Любовь жестока, не бывает справедливой, Она – опасный меч в руках умельца, Тебе, казалось, быть счастливой, судьбой начертано, Стальной клинок меж тем висит у сердца. Твоей души, Пресветлая, порывы, Он не заметит, оттолкнет и не оценит, Ему не чужды чувства, но мотивы, Другие, твоя любовь его ни капли не изменит. Тебе делить его ни с магией, ни с братом, Поверь, отныне больше не придется, Но отчего, вдруг сердце так стучит набатом, Но отчего, как будто разобьется?
***
Крисания и Карамон молча возвращались в башню. Жрица все еще пребывала под впечатлением от встречи с Астинусом. Она старалась не забыть прочитанных в книге слов. А Карамон впервые обратил внимание на окружающую город природу. На душе воина было спокойно. Нет, от все еще переживал по поводу судьбы Тасса, своего возвращения в Утеху и брате, чьи замыслы были ему еще менее понятны, чем в начале их со жрицей путешествия. Карамон подмечал, как изменился за прошедшие сто лет окружающий мир. Из него исчез свет, все вокруг было мрачным и унылым, проходящие мимо горожане старались не смотреть друг на друга, и лишь изредка попадавшиеся на глаза кендеры вносили приятную сумятицу в размеренно трагическую обстановку. Они заставляли близко подошедших к ним людей бросаться в рассыпную. Крисания незаметно наблюдала за Карамоном. Она пыталась обнаружить в нем черты, роднившие бы его с братом. Но как ни старалась жрица понять, почему эти двое так не похожи, она не смогла. Оставив это свое занятие, девушка принялась размышлять о Рейстлине и своих к нему чувствах. Она так увлеклась этим процессом, что незаметно для нее самой на щеках проступил румянец, а глаза заискрились ярче, чем обычно. Карамон так же наблюдал за девушкой, но делал это куда более внимательно, от его взгляда не ускользнули случившиеся с ней изменения. В который раз воин пожалел жрицу, решившую отдать свою первую любовь его брату. Никогда еще Рейстлин не обращал должного внимания на женщин, и познакомившись с Даламаром, Карамон наконец-то осознал почему. Оставалось надеяться на то, что и Рейстлин все поймет и не даст Крисании увлечься собой еще больше. Девушка она, конечно красивая, и даже очень. Память услужливо подкинула воину образ жрицы с растрепанными волосами и приличного размера грудью, проглядывающей сквозь разорванное платье. На этот раз пришел черед краснеть уже Карамону. Занятые мыслями друг о друге, жрица и воин без особых приключений добрались до башни. Рейстлин не спал, он сидел у вновь зажженного камина и потягивал горячий чай из обнаруженной Крисанией единственной кружки.***
― Рассказывай, ― без лишних предисловий приказал маг. Крисания быстро пересказала свой разговор с Астинусом, от себя не забыв упомянуть о странном его поведении и радости, которую жрица тоже не понимала. Маг замер, после чего вскочил на ноги, подхватил девушку на руки и закружил по комнате. Было видно, что сил у него заметно прибавилось, что не могло не радовать недоуменно взирающего на эту сцену Карамона. Неужели он ошибся, и Рейстлин действительно любит Крисанию? А Даламар, также как и он сам, этого просто не увидел или не хотел видеть. Но нет, быть этого не может. Воин растерялся. Тем временем, Рейстлин успел опустить смеющуюся жрицу в кресло и подойдя к брату, заключить его в объятия, шепча: ― Ты не поймешь, Карамон, конечно же, не поймешь. Но следы на песке, их больше нет. Они исчезают, я могу поступать так, как мне вздумается, осталось лишь отправиться в Заман. И да, нам нужна армия, большая армия Фистандатилиуса. Ну да ладно, как-нибудь сообразим, ― с этими словами маг отпустил брата и выскочил из комнаты, оставив растерянных Крисанию и Карамона одних. ― Нужно найти его, где же это, его не может здесь не быть, ― Рейстлин разговаривал сам с собой, перебирая пыльные книги и артефакты в комнате рядом с лабораторией. За его метаниями уже полчаса как наблюдал Карамон. Крисания осталась в лаборатории поддерживать огонь и хоть как-то привести свои мысли в порядок после неожиданного всплеска эмоций со стороны мага. Карамон уже было хотел спросить брата о том, что он ищет и может быть помочь с поисками, но тот, наконец, извлек из-под очередной кучи хлама светящийся голубой шар, в котором воин признал Око Дракона. Рейстлин проводит по поверхности Ока рукой и вот перед ним уже его собственная лаборатория и, читающий очередной труд Фистандатилиуса, Даламар. Раньше Рейстлина разозлило бы это. Он терпеть не мог, когда трогали его книги, его наследство, доставшееся столь жестоким образом. Но сейчас магу было не до этого. Он залюбовался точеным профилем эльфа, поразился тому, как прекрасны его тонкие руки, перебирающие страницы, как трепетно плещутся ресницы, как блещут в свете камина длинные шелковистые волосы. Невольно взгляд Рейстлина перенесся на грудь эльфа, где он сам оставил пять мерзких незаживающих отпечатков. Теперь он жалел о своем поступке, видя в действиях эльфа истинный их смысл и одновременно опасаясь разрушения своего замысла. Но с этим маг разберется позже. Даламар выглядел крайне печальным, захотелось немедленно подойти к нему и обнять, но сделать этого Рейстлин пока не мог, поэтому ему ничего не оставалось, как позвать эльфа: ― Даламар, подойди, ― в пустующей лаборатории голос Рейстлина звучал властно и повелительно. Любой, кто его услышал, едва ли смог бы отказать в повиновении.***
― Шалафи, ― воскликнул Даламар. Он резко поднялся, но скривился от боли и уже куда медленнее, чем было задумано, подошел к Оку Дракона, откуда звучал голос мага. ― Шалафи, ― повторил эльф. ― Да, это я, ― отвечает Рейстлин, специально используя те же слова и интонацию, что и тогда в темном переулке. Он пытается понять отправлялся ли уже ученик в прошлое, но тот лишь счастливо улыбается и кажется, старается скрыть слезы в уголках глаз. Что же такого он натворит в том неизвестном будущем? Знать об этом совсем не хотелось. Если ему удастся все изменить, все будет совсем по другому. Рейстлин был растерян, он метался между поставленной целью и желанием сердца. Последнему ненадолго удалось взять верх и заглушить назойливый шепот того другого, что всегда был рядом. ― Даламар, я скоро вернусь. - На лице эльфа появилось испуганное выражение, но он быстро взял себя в руки. ― Не бойся, ученик, я больше не стремлюсь стать Богом и не буду открывать врата в Бездну. Так можешь и передать Конклаву, несомненно, они беспокоятся, ― Рейстлин почти говорил правду. Где ложь, а где истина, он сам иногда и не знал. ― Почему? ― видимо этот вопрос вырывается у эльфа против его воли, потому как ученик низко опускает голову, признавая свою вольность. ― Я вернусь и мы поговорим, нам есть о чем поговорить, не так ли? Шалори, ― Рейстлин специально использует слово, которым на языке Сильванестских эльфов обозначали любимых. Так надо и так хочет пока еще наслаждающееся временной победой сердце. Даламар поднимает голову и в упор смотрит на Рейстлина. Проникающему в душу взгляду не мешает ни Око Дракона, ни пространство, ни время. ― Так, шалори, ― твердо отвечает эльф, не разрывая зрительного контакта. ― Вот и хорошо, до встречи, Даламар. И не сильно там защищай меня перед Конклавом, ты мне нужен живым и невредимым, шалори, ― произносит Рейстлин, прикрывая Око Дракона валявшейся неподалеку тряпицей.***
― Ну, наконец-то, ― выдохнул все еще находящийся здесь же Карамон. ― О чем это ты, братец? ― в голосе мага явственно ощущалось смятение, ― неужели он чем-то себя выдал? ― Ты знаешь о чем, я совсем не дурак Рейстлин, хоть ты и полагаешь, что это так. Да, я не столь умен, как черный маг, но поверь, давно усмотрел в том, как твой ученик говорит о тебе, как он смотрит на тебя, когда ты не видишь, нечто большее, чем простое почтение. ― И когда же тебе удалось подсматривать за нами, неужели я чего-то не знаю? ― маг постарался прикрыть смятение обычной для него насмешкой. ― Ну, хотя бы в тот раз, когда ты мне отправил то мерзкое письмецо и я пришел разбираться в Палантасскую башню. А встретил меня Даламар и он так говорил о тебе, так посматривал на закрытые двери твоего кабинета, что я сразу все понял. ― Ладно, и что же ты хочешь от меня услышать, ― на этот раз устало произнес маг. ― Ты его любишь? ― Да, я его люблю очень давно, еще до его появления в башне, только тебе не понять, ― во взгляде Рейстлина появилась печаль и некое восторженное предвкушение. Маг не кривил душой, но и не говорил всей правды.***
Замершая с другой стороны двери и готовая войти внутрь, чтобы позвать братьев на ужин, Крисания задыхалась от злости, обиды и слез, градом катившихся по ее прекрасным щекам. Он не любит и никогда не любил ее. Его сердце принадлежит ученику, этому Даламару, он сразу ей не понравился. А она, как дурочка, поверила в доброе отношение к ней мага. Они оба использовали ее, и Рейстлин, смеявшийся над ее влюбленностью, подогревавший ее, и Карамон, который все давно понял и не сказал, не предупредил. Не разбирая дороги, жрица бросилась прочь из башни, и ее поглотила сгущающаяся ночная мгла.