Эпилог

Казалось, Гермиона не понимала его. – Что именно ты имеешь в виду? – решила в конце концов уточнить она, пока Драко продолжал пожирать медальон ненавидящим взглядом. Он не слышал ее – слишком поглощенный своими мрачными думами, он перестал воспринимать все то, что происходило за пределами его головы. – Металл – это просто еще один уровень защиты… – бормотал он. – Еще одна преграда… Ему стало смешно – если его догадка верна – а она верна – то у Волан-де-Морта, помимо прочего, есть еще и весьма недурное чувство юмора!.. Вы прошли через все возможные испытания, едва не умерли, добывая Крестраж – поздравляю! Десять очков Слизерину! Тем не менее, открыть и уничтожить его вы все равно не сумеете!.. Его глухой смешок встревожил Грейнджер еще больше. – Драко? – воскликнула она уже чуть громче, словно пытаясь вывести его из забытья. Он вздрогнул и перевел, наконец, взгляд на ее лицо. Ни говоря ни слова, он достал из кармана волшебную палочку, махнул ею, и медальон в ту же секунду занялся пламенем. Грейнджер ахнула и тут же подлетела к комоду. – Ты же сейчас весь дом спалишь! Немедленно прекрати это! – запричитала она, маша руками на слабый, синевато-рыжий язычок. Вопреки ее словам, Крестраж тихо горел, подобно свече, и огонь, наколдованный Драко, не приносил никакого вреда ни ледяному металлу, ни щербатому дереву. – Что ты видишь перед собой? – тихо спросил Драко, на лице которого плясали багровые тени. – Ты спятил?! – выпалила Гермиона. Теперь настал ее черед выхватить волшебную палочку, и уже секунду спустя огонек погас, не оставив после себя даже струйки дыма. Тяжело дыша, словно бы только что пробежав марафон, она уставилась на него, как на умалишенного. – Что ты видишь? – еще тише, чем прежде, повторил Драко. – Что я сделал только что? – Ты поджег его, – ответила она, сдувая со лба прядь. – Но что ты хочешь… – А то, что даже огонь не способен причинить ему никакого вреда. А что может быть смертоноснее и опаснее, что может быть мощнее?.. Гермиона устало плюхнулась на край кровати и, упершись ладонями в колени, признала: – Не понимаю. Их взгляды встретились. – Кикимер сказал, что ничем не сумел уничтожить его, как бы ни пытался, – начал объяснять Драко. – Что доказал только что и я, попытавшись расплавить его… – Магию можно разрушить только магией, – резонно заметила Гермиона. – Это один из основополагающих законов колдовства, Заклинания, первый курс. К тому же ты сам несколько минут назад сказал, что обычными средствами – тут я цитирую – его не сломать. Мерлин, Малфой! – она негодующе всплеснула руками. – Что за черт?! У тебя провалы в памяти? Если бы Крестраж и впрямь можно было уничтожить, просто бросив его в огонь, вряд ли бы мы столько времени потратили на поиски меча Гриффиндора! Мы все это обсуждали, Драко, причем уже не раз. Так что я не понимаю, к чему ты… Драко отмахнулся: – Не столь важно. Так или иначе, я говорю о другом. То, что защищает Крестраж, совсем не снаружи, как мы предполагаем, но внутри него! Ведь Крестраж – это не сам медальон, не металл и не изумруды, но то, что в нем находится! И это что-то – эта частичка Темного Лорда – защищает, скрепляет медальон изнутри, подобно чарам, и силой снаружи к нему не пробраться, он неуязвим… даже если бы у нас был меч Гриффиндора, Грейнджер, толку от него бы не было – он бы просто отскочил от него, только и всего! – Но почему? – возмутилась Гермиона. – Каким образом то, как мы… – Самым что ни на есть прямым! – он начинал злиться. – Сломать мы его не сможем – он защищен от любых внешних повреждений, значит, единственный способ добраться до сути – раскрыть его, как я и сказал… – Ты все перевернул с ног на голову, – констатировала Гермиона, крайне недовольная. – Разрушить Крестраж, нарушить его целостность – это и значит открыть его, и сделать это можно только воздействуя на него снаружи… – Как ты не понимаешь – это все равно, что пытаться разбить окно, бросая камни в наглухо закрытые ставни! – не умея объяснить свою мысль по-другому, Драко пришлось прибегнуть к помощи метафоры. – Я… – он запустил пальцы в волосы, пытаясь совладать с раздражением и нервами. – Вероятно, я не точен в своих объяснениях. Что я имею в виду, так это то, что… – неожиданно он понял, как выразить то, что он хочет сказать, – я был не прав: не мы должны открыть его, не сила должна его поломать, нет! Он сам должен – он должен открыться, понимаешь?.. Он может это, больше того, он с готовностью сделает это, его нужно только об этом попросить... В первый за все время Гермиона не нашла, что ответить, и, кажется, теперь призрак понимания забрезжил и в ее голове. Все же она не была готова сдаться вот так просто: – Любые чары можно разрушить минимум одним способом, – попыталась опротестовать она то, что еще не до конца успело оформиться в ее мозгу, но что уже решительно ей не нравилось. – Даже убивающее заклятье, как показывает практика… Драко разозлился окончательно: – Раз уж ты так любишь апеллировать к школьным учебникам, то присмотрись к тому, что в них написано, повнимательнее. Ключевое слово – минимум! Способ есть всегда, это правда, но то, что вариантов может быть два и больше, никто не гарантирует, и Темный Лорд как один из величайших волшебников современности это знал. Он знал, что лазейка есть всегда, что он вынужден играть по правилам, соблюдать законы магии, поэтому, исключив все остальные возможные варианты, он выбрал тот способ раскрыть Крестраж, которым воспользоваться больше не сможет никто, кроме него самого! – Драко откинул взмокшие волосы со лба и, понизив голос, попытался заговорить с Грейнджер вновь. – Вспомни… что окажется надежнее любого пароля, любого заклинания; на что такое способна его душа, чем не обладает больше никто, ни один из ныне живущих? Что отличает его от других?.. Он подвел ее, наконец, ее к той мысли, которая обрушилась на него несколькими мгновениями ранее, желая, чтобы она сама закончила этот пазл, чтобы сама произнесла то, на что у него не хватало духу, но она по-прежнему не понимала его. Взгляд ее метался между его лицом и медальоном, выражение лица оставалось мрачным и недоуменным. – Парселтанг, – вынужден был произнести он сам, когда Грейнджер так ничего и не сказала, и это слово стало последним ударом молотка по крышке их гроба. Он знал – чувствовал – что ей очень хочется сказать: «Не может быть!» Проблема была лишь в том, что могло – более того, уже было. Он видел, как отчаянно она пытается бороться с этой железобетонной правдой. Драко буквально слышал, как в ее мозгу проносятся цитаты из книг по волшебству, как среди сотен прочитанных томов и тысячи вызубренных магических законов она пытается отыскать хотя бы одно опровержение всему тому, что он только что сказал ей, но тщетно. В каком-то смысле он понимал ее. Осознать это было просто – куда тяжелее было это принять. Драко по-прежнему тяжело дышал, однако, к своему удивлению, сохранял спокойствие. Он не закатил истерику, не стал крушить все вокруг, не рассмеялся, желая за приступом злорадного ледяного хохота скрыть свои беспомощность и отчаяние, – он просто сидел с ней рядом и молчал. Возможно, дело было в том, что очередная перепалка с Грейнджер вкупе с остальными событиями сегодняшнего дня и прошедшего месяца в край вымотали его. Но, быть может, причина его спокойствия крылась еще и в том, что истина была ему известна: в каком-то отдаленном краешке его сознания, где-то в глубине его души теплилось знание того, что дело их безнадежное, что все, что они когда-либо делали, было зря, что Темный Лорд как обычно оказался сильнее. И тут хоть кричи, хоть плачь, хоть вскрывай вены – никому не будет да этого никакого дела, все это будет лишь себе во вред – и в этом крылся еще один разрушающий механизм Крестражей. Грейнджер не хотела признавать его правоту. Она сопротивлялась изо всех сил, однако через несколько минут упорного поединка с непреложными фактами она вынуждена была признать поражение. По ее лицу Драко видел – она сдается, и, Салазар свидетель, это выражение беспросветной тоски и надлома, исказившее ее черты и окончательно стершее ее прежнюю решимость, понравилось ему куда меньше, чем ее извечный скепсис и гриффиндорский отпор. – Это очень и очень плохо, – в конце концов прошептала она, и Драко заметил, как несколько предательских слезинок срывается с кончиков ее ресниц и скатывается по белым щекам. Она посмотрела на него с надеждой, так, будто бы несмотря ни на что ожидала, что вслед за этим открытием последует другое, будто бы Драко тут же придумает какой-нибудь план и скажет, что знает – или обязательно узнает позже – как обойти эту ловушку, что у них есть шанс. И в какой-то момент эта надежда, вместе со слезами сочащаяся из ее глаз, это желание неприкрытой успокоительной лжи, в которую так хотелось поверить, почти что победили его решительность и здравый смысл. Губы его приоткрылись, и… – Да. Это очень и очень плохо. В последнюю секунду собственный язык ослушался его, не позволив солгать. Нет, как бы сильно ему ни хотелось утешить ее, какой бы властью в эту секунду ни обладал над ним ее взгляд, он не мог сделать этого. Он не смог. Драко должен был сказать правду, утвердить ее. Иначе было нельзя. Она сдавленно всхлипнула и прикрыла глаза. Содрогаясь всем телом, она разрыдалась, и в миг ее окончательного поражения он снова увидел в ней ту Грейнджер, одиноко стоящую на крыльце, обхватившую себя руками в попытках защититься от мира, обрушивающегося на нее порывами ледяного ветра со всех сторон, – увы, но в этот раз он не мог сказать ей, что если сдастся она, то не сдастся он, потому что смысла в этих словах больше не было. Он больше не мог ничего сделать для нее, не было ни единого способа вытащить Грейнджер из могилы, в которую он закопал ее только что. Какой будет толк в том, чтобы обнять и приголубить ее, положить руку ей на плечо или что-то сказать? Все слова, все жесты – все его существование вдруг стало настолько несущественным, незначительным, бессмысленным, что он понуро опустил голову и под ее безутешные глухие стенания всматривался в свои пустые, открытые руки. Странная колющая резь копьем вошла в его тело, рассекая пополам, и впервые за все эти несколько минут он ощутил, как затаенная боль прорывается наружу, и в мозгу в такт ударам сердца запульсировало одно-единственное слово: Невыносимо. Драко покусал губы. Боль эта была вызвана совсем не тем, что его откровение все же возымело над ним должный эффект, нет. Впервые за весь этот вечер он начал сомневаться в том, что поступил правильно. Наверное, ему все же стоило промолчать. Не нужно было говорить Грейнджер о том, что он понял, – это знание следовало оберегать от нее как зеницу ока, потому что он – не сломало, нет, – оно доломало ее. Окончательно. Какая-то горькая, как миндаль, ирония была в том, что он – человек, в каком-то смысле подаривший ей надежду, – вынужден был ее и отнять. Нет, ему определенно стоило промолчать. Он укорял, он проклинал себя, он готов был каленым железом выжечь собственное упрямство и вырвать изо рта свой длинный, несдержанный язык. Он сотворил страшное. Он не знал, не мог определить масштаб того, что сказал только что, но чувствовал, что совершил непоправимое, и тихо возненавидел самого себя. Хотя… так ли уж неправильно он поступил? Что раньше, что позже – какая разница? Ведь однажды им бы все равно пришлось взглянуть правде в глаза и понять, что в конце их обоих – но уж никак ни Темного Лорда – ждет смерть... Смерть. Драко хлопнул себя по лбу. Это слово внезапно вспыхнуло в мозгу, подобно Крестражу несколько минут назад, и осветило светом новой надежды все его существо. Смерть! Конечно, ну конечно же!.. – Грейнджер! – закричал он, падая перед ней на колени и хватая ее за плечи. – Ведь все не так плохо, как мы думаем! Он затряс ее так сильно, что руки ее сами собой сползли с заплаканного лица вниз, однако еще до того, как они хлопнулись на колени, Драко перехватил ее запястья и прижал ее ладони к своей груди. – Еще не все потеряно! – приговаривал он. – Совсем не все потеряно! – Нет, Драко, – она покачала головой, ничуть не тронутая его энтузиазмом. – Ты прав – мы ничего не можем сделать. Он – единственный, кто владеет парселтангом, а это значит… – В том-то все и дело – не единственный, НЕ ЕДИНСТВЕННЫЙ! Драко был так возбужден, что не мог контролировать собственный голос, сорвавшийся в крик. Он так крепко сжал запястья Грейнджер, что буквально чувствовал, как под кожей у нее бегают мурашки, однако не обращал на это ровным счетом никакого внимания. – Не понимаю, – в очередной раз за вечер проговорила она, нахмурившись и шмыгая носом. – Ты же сам сказал, что никто из ныне живущих… – Вот именно – никто из ныне живущих! Он надеялся, что этого будет достаточно, что Грейнджер поймет его с полуслова, что лицо ее озарится, просияет… – Грейнджер! – воскликнул он почти разочарованно, глядя на то, как вместо предвкушаемой им радости в глазах ее застывает раздражение и почти что злость. Она молчала, и молчание ее было настолько холодным, что без малого резало его. – Снитч, Грейнджер! – выдал, наконец, он. – Если я прав – предположи это хотя бы на секунду! – и в снитче и в самом деле находится камень, воскрешающий мертвых, то это значит… Он не сумел докончить – от дерзости собственного предположения у него буквально голова пошла кругом. Снитч – вот она, их разгадка, их единственный шанс! Дамблдор, этот бородатый черт, все-таки был не так уж и плох, раз… Одним движением Гермиона выдернула свои руки из его хватки и скрестила их у себя на груди. Ее резкость отрезвила его – на мгновение он отвлекся от своих радостных дум, от этой красивой, как кружево, схемы, по которой в его воображении уже предстал воскресший Поттер, шепчущий на парселтанге заветное «откройся!» – Что ты… – начал было он, как ее голос, как каленая сталь, резанул воздух. – Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Она произнесла это так тихо, но так отчетливо, что у Драко захлопнулся рот, и он поперхнулся собственным воздухом. Она смерила его почти что ненавидящим взглядом, от которого тяжелели спина и плечи. Он не понимал. Что именно он сделал не так?.. – Мне надоел этот бред! – прошипела она, и от такого количества кислоты и злобы на квадратный сантиметр голоса он едва не расплавился. – Мы тут не в игры играем! Пора бы тебе уже понять, что не существует никаких даров! Твоя вера во всякие бредни и сказки переходит все границы – мы не можем позволить себе надеяться на то, чему нет ни единого подтверждения, не можем доверить свою судьбу случаю – особенно теперь! Не нужно кормить меня баснями и давать шанс, вероятность исполнения которого равна нулю, если не ниже! Мерлин, лучше бы ты промолчал, потому что из всех возможных способов хоть как-то облегчить эту невыносимую ситуацию тебе хватило ума и совести выбрать самый поганый, самый неправильный, самый… – от переходящего всякие границы и возможности слов возмущения она не то взвизгнула, не то зарычала, как кошка, которой наступили хвост. В этот момент он сделал то, на что не решился бы в других обстоятельствах, – желая прервать поток ее негодования, он прижался губами к ее губам. Гермиона стала сопротивляться, но он был готов к этому. Крепко сжав ее плечи, он не позволил ей отвернуться и разорвать поцелуй, в который он постарался вложить столько уверенности и собственных сил, насколько был способен, и уже через несколько мучительных мгновений борьбы он почувствовал, как она сдается. Когда он отстранился, он увидел, что глаза ее по-прежнему горят, хотя и менее яростно, чем за несколько минут до этого. – Я клянусь тебе, Грейнджер, – жарко зашептал он ей в губы, – я клянусь тебе в том, что это правда. Я уверен в этом так, как никогда и ни в чем не был уверен раньше. Она опустила веки: – Даже если тебе кажется, что картинка у тебя в голове… – Ш-ш-ш, – он приложил палец к ее рту. – Это не просто картинка. Так много совпадений… так просто не бывает. И ведь сходится – Мерлин, Грейнджер! – все сходится! А даже… – тут ему пришлось сделать небольшую паузу, чтобы переступить через собственную гордость и продолжить, – даже если и нет – с остальными Крестражами мы ведь точно справимся, как Поттер в свое время справился с дневником, а Дамблдор с перстнем. Вряд ли нечто, принадлежащее Кандиде Когтевран, нужно будет раскрывать! А уж о чаше Пуффендуй и говорить нечего… Грейнджер невесело усмехнулась: – Ну да, осталось всего-то найти их. Уголок его рта дернулся: – Ну, времени нам хватит. Как раз пока будем все это искать и придумаем, что делать с чертовым медальоном… Ему нужно было, чтобы она поверила ему. Потому что он не солгал ей – он действительно был уверен в собственной правоте. Он не сомневался в том, что раскрыл самую темную и самую важную часть плана Дамблдора, и от этого на душе сделалось чуточку легче. Впервые за очень долгое время в нем пробудилась стальная решимость. Впервые он был намертво уверен в том, что знает, что делает, и туман, застилающий его будущее, вдруг начал постепенно рассеиваться. Потому что теперь у него, по крайней мере, был план. И он готов был пойти на очень и очень многое, если не на все, чтобы осуществить задуманное. Это было уже не вопросом спасения, долга или чего-то еще – помимо прочего, в игру вошел азарт, и Драко, как заядлый шахматист, готов был не просто доиграть эту партию до конца, но выиграть ее. – Проблема только в медальоне, – в очередной раз повторил он, пытаясь убедить в этом и Грейнджер, и самого себя. – Да, пожалуй, это самый совершенный и самый сложный из всех Крестражей, но мы справимся с этим! Мы справимся, я клянусь тебе. Хотя, наверное, вместо «клянусь тебе» ему следовало сказать «я клянусь себе». Еще какое-то время они с Грейнджер разговаривали – то переругиваясь, то смеясь, – и он чувствовал, как с каждой минутой уговоров, уверений и клятв становится легче, как ощущение безнадежности постепенно ослабевает – хотя и не уходит вспять. Он знал, конечно, что с приходом нового дня, в лучах рассветного солнца их нынешнее отчаяние потускнеет, уступив место надежде – какой бы хрупкой она ни была – поэтому он с нетерпением ждал, когда сможет сомкнуть веки, приближая тем самым наступление этого заветного часа – часа, когда он, наконец, снова будет действовать. С легкой улыбкой думал он о том, что они с Грейнджер подобны фениксам – даже сгорев дотла, все равно возрождаются из пепла. Когда часы пробили два, Драко поднялся на затекшие ноги и потянулся. – Так что рано отчаиваться, – подытожил он. – Хотелось бы в это верить, – с сомнением в голосе произнесла Гермиона и тяжело вздохнула. Он знал, что совсем не убедил ее, но был рад уже хотя бы тому, что она больше не выглядит как воплощение скорби. – Ты уходишь? – добавила она, глядя на то, как Драко привычно приближается к двери. – Уже поздно, – зевнул он. – Завтра – вернее, уже сегодня – нас ждет насыщенный день, к тому же я уверен, что Забини не даст нам… – Я понимаю, да. То есть, нет – нет, – Гермиона подняла руку, – я не об этом, я… Она смущенно закусила губу, словно пытаясь понять, как лучше будет сформулировать свою мысль. – Я… – снова начала она и тут же запнулась. Драко выжидательно смотрел на нее, не понимая, что было причиной ее смущения. – Ты в порядке? – осторожно поинтересовался он. – Тебя что-то тревожит? Мысленно он уже готовился к тому, что придется в тысячный раз приводить все те доводы, которые он закончил приводить только что. Она покачала головой, а затем произнесла как на духу: – Останься. Драко вопросительно изогнул бровь, все еще находясь в замешательстве. – Останься здесь. Со мной. Ее слова упали на него, как тяжелые капли одна за другой бухаются на камень. Он почувствовал, как от ее слов пересохло в глотке и закружилась голова, будто его обухом ударили. Ему показалось, что он ослышался, но нет – она и впрямь произнесла это, причем дважды. – Ты… – начал было он, сам не зная, что, в сущности, планирует сказать, но она тут же прервала его. – Там, в гостиной… я сказала тебе, что пыталась разобраться в себе, и… кажется, я сделала это. Я поняла, чего я хочу, что… что мне нужно. – Она виновато опустила глаза, но затем тут же подняла их вновь. Драко по-прежнему ни черта не соображал. Ее слова не укладывались у него в сознании, были выше его понимания – он слышал, но не воспринимал их, так удивительно они для него звучали. – Я хочу тебя. Вот так – три слова, так просто. Я тебя хочу. Ее финальная реплика добила его, сломала ледяную корку на его мозгу, и вода чувств – самых разнородных, непонятных, смешанных, затопила все его существо до самых кончиков пальцев. Он был поражен? Он был смущен? Он был раздосадован? Он был недоволен? Он боялся? Он хотел этого? Он презирал ее за это? Он презирал себя? Он был рад?.. Все – и ничего одновременно. Не было подходящих слов, чтобы однозначно описать все то, что творилось у него внутри, мысли его лихорадочно бились, как рыбы в сетях, а сердце тяжело и учащенно стучало в груди. – Ты хочешь, чтобы я остался? – заплетающимся языком переспросил он, напрочь отказываясь верить в то, что она действительно это сказала. – Я хочу тебя, – вновь повторила она, в этот раз увереннее и тверже. В этой фразе не было никакого сексуального или пошлого подтекста, и именно это, наверное, ошеломляло его превыше всего остального. Он… он был просто обескуражен. Поверить в то, что она и впрямь произнесла что-то подобное, для него было так же сложно, как ей поверить в то, что Дары Смерти и впрямь существуют. Потому что одно – остаться у нее дома, говорить с ней, успокаивать ее, целовать ее, спать с ней. И, Мерлин, совсем, совсем другое... И, кажется, она почувствовала это, потому что встала и, в несколько уверенных шагов преодолев разделявшее их расстояние, взяла его за руки и вновь ввела в центр спальни. – Ты нужен мне, – прошептала она, приподнимаясь на носочки и уверенно заглядывая ему в глаза. Повинуясь Гермионе – или собственному колотящемуся сердцу – он лег рядом с ней и прижал ее к груди, и она тут же уткнулась носом ему в шею, глубоко вдыхая его аромат. – Так спокойно… мне так спокойно рядом с тобой. В голове у него взрывались петарды, и он понятия не имел, что отвечать на подобное – ничто в его жизни не готовило его к тому, что однажды он услышит такие слова, тем более от нее. Поэтому все, на что его хватило, это сказать лишь: – А как же Крестраж?.. Гермиона хихикнула: – Мы подумаем об этом завтра, – только и сказала она, а затем потушила свет, и ее – или теперь уже их – спальня погрузилась в кромешную темноту. – Так больше не может продолжаться, Пэнс. – Но… – У нас был уговор… – И я соблюдаю его! – Нет, Пэнс. Ты не соблюдаешь уговор, ты злоупотребляешь моим… – Драко! Голос ее эхом разнесся по пустому ангару – тому самому, в котором она впервые назначила ему встречу несколько недель назад. Он цокнул языком: – Это наша третья встреча за последний месяц, – заметил он. – И за все это время ты не сообщила мне ничего важного. Рот Пэнси несколько раз беззвучно открылся и закрылся. – Ничего важного?! – возмущенно рявкнула она. – Я рассказываю тебе, как обстоят дела в Малфой Мэноре… – Прекрасно зная, что меня это совершенно не интересует, – скучающим тоном ответил он, рассматривая собственные ногти. Пэнси задохнулась от возмущения. – Я сообщила тебе о том, что на имя Темного Лорда наложили Табу! – тут же выпалила она, пытаясь нанести новый удар по его броне, и голос ее стал на несколько октав выше. Драко равнодушно изогнул бровь: – Ну и что? Уже никто, включая прихвостней Дамблдора, не осмеливается назвать вслух его имя, так что эта информация не представляет никакой особой ценности. Больше того – впервые Драко узнал об этом совсем не из уст Паркинсон, но в ту злополучную ночь от Струпьяра. Впрочем, рассказывать об этом Пэнс он не спешил. – Я говорила тебе о том, как дела у твоей семьи! – выдала она, наконец, полагая, что этой репликой обрубит все его дальнейшие возражения, но просчиталась – вместо того, чтобы заставить Драко признать свою правоту, она его разозлила. Он отлепился от металлической балки, у которой стоял все это время, и сделал угрожающий шаг вперед. – Не смей, – прошипел он, поднимая к потолку палец, – не смей впутывать моих родителей в это… Губы Пэнси предательски задрожали: – Но я… я только хотела… я думала, что ты хочешь… что тебе важно будет… Драко устало прикрыл глаза. Как бы объяснить ей это?.. В последнее время он стал сильно сомневаться в возможностях своих слов. – Я благодарен тебе за то, что ты присматриваешь за ними, – начал он, осторожно подбирая слова. – Но мне не нужен еженедельный отчет о каждом их действии. Одного того, что у них все в порядке, для меня достаточно, и не нужно дополнительно уверять меня в этом при каждой новой встрече. В этом вопросе я доверяю тебе. Драко особо подчеркнул слова «в этом вопросе». Какой бы смысл он в них ни вкладывал, Пэнси поняла его так, как сама того хотела, и щеки ее горделиво зарделись. Драко никак это не прокомментировал и принужден был проглотить лавину колкостей и фраз, обложивших его язык. – Спасибо, – коротко поблагодарила она его, и Драко заметил, что она заметно присмирела. Превеликий Мерлин… – Думаю, ты понимаешь, что нам нужно прояснить вопрос о наших дальнейших встречах, – произнес он спустя несколько мгновений, посчитав, что дал Пэнси достаточно времени на то, чтобы та насладилась своей крошечной, ею же самой выдуманной победой. – Каждый раз, когда я вижу твое сообщение на монете и прихожу сюда, я рассчитываю получить от тебя что-то, что окажется по-настоящему важным и значимым, а не порцию сведений, которые я ровным счетом никак не могу использовать, или банальный доклад о том, что все хорошо... Пэнси язвительно ухмыльнулась: – То есть, ты предлагаешь мне связываться с тобой только тогда, когда все плохо? – уточнила она с неприкрытым сарказмом в голосе. Драко устало вздохнул. – Что-то в таком духе, верно. Пэнси хихикнула и несколько раз качнула головой. – Я предложила тебе свою помощь, и ты согласился на нее, при этом ни разу не сказав, что именно ты хочешь от меня услышать. Потому-то я и решила, что тебе нужна общая картина происходящего, а не что-то конкретное… Что ж, туше. Слова Пэнси укололи его – он понял, что она была права. Столько времени размышляя о том, как избавиться от нее при случае и как сделать так, чтобы тайна его существования не дошла до ушей Темного Лорда, он совсем забыл о том, что и впрямь следовало очертить круг вопросов, в которых Пэнси могла бы ему если не помочь, то хотя бы оказаться полезной. Вместо этого он позволил себе стать ее карманной собачкой, прибегавшей к ней по щелчку пальцев. Хуже всего того, что винить в этом ее он не мог – он ведь сам допустил это, сам протянул ей свой поводок. От этого, однако, становилось не менее тошно. Нет, нужно было прекращать это. Никто больше не может диктовать ему свои условия, повелевать им, говорить, что ему делать, – особенно Паркинсон. – Вот, как мы поступим, – произнес он спустя какое-то время. – Я подумаю над тем, что ты можешь для меня сделать, и как только я пойму, что это, мы увидимся вновь. Но до тех пор о наших встречах не может быть и речи. Ты поняла меня? Ее взгляд померк. – Это опасно, – вынужден был добавить он, прекрасно осознавая, впрочем, что она знает это ничуть не хуже, чем он. – Не только для меня, но и для тебя. За тобой могут следить… Она горько усмехнулась, напоминая ему тем самым о своем невиданном превосходстве, и это его и разозлило, и покоробило. – Предосторожность никогда не бывает излишней, – сказал он. – Даже если ты полностью уверена в своем положении, ты всегда должна быть настороже. Никогда не знаешь, какой стороной жизнь повернется к тебе завтра. – Он покусал кончик языка, прекрасно понимая, что этих жалких слов недостаточно, что нужно сказать кое-что еще. – Ты… ты не можешь так рисковать, – последние слова приходилось буквально проталкивать через глотку, но Пэнси, кажется, не обратила на это никакого внимания. Она вновь услышала то, что хотела услышать, и на мгновение Драко засомневался в том, насколько ясно она представляет себе картину их взаимоотношений и на что у нее хватает духу рассчитывать. – Ладно, – сдалась она, признавая его правоту. – Я поняла тебя. Никаких встреч. – И никакого использования монеты, – Драко посчитал, что необходимо прояснить еще и этот вопрос. – Ты не должна писать мне – ни в коем случае. Я сам свяжусь с тобой, когда придет время, а до тех пор о монете забудь. Это стало ударом ниже пояса, но отступать Пэнси было некуда. Сокрушенно опустив голову, она кивнула. Драко сказал все, что хотел сказать, и знал, что добавить больше ему нечего. С чистой совестью он мог уходить. Рассчитывать вот так просто на ее благоразумие и вверяться ему, однако, было не просто, и Драко почувствовал, что необходимо как-то подбодрить ее, что заканчивать разговор на такой ноте будет неправильно, поэтому он произнес: – Ну а ты, Пэнс? Как ты сама? В порядке?.. Паркинсон, явно не ожидавшая такого вопроса, тут же вскинула подбородок: – У меня все хорошо. Настолько, насколько возможно, – чуть сбивчиво ответила она. – Точно? Ведь ты… ты там совсем одна. – Нет… нет, не сосем. Мне… здорово помогает Тео, – призналась она. – Мы теперь часто видимся и помногу разговариваем… когда есть время. Драко скривился, не желая даже думать о том, что скрывается за тем, когда времени на разговоры у них нет. – Рад за тебя, – процедил он весьма прохладно, стараясь все же, чтобы голос его не выдавал неприязни и отвращения. – С тех пор, как тебя… – робко продолжила Пэнси, но тут же поправилась, – как ты ушел, многое изменилось. Многое изменилось? Что она имела в виду? То, что происходит на площади Гриммо? В самом Тео? Или в том, что происходит между ними двумя? Мысленно Драко склонялся к последнему варианту и расценивал его как жалкую, неуверенную попытку вызвать в нем хотя бы отголосок ревности, и его выдержки и терпения не хватило на то, чтобы ублажить ее и ей подыграть – он и так исчерпал свой лимит по числу манипуляций. Не желая больше идти ей на поводу, полагая, что он и так проявил в разы больше заботы, чем было необходимо, он решил, что пора заканчивать это представление. – Все меняется, Пэнс, это естественно, – отрезал он. – Главное лишь то, что ты в порядке. – Да, – с грустью и чуть пристыжено прошелестела она. – Да, наверное. В тоне ее он ни различил ни следа уверенности. Его это не встревожило, нет – скорее озадачило. Верный, тем не менее, своему решению не углубляться в дебри подробностей ее жизни и чувств, он стал прощаться. – Не вешай нос, Пэнс. Мы скоро увидимся. Вот увидишь, все будет хорошо. Он ненавидел ее – эту фразу. «Все будет хорошо», – самые пустые, самые жалкие, самые никчемные слова на свете. Пшик, пустой звук. Он никогда бы не позволил себе сказать такое Грейнджер – он чувствовал, что ничего, кроме них, не может дать Пэнс. Паркинсон рассеянно шмыгнула носом, как бы соглашаясь с ним. Она ничего больше не сказала, и Драко, рассудивший, что их разговор полностью окончен и оставаться тут дольше не имеет смысла, уже двинулся было вон, как неожиданно Пэнси окликнула его: – Драко! Подожди! Его нога замерла в миллиметре от выхода. На мгновение прикрыв веки, чтобы подавить беса раздражения в груди, он через секунду вновь обернулся к ней, и выражение его лица было абсолютно бесстрастным. – Да? – мягко спросил он, ни полутоном, ни мускулом себя не выдавая. Пэнси выглядела напряженной, сосредоточенной. – Я вспомнила кое-что, – медленно проговорила она, как бы сомневаясь в том, стоит ли то, что она хочет сказать, вообще быть упомянутым. – Не уверена, что это окажется важным… – она начала мять в руках уголок мантии, а Драко ощутил, как сгорает от нетерпения. – Но, наверное, будет лучше, если я все же скажу об этом… а ты сам решай, что с этим делать… Она замолчала – Мерлин, в самый ответственный, в самый нужный момент!.. Драко ненавидел это. – Ну же, Пэнс, не томи, – вспылил он, не в силах больше удерживать маску мнимого спокойствия на своем лице. Ведь почти наверняка она просто тянет время, наслаждается последними крупицами своей власти над ним, ничего больше… – Дело в том, что… я заметила, что в последнее время Темный Лорд часто отлучается куда-то… Драко закатил глаза – ну конечно, конечно же! Он как всегда оказался прав. Из последних сил удерживая собственный гнев, он с расстановкой произнес: – Ну и что в этом такого особенного? Это не новость, Пэнс. Он и в лучшие времена не часто просиживал мантию в Мэноре, не говоря уже о том, что… – Я решила выяснить, что к чему, – между тем продолжала Паркинсон, полностью погрузившаяся в свои мысли и не замечающая оттого его бешенства, – и узнала, что он часто бывает за границей. За границей?.. Что могло ему там понадобиться?.. Хмыкнувший было Драко тут же отогнал от себя эту мысль – какая ему разница, где он бывает? Наверняка ищет себе сторонников где-то на стороне: причесывает фанатов Грин-де-Вальда и чистоты крови, нанимает великанов или договаривается с сочувствующими во Франции, в Америке, в Испании... хотя… а не многовато ли чести? С каких пор он сам, собственной персоной принимает участие в этой грязной работе? Нет, что-то тут не сходится… вероятно, тут есть что-то еще, какой-то подтекст – но какой?.. Словно в подтверждение его внутренних сомнений, Пэнси подняла голову и взглянула Драко прямо в глаза. – Он… – сглотнула. – Темный Лорд ищет кого-то. Он бывал на материке уже несколько раз, и, если я правильно поняла, не так давно он расспрашивал кого-то – кажется, Снейпа?.. – про какого-то Граго… Григо… нет, не так, – она затрясла головой и зажмурилась, отчаянно пытаясь вспомнить имя. – Ага, вот! – воскликнула она и вновь посмотрела на него. – Он ищет волшебника по имени Грегорович!