Ты вновь одинок, Ты так виноват, Еще ты не Бог, Но больше не брат Ты опять проиграл, Утратил любовь, Ты раньше не знал, Что это за боль. И тебе сохранив, И душу и жизнь, Все те, кто любил, От тебя отреклись.
***
― Рейстлин, очнись, слышишь, все кончено, мы победили, ты победил, врата исчезли, ― голос Карамона прерывался. Воин понимал, что брат не очнется, что он погиб, прямо на его глазах, а он, с детства его защищавший от всех опасностей, ничего не смог сделать. Где-то там умирал сейчас Даламар и наверняка, рыдала склонившаяся у его тела Крисания. Как же так вышло, ведь все должно было закончиться совсем не так? Они должны были пожениться, родить ему племянников и племянниц, которые играли бы с его собственными детьми. Но теперь ничего этого не будет. Карамон проклинал Конклав, Фистандатилиуса и Такхизис, которые увлекли брата на темный путь, закончившийся его гибелью. ― Рейстлин, ― раздался над ухом не менее отчаянный голос. Рядом с телом на колени не присел, а просто упал Даламар. Карамон уже видел это выражение отчаяния несколько часов назад, только было оно на лице брата. Удивляться неожиданному воскрешению эльфа воин не стал, только пожалел о том, что не случилось оно чуть раньше. Возможно, Рейстлину не пришлось бы применять столь сильное колдовство в одиночку или же маг позволил бы умереть Даламару вместо себя. Чего гадать, когда ничего нельзя изменить. Даламар вглядывался в лицо любимого, называть его как-то по-другому, несмотря на причиненную боль, он не мог. Когда он очнулся, рыдающая Крисания рассказала о том, что маг вернулся, зачем приходил, что за планы вынашивал (Карамон поделился) и куда после этого отправился. Там, где некоторое время пребывал Даламар, он чувствовал присутствие Рейстлина. Ему хотелось ответить, что он понимает. Понимает его любовь к магии, силе и власти. Понимает, но не готов простить. И все же ему не нужно жертв, он не вынесет смерти любимого, пусть тот живет. Эльф смотрел на Рейстлина, не в силах отвести взгляда. ― Я попытаюсь, ― без всякого выражения в голосе произнесла находящаяся здесь же Крисания. Девушка опустилась на колени, сняла с шеи медальон Паладайна и, положив его на грудь Рейстлина, принялась молиться. На этот раз Паладайн ответил ей. Бог бы разгневан. В голове жрицы пронеслось: ― Зачем он тебе, Праведная дочь, я молчал и ничего не говорил, но ты перешагнула черту. Черный маг, которому ты так доверяла, тебя предал, я не хочу и не буду возвращать его к жизни. ― Я не за себя прошу, ― прошептала жрица, - за эльфа, он так его любит, что умрет, если этого мага не станет. ― А ты, ты разве не любишь его? ― Да, люблю, но в моем сердце столько боли, если ты требуешь отец, чтобы я от него отказалась, то я готова сделать это ради того, чтобы он жил. Я готова пожертвовать собой, забери мою силу и мою душу, но верни нам его. ― Мне не нужна ни твоя душа, ни твоя сила, но больше я ему не помогу, оберегайте вашего черного мага, ― Крисании показалось, что произнося это, Паладайн улыбался.***
― Где я, почему я все еще жив, неужели все было напрасно? ― Для мертвого ты задаешь слишком много вопросом, шалафи, ― послышалось в ответ. Рейстлин все еще плохо видел, все расплывалось перед глазами. Он попытался подняться, но был вынужден признать, что поспешил. Теплые руки обняли его за талию, и маг склонил голову на чье-то плечо. «Карамон» ― догадался он. Но что здесь делает Даламар, когда он знал, что эльф уже должен был быть мертв. Неужели он не устоял и это все шутки Темной Госпожи. ― Слишком много думаешь, шалафи, ― Рейстлин, наконец, разглядел склонившегося над ним Даламара. Это и правда был он. Маг притянул эльфа к себе с такой силой, что тот едва удержался на ногах. Он ощупывал его лицо, водил руками по телу, после чего не выдержал и заплакал, зарывшись в мантию ученика. Даламар не стал его останавливать, но и целовать, как прежде, не спешил. Спустя некоторое время эльф отстранился, и на его месте возникла Крисания. Девушка не стала ничего говорить, но Рейстлин почувствовал, как его щеку обожгла пощечина (давно следовало это сделать). Жрица отвернулась и отошла к Даламару, заключившему ее в объятия. ― Я рад, что ты жив, брат, ― Карамон не плакал, но Рейстлину отчего-то казалось, что пока он лежал в беспамятстве без этого не обошлось. Воин помог магу подняться и вместе они покинули место, где некогда были сокрыты врата в Бездну.***
Армия Фистандатилиуса победила и сейчас в полной мере наслаждалась плодами своих побед. Предводители воинству великого мага, как и сам маг, были уже не нужны. ― Пора домой, брат, нам пора домой, ― Карамон шел рядом, поддерживая мага за хрупкие плечи. ― Да, пора, шалафи, ― поддержал его Даламар. Обнимая одной рукой Крисанию, он протянул другую руку Карамону, стараясь при этом не касаться руки Рейстлина. Спустя мгновение ничего не напоминало о присутствии их в Замане. Герои возникли из ниоткуда прямо посередине уже знакомой им лаборатории Палантасской башни. ― Мне кажется, нам следует поговорить, ― произнес Рейстлин, едва очнувшись от переноса. Ему нужно было оправдаться и объяснить. Раньше он никогда к этому не стремился, но все так изменилось. Другой, неожиданный для него выбор, чувства, незнакомые эмоции. Рейстлин желал получить прощение, настоящее прощение. Больше не нужно было лгать или играть. ― Да, говорить ты мастер, не так ли, шалафи? ― из голоса Даламара исчезли прежние нежные нотки, эльф говорил жестко и был холоден. Крисания и вовсе отвернулась от мага, делая вид, что рассматривает красивый гобелен, изображавший какую-то из прошлых битв. ― Даламар, не можешь ли ты переместить меня в Утеху? ― подал голос Карамон, также как и остальные, игнорируя брата. ― Прости, но тебе придется подождать несколько дней, этот перенос отнял у меня все силы, в башне множество комнат, можешь выбрать любую. ― Хорошо, ― согласился Карамон и вышел, по-прежнему, стараясь не смотреть на Рейстлина. ― Даламар, ты мой ученик, а значит, не можешь меня игнорировать, ― стараясь сохранить хоть некое подобие спокойствия и достоинства, едва ли не жалобно произнес Рейстлин. Он понимал его, но все еще на что-то надеялся. Он отказался от всего, чтобы быть с ними, а сейчас они отказывались от него. Справедливо, но больно. ― Больше нет, я считаю свое ученичество оконченным, и когда я наберусь сил, я вместе с Крисанией и Карамоном покину твою башню. Прости, Рейстлин, ― Даламар подал руку Крисании и они вышли вслед за Карамоном, оставив мага в одиночестве.***
Рейстлин заперся в своей комнате и не желал никому показываться на глаза. Все его попытки заговорить или извиниться игнорировались. И единственным признаком присутствия в башне живых существ оставался регулярно появляющиеся в комнате завтрак, обед или ужин. Однажды, заснув прямо в кресле, Рейстлин почувствовал, что его укрыли теплым пледом, но стоило ему пошевелиться, как заботливые руки исчезли и комната опустела. Маг начинал ненавидеть эту башню. Он так привык к ученику, жрице и даже брату, что не вынесет одиночества. Своим спасением он обязан Крисании, но поблагодарить ее он не мог, ему просто никто не позволял этого сделать. И Рейстлин сделал то, чего никогда и ни при каких обстоятельствах раньше не допускал. Он достал несколько бутылок лучшего вина и остаток вечера накануне исчезновения Даламара и Крисании из башни рассказывал о своих горестях наполненному стакану. На следующий день он очнулся ближе к обеду. Огонь в камине погас, уже традиционного пледа на плечах не было. Рейстлин вызывает стража башни и узнает от него, что гости ушли на рассвете, ничего не передав и не стремясь проникнуть в его комнату. Издав отчаянный стон, маг закрывает лицо руками.