Амбивалентность

«Зверь ранен, и пока он жив — опасен вдвойне». Именно эта фраза, сказанная когда-то давно генералом Захаровым, вспомнилась Ирине, когда, без сил лежа на узкой скрипучей койке, разглядывала обшарпанный потолок в тесной квартире. Угроза никуда не исчезла — всего лишь отсрочилась на неопределенное время… Ткачев сделал все, как обещал: отвез Сашку с бабушкой за город, в какую-то деревню далеко в пригороде, а Щукин передал ключи от дачи, принадлежавшей его отцу — там их уж точно никто не стал бы искать. Для подстраховки туда же приехал Исаев — просто так, на всякий случай… Пожарский вряд ли бросился бы сейчас их искать — после того, как Ткачев подстрелил его прямо у подъезда Зиминой, эфэсбешнику явно стало не до того. По крайней мере, в ближайшее время… Ирину прошибал озноб при одной мысли, что Паша мог не успеть — и тогда ее сын оказался бы в руках садиста и психопата… Долг. Неоплатный долг был теперь у нее перед Пашей, который, несмотря на все, что случилось между ними, не отступил и не предал ее, продолжая помогать, вызволять, защищать… Порой ей казалось — это что-то за гранью реальности, в жизни такого не может быть; порой — думала о том, что Ткачев, горячий, порывистый, честный, поступить иначе просто не мог. Каким бы он ни был, бросить в беде близкого человека он не способен. Близкого… Ирина криво усмехнулась, тяжело повернувшись на бок и вглядываясь в наползающую тьму. Ее пугало то, что происходит. И речь шла уже не обо всех опасных и острых событиях. Ее пугало то, что есть между ней и Ткачевым — хотя очень хотелось трусливо спрятаться от правды и начать отрицать очевидное. Ее пугало, как много Паши в ее жизни в последнее время. Ее пугала неизвестность и непонятность — зачем он помогает, зачем он рядом, почему не отвернулся и не ушел… А еще пугало все, что испытывала рядом с ним — бурю эмоций в постели, ощущение крепкого плеча в непростых обстоятельствах, чувство покоя и безопасности в его присутствии рядом… Она не хотела и боялась быть слабой — но рядом с ним почему-то непозволительного расслаблялась, как будто точно знала: от него не нужно ждать подлости, низости, удара в спину… Она доверяла ему по-прежнему — и теперь это казалось поистине запредельным. Как, впрочем, все, что было сейчас между ними…

***

Ткачев, не зажигая света, тихо прошел в комнату, осторожно присел на край постели. Ирина спала; в слабом лунном свете ее лицо — измученное, обесцвеченное бледностью, без грамма косметики — казалось словно фарфоровым, очень молодым и каким-то совсем беззащитным. Что-то больно кольнуло в самое сердце — от одной мысли, что сейчас они вот так просто находятся рядом, в тесном пространстве, в одной постели — спальное место в квартире было всего одно… Без чинов, званий, должностей, без всего того, что раньше, до всех жестоких кровавых событий, их разделяло… Это было непривычно, странно и страшно: находиться так близко, у тонкой грани чего-то неотвратимого, непоправимого — так, словно теперь только он один в ответе за все — за ее сына, за ее спокойствие, здоровье и безопасность, за нее саму… Хотя… разве не так это было на самом деле? Сейчас, беспомощная, выбившаяся из сил, лишенная возможности что-либо предпринять — на кого еще она могла рассчитывать, кроме него? И это пугало тоже — осознание того, что готов взять на себя эту ответственность, любой груз, любую тяжесть, только бы оградить эту женщину от нависшей угрозы. Никогда, еще никогда Ткачев не знал в себе такой силы — силы, которую обретал рядом с ней, готовый защищать ее до последнего. Той силы, перед которой меркло их горькое прошлое.