Любви пугающие лики ― Судьба являет, тем, Кто встать, пытаясь на пути ее, О долге, верности и правде забывает, Кто сердце холодит свое. Перед тобою нет иных дорог, Чем та, что пройдена когда-то, Но пронестись по ней ты смог, Ценой любви, ценою жизни брата. Готов ли вновь ту цену заплатить, Быть может, поразмыслишь прежде? Позволь им просто рядом быть, Не дай угаснуть трепетной надежде.
***
― Карамон, где ты? ― Я здесь мой брат, ― отозвался воин откуда-то из дальнего конца комнаты. ― Сколько прошло времени? Почему ты меня не разбудил? Уже утро, мы упустим единственный шанс найти Крисанию при помощи магии. ― Извини Рейст, я не знаю. Но, кажется, мы и так упустили этот шанс, ― и Карамон рассказал брату о его болезни и отчаянном решении им принятом. ― Что ты сделал, братец, ― в голосе мага появились стальные нотки, с помощью которых он пытался показать степень своего презрения к глупым поступкам брата. Не то, чтобы другие, окружающие его люди не совершали ничего глупого, но именно недальновидность Карамона раздражала его больше всего. ― И ты думаешь, что Даламару удалось преодолеть барьер, который я сам осилил с большим трудом? Тупица, быть такого не может, ― маг закашлялся и тотчас же оказавшийся рядом с ним Карамон, заставил брата выпить заблаговременно подогретый им отвар. ― Что это? ― маг оттолкнул кружку с питьем и принюхался, ― ромашка, мята, розмарин, анис. Карамон, отвечай немедленно, где ты это достал? ― Я же говорю, я взял Око Дракона и вызвал Даламара, он сказал, что скоро будет, а дальше я ничего, совсем-совсем ничего не помню, ― пожаловался воин. Преодолевая слабость, Рейстлин вскакивает с кровати и уносится в ту часть комнаты, где еще недавно вычерчивал сложный рунный узор. Одного взгляда на полустертое заклинание хватает. Рейстлин оседает на пол, прикрывает лицо руками и почти беззвучно смеется. Сквозь этот странный и донельзя пугающий смех, Карамону слышатся: ― Следы на песке… Неужели… ну зачем, зачем? Понимая, что брата лучше не беспокоить, совсем не так давно пришедший в себя Карамон, осматривает комнату и подмечает случившиеся с ней изменения ― стол освобожден от скопившегося на нем мусора, валявшиеся на полу магические книги сложены аккуратной стопкой. Даже при всей своей любви к порядку, Рейстлин не мог сделать это в том состоянии, в котором Карамон его оставил. ― Собери дорожную сумку, мы отправляемся в путь, ― Рейстлин решительно поднялся и принялся с остервенением запихивать в свою собственную сумку, которую придется нести все же Карамону, толстенный магический фолиант.***
― Даламар? Еще не совсем освободившийся от заклинания переноса эльф с трудом сфокусировался на лице той, что назвала его по имени. «Ну, конечно, Светлая жрица, чтоб ее» ― выругался про себя маг. ― Что ты здесь делаешь? Тебя прислал Рейстлин, он хочет вернуть меня? Ох, как же хорошо, что ты рядом, ты поможешь мне? Даламар? ― крайне встревоженная молчанием ученика Рейстлина Крисания, а это была именно она, никак не могла остановиться. При свете солнца похитители быстро оценили красоту девушки. И лишь желание получить большую награду за невинную девицу на невольничьем рынке, останавливало головорезов от того, чтобы воспользоваться ее беспомощностью. Крисанию усадили в оббитую железом повозку и увезли в неизвестном для нее направлении. Задерживаться вблизи Палантаса и его стражников, похитители, принимавшие Крисанию за своевольную дочь местного вельможи, сбежавшую из-под опеки папаши, не планировали. Даламар появился, когда похитители, наконец, остановились передохнуть. Они распрягли лошадей, привязали девушку веревкой к ближайшему дереву, не забыли пригрозить ей жестокой расправой в случае побега, упились гномьей водкой и легли спать. Все еще не считая нужным отвечать на глупые вопросы жрицы, эльф быстро оценил сложившуюся обстановку. «Пятеро взрослых мужчин, хорошо вооружены, несколько лошадей, с помощью которых можно легко организовать погоню и он ― в ближайшие часы совершенно бесполезный черный маг (заклинание Рейстлина отняло у эльфа больше сил, чем тот рассчитывал). Освобождать Праведную дочь Паладайна Даламару совсем не хотелось. Раз шалафи больше не стремиться попасть в Бездну, то и жрица ему не нужна. Было бы неплохо избавиться от нее. Эльф не испытывал никаких иллюзий по поводу чувств, которые питала Крисания к его только его Рейстлину. Избавиться от соперницы было бы крайне разумно. Но что-то останавливало Даламара от того, чтобы развернуться и просто уйти, возможно, то, как умоляюще смотрела на него Крисания. В этом взгляде было столько печали и боли, что Даламар не смог устоять. Одним резким движением он перерезал веревки, стягивающие хрупкое девичье тело и Крисания обессилено рухнула ему на руки.***
Ведомый Рейстлином, Карамон уверенно преодолевал Шайкановую рощу. При дневном свете место это выглядело еще более устрашающим. Оживающие, стоило к ним приблизиться, деревья тянули к путникам свои скрюченные, покрытые множеством исходящих слизью наростов, ветви. Земля то и дело проваливалась под ногами, от редких цветов исходил удушающий аромат. И только посох мага и произнесенные им магические слова не давали смертоносным существам, заключенным в столь необычную оболочку, приблизиться к братьям. Карамон с тревогой думал о Крисании. Паладайн помог своей дочери преодолеть это препятствие, но в городе, а воин не сомневался, что именно туда направилась жрица, ее ждали куда более страшные опасности. Тревожился Карамон и о Даламаре. То, что эльф воспользовался заклинанием брата и унесся в неизвестном теперь направлении (у Рейстлина не было сил сотворить другое столь же мощное заклинание) воину стало ясно при одном взгляде на мага. Он был совсем не так глуп, как считал Рейстлин. За проведенные в Истаре месяцы воин многому научился, а еще больше понял. Он больше не боготворил своего брата, но и не испытывал к нему ненависти. Как никогда прежде, Карамон мечтал помочь брату. Рейстлин размышлял, попутно подмечая сочувственные взгляды брата, которыми тот одаривал его, очевидно предполагая, что маг ничего не видит. Больше всего Рейстлин не любил, когда его жалели, но сейчас он был готов развернуться, уткнуться брату в плечо и разрыдаться. Принесенная Крисанией весть и вспыхнувшее ранее воспоминание о чувствах к Даламару, планах, будущей победе столь сильно обрадовали его, что маг уже было понадеялся, что, наконец, освободился от влияния Фистандантилиуса. И вот, он вновь один, только он и верный Карамон. Крисания пропала, Даламар, которого, в принципе, тут быть не должно, исчез. Было бы хорошо, окажись он вместе со жрицей. Но надеяться на то, что заклинание сработало так, как надо, Рейстлин не смел. Кроме того, его волновал вопрос о неожиданно открывшейся силе Даламара. Маг искренне не понимал, как его, пусть и могущественному, ученику удалось преодолеть барьер, который у него самого едва не отобрал все силы. Сейчас эльф слабее ребенка, а еще посмел вмешиваться в заклинание учителя. Рейстлин был зол, но он понимал, что стоит ему увидеть живого и невредимого Даламара, все его раздражение уйдет. И не важно, какими путями ученик проник сквозь время, это он выяснит потом, главное ― он здесь, а значит, ту часть пути, которую все же придется пройти по следам на песке, Рейстлину будет осилить намного проще. Странно, но Темная Госпожа больше не являлась ему во снах. Даже в бреду ему виделись лишь Крисания, Даламар и Карамон. Сердце мага победило разум, надолго ли? Он полностью отдался своим чувствам и переживаниям, временно позабыв о планируемом.***
Даламар и Крисания поспешно удалялись от лагеря, где остались так и не очнувшиеся от ароматных паров гномьей водки похитители. Эльф хотел было прикончить спящих, но жрица не позволила этого сделать. И теперь беглецам оставалось надеяться лишь на то, что проснувшись и увидев, что их самих ограбили, разбойники не раздобыли бы себе лошадей и не бросились в погоню (эльф и жрица украли лошадей). Крисания, хоть и попросила о помощи, и даже приняла ее, держалась довольно отчужденно. Она не знала, как вести себя с учеником Рейстлина, с тем, кого маг любил больше, чем свою власть и даже магию. Как же она была глупа, как не заметила раньше? Девушка украдкой разглядывала эльфа, подмечая нечеловеческую красоту его лица, тонкость талии и прочее, на что раньше не обратила бы внимания. Внезапно жрица подумала о том, каково это, когда эти прекрасные руки обнимают тебя, когда эти губы заставляют позабыть обо всем на свете, и покраснела. О чем она только думает? О Паладайн, помоги! Но тут Крисании, которая в душе все еще оставалась невинным и кротким ребенком, пришла в голову совсем уж шальная мысль. Еще раз взглянув на эльфа, девушка приняла решение. Она сделает все, чтобы Даламар принадлежал только ей, Рейстлин еще увидит, кого и ради кого он потерял. Но тут же жрица подумала, что этим причинит боль магу, этого она не хотела, поэтому, грустно улыбнувшись, отставила мысль о мести и соблазнении эльфа. Странно, но в тот же миг в ее голове раздался крайне разочарованный вздох, а затем перед жрицей возникла пятиглавая драконица, глядящая на нее с яростью и укоризной. Мгновение, и видение исчезло, заставив Крисанию очнуться от забытья и оглядеться по сторонам. Они ехали довольно долго, не выбирая направления и не зная, куда именно приведет их дорога. Крисания не спрашивала у Даламара о Рейстлине, но и без этого было ясно, что ученик стремится воссоединиться со своим любимым учителем. Жрица с Рейстлином встречи не жаждала, она надеялась ускользнуть от эльфа при ближайшей возможности и все же выполнить ранее разработанный план. Возвращаться домой ей отчего-то больше не хотелось. Со своей единственной миссией она вроде как справилась, хоть и не приложила к этому никаких усилий. Рейстлин, как объяснил ей Даламар, с которым жрица все же заговорила, в Бездну больше не собирается, а значит, до нее ему дела быть не может (эльф «забыл» упомянуть о том, что заклинание поиска сотворил именно Рейстлин, представив свое появление, как чистую случайность, дескать, искал шалафи – нашел тебя). Даламар размышляет о многом, и прежде всего, о Рейстлине и Крисании. Зачем шалафи приложил столько усилий для поиска жрицы, раз она ему больше не нужна? Сердце эльфа разрывается от подозрений и сомнений.***
― Рейстлин, смотри, ― Карамон протягивает брату перепачканный в дорожной пыли, но все еще хорошо узнаваемый медальон Паладайна. Они идут по следам Крисании, мага все же хватило на слабенькое заклинание поиска и теперь он еле передвигает ногами, опираясь на посох и плечо брата. Рейстлин берет медальон в руки и тотчас с проклятиями отбрасывает его в сторону. На руке мага остается его отпечаток. ― Прости, Рейст, ― извиняется Карамон ― Ничего, братец, я сам виноват, ― воин с удивлением всматривается в лицо брата, тот еще никогда так просто и быстро не признавал свою вину. Вместе они осматривают окружающую местность и единодушно решают, что жрица была насильно увезена отсюда. По своей воле Крисания никогда не расстанется с медальоном. Следуя заклинанию Рейстлина и явственно просматриваемым в пыли лесной дороге следам телеги, маг и воин продолжают свой путь.***
Крисания уснула, едва ее голова коснулась твердой поверхности. Немного подумав, Даламар укрыл жрицу собственным плащом, ее изорванное платье явно никого не согревало. Сам эльф уселся поближе к костру и его мыслями вновь завладел Рейстлин. Как давно он испытывает к шалафи эти запретные чувства? Возможно, с тех самых пор, как увидел его, такого одинокого, на пороге Палантасской башни? Или любовь к шалафи пришла во время очередного эксперимента, в ходе которого магу пришлось спасать нерадивого ученика? Даламар не знал, как не знал и того, когда Рейстлин стал отвечать на его чувства и почему он сам, такой внимательный и все подмечающий, этого не заметил. Как же неправильно и больно было отпускать его в прошлое, отсылать туда же жрицу Паладайна, зная об уготованной ей участи. Нет, Крисанию он не жалел, скорее боялся, что его шалафи полюбит ее. Боялся, и одновременно желал этого, ведь тогда появился бы шанс отговорить Рейстлина от его смертоносной затеи. Даламар вновь взглянул на девушку, даже под теплым плащом ей явно было холодно. Крисания сжалась в клубочек, и тело ее била мелкая дрожь. Решительно поднявшись, эльф взял жрицу на руки и перенес поближе к костру, устроив ее голову у себя на коленях. Продолжая думать о шалафи, Даламар сам не заметил того, как проводит по длинным шелковистым волосам жрицы, даря невинную ласку. Крисании снился Рейстлин, к нему вернулся прежний облик, но это не могло оттолкнуть жрицу. Даже зная о том, что маг не любит ее, отказаться от своей к нему любви она не могла. Именно поэтому жрица стремилась остаться здесь, разделенная с Рейстлином не только пространством, но и временем. Очнулась Крисания от весьма ощутимого толчка под ребра. Девушка не сразу поняла, что больше не находится на приютившей их лесной поляне. Жрица почувствовала, что сжимавшие ее до этого руки, ослабили хватку, и она смогла выпрямиться в седле. ― Доброе утро, Светлая дочь Паладайна, ― с насмешкой, так напоминавшей Рейстлина, произнес Даламар. ― Ты усыпил меня, ах ты, ― девушка хотела ударить эльфа, но ее ладонь была перехвачена несоразмерно сильной для такого хрупкого тела рукой. ― А ты думаешь, что я не видел, как ты оглядывалась, не зная, как от меня отвязаться и поскорее удрать. Нет, жрица, хоть я и не знаю, зачем еще ты можешь понадобиться шалафи, но упустив тебя, я навлеку на себя его гнев. Поверь, мне менее всего хочется сталкиваться с разгневанным Рейстлином. ― Не ври мне, ты сам сказал, что попал сюда случайно, и никакой Рейстлин тебя не посылал. Зачем я ему, у него ведь есть ты, его любимый «шалори», ― Крисания сорвалась на крик. ― Я обманул тебя, хотел, чтобы ты исчезла из жизни шалафи. ― А теперь что? ― А теперь, все изменилось, ― в тон жрице ответил Даламар, ― и прекрати уже вертеться, я могу и не удержать тебя в седле. Даламар не мог понять, почему не оставил жрицу там, на поляне, ведь именно для этой цели он использовал остатки снотворного порошка. Но вид уснувшей мертвым сном девушки, которая к тому же полночи провела на его коленях, заставил его усомниться в верности принятого решения. Ну не мог он оставить беззащитную ее на растерзание диким зверям и не менее диким людям. И сейчас Даламар в полной мере пожинал плоды этого своего решения. ― Что могло измениться? Неужели ты не понимаешь, твой шалафи тебя любит, тебя, а не меня. Я не нужна ему, я никому больше не нужна. У меня нет дома, нет чести и даже Паладайн покинул меня, я потеряла его медальон, ― жрица разрыдалась. И тут Даламар сделал то, что еще никогда себе не позволял. Он притянул девушку к себе и поцеловал.