***
Том машинально вращал в изящных пальцах слишком вычурный в дороговизне пузатый коньячный бокал, но так и не прикоснулся к напитку. Взгляд, устремлённый словно сквозь пространство и материю, легко говорил, что мыслями он сейчас очень далёк от реальности. Эмоции Чарльза на протяжении непростой беседы проявлялись слишком явно и читались легко. Сам Том, конечно, вёл себя привычно сдержанно, однако открытий и удивлений ему хватило. Собственные смутные интуитивные догадки и мелькающие мысли о загадке и глубине неожиданно нашли объяснение. Вот только интерес выплывшая истина нисколько не погасила, напротив — разожгла ещё больше. Словно непредвиденная волна во время штиля смыла вдруг всё неправильное, наносное и обнажила суть, которая неожиданно оказалась куда больше по нраву. Конечно, вопросов оставалось немало, но Чарльз не лгал. Вот теперь он не лгал, как бы путано не выражал свои мысли. Не став унижать ни себя, ни жениха проверкой с помощью легилименции, Том, тем не менее, поверил, руководствуясь интуицией и наблюдениями. Смущённый, даже чересчур, растерянный, пристыженный Чарльз почему-то упрямо воспринимался милым, даже если вслух Том никогда подобное признавать и не собирался. Это просто нелепо для него и не по статусу — назвать кого-то милым. Но как же хорош был мальчишка. Мерлин знает, где у него самого нашлась выдержка не увлечь Чарльза в куда более жаркое продолжение, чем скромный поцелуй. Кратковременность знакомства Тому проблемой не виделась нисколько — будущее для них определено, да и они достаточно взрослые люди, имеющие опыт в сфере отношений. Собственная реакция и эмоции удивляли, но адреналин, уже жидкой лавой распространившийся по венам, не оставлял желания озадачиваться сомнениями. Да и зачем? Он искал разнообразия и новых впечатлений, что и получил едва ли не с избытком. К Чарльзу влекло, теперь он интриговал даже больше, а первое негативное восприятие изменилось, став расположенностью. Теперь хотелось изучить, узнать, приручить. А признание в симпатии и вовсе отозвалось таким удовлетворением, что это вызвало изумление. Тому всегда было безразлично отношение случайных партнёров. Он получал достаточно уважения и восхищения от слуг и простых волшебников, которые теперь готовы были его восхвалять за существенное улучшение ситуации в стране, чтобы искать этого у случившихся любовников. Там оказывалось достаточно их подчинения. Но услышанное откровение от Чарльза льстило и находило странный отклик. Хотелось дать этому развитие. Хотелось видеть восхищение в зелёных глазах, на вкус самого Тома — слишком ярких, хоть это и незначительная мелочь, не заслуживающая внимания. Конечно, в немалой степени их дальнейшее общение зависит от откровенности Чарльза и собственной реакции на узнавание того в новом амплуа — настоящем. Но уже увиденное импонировало и весьма располагало пойти на небольшие уступки, желая получить больше ответов — к примеру, ужин в беседке. Вероятно, менее формальная обстановка, чем за обедом, позволит Чарльзу расслабиться быстрее и вести себя естественнее. А исходя из результатов грядущего общения, можно будет делать серьёзные выводы. Как и строить дальнейшие планы, учитывая тот факт, что перевоспитание, очевидно, не требуется в той мере, в какой предполагалось. Том сфокусировал взгляд на бокале, заставляя себя вернуться в реальность. Глоток коньяка обжёг горло, привычно согревая следом. Он не ожидал такого поворота, но склонен был признать, что это скорее приятный сюрприз, чем нет. Да и скука потеснилась окончательно, сменившись азартом. Простое осознание: теперь он действительно хотел, чтобы Чарльз принадлежал ему — абсолютно и единолично — даже не вызвало отторжения. А грядущий марафон разгадывания загадки подлинной личности жениха и вовсе вызывал ноющее сладостью чувство предвкушения. Том допил коньяк залпом, позволив себе сдержанную улыбку. Спонтанное решение о создании семьи обрело новые краски и грани, приобретя ярлык удачного, и теперь требовало внимания в его воплощении в жизнь как можно скорее. И никаких сомнений, что очередной поставленной цели он добьётся, Том не испытывал.Глава 2
8 февраля 2019 г. в 22:02
Гарри быстро нашёл пару книг о квиддиче, которые тут же были пристроены на столе для чтения даже слишком демонстративно — на случай, если Волдеморт всё-таки решит его проверить. Сейчас Гарри даже Томом жениха назвать не мог.
Поведение Реддла за обедом действительно напугало, мгновенно напомнив, что при всей своей выдержке тот остаётся властным магом, привыкшим прогибать этот мир под себя. Вряд ли он при этом так уж тщательно выбирает средства.
И, похоже, он уже считал Чарльза Поттера кем-то вроде своей собственности. Конечно, договор остановит его от открытого давления и применения силы, он не станет заставлять самого Гарри что-то делать против воли, вот только способов влияния на человека есть слишком много.
Гарри заставил себя сделать глубокий вдох и медленно пошёл вдоль стеллажей, практически невидящим взглядом рассматривая корешки книг. Ему необходимо успокоиться немедленно. Он и раньше знал, кто такой Волдеморт и с чем он может столкнуться.
Обманчивое спокойствие Реддла при знакомстве может и расслабило, но не давало повода думать о нём как-то по-другому. А то, что он решил воспитывать жениха под свои идеалы — именно такой вывод Гарри сделал из его слов — без сомнения, требует размышления, но не является поводом для паники.
Но как ни старался Гарри себя убедить, что ничего страшного не произошло и события развиваются довольно предсказуемо, сгусток страха из груди исчезать не желал. Он затеял слишком опасную игру. И всё в немалой степени усугублялось тем, что к Реддлу тянуло, словно магнитом.
Какая-то своевольная мысль, что он хотел бы посмотреть на человека, который при знакомстве с Томом останется равнодушен, пронеслась в сознании, вызывая нервную улыбку. Хотя, вероятно, как раз Чарли бы и смог — брат слишком избалован вниманием и имеет более чем приличный для его возраста опыт общения с самыми разными людьми.
Гарри тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться. Он просто слишком юн, а Том, очевидно, привык очаровывать, хотя никаких усилий ему для этого прилагать и не нужно — природная харизма, холодная опасность и сила, исходящие от него, манят сами по себе.
Вспомнились мотыльки, летящие на пламя, которое подарит им только гибель. Гарри подавил рвущийся смешок — Мерлин знает, почему он вообще о подобном думает. У него нет права испытывать к Тому симпатию, интерес, да и вообще какие-либо чувства. Он здесь не за этим.
У него есть обязанность — идеально отыграть роль брата, избавив того от нежеланного брака. И даже если у него это получится, финал известен заранее — он откажется от предложения. И любые его действия всегда будут иметь подтекст фальши, о чём, в самом лучшем случае, никогда не узнает Том, но всегда будет знать сам Гарри.
И уже одно это возводит непреодолимый барьер между ними. Ему однозначно не стоит думать о странной симпатии к Тому. Но стоит подумать, как ненавязчиво внести коррективы, подстраиваясь под поведение Чарльза, чтобы не доводить Тома до крайности в решениях о влиянии.
Почему-то оказаться объектом настойчивого воспитания Тома Гарри интуитивно совершенно не хотелось. Он справедливо полагал, что методы Тёмного Лорда ему могут совсем не понравиться. Но даже если насчёт методов — это только беспочвенные страхи, Гарри нисколько не сомневался, что Том прекрасно умеет прогибать людей под свои собственные стандарты.
И уж подобного точно не хотелось. Он мечтал хотя бы справиться с добровольно-навязанной ролью брата, а пытаться ещё и при этом соответствовать личным требованиям Тома — так недолго действительно сойти с ума или окончательно потерять себя, запутавшись в бесконечной необходимости постоянно лгать и играть роли.
Усилием воли Гарри заставил себя остановиться возле очередного стеллажа. Несвойственный ему обычно сумбур мыслей раздражал. Но ещё большее раздражение и напряжение вызывало неожиданно стремительно усиливающееся чувство вины — за ложь, за фальшь, за поведение, которое для него самого классифицировалось как подлость.
Вот только ни выбора, ни пути назад у него всё ещё не было. Конечно, он мог хоть сейчас покаяться Тому во всём, тем самым успокоив бунтующую совесть. Вот только он слишком хорошо понимал — что за этим последует. И если сам он готов был стерпеть, что угодно, осознавая справедливость возмездия, то позволить страдать своей семье он не мог.
Гарри тяжело вздохнул, напоминая себе, что это всего лишь неписаные законы жизни — каждый способен совершить что-то нехорошее по отношению к другому человеку ради близких и дорогих людей. Даже если это низко — как в данном случае.
Странное ощущение чьего-то пристального взгляда, упирающегося в спину, заставило мгновенно отвлечься от любых мыслей и резко обернуться. Но в библиотеке по-прежнему не было никого, кроме него самого, а тяжёлая дверь тёмного дерева оставалась плотно закрытой. Гарри подозрительно и внимательно осмотрелся ещё раз, но с тем же результатом.
Это действительно было странно. Обострённое чувство интуиции и умение обращать внимание даже на незначительные мелочи неоднократно выручало его по жизни, и раньше он его паранойей не считал, тогда как сейчас мысль об этом мелькнула. Но, наверное, это просто расшалившиеся нервы и общее напряжение.
Внезапно в голову пришло, что равноценно возможно это мог быть и домовой эльф — они приучены оставаться невидимыми, особенно для гостей, во время уборки или выполнения каких-либо ещё своих обязанностей. И это точно могло объяснить — почему сам Гарри не слышал ни одного постороннего звука, даже самого незначительного.
Немного успокоившись и запретив себе возвращаться к моральным терзаниям, Гарри наконец-то обратил своё внимание на книги, расположенные на стеллаже, перед которым он стоял. Стоило ли рисковать, получая разрешение на свободный доступ в библиотеку, чтобы предаваться в ней тягостным размышлениям?
Взгляд быстро пробегал по корешкам книг, теперь внимательно изучая надписи на них. Некоторая, хотя и определённо меньшая в соотношении часть книг была Гарри знакома, а совсем незначительное количество он даже читал ранее. А вот незнакомые, но интригующие одним только названием фолианты заставили вспыхнуть неподдельный интерес.
Том вряд ли станет искать с ним общения до ужина, да и, вероятно, имеет немало обязанностей. А значит, у него, Гарри, есть несколько спокойных часов, и он может провести их за любимым занятием — чтением, которое часто помогало, как показывала практика, ещё и вернуть привычную уравновешенность.
Решительно настроившись выбрать фолиант для изучения, сдерживая предвкушение и напоминая себе, что стоит хотя бы пролистать отобранные книги по квиддичу — в рамках разумной перестраховки — Гарри чуть прищурился, пытаясь определиться между трактатом по высшей трансфигурации и пособием по трансфигурации одушевлённых предметов.
Почти склонившись в сторону второго, он уже протянул руку к полке, когда взгляд зацепился за неприметное название на чёрном кожаном корешке — «Некрономикон». Гарри замер, не в силах поверить своим глазам. Легендарно известная в мире магов книга считалась утерянной много веков назад.
Именно она породила в маггловском мире множество глупых легенд своей основой, когда какой-то магглорождённый волшебник решил прославиться, рассказывая о ней. Протягивая дрожащую руку к бесценному фолианту, Гарри забылся окончательно от восторга, смешанного с неверием, лихорадочно сверкая глазами.
Он ещё пытался напомнить себе о возможности разочарования — название могло вовсе не скрывать обозначенную суть, когда руки уже сняли тяжёлый и объёмный фолиант, а взгляд мгновенно выхватил на обложке тиснение вязи рун, которое согласно всем легендам являлось эмблемой книги.
От волнения дыхание сбилось, и едва не прижав к груди реликвию, оказавшуюся не миражом и не подделкой, Гарри развернулся, намереваясь устроиться в одном из удобных кресел, стоящих в достаточном количестве по свободной территории библиотеки. И не сразу понял, что перед ним стоит Том и смотрит на него отнюдь не добрым взглядом.
Кислорода во вдыхаемом воздухе резко стало не хватать, а ноги как-то неожиданно ослабели. Страх — безотчётный, липкий и отвратительный, охватил всё его существо, не оставляя шансов здраво мыслить. Он не представлял — как будет объясняться и что вообще говорить в своё оправдание.
— Итак, литература о квиддиче по требованию тренера? — ледяным тоном осведомился Том, нехорошо сверкнув тёмными глазами, где резко добавилось красноты, сейчас показавшейся Гарри почему-то отблесками пламени. — И ты действительно думал, что сможешь обмануть меня? — в вопросе, заданном всё тем же ледяным тоном, скользнули ещё и нотки холодной угрозы, и Гарри вздрогнул.
Первая реакция на потрясение уже отпустила, но страх только усилился. Неприятное чувство — быть застигнутым на месте преступления — отравляло горечью, а собственная недопустимая беспечность вызывала глухую досаду. Щеки мгновенно обожгло жаром стыда, а руки противно вспотели.
В голове не было ни единой здравой мысли — как объяснить интерес Чарльза к подобной литературе и вообще к чтению, учитывая, что только за обедом он сознательно разыграл сцену, которая наглядно демонстрировала, что посещение им библиотеки — лишь вынужденная мера.
Возможно, Том всё-таки что-то заподозрил и целенаправленно решил устроить новоявленному жениху проверку? Ведь никакие соглашения оснований для доверия не дают, а Волдеморт вряд ли позволит кому-то пребывание в своём замке, не будучи уверенным в том, что гость не таит злого умысла.
Или, может, всё намного проще и Том просто искал его для продолжения разговора, ведь из столовой он практически сбежал. Гарри похолодел от ужаса, запоздало осознавая, что если Том наблюдал за ним некоторое время, то увидел недопустимо много проявленных эмоций, образу Чарльзу никак не подходящих и абсолютно несвойственных.
А понимание, что он нисколько не скрывал свой абсолютный восторг, обнаружив легендарный фолиант, и вовсе довело Гарри почти до отчаяния. Чарльз ни в каком случае не обрадовался бы до сбившегося дыхания и детской радости малоизвестной среди волшебников книге, которая представляла собой ценность лишь для знающих её историю.
— Я… — голос не слушался, не походя сейчас не то что на голос брата, но и на его собственный, а горло сжимал страх, но молчать дальше под пристальным взглядом Тома возможным не казалось. Гарри заставил себя мобилизовать всю свою силу воли и говорить спокойнее и беззаботнее. — Я просто решил полистать что-то другое. Это что, запрещено?
— Что-то другое? — опасным, слишком ласковым вдруг тоном переспросил Том, хотя Гарри нисколько не сомневался, что он всё прекрасно расслышал. — И, конечно, это совпадение, что стоя у полки, на которой и близко нет ни одной книги о квиддиче, битый час, ты с трепетом и благоговением берёшь именно «Некрономикон», обращаясь с фолиантом с нежностью, свойственной матери к любимому дитя? Немедленно прекрати пытаться бездарно лгать, — последнюю фразу Том отчеканил ледяным яростным тоном, заставив Гарри прижаться к стеллажу спиной в попытке отодвинуться.
— Ну, я слышал об этой книге как-то, и… — всё же попытался он свести разговор к нейтральному тону, но, вероятно, жалкая попытка оказалась последней каплей для терпения Тома. Холодные пальцы сомкнулись у Гарри на шее в мгновение, в достаточно крепком захвате, чтобы затруднить проходимость воздуха и причинить боль. — Том, ты не можешь…
— Мне безразличны любые контракты, — холодно оборвал его Том. — Ты немедленно ответишь на мои вопросы. Любые вопросы. И запомни — ещё хоть слово лжи, даже в столь незначительных мелочах, как твои личные увлечения, и никакие родители тебе не помогут, как и соглашения или твои личные навыки и умения, если таковые вообще имеются.
— Том, я расскажу… — голос звучал отчаянным хрипением, а слова приходилось почти выталкивать из себя. Гарри и приблизительно не представлял — как будет выкручиваться из ситуации, но чувствовал себя готовым на что угодно, лишь бы избежать раскрытия из такой мелочи. — Я отвечу. Отпусти меня, пожалуйста.
Хватка резко ослабла, а после и вовсе исчезла, оставив только лёгкое саднящее ощущение в горле. Подавив желание растереть место сжатия, Гарри на секунду прикрыл глаза, пытаясь вернуть себе хоть частичное самообладание. Если Том хотел его напугать — осуществил он своё намерение с блеском.
— Итак, вернёмся к началу, — тон Тома на этот раз прозвучал удивительно невозмутимо, а он сам отступил на пару шагов, что, впрочем, никакой свободы для манёвра или возможности бегства совсем не давало. — Как взаимосвязаны книги о квиддиче и легендарная реликвия? В чём ещё ты лжёшь или притворяешься?
Гарри вздрогнул, испытывая лишь желание провалиться сквозь землю немедленно или просто оказаться от разъярённого мага как можно дальше. Вновь лгать убийственно не хотелось. Вот только у него не просто не было вариантов, ему ещё и предстояло сделать это так убедительно, чтобы Том поверил.
— Может, мы присядем? — без особой надежды в голосе всё же спросил Гарри, стараясь не столько оттянуть момент неизбежных объяснений, сколько получить хоть немногим больше свободного окружающего пространства. — Я действительно позволил себе то, что можно интерпретировать, как ложь. Но я могу объяснить, — Гарри нервно сглотнул под пронзительным взглядом и уже тише добавил: — Или хотя бы попытаться…
Том не произнёс ни слова, но неожиданно отобрал у него фолиант, вернул его на полку и цепко ухватил его за локоть, потянув к ближайшему креслу. Гарри почему-то на миг пронзила обида, когда Том слишком грубым движением толкнул его, побуждая сесть. Сам он остался стоять, не сводя с Гарри пристального взгляда.
— Пытайся, — слово, брошенное ледяным тоном, нисколько не добавило ни спокойствия, ни энтузиазма, но Гарри уже и не надеялся их обрести. Разве что позже, когда или если он останется в одиночестве. — Правду, Чарльз, — неожиданно так же лаконично добавил Том, видимо, как напоминание.
Гарри едва не дёрнулся, словно его ударили. Правда начиналась с того, что ему никогда не нравилось имя брата, и оно уж точно не являлось его собственным. Правда продолжалась тем, что он очаровался Томом, едва его увидев, и испытывал к нему симпатию, хотя это определённо было неправильно и странно для столь короткого знакомства.
Правда заканчивалась тем, что у него отсутствовала перспектива, кроме ненависти к себе, если он подведёт своих родных людей в сложившейся ситуации. И раз уж он так отчаянно не хотел лгать Тому, придётся рискнуть, мешая правду с вымыслом, но оставляя первое в преобладании.
Позволив себе отчаянный вздох только в мыслях, Гарри отогнал неудобное сейчас понимание, что он сделает только хуже и запутает всё ещё больше. Эмоции вообще слишком часто мешали принимать верные решения и заставляли терять бдительность — наглядным примером служит ситуация с книгой.
— В общем, я немного не тот, кем старался казаться, — начал говорить Гарри, видя, как на глазах истончается терпение Тома, и понимая, что тянуть с ответом — не лучшая идея. Тон он выбрал максимально нейтральный, только мимолётно испытав облегчение, что можно не подстраиваться больше под манеру разговора Чарли. А вот выгорит ли затеянная импровизация — он узнает очень скоро. — Но это не было направлено специально на тебя, просто привычка последних пары лет.
— Да неужели? — в голосе Тома скользнула угрожающая холодная насмешка. — И зачем же тебе понадобилась подобная игра? Я ведь предупредил о недопустимости лжи…
— Нет, Том… Чёрт! — в порыве эмоций Гарри не просто позволил себе невежливо перебить собеседника, но ещё и выражение, подобное которым в своей речи всегда избегал. Но сейчас это важным совершенно не казалось. — Мой брат, — быстро продолжил он, давая себе свободу слова в полной мере и уже не имея моральных сил пытаться просчитать последствия. — Он всегда превосходил меня. Я бы сказал — во всём. И я захотел в своё время просто из эгоизма, ревности и, возможно, зависти, стать лучше его. Готов был добиваться своей цели любой ценой.
— Что это за абсурд? — холодно осведомился Том, когда Гарри на мгновение умолк, переводя дыхание. — Или ты считаешь, что я не в курсе известности Чарльза Поттера в сфере светской жизни? Толпы поклонников и поклонниц, любимец родителей, всеобщее признание. И слишком редкие упоминания твоего брата.
— Ну и чего всё это стоит? — неожиданно даже для себя горько и устало спросил Гарри, закрывая глаза и облокотившись на спинку кресла, уже не желая задумываться, что расположения к нему эти действия не добавят. — Вот это внимание, восхищение — оно однодневное, без сути, глубины. Всего лишь дань тщеславию. Красивая жизнь, известность — да. Но смысла в этом, стоит хоть чуть задуматься — нет. Квиддич — это несколько лет славы, а волшебники живут долго. Прожигание юности когда-нибудь закончится, но что останется после? Но это удобно — поддерживать привычный образ, привлекать внимание только к нему. Оставляет свободу действий в поиске себя.
Гарри умолк, закусывая губу и запоздало осознавая, что сказал совсем не то, что собирался. Нет, сказанное являло собой его субъективную правду до последнего слова, но крайне маловероятно, что Том это оценит. Хотя бы потому, что ответа он требовал совсем в другом направлении.
— Вот даже как, — с резко изменившимися, но оставшимися абсолютно непонятыми Гарри интонациями неожиданно откликнулся Том. — Продолжай.
— Я просто… — Гарри ещё секунду поколебался, но терять, казалось, уже нечего. — Я немного другой настоящий, да. И не привык это показывать. Мне жаль, очень. Я не хотел тебе лгать. Просто я же тот, кто есть. Ты ведь тоже наводил обо мне справки, что следует из твоих же слов, и тебя привлекло то, что ты увидел, раз я тут. Или я просто чего-то не знаю. Но, в любом случае, мы знакомы несколько часов, и… В общем, прости меня. Мне, наверное, лучше и вовсе уехать…
— О, нет. Не так быстро, Чарльз, — Том прищурился, но странным образом холода в его тоне немного поубавилось. — Для начала ты расскажешь действительно всё. И начнёшь со своих подлинных интересов. Я могу понять сознательный выбор поведения и игру на публику в силу каких-либо личных мотивов. Но со мной ты будешь честен. Тебе выбирать — добровольно или я просто, в нарушение любого этикета, воспользуюсь легилименцией.
Гарри вздрогнул. Угроза прозвучала весомо — он опасался подобного больше всего. И хотя познания в окклюменции у него имелись и довольно неплохие, как он считал, но с Тёмным Лордом ему однозначно не сравниться — он ясно отдавал себе в этом отчёт.
— Не надо, — тут же озвучил он свои мысли отражением вслух. — Я расскажу всё, что ты хочешь знать. Но, может, ты просто будешь что-то спрашивать? Пожалуйста. Я не привык к длинным серьёзным монологам вслух.
— Не соответствует образу легкомысленного повесы? — Том скривил губы в немного циничной усмешке, где угадывалась и доля любопытства. — Итак, ты хочешь, чтобы я поверил, что в азарте соревнования с братом ты тайно изучал магические науки?
— Я просто хотел доказать себе, что ничем не хуже, — Гарри нервно сглотнул. — Я осознаю, что это глупо, наверное. Может, издержки возраста. Но, знаешь, постоянно чувствовать чужое превосходство, даже если оно не подчёркивается специально — это неприятно. И я начал сознательно ставить перед собой сложные задачи, учиться добиваться успеха в незнакомых, иногда даже неинтересных для себя областях.
Только озвучив ответ, Гарри изумился тому, как искренне прозвучало сказанное. А потом понял, что, по сути, он говорил чистую правду, довольно успешно опустив конкретику. Потому что заставлять себя лгать Тому даже в мелочах становилось всё сложнее.
Вот только примет ли Реддл такое странное и сумбурное объяснение? Станет ли проверять — в чём неявно Гарри мог оказаться лучше Чарльза? Поверит ли, что что-то можно тщательно скрывать от всех, если для тебя действительно это важно, как озвученные тайные занятия?
И почему он, Гарри, делает то, что пророчил ему отец, когда обсуждал с матерью ситуацию? Признаться через некоторое время, что он вовсе не такой, каким его видят окружающие… С временным промежутком точно закралась ошибка. А признание вышло кривым и неудачным.
Почему-то резко накатила безнадёжность. Вот он сидит в удобном кресле, пытается морочить голову великому магу, который, к тому же, ему искренне симпатичен, боится, едва ли не заикается, ходит по лезвию ножа, так сказать, но никакого положительного итога его стараниям не представляется совершенно.
Вероятно, стоило безупречно лгать, не выбиваясь из образа, а не поддаваться необдуманному желанию смешать правду и вымысел, даже осознавая опасные последствия подобного действия. Гарри прикусил щеку изнутри — он никогда ещё не вёл и не чувствовал себя так глупо.
Хотелось как-то всё исправить, хотелось повернуть время вспять и поступить логично и правильно — придя в библиотеку, не поддаваться сумбурным тяжёлым размышлениям, а хотя бы на первый раз сесть и читать о квиддиче, отыгрывая роль. И никаких проблем, думай он рационально в тот момент, у него бы сейчас не было.
Но маховика времени под рукой точно не имелось, а сожалеть о неизменном прошлом в принципе было верхом глупости. Гарри чуть поёрзал в кресле, отгоняя настойчивое желание просто вскочить на ноги и сбежать и всё больше нервничая под внимательным молчаливым взглядом Тома.
Гарри уже хотел что-то добавить или сказать хоть и очередную глупость просто чтобы разбить тяжёлое, заставляющее нервы натягиваться как струны молчание, когда Том приблизился к креслу в два шага и схватил его за запястье, вынуждая подняться.
Воздуха резко стало не хватать. Если сейчас Том решит проверить его слова, проникнув в его сознание — это будет конец абсолютно всему, не исключено, что и его собственной жизни. Он должен что-то сделать, не имея возможности отводить взгляд — это только вызовет ещё больше подозрений.
Не просто сумасбродная, а почти сумасшедшая идея возникла в голове неожиданно, в порыве захлёстывающего отчаяния, где-то продиктованная воспоминаниями о Чарли, за которые Гарри судорожно цеплялся, всё же пытаясь создать в сознании нужную картинку, хотя и осознавал всю бесполезность своих метаний.
Наверное, ни в какой другой ситуации ему и приблизительно не хватило бы ни решимости, ни безрассудства на подобный поступок, но сейчас, когда привычный к упорядоченному контролю мозг, проигрывал в неравной борьбе с эмоциями, которых оказалось пугающе много, осуществить намерение оказалось легко.
Не давая себе и секунды, Гарри подался вперёд и приник к губам Тома в поцелуе, стараясь не думать о том, что покраснел до корней волос, что это его первый поцелуй в принципе, что его сейчас грубо оттолкнут и высмеют или обольют ледяной яростью, а что хуже — презрением.
Но недальновидность своей затеи и обречённость её на полный крах он в полной мере осмыслил лишь тогда, когда Том в мгновение застыл, словно окаменев, а сам Гарри вспомнил, что Чарльз не раз появлялся на публике с парой и позволял себе нарушать приличия, что однозначно предполагало, что целоваться его брат умел. В отличие от него самого.
Он уже хотел немедленно отступить и всё-таки сбежать, когда сильные руки сжали его плечи — твёрдо, но не причиняя боли, и Том отстранил его сам. Даже пообещай ему кто сейчас все богатства и мудрость мира, Гарри не согласился бы открыть глаза. Стыд обрушился удушливой волной, возвращая собой и отчаяние.
— Зачем? — голос Тома прозвучал неожиданно спокойно, хотя затаённая угроза в нём и улавливалась.
— Не прогоняй меня, — тихий шёпот у Гарри просто вырвался — сил контролировать себя не осталось ни капли.
— Это что, попытка таким образом купить себе право остаться? — вот теперь в голосе Тома отчётливо скользнула угроза, сопровождаемая злостью.
Гарри как-то сжался, с ужасом представляя, насколько жалко сейчас выглядит, и интенсивно замотал головой в знак отрицания. Он мысленно ругал себя и за совершённую глупость и за неожиданную неспособность внятно выражать свои мысли.
В такой нелепой, неудобной ситуации он не оказывался никогда, и чувствовал себя просто отвратительно. В удобном замкнутом мирке своего родного дома, вдали от общества в целом и красивых опасных мужчин вроде Тома в частности, он чувствовал себя слишком комфортно, даже понимая, что это в ущерб опыту и навыкам общения.
— Нет, что ты, — Гарри заставил себя говорить, понимая, что ему просто необходимо пусть и не слишком правильно, но хоть как-то объясниться. — Ты можешь мне не верить, но ты мне… симпатичен, — всё-таки выдавил он из себя признание чуть задушенным тоном. — Это странно, я понимаю, — теперь слова полились даже слишком быстро. — Мы только познакомились, один обед… Том, я не хотел, чтобы всё так получилось. Просто у тебя всё так… изолировано, что ли, чем и уютно. Невольно хочется расслабиться, быть собой. Я творю какие-то глупости, и, наверное, ты во мне разочарован. Но я действительно не понимаю — как всё так сложилось, просто…
Тёплые губы неожиданно накрыли его, лишая возможности продолжать говорить несвязную ересь, как считал сам Гарри, и он в изумлении даже на мгновение открыл глаза. Том явно мог позволить себе многим больше, но остановился на варианте настолько невинного поцелуя, что Гарри окатила волна невероятной благодарности.
Он начал это первым и заслужил любой ответ. Да и Том-то предполагает, что уж в этой сфере у него опыт имеется. Но поцелуй почему-то воспринимался нежным и каким-то успокаивающим. Стыд как-то незаметно отступал, эмоции резко улеглись, хотя, конечно же, не забылись ни на миг, а Гарри не успел понять, когда чуть судорожным движением обхватил Тома за шею.
Думать о том, насколько это странно — целоваться в библиотеке с Тёмным Лордом, познакомившись с ним только сегодня и почти ссорясь ещё несколько минут назад — не хотелось совершенно. Привычный рационализм неожиданно легко уступил какому-то тёплому чувству, робко и неуверенно зарождающемуся где-то внутри.
Руки Тома сомкнулись за его спиной, и неожиданное ощущение защищённости причудливо сплелось с удивлением, что чужие объятия могут дарить уюта не меньше, а даже больше, чем родительские, дружеские или братские. Ничего особенного точно не происходило, но в невинных действиях Тома дружбы совершенно не ощущалось даже намерением, и это нравилось.
Тревоги утихали, всё стремительнее прячась в глубины сознания, и в какой-то момент Гарри отчаянно захотелось поверить, что он сможет себе это позволить — остаться рядом с Томом, узнать его, попробовать найти взаимопонимание и даже, быть может, в далёком будущем попытаться построить какие-то отношения. Том неожиданно прервал поцелуй, но руки не разжал.
— Чарльз, — настойчиво позвал он, не оставляя Гарри вариантов, кроме как открыть глаза — даже мысль о попытке игнорирования вызывала отторжение.
— Это было так… Я… не ожидал, — Гарри напряжённо замер, понимая, что снова говорит что-то не то. — То есть, я пытаюсь сказать, что это было здорово. Мерлин, можешь не верить, но я только рядом с тобой начал вести себя, как косноязычный глупец, — желание то ли оправдаться — хоть немного, то ли просто говорить всё, как есть, в этот момент взяло верх. — Я чувствую себя ужасно.
— Такого после поцелуя мне ещё точно не говорили, — каким-то непонятным тоном отозвался Том, а уголки его губ странно дёрнулись, словно он хотел улыбнуться.
Гарри понадобилось несколько секунд, чтобы оценить услышанное, сопоставить его со сказанным им самим, прийти в окончательный и абсолютный ужас, а потом как-то неожиданно осознать, что Том прекрасно всё понял и просто пошутил. Ситуация воспринималась всё более нелепой, но вопреки логике — какой-то чудно правильной.
— Кажется, мне лучше молчать. До конца жизни, как искупление, — пробормотал Гарри и сам не понимая, пытается он не слишком удачно пошутить в ответ или выражает искреннее желание, продиктованное вновь вспыхнувшим стыдом.
— Ты задолжал мне слишком много объяснений, чтобы я тебе это позволил, — нейтральным тоном проинформировал Том, всё-таки выпуская его из объятий и отступая на шаг. — Чарльз, я не желаю повторения сегодняшней сцены, кроме её окончания сейчас. Сочтём это не самым удачным началом знакомства. Но одно советую запомнить — больше никогда не смей пытаться мне лгать даже в мелочах, — переход к ледяному тону случился таким резким, что Гарри испуганно дёрнулся. — С учётом всех обстоятельств и перспективы общения я оставлю это безнаказанным лишь однажды. В следующий раз — я не стану даже предоставлять тебе право оправдаться.
— Я… — Гарри умолк, сам не понимая, что хочет сказать. Дать обещание — впредь не лгать — он просто не мог, и это ранило его самого сильнее, чем любые угрозы Тома. — Я тебя понял, — простая фраза отозвалась неприятным чувством в груди, даря горькое понимание, что если правда всё же выплывет в полном объёме, Том не станет его даже слушать.
— Прекрасно, — тон Тома остался холодным, но ни злости, ни враждебности в нём не ощущалось. — Полагаю, тебе не помешает кратковременный отдых. Возможно, горячий душ. Заодно сможешь собраться с мыслями — я не считаю нашу беседу оконченной. Но я жду тебя в гостиной за час до ужина.
— Зачем? — Гарри напрягся, не в силах перебороть страх, что Том действительно просто решит отправить его домой, не желая разбираться с проблемами, которые уже успели возникнуть или могли случиться в будущем.
И, казалось бы, это являлось идеальным вариантом в сложившейся ситуации — Том сам отказывается от помолвки, и необходимости продолжать афёру больше не существует. Но почему-то сейчас Гарри был твёрдо уверен, что это — худшее, что только может с ним случиться в данный момент времени.
— Нахождение на свежем воздухе и трапеза в беседке весьма способствуют здоровому аппетиту и успокоению, — почти безразлично ответил Том, словно сообщал какую-то скучную и бесполезную новость.
Вот только Гарри успел заметить едва уловимые искры лукавства и предвкушения в тёмных глазах, и, зачарованный моментом, неожиданно улыбнулся — чуть скованно, но очень искренне. Своей настоящей улыбкой. Интерес, вспыхнувший теперь красными бликами, был явным, но Том быстро отвёл взгляд.
Не добавив ни слова, он покинул библиотеку, а Гарри рухнул в ближайшее кресло, чувствуя себя странно напуганным и счастливым одновременно. Даже вспоминать о подоплёке ситуации сейчас не хотелось. Слишком много новых впечатлений на него обрушилось, и они требовали осознания многим более чем что-либо ещё в минуту настоящего.