и светлая жрица – рука об руку открывают Врата в Бездну, а он ― уничтожает попытавшуюся вырваться на свободу Такхизис. Прекрасный план, Астинус оценил. Но как горько, откуда это все? Он станет Богом, а любовь? Ну что ж, он вырвет ее из сердца, даже если после этого у него и вовсе его не останется. Перед глазами мага вставал образ обнимающего его Даламара и ищущей его ласк Крисании. Нет, он не может позволить сжигающим его чувствам завладеть собой, это верный путь к гибели. Он станет Богом, не разрушив мир, а пожертвовав всего лишь двумя самыми дорогими для него людьми. Внутри мага с самого его появления в Палантасской башне идет непримиримая борьба. Отчего же ничего не чувствовал он в своем настоящем, зачем, осуществив задачу, колеблется? Одна его часть мечтает развернуться и побежать, запереться в башне и никогда не выходить, а другая гонит к Заману. Маг сомневался, а его ли эти чувства и желания? Следы на песке становились все четче, уверено ведя мага к поставленной цели.***
Когда до Замана оставался всего день пути, армия остановилась на окраине огромного векового леса. Естественно, что об ее приближении гномьи лазутчики, наверняка, доложили уже давно, но Даламара волновало не это. С каждым часом шалафи становился все мрачнее, он больше не смеялся над его шутками, постоянно понукал братом, отослал Крисанию подальше и заперся у себя в палатке, приказав никого не впускать. Между тем, Даламар решил не дожидаться визита в Утеху, и прекрасный лес, который только что минули воины армии Фистандатилиуса подходил для его целей более всего. ― Рейстлин? ― Я же попросил, чтобы меня не беспокоили, как ты не понимаешь, Даламар, мне нужно подготовиться к уничтожению врат и битве, уйди, ― зло проворчал маг, пряча в сундук с книгами какой-то предмет. Он все еще не решил. ― Прости, шалафи, ― было видно, что эльф обиделся. Не желая ссориться с ним и терпеть еще и уговоры Крисании, Рейстлин соглашается пойти с ним туда, куда тот скажет.***
Крисания озиралась по сторонам, здесь было действительно так прекрасно, как и говорил Даламар, но она не представляла, зачем возлюбленный позвал ее сюда сейчас, накануне решающего часа. Тут она увидела, что к ней приближается сам Даламар, а за ним с крайне недовольным выражением на лице бредет Рейстлин. Очевидно, разговор предназначался только им троим, и жрица была этому рада. В последнее время Рейстлин избегал ее еще больше, и девушка пыталась понять, не совершила ли она ошибку, простив ему его замысел, и навсегда отдав часть своего сердца. Когда Даламар и Рейстлин оказались рядом с ней на поляне, откуда-то полилась чарующая музыка. Она завораживала, подымала в душе самые лучшие чувства. Вокруг них закружились сотни маленьких светлячков, прямо из земли поднялись любимые Крисанией белоснежные лилии. Девушка взирала на это великолепие, широко раскрыв глаза, восхищению ее не было предела, но недоумение никуда не исчезло. ― Крисания Таринская, Рейстлин Маджере, взывая к магии и богам, в знак объединившей нас любви, я, Даламар Арджент, прошу вас вступить со мной в равноправный союз. Крисания, станешь ли ты моей женой? Рейстлин, станешь ли ты моим мужем? Крисания восхищенно смотрела на Даламара, свадьба не была пределом мечтаний гордой дочери Паладайна, но брак с любимым человеком ― был. Она уже приготовилась не менее торжественно произнести слова согласия, как внезапно побледневший Рейстлин, ничего не говоря, бросился прочь. Даламар побледнел куда больше своего шалафи, волшебство развеялось, и тут Крисания, кажется, все поняла. Она ухватила за руку эльфа, пытавшегося догнать мага, обняла его и ничего не говоря, увела в сторону общей палатки. Рейстлина там не было. Даламар словно оцепенел, его взгляд стал жестким, холодным и каким-то отчаянным. Внезапно эльф, вскрикнул и упал замертво. Девушка бросилась к нему на помощь, но привести в сознание не смогла. Тогда она позвала Карамона, рассказала ему о случившемся и вместе они переложили Даламара на кровать. Крисания осталась со своим, наверное, уже женихом, а воин отправился на поиски брата. Он вернулся лишь через несколько часов, и принесенные им вести были печальными. Карамону не удалось разыскать Рейстлина, сторожившие лошадей воины сказали, что маг выбрал самую быструю из них и ускакал в противоположную от Замана сторону. Крисания и Карамон растерялись, сокровища Замана им были не нужны, а уничтожить врата без Рейстлина и Даламара они не были способны. Штурм крепости придется отложить, а значит, навлечь на себя гнев большинства наемников. Девушка не хотела рассказывать воину о случившемся, но понимала, что без его советов ей не обойтись. Крисания описала сцену на поляне, и Карамон, громко выругавшись, чего при девушке никогда ранее себе не позволял, принялся быстрыми шагами мерить пространство небольшой палатки. ― Рейстлин ведь опять предал нас, использовал, да, Карамон? ― жрица скорее утверждала, чем спрашивала. - Он обманул не только меня, но и Даламара. Он что-то знал, чего не знали мы, и сумел этим воспользоваться. Предложение Даламара стало для него неожиданностью и он сбежал, надеясь придумать новый план. ― Ты, наконец, обрела разум жрица, ― с горечью проговорил Карамон, ― ты оказалась умна, а я вновь выставил себя дураком. Опять поверил, понадеялся, решил помочь. Я видел, как он смотрит на тебя и Даламара и был уверен в его чувствах, но я ошибался и на свой счет, так почему не мог совершить эту ошибку еще раз. И Карамон рассказал то, чего никому еще никогда не рассказывал ― о том, как брат убил его во время Испытания, как он бросил его на тонущем корабле и как отказался от него, не отвечая на письма. А еще Карамон вспомнил о том, что совсем недавно Рейстлин, во время изредка случавшихся с ним приступов откровения, рассказал о том, что Даламар уже был в прошлом и о чем-то его успел предупредить. ― Как же так, мы ведь видели, как он плачет, он признавался тебе, что любит Даламара, он был таким, таким, ― жрица не выдержала и заплакала. ― Однажды, Рейстлин говорил мне, что не разделяет себя и Фистандатилиуса. Существует крошечный шанс на то, что все сказанное и сделанное им на пути к Вратам ― это магия этого темного существа. Но, Крисания, я не стал бы на это рассчитывать, больше не могу позволить сделать это ни тебе, ни себе, ни ему, ― Карамон указал на Даламара. - О Рейстлине подумаем позже, нам нужно привести в чувство Даламара. В лагере нашлось несколько целителей и немалое количество эльфов, у которых, пытаясь не раскрыть истинного интереса, Карамон надеялся выведать больше подробностей о ритуалах, проводимых их сородичами. В том, что действо на поляне было неким ритуалом, прерванным Рейстлином, Карамон не сомневался.