Эпилог

– КАКОГО МЕРЛИНА, МАЛФОЙ?! ГРЕЙНДЖЕР?! ГРЕЙНДЖЕР!!! Зайдя в дом, Драко сначала удивился – брови сами собой поползли вверх, когда, переступив порог входной двери, он услышал проклятья и невероятный грохот, доносящийся со второго этажа, который, казалось, по громкости уступал только рождественским фейерверкам. Уже через секунду, однако, Малфой понял, в чем было дело, и, стягивая с плеч пальто, позволил себе едкую ухмылку. Неспешно выпив стакан ледяной воды, Драко какое-то время постоял у кухонного окна, изучая слегка припорошенный, блеклый в утреннем полумраке садик, затем, устало вздохнул и лениво зашагал по ступенькам. Его ухмылка стала шире, когда он обнаружил взъерошенную, взмокшую Грейнджер, растерянно стоящую перед входом спальню Забини. – Ничего не понимаю… решительно ничего не понимаю! – бормотала она, наугад пробуя одно заклинание за другим. – Чары не работают! – НЕ РАБОТАЮТ?! – взревел Забини и продолжил биться в замурованную дверь. – ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ ЭТИМ СКАЗАТЬ?! МАТЬ ТВОЮ, ГРЕЙНДЖЕР, ТЫ ВЕДЬМА ИЛИ КТО?! Я НА ЭТО НЕ ПОДПИСЫВАЛСЯ! Я… – Успокойся, пожалуйста! – взмолилась Гермиона, возводя руки к небесам, словно полагая, что Забини может видеть ее даже через несколько сантиметров дерева. – Я обязательно что-нибудь придумаю, обещаю, ты выйдешь оттуда и… – …И ЕСЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я ЗАЙДУ СЮДА СНОВА, ТЫ КРУПНО ОШИБАЕШЬСЯ! ЗАПОМНИ ЭТО САМА И ПЕРЕДАЙ ЭТОМУ ТУПОГОЛОВОМУ КРЕТИНУ, КОТОРЫЙ ЗАПЕР МЕНЯ ЗДЕСЬ! МАЛФОЙ, ТЫ… После этого полилась такая отменная брань, что даже Драко, который и сам при случае не чурался острого словца, скривился. – Все это я ему, конечно, передам, – обессилено буркнула Грейнджер, сползая по стене вниз, а затем пробормотала: – и от себя добавлю… Драко показалось, или в воздухе и впрямь повисло это непроизнесенное липкое «если он, конечно, вернется»?.. Вновь усмехнувшись про себя, Драко тихонько, так, чтобы не услышал притаившийся за стенкой Блейз, произнес: – Бомбарду не пробовала? Грейнджер так и подскочила на месте, будто бы ее ужалили. – Господи! – вскрикнула она, и волшебная палочка чуть было не выпала у нее из рук. – ГРЕЙНДЖЕР?! – с истерическими нотками в охрипшем голосе вновь завопил Блейз – ее неожиданное восклицание встревожило его еще сильнее. – ЧТО ПРОИСХОДИТ?! Совершенно игнорируя несчастного, позабытого всеми Забини, Драко в упор смотрел на нее. Глядя на то, как Грейнджер беспомощно щурится, пытаясь различить его в темноте коридора, он мягко, но от всей души рассмеялся. Отлепившись от стены, он шагнул, наконец, в узкую полоску синеватого света, лившегося из окна, и предстал перед ней во всей своей бессонной красе – мятая рубашка, руки в карманах, под глазами совсем уже черные круги. – ГДЕ ТЫ БЫЛ?! – завопила разъяренная Грейнджер ничуть не тише Забини. – ГДЕ ТЕБЯ НОСИЛО ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ?! – подлетев к нему, как фурия, она принялась стучать кулаками ему по груди, не сильно заботясь о том, больно ему или нет. – УШЕЛ ПОСРЕДИ НОЧИ, НИКОГО НЕ ПРЕДУПРЕДИВ – И ПОМИНАЙ, КАК ЗВАЛИ! НИ СЛОВА, НИ ЗАПИСКИ – НИЧЕГО! ДА ТЫ ХОТЬ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ… Она все продолжала говорить и говорить, причитать и причитать, Забини вторил ей на фоне, но он не слышал ни слова. В душе его играл ноктюрн Шопена – впервые за много часов на него снизошло такое умиротворение, что все происходящее, каким бы оно ни было в данный момент, вызывало только улыбку, все забавляло его, дух его был свободен от сует и хлопот. Вздохнув, он легонько отстранил от себя ее руки и одним легким взмахом палочки заставил дверь в комнату Блейза распахнуться. У Грейнджер отпала челюсть, а Забини, который, казалось, уже успел впечататься в дерево, повалился прямо Драко под ноги. – Придурок, – с ненавистью выплюнул он, мигом вскочив на ноги потирая ушибленное плечо. Кулаки его были сбиты в кровь. Не говоря больше ни слова, Забини, хромая, зашагал вниз на кухню. Драко лишь благодушно улыбнулся ему вслед. Растерянная Грейнджер смотрела на него с изумлением. – И что это было? – сухо поинтересовалась она, не совсем понимая, как следует вести себя с ним. – Ты имеешь в виду что-то конкретное? – равнодушно поинтересовался Драко, привалившись плечом к стене. – Вот это вот все, – Гермиона развела руками, обводя коридор. – Где ты был? Почему не предупредил меня? Зачем запер Забини? И, самое главное, каким образом ты сделал это? Почему я не могла снять чары и… Поток ее бесконечных вопросов, каждый из которых произносился все громче и яростнее, остановил его поцелуй. Прикоснувшись губами к ее макушке, он положил руки ей на плечи и только устало вздохнул. Смущенная, но не сбитая с толку окончательно, Грейнджер уже через секунду отступила на шаг назад и смерила его подозрительным взглядом. – С тобой все в порядке? – поинтересовалась она, и в голосе ее сквозили сарказм, сомнение и неприкрытая тревога одновременно. – О, более чем, – отозвался он – совершенно искренне. – Ничто не бодрит лучше утренней прогулки. Она не нашлась, что ответить, но по ее глазам он видел – в его трезвом уме и добром здравии она сомневается. Что ж, быть может, она была права – резкие перепады его настроения уже давно пугали и его самого. Но, Мерлин! Как же приятно было ощущать в душе полный штиль. Он хотел сохранить это ощущение как можно дольше, поэтому молчал и просто продолжал смотреть на нее. В эту минуту она показалась ему особенно красивой – было что-то поэтическое в ее полуоткрытых губах, в том, как раскраснелось ее лицо и растрепались волосы, в скатившейся с плеча лямке ее пижамы, в родинке в ямке на шее, на которой блестел нервный пот. Драко мимолетно подумал о том, что, сложись его жизнь иначе, он мог бы стать художником или колдографом – не профессиональным, само собой – просто так, удовольствия ради, чтобы скоротать время. Красота пленяла его, трогала. Ему хотелось не только созерцать – но и прикоснуться, создавать, чувствовать. Мысль эта, правда, ускользнула так же быстро, как и пришла, оставив после себя лишь блестящий шлейф и сладковатое послевкусие. Грейнджер продолжала смотреть на него с недоверием, но ничего больше не говорила. Может быть, она вдруг ощутила отзвук той легкости, которая играла у него в душе, а, может быть, просто решила, что его лучше не трогать. Так или иначе – она просто вздохнула. Приложив ладонь ко лбу, покачала головой. – Ладно, – пробормотала Грейнджер. – Ладно. Ты вернулся, и это главное. Драко понимал, что ее нынешнее отступление не освобождает его от разговора, который рано или поздно все равно состоится. Но сейчас она оставляла это в стороне, позволяя ему просто быть, и Драко был благодарен ей за это. – Завтракать будешь? – поинтересовалась она, обходя его и замирая на первой ступеньке лестницы. – Нет… нет. – Драко покачал головой. – Я не голоден. Если честно, я бы поспал еще немного. Она не шелохнулась, но и не обернулась в ответ на его слова. Драко поколебался, а затем продолжил: – По поводу Забини… кхм… есть одно заклинание, которое позволяет снять все предыдущие чары лишь тому, кто их наложил. Оно не вечное, разумеется, но… – он замялся. – Ты о нем знала?.. Она бросила на него взгляд через плечо. Поняла что-то, кажется. А затем, улыбнувшись, стала спускаться вниз, оставляя его в медовом одиночестве. …Одиночество его, впрочем, длилось недолго. Примерно через час после того, как все более-менее улеглось, и в доме воцарились тишина и спокойствие, раздался легкий стук в его дверь. – Ты спишь? – прошелестела Грейнджер. Ему показалось, будто ногти ее впились в ложбинки на дереве. Драко принял полусидячее положение и отозвался так же тихо: – Нет. Секунду она колебалась, но затем неуверенно вошла в его спальню и села на краешек кровати с противоположной стороны. Грейнджер успела переодеться – вместо пижамы на ней теперь была футболка и любимые джинсы; волосы, чтобы они не лезли в глаза, она собрала в хвост. Малфой улыбнулся ей в затылок. – Как он? – поинтересовался Драко, когда никакой реплики со стороны Грейнджер не последовало. Гермиона слегка повернула голову в его сторону и устало усмехнулась: – С трудом заставила его съесть овсянку. После всех событий сегодняшнего утра Забини немного не в себе... Салазар свидетель, Драко прекрасно его понимал. Несмотря на чувство внутреннего успокоения, обуявшее его после возвращения домой, уснуть Малфой так и не сумел – не раздеваясь, он лег на кровать, и события всех последних дней, как лепестки на волнах реки, проносились в его памяти, не вызывая ни резких чувств, ни дополнительных размышлений – Драко смотрел на них безучастно, словно со стороны, как на приключения героя какого-нибудь глупого романа, которые его совершенно не интересовали и не трогали. Это внутреннее безразличие его не волновало – казалось, все было так, как и должно было. – Он сейчас у себя? – вновь спросил он у Грейнджер через некоторое время. – Нет, – она покачала головой. – Он сказал, что ему некомфортно в его комнате – это и понятно, – тут Гермиона с упреком прищурилась, – и попросил остаться в гостиной хотя бы ненадолго. Драко прикрыл глаза. Впервые за сегодняшний день он ощутил укол раздражения, и ему это совсем не понравилось. – То есть, ты позволила остаться ему в гостиной, где на каждом углу лежат наши записи, наши книги – все наши материалы? Пресвятой Салазар, Грейнджер… Гермиона подалась ему навстречу и сжала его руку, лежащую на покрывале в нескольких сантиметрах от нее. – Я обо всем позаботилась, – она попыталась его успокоить и вернуть в прежнее безмятежное расположение духа – напрасно, впрочем. – Он не сможет разобрать ничего из того, что там написано, а названия на корешках всех книг я заменила на… скажем так, на нейтральные. – И ты думаешь, он на это купится? Он ведь поймет, что там находится что-то, не предназначающееся для его глаз. – Ну, – Гермиона вздохнула, – кажется, он и так уже понимает, что нам есть, что скрывать от него. Разве не так? Драко упрямо сцепил зубы: – Если бы он меньше совал нос не в свои дела… Он предпочел умолчать о том факте, что в его с Грейнджер дела Забини впутался как раз из-за него самого. – Драко, – Гермиона крепче сжала его ладонь и передвинулась на кровати так, чтобы смотреть ему прямо в глаза. – Это все равно лучше, чем держать его взаперти в его комнате. Мы должны дать ему максимум свободы… – Зачем? – резко бросил он, порывисто вырывая свою руку – ее слова обожгли его. – Чтобы что? Чтобы создать иллюзию доверия? Этого не будет. Никто из нас не доверяет ему, точно так же как и он не доверяет нам, и мы все это знаем... – В своей комнате он просто сойдет с ума и будет ненавидеть нас еще больше, чем ненавидит теперь, – слабо парировала Грейнджер; ее одинокая рука безвольно упала на покрывало. Изо рта Драко вырвался смешок: – Он в любом случае будет ненавидеть нас – меня, – потому что я лишил его чертовой свободы. Он теперь больше не господин себе, и он понимает, что зная то, что он знает, уйти вот так просто ему не удастся… не скажу, что он не попытается этого сделать, – тут же ввернул он. – Он скользкий, Грейнджер, ты даже не представляешь, что он… Внезапно Гермиона улыбнулась, и ее улыбка изумила его. – В чем дело? – ошарашено переспросил он. – Что вдруг так развеселило тебя? Она покачала головой, прикрыв ладошкой рот: – Ничего, просто… мне всегда казалось, что у вас с Забини были неплохие отношения в Хогвартсе. Я думала, что вы друзья… ну, или были друзьями… до определенного момента… «До определенного момента». Драко мысленно закатил глаза. Ну и что она, спрашивается, хотела этим сказать?.. Вместо того, чтобы озвучить этот вопрос, он, однако, лишь с отвращением поджал губы: – Мы никогда не были друзьями. Никогда. «И я очень сомневаюсь, что в дальнейшем это изменится», – мысленно добавил Драко. Его интересовало, что вдруг навело ее на подобного рода мысли. Что могло быть причиной? Он и Забини никогда не проводили время вместе, не состояли в одной компании; у них не было общих интересов. Во всем, начиная от любимого цвета и кончая планами на будущее, они были диаметральными противоположностями. Да, только попав в Хогвартс, Драко очень хотел получить себе в союзники Забини – пускай признать это было и нелегко, это, да простит его Салазар, было правдой, – однако стоило Малфою понять, что его шарм Забини не очаровывает, а перспектива сотрудничества не прельщает, он быстро отказался от этой идеи. – Значит, только Крэбб и Гойл… – задумчиво протянула Гермиона, рассеянно рисуя пальцем круги на вороте его свитера. – Что «только Крэбб и Гойл»? – вкрадчиво спросил он, ощущая, как неприятное, колючее раздражение все нарастает. Она взглянула на него из-под полуопущенных ресниц: – Значит, только Крэбб и Гойл были твоими друзьями, – просто сказала она. Салазар всемогущий… Драко еще выше приподнялся на подушках и отстранился от Гермионы, чтобы лучше видеть ее лицо. – О чем ты говоришь, Грейнджер? Она непонимающе посмотрела на него и осторожно произнесла: – Что ты имеешь в виду? О, ну конечно… – С каких пор тебя интересуют мои отношения с другими людьми? Она тоже отстранилась и задиристо вскинула голову: – А что, собственно, тут не так? Чего ты так взъелся, я ведь просто сказала… – она развела руками, будто бы то, что она имела в виду, было чем-то само собой разумеющимся. Но, видит Мерлин, это было не так. Не для него. Почему-то ее разговоры о Крэббе и Гойле невероятно его разозлили. Она вздохнула, а затем уже чуть более спокойно произнесла: – Ты знаешь все о моих друзьях. Я просто захотела чуточку больше узнать о твоих, вот и все. И Драко взорвался: – У меня нет друзей, Грейнджер. Нет и не было. Тебе ясно? Ее брови поползли вверх: – Но… почему? Я думала… – О! Твоя любимая фраза – «ты думала»! Если много думать, можно много до чего додуматься! Сам того не замечая, Драко вскочил с кровати и принялся мерить шагами комнату. Мерлин!.. Ну почему она просто не могла оставить его в покое, почему не могла промолчать? Ведь ему было так приятно просто находиться здесь одному, в тишине собственных мыслей, просто… просто быть в порядке. – Я… я правда не понимаю, что именно тебя так разозлило, – пробормотала она – растерянно и почти виновато. Признаться, Драко и сам не до конца это понимал. Он просто знал, что продолжать этот разговор ему не хотелось, и этого было достаточно. – Я не думала, что тема дружбы окажется для тебя настолько болезненной, – извиняющимся тоном проговорила она. – Послушай… – Драко сжал руку в кулак и поднял указательный палец к потолку; язык нервно прошелся по пересохшим губам. – Разговоры о дружбе – как и сама дружба – это детский сад, Грейнджер. Только детки в песочнице могут быть друзьями – и то лишь до тех пор, пока им всем одновременно вдруг не понадобится ведерко или лопаточка – единственная на всех. Как только это происходит, начинается соперничество. Как только люди начинают конкурировать между собой, о дружбе не может быть речи – идет борьба за власть. Максимум, что люди могут себе позволить, это образовать временный союз, сплотиться вокруг одного из лидеров, чтобы реализовать свои интересы или получить выгоду, вот все. С каждым произнесенным им словом лицо Гермионы становилось все более и более удивленным, если не сказать пораженным. Она смотрела на него так, будто бы видела впервые, и выражение ее глаз, замершее, как только он закончил свою отповедь, Драко совсем не понравилось – он различил угольки непонимания и жалости. И если первое он мог ей простить, то второе доводило его до исступления. Он терпеть не мог, когда его жалели; он это ненавидел. Жалость напоминала ему о его слабости, от которой он мечтал избавиться всем сердцем, всей душой – тщетно. – Неужели ты действительно так думаешь?.. – прошептала она. – Неужели ты и впрямь полагаешь, что отношения между людьми строятся и держатся только на принципе взаимной выгоды? Проблема была в том, что он так не думал – по крайней мере, когда-то. Одно время он и впрямь верил в силу любви, в возможность обрести настоящих друзей и в прочую чушь, которую говорил Дамблдор и остальные. Но вся его жизнь – с рождения и по сегодняшний день – научила его только одному: все это возможно лишь в книжках. Любви, дружбе и другим высоким чувствам есть место в поэзии, но не в реальности. Этому с рождения учил его отец, и со временем он убедился в том, что это правда – по крайней мере, в рамках отведенного ему судьбой существования. Конечно, иногда он мысленно использовал эти слова – например, совсем недавно он в порыве крайне обостренной сентиментальности размышлял о том, а не влюблен ли он в Грейнджер. Но в конечном итоге все упиралось в один непреложный факт – действительность редко соотносится с его мыслями. И в жизни, как бы ему ни хотелось обратного, были лишь альянсы и мезальянсы, а также сопутствующие им обстоятельства и тактики поведения. Максимум, который был доступен – это симпатии и антипатии, «теплые чувства», но не более того. Ни о какой глубине и духовной связи не могло быть и речи. Уголок губ Драко непроизвольно дернулся: – Только глупец думает иначе. Щеки Гермионы побагровели: – Видимо, я в конец глупа. – Что ж, видимо, так, – подтвердил Драко, стряхивая со лба непослушные пряди. Кожа его почему-то оказалась влажной и горячей. Он не хотел, чтобы она продолжала этот разговор, и от всей души надеялся, что его слов будет достаточно, что она поймет его. Но она, конечно же, этого не сделала. Вместо того, чтобы закрыть тему и поговорить о чем-нибудь другом, менее неприятном для них обоих, она соскользнула с кровати и переплела пальцы их рук. – Мне очень жаль, – едва слышно произнесла она. Драко хотел продолжить злиться, но прикосновения ее рук удержали его от очередного потока колкостей. Она тем временем продолжала: – Мне очень жаль, что у тебя была возможность увидеть жизнь только с одной стороны. Малфой резко тряхнул головой, но назад не отступил. – Я уже сказал тебе, Грейнджер: это единственная сторона. Все остальное – выдумки, иллюзии, которыми тешат себя дураки или слабаки, – он сглотнул. Отчего-то голос его зазвучал хрипло и тихо – почти так же, как ее собственный. Он вдруг почувствовал, что воздух между ними электризуется, и напряжение – правда, совсем не такое, какое этот разговор мог бы предполагать, – начинает возрастать. Эта перемена ему с каждой секундой нравилась все больше и больше и не в последнюю очередь подкупала своей неожиданностью. Оказалось, что лишь пары мгновений достаточно для того, чтобы перевести их совсем в другую плоскость. Больше того, это произошло естественно, само собой, безо всяких задних мыслей с ее или его стороны, что подстегивало еще сильнее. Драко провел рукой по ее щеке, и их взгляды встретились. Загипнотизированная, она всматривалась в его лицо, и по ее расширенным зрачкам и прерывистому дыханию он знал, что сейчас она полностью во власти его чар. Какое-то время он молчал, чувствуя в глубине души удивление и трепет не меньшие, чем она сама, а когда заговорил вновь, голос его стал едва различимым шепотом. – И вот этим, – продолжал он, – вот этим мы и отличаемся от вас, гриффиндорцев, да и от всех остальных. Мы понимаем, как устроен мир, и мы всему знаем цену – в том числе и преданности. Именно поэтому всем заправляют слизеринцы. Богатство. Сила. Влияние. Власть. Все это принадлежит нам. Весь мир в наших руках. Его рука переместилась на обратную сторону ее шеи – ресницы Грейнджер тут же затрепетали. Она тяжело сглотнула, едва не застонав. – Но разве, – задыхаясь, сбивчиво пробормотала она, – разве тебе не кажется, пусть даже в самом отдаленном уголке души, что ты не прав, что в мире куда больше красок, что отношения между людьми куда более сложные и… – тут он слегка сжал ее шею, и у нее едва не подкосились ноги, – запутаннее... что не все и не всегда делается из корыстных или… честолюбивых побуждений?.. Ее веки почти окончательно опустились, а сама она едва не запрокинула голову, инстинктивно реагируя на его неожиданное прикосновение. – Есть… есть ведь бескорыстие… доброта… – она дышала так тяжело и прерывисто, что это буквально сводило его с ума. – Игрушки для бедных, – прошептал Драко ей на ухо, которого невольно тянуло все ближе и ближе к ней, отчего она содрогнулась всем телом. – Ну а… ну а любовь? Или… или страсть? – последнее слово она выстонала, потому что, еще до того, как она успела его произнести, его губы оказались на впадинке на ее шее. Он не ответил. Ее трясущиеся руки впились в его плечи, и она инстинктивно подалась вперед. Лишь одному Мерлину было известно, чем бы все это закончилось, если бы не ее очередная реплика. – И семья?.. – пробормотала она. Драко, который уже успел забыть о сути их милой беседы, не сразу услышал ее слова, а когда же они, наконец, колокольчиком прозвенели у него в мозгу, тяжело вздохнул и отступил на шаг назад. Момент был упущен – вернее, потерян. – Дьявол, Грейнджер, – беззлобно сказал он, – почему тебя и впрямь это так волнует?.. Прежде чем ответить, ей пришлось моргнуть несколько раз, чтобы согнать наваждение: – Потому что, – она провела языком по раскрасневшимся и чуть вздувшимся губам, – потому что ты понятия не имеешь, как сильно ты заблуждаешься. Он скрестил руки на груди, приваливаясь лопатками к стене. Прежняя задиристость возвращалась к нему так же быстро, как совсем недавно его захватило внезапное возбуждение: – Я не удивлен тем, что мысль о том, что на самом деле ошибаешься ты, даже не промелькнула в твоей умной гриффиндорской голове, – он легонько постучал пальцем по ее лбу. – Но я правда не могу понять, что тебе с этого? Даже если ты не согласна со мной, почему бы просто не оставить меня в покое? Почему тебе всегда так сильно хочется… – он на секунду задумался, пытаясь подобрать подходящее слово, – обратить меня? – Потому что, – она вновь сделала шаг в его сторону, но в этот раз воздух между ними не затрещал, – теми же самыми представлениями руководствуется Сам-Знаешь-Кто. У него нет ни друзей, ни возлюбленных, мир для него тоже делится на врагов и союзников. И это… – она развела руками. – Это неправильно. Я уже говорила – мир не черно-белый. И далеко не все определяется амбициями. Дело тут не в слабости, глупости или бедности – даже не в том, что кому-то не нужны богатство или влияние, о которых ты говоришь, нет. Просто есть люди, которые даже об этом не задумываются. Те, кому достаточно просто любить. – И ты относишься к ним? – полюбопытствовал Драко, ничуть не тронутый, однако, ее проникновенностью. Она кивнула: – Да, отношусь. Она отвернулась и вновь вернулась к кровати – лишь только за тем, правда, чтобы через секунду уже снова взглянуть на него. – Раньше у меня тоже были амбиции. Да и сейчас, наверное, они есть. Я говорила тебе… – она замялась, и по щекам – Мерлин, впервые за все это время – разлился стыдливый румянец, – о том, что хотела бы работать в Министерстве, – пояснила она спустя секундную заминку, словно переживая о том, что он мог забыть, – абсолютно напрасно. – Но все дело в том, что… – Гермиона запустила пальцы в волосы, – я не расстроюсь, если этого никогда не случится. Я не буду переживать о том, что мои мечты останутся только мечтами, что какие-то мои планы не осуществятся, потому что сейчас… сейчас я понимаю, что есть вещи куда важнее и куда значимее, чем это; что когда все закончится я хочу... я в первую очередь хочу… другого, понимаешь? При всем при том, что во многих вещах Драко был в корне с ней не согласен, в этом вопросе он все же прекрасно ее понимал. Так или иначе, ее слова успели набить оскомину, и ему отчаянно хотелось перевести беседу в другое русло. – Грейнджер, – произнес он, стуча каблуком туфли по стене позади себя, – все это, конечно, мило и здорово, но давай перенесем этот разговор на потом? – что должно было означать буквально «давай об этом забудем». – Сейчас у нас есть вопросы куда более важные – что, например, нам делать с Забини? Совершенно очевидно, что пока он здесь, мы ограничены не только в том, что мы читаем и делаем, но и в своих перемещениях. Признаться, эта тема волновала Драко больше всего: при всей его явной и скрытой нелюбви к затее с Годриковой впадиной ему все же не нравилось, что их визит туда так и не состоится – по крайней мере, не в ближайшее время. И, видит Салазар, это было лишь верхушкой айсберга. Мысли об этом заставляли Драко в очередной раз раскаяться в том, что он притащил Блейза к ним с Грейнджер домой. Однако, что странно, он все же об этом не жалел. Гермиона тяжело вздохнула: – Да, с походом в Годрикову впадину придется повременить… до поры до времени. Что же касается всего остального – не думаю, что Забини будет нам мешать. Мы можем спокойно заниматься поиском остальных Крестражей… – Да, – согласился Драко, едва сдерживая вновь подступившее раздражение, – но, как я уже сказал, он наверняка захочет узнать, чем таким мы занимаемся, и это… – Может быть, это будет не так уж и плохо, – задумчиво произнесла Грейнджер, вновь опускаясь на краешек кровати. – Извини?! – вспылил Драко. Гермиона посмотрела на него снизу вверх и, обхватив себя руками, слабо улыбнулась. – Может быть, он что-то знает… У Драко от злости и изумления буквально отпала челюсть. – Ты в своем уме? – вскрикнул он. – Грейнджер, это ведь… Она подняла руку в примирительном жесте: – Я понимаю. Но давай будем реалистами: при всем желании мы не сможем вечно скрывать от него то, чем мы занимаемся… – Блестяще! Отчего бы тебе тогда не пойти и прямо сейчас не рассказать ему обо всем, о том, что мы тут делаем последние полгода? Дело тут было уже не столько в том, что Драко считал эту мысль Грейнджер крайне абсурдной и опасной, но и в уязвленной гордости: чувство, которое еще вчера разъедало ему внутренности, подняло голову вновь. Забини получал то доверие, на обретение которого у него, Драко, ушли недели и месяцы. Разумеется, вина Малфоя перед Грейнджер и отношения Гермионы с Блейзом были несопоставимы. Но все равно – это жгло. От этого было больно. – Естественно, я не буду ничего говорить ему сейчас, – мягко сказала она, словно бы кожей ощущая его протест. – Однако со временем, полагаю, это будет неизбежно. – И сколько же времени ты ему дашь? – запальчиво поинтересовался Драко. Гермиона равнодушно пожала плечами: – Столько, сколько потребуется. Может, неделю, может быть, месяц… – А может быть, год? – с саркастичной кислотой в голосе выплюнул он. И что ты предлагаешь делать все это время? Торчать в этом доме вместе с ним, давясь прошлогодним чаем и обмениваясь анекдотами? Грейнджер тоже начинала злиться: – Я же сказала: мы продолжим заниматься поиском Крестражей, как и раньше… Драко фыркнул: – Что-то я не заметил, чтобы наши поиски привели хоть к какому-нибудь результату. Напомню тебе, что единственный Крестраж, который мы отыскали, попал к нам в руки не благодаря книгам, которые мы так упорно продолжаем читать. – И что ты предлагаешь? – окончательно разозлилась Гермиона, ударив ладонями по коленям. – У тебя есть какой-то конкретный план? Может быть, нам стоит начать шататься по Лондону? Еще раз заявиться в Косой переулок? М? Загвоздка состояла как раз в том, что никакого альтернативного плана у Драко не было – он действовал на автомате, подгоняемый упрямством и недовольством. Поэтому вместо того, чтобы продолжать педалировать эту тему, он переключился на другое: – А что ты предлагаешь делать с Дарами Смерти? Со снитчем? Предлагаю спросить мнения Забини по этому поводу, думаю, он будет рад поделиться своими соображениями… Грейнджер вскочила на ноги. Сложив руки на груди, подобно ему, она громко рассмеялась Драко в лицо: – Это абсурд, Драко! Я не собираюсь тратить время на погоню за тем, чего не существует, в то время как у нас есть реальные… – У нас нет ничего, Грейнджер! – взревел Драко. – В том-то все и дело! У нас нет ничего реального! Или ты всерьез думаешь, что, скажем, некий загадочный предмет, некогда принадлежавший Кандиде Когтевран, является чем-то более реальным, чем Воскрешающий камень?! Как бы не так! Да и потом, – Драко вошел в раж, – это ты еще совсем недавно была так озабочена тем, что скрывают в себе все те безделушки, которые оставил Дамблдор. И я – я нашел тебе ответы! Вот только зачем? Чтобы ты отмахнулась от них, как от мух в жару?! – Ты нашел не ответы – ты впал в заблуждение, если не сказать в маразм! При всем твоем цинизме и практицизме ты – ты, а не я – позволил детской сказке и старинной легенде запудрить тебе мозги и теперь носишься с этой идеей, так словно… – внезапно Грейнджер прервала свою тираду и, выставив вперед руку, уже гораздо тише произнесла: – достаточно. Драко, однако, был совсем не намерен успокаиваться: – «Достаточно», Грейнджер? Ни черта, мать твою, не достаточно! Сколько еще ты будешь переносить этот разговор? Сколько еще ты будешь прятать голову в кусты?! Мне надоело это – я хочу, чтобы мы расставили все точки над «и» прямо сейчас. Потому что, пока мы не сдвинемся хотя бы с одной мертвой точки – извини за каламбур – мы не продвинемся дальше. Драко тяжело дышал, в груди у него горело. Но самое главное – он знал, что он был прав. Грейнджер должна была принять это – принять и смириться. Но она молчала – молчала так долго, что заговорить вынужден был он сам. – Вот что я предлагаю, – заключил Малфой. – Помнится, некогда мы пытались разделить наши обязанности – почему бы не сделать это и теперь? Ты можешь продолжать заниматься поиском Крестражей, в то время как я… – видя ее багровые щеки и сверкающие глаза, он при всем желании не смог закончить эту фразу и лишь многозначительно всплеснул руками. – Это отнимет время, – попыталась отмахнуться она, но Драко не согласился. – Времени у нас предостаточно, – отрезал он. Хоть она и не произнесла этого, он все же почувствовал это «по твоей вине». И он проглотил это – как бы горько ему это ни было. Потому что, как он здраво рассудил, если он хочет одержать победу, он тоже должен в чем-то уступить. – Мне это не нравится, – в конце концов выпалила Грейнджер, признавая свое поражение. – Но другого выхода у нас нет. – Но другого выхода у нас нет, – эхом повторила она, отворачиваясь и глядя в окно. Драко покусал губу, чувствуя, что вопрос исчерпан. Все же оставалось еще кое-что: – По поводу Забини… Грейнджер резко повернула голову и посмотрела на него в упор: – Я уже сказала тебе все, что думаю по этому поводу. Мы дадим ему время, по прошествии которого ему придется вступить в игру вместе с нами. У Драко екнуло сердце. Он не был готов признать необходимость и справедливость этого. Ни сейчас, ни потом – никогда. – Но если он все же окажется предателем? – произнес он, мысленно проклиная себя за эти слова. Впервые за все время их знакомства Грейнджер адресовала ему такую жуткую ухмылку, что у него по спине пробежали мурашки: – Тогда это будет целиком и полностью на твоей совести, – заключила она и вышла из комнаты.