Эпилог

Перед тем, как Драко сел на поезд, чтобы впервые в жизни отправиться в Хогвартс, мать сказала ему: «Будь умницей, сынок, прилежно учись и постарайся не ввязываться в передряги». Его отец в ответ на это только улыбнулся: «Это все равно, что сказать гномам «прочь из моего сада!», Цисси». «Драко всегда был послушным мальчиком», – настаивала мать, но Люциус Малфой вздохнул и мягко покачал головой: «Что ж, даже если он и не будет искать неприятностей, неприятности сами найдут его». Тогда Драко не понимал смысла последней фразы своего отца. Но теперь он, кажется, понял. И, Салазар его побери, то, что происходило сейчас, было куда хуже, чем просто неприятность. Это был финиш. Это был конец всего. Он покойник. Острый кончик языка быстро пробежался по пересохшим искусанным губам. Раздираемый страхом, он все никак не мог поверить в то, что это возможно. В ушах стучало только одно: Кто-то знает, что он жив. Снейп, Снейп… ведь только ты, только ты один… но если бы это был ты, стал бы ты писать загадками вместо того, чтобы прямо назвать себя и потребовать встречи?.. Нет, Снейп бы не стал скрываться. Или все-таки?.. Драко напряженно нахмурился. А что, если это и в самом деле он, если это такая проверка от бывшего профессора? Или… Или какая-то ловушка. Вдруг кто-то узнал тайну о том, что Драко жив, известную лишь Снейпу?.. Вдруг Снейп попался или случайно выдал себя? Или на нем Империус? Тогда… Бам. При мысли об этом сердце у Драко в груди заколотилось столь быстро, что он охнул и схватился за грудь; в висках застучало так, что перед глазами светлячки заплясали. Зачарованная монета выскользнула из его руки и откатилась в темноту, но он даже этого не заметил – его начало трясти. Внезапно левое предплечье, уже дававшее знать о себе сегодня, полоснуло болью. Драко замер. Нет… нет, быть того не может… Спешно закатав рукав рубашки, он прищурился и, пытаясь отогнать мешающие взору надоедливые мушки, всмотрелся в свою руку. Рваный косой шрам все так же рассекал его кожу от запястья до локтя, и Черная метка под ним была бледна и едва различима. Он облегченно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Это была фантомная боль, не имеющая никакого отношения к реальности. Или… или же нет? Что, если собственные глаза обманывают его и показывают только то, что он хочет видеть? Он всматривался в свою руку так напряженно, что из глаз полились слезы. Черт, черт… С его губ сорвался очередной стон, и, сжимая запястье искалеченной руки, он прижал ее к груди и сполз по стене вниз. Нет, так дело не пойдет… Утирая текущий со лба пот, Драко закрыл глаза и попытался сосредоточиться на своем дыхании. Выдох… Глубокий вдох… Снова выдох… «Успокойся, – говорил он самому себе. – Успокойся и думай. Нельзя поддаваться панике – все равно из этого не выйдет ничего хорошего…» С его губ сорвался сухой лающий смешок, затем еще один, и еще, и еще… зарывшись пальцами в волосы и прижав ладонь ко рту, он продолжал истерически хохотать, не в силах остановиться. Да, он покойник. А ведь не так давно он хотел этого. Еще несколько недель назад он сам пытался убить себя, разве нет? Он проклинал Грейнджер, которая помешала ему, и желал только одного – чтобы все было кончено. Но теперь… Все почему-то было по-другому теперь. Но стоп. Остановись, Драко. Почему ты решил, что обязательно умрешь? Ведь если бы этот кто-то хотел убить тебя, он бы наверняка сделал это и так, не используя этот дешевый трюк с монетой… Монета. Это… это ведь была монета Грейнджер, не его. Драко чуть было не поседел от ужаса, стоило еще одной, куда более опасной мысли зашевелиться в его мозгу. А что… что, если этот некто знал и о ней тоже? Он упал на четвереньки и, шаря руками в темноте, пытался нащупать проклятую монету. – Где же ты, где же ты, где же ты… да где же ты?! Наконец пальцы его сомкнулись на чем-то прохладном – монета успела совсем остыть. Заложив волшебную палочку за ухо, Драко вновь поднес монету к глазам и перечитал загадочное сообщение. «Приходи в порт на рассвете. Я буду ждать тебя там». Но это было второе сообщение. А первое?.. Что там было до этого?.. «Я знаю, что ты жив». Да, именно так. И если сомневаться в смысле последнего послания еще можно было, то первое не могло его обмануть – оно было адресовано лишь ему одному. Грейнджер… вероятно, она была в безопасности. Вероятно – потому что сказать с уверенностью он не мог. Но как такое возможно? Как этот некто сумел связаться с ним? Ведь монет было всего две – ее и… Его собственная. Его монета. Где она?.. Он зажмурился, до боли вжимаясь руками в прикрытые веки. Ну же, Драко. Вспоминай. Когда ты видел ее в последний раз?.. Кажется… кажется, это было еще до того, как он оказался у Грейнджер и остался у нее на совсем. А с тех пор?.. Что было потом?.. Как бы он ни напрягал свою память, выудить еще хоть какую-то информацию было невозможно. В одном он был уверен почти наверняка – о монете с момента своего «переезда» он и не вспоминал. В таком случае могло быть только два варианта – либо он случайно обронил ее еще до того, как оказался здесь, либо уже после – опять-таки, совершенно случайно, сам того не подозревая. Но когда? И как? Он редко выходил из дома и бродил только в окрестностях, соблюдая все возможные меры предосторожности и не рискуя забираться дальше соседнего квартала – единственный раз, когда он оказался далеко от Бирмингема, был сегодня, когда он встретил Блейза… Блейз. Драко метнул ненавидящий взгляд в сторону его комнаты, и к страху его подмешалась ярость с примесью отвращения. Может быть, в этом и была разгадка? В том, что он решил помочь ему, он как-то выдал себя и… но нет, быть того не может. Он не только видоизменил свою внешность, навел на себя отводящие взгляд чары, но и, вдобавок к этому, наложил на себя дезиллюминационное. Те двое Пожирателей не отличались особым умом и не подозревали о том, что в том заброшенном квартале мог быть кто-то третий – а если бы и подозревали, то при всем желании все равно бы не смогли его вычислить. Да и сам Блейз – он никак не мог отыскать его монету (не говоря уже о том, чтобы в принципе знать о ее существовании), если та даже и была в доме, да к тому же как он мог догадаться, что вторая монета из пары у него? Больше того – Грейнджер ведь забрала его волшебную палочку, значит, и написать послание было невозможно. Нет, Блейз совершенно точно не причем, поэтому Драко отмел в сторону это предположение и принялся за другие. Снова и снова он прокручивал в голове всевозможные идеи, мысли и подозрения, но не находил ничего убедительного, ничего такого, за что можно было уцепиться. Все вновь упиралось в один непреложный факт: кто-то знал о том, что монет было несколько, и о том, что другая монета сейчас находится у него – у Драко. Но… быть может, Грейнджер получала какие-то сообщения до него? Что если этот кто-то пытался связаться и с ней, или… Но нет, нет. Она бы сказал ему. Верно ведь? Драко вновь засмеялся, качая головой. Зная Грейнджер – вряд ли. С другой стороны, хранить такую тайну было бы слишком опасно – как-никак, под угрозой стояла ее жизнь, и нужно было бы немедленно что-то делать, бежать, прятаться. Нет, Грейнджер была слишком осторожной. Даже если бы она ему и не сказала, он бы и так понял, что что-то не так. Значит, не она. Но вдруг… что, если… Драко вытянул шею, как бы подаваясь навстречу новой пришедшей на ум догадке. Что, если тот, кто адресовал ему это сообщение, ходил вслепую? Если это была проверка? Вдруг тот, кто это писал, на самом деле не знал ничего наверняка и с помощью этой монеты просто пытался подтвердить свою теорию? Предположим, кто-то заметил его – совершенно случайно, пока он блуждал по Бирмингему, к примеру, – но не был уверен в том, что это и в самом деле он. Да, у этого кого-то была его монета, но он не знал, где находится первая, и действовал просто на удачу, в надежде, что сработает. Может ли такое быть?.. Драко затряс головой – нет. Опять не сходилось, и он пошел на второй круг: почему тогда эти сообщения появились только сейчас, когда монета была у него, когда он подобрал ее? Простое совпадение? Хах, как бы ни так… Драко поднялся на ноги и принялся мерить шагами коридор. Быть может, существует какое-то заклинание, позволяющее отследить, у кого в данный момент находится монета? Он взглянул в сторону комнаты Грейнджер и нервно покусал губы. Она наверняка знала об этом, но заявиться к ней в спальню прямо сейчас и начать сыпать такими вопросами он не мог – она бы тут же заподозрила неладное, а он… он почему-то не хотел, чтобы она узнала о том, что только что произошло. Больше того – ему и в голову не приходила мысль все ей рассказать. Поделиться с ней значило удесятерить масштаб его проблем, только и всего. В любом случае, даже без помощи Грейнджер ответ был очевиден – обращались явно к нему и явно со знанием дела, и единственным способом узнать то, кто, почему, для чего и как именно это сделал, – это заявиться в этот треклятый порт и задать эти вопросы лично. Внезапно Драко замер как вкопанный посреди коридора. Вот только… а должен ли он и впрямь идти на эту встречу? Ну и что, что этот кто-то будет ждать его там. Драко еще раз перечитал послание – угроз в нем не было. Кто бы его ни написал, он не пытался его шантажировать или заманивать туда силой, как, очевидно, не пытался и его отыскать – ведь если бы пытался, то непременно бы нашел, верно? Или… все-таки нет. Черт!.. Он едва удержался от того, чтобы не сплюнуть. Он ненавидел это – какой-то замкнутый круг!.. В конце концов, то, что он все еще жив, может быть просто случайностью – это, Мерлин, и было случайностью все это время. Неизвестно, кто желает видеть его, ясно только одно – ничего хорошего его там не ждет. Раз так, у Драко были все основания проигнорировать эти сообщения и никуда не ходить. Рисков однозначно было тут куда больше, чем выгоды, это было ясно. И все же что-то внутри мешало ему, не позволяло окончательно отказаться от желания все выяснить. Драко вжался затылком в стену и, запрокинув голову, выдохнул через полуоткрытые губы. Хорошо. Ладно. Что будет, если он пойдет туда?.. Если это все-таки ловушка, его убьют прежде, чем он успеет вскинуть свою волшебную палочку. А если не ловушка, если кому-то нужно с ним поговорить?.. Бред. Кому может понадобиться с ним просто разговаривать? Что и кому он может сказать? Вновь мысли его завертелись вокруг Снейпа. Проверка… предупреждение… нечто иное… Драко готов был взвыть. Вновь и вновь он прокручивал в голове одни и те же предположения, все то, что он успел передумать уже бесчисленное множество раз. Ему казалось, что время остановилось, или, напротив, что летели часы, а он все никак не мог ни принять хоть какое-то решение, ни сдвинуться с места. Он принялся кусать ногти – привычка, которую он давным-давно похоронил в себе, кажется, воскресла вновь. Идти или не идти? Идти или не идти?.. Он удивлялся тому, что этот вопрос по-прежнему продолжал стоять перед ним, что он не мог однозначно ответить нет – а ведь стоило бы. Мысленно взвесив все «за» и «против» бесчисленное множество раз, Драко понимал, что резонов не ходить было куда больше, – и все равно он почему-то продолжал думать об этом. Казалось, в глубине души он уже понимал, как поступит, и теперь просто торговался с самим собой, пытаясь убедить рациональную часть самого себя в том, почему это было необходимо. Убедительных доводов оказалось не так уж и много, но они все же были. Драко необходимо было узнать, кто этот человек, он должен был понять, сколько и что именно он знает о нем. Да, все это было и, в общем-то, логично. Но было и еще кое-что, другое соображение – куда более значительное. Того, кто знал о нем, необходимо было убрать. Подумав об этом в первый раз, Драко тут же отмел эту мысль в сторону, но она – назойливая, настойчивая, упрямая в лучших традициях Грейнджер – то и дело возвращалась к нему, отравляя мозг. Это казалось невозможным, невыполнимым. Но разве… разве у него был выход?.. Драко вновь расхохотался, зарываясь пальцами в волосы. Еще совсем недавно Грейнджер говорила ему о выборе, и о том, что выбор этот нужно сделать правильно. Она говорила, что есть другая сторона. Ее путь и путь Темного Лорда – пути разные. И он… он поверил ей. И что – что в итоге-то?! Какой в этом прок, если кругом одно и то же – либо ты убиваешь, либо убьют тебя?! И он сорвался. Взревев, он принялся бить кулаками по стенам. Из костяшек тут же брызнула и принялась литься по запястьям кровь, на штукатурке заблестели алые подтеки. Он не мясник. Не мясник. Он не такой, как он. Он другой, он… Драко все бил и бил по стене, молотил ее кулаками и лупил ногами, выкрикивая ругательства и сыпля проклятьями, и непрошенные, жгучие слезы струились по его лицу. Разве он натерпелся не достаточно? Разве все то, через что ему пришлось пройти, было зря? Неужели он, едва обретя хотя бы иллюзию контроля, должен тут же потерять его?.. Неужели все это должно было произойти с ним только потому, что он... Он прóклятый. В этом было все дело. Неважно, на какой стороне он окажется, – исход все равно будет одним. Да, это правда, что ни одна война не обходится без жертв. Но, черт возьми, почему же он тогда никак не может смириться с этим, почему он должен сражаться за то, что было предопределено еще задолго до его рождения? Он ведь не выбирал это, так почему он должен быть в ответе, он должен страдать?.. Наверное, это все-таки правда – то, чего ты боишься больше всего, с тобой рано или поздно и произойдет. А он – больше всего на свете он боялся утратить контроль. Его худший кошмар – мир вокруг него рушится и горит, а он не может ни пикнуть, ни пошевелить пальцем, чтобы спастись. Ему казалось, что это и происходило с ним сейчас. Он был абсолютно бессильным и беспомощным перед лицом судьбы – в лучших традициях героев древнегреческих трагедий – и он ощущал, что понимает Ореста, Эдипа и других им подобных, что сочувствует им так, как никогда раньше. Вдруг он разозлился. Когда Драко достиг самого дна, от мыслей о собственной жалкости ему внезапно стало тошно, и он уже совсем другими глазами посмотрел на свои окровавленные, со сбитыми костяшками руки. Дурак. Ты думал, будет легко? Думал, раз придешь к Грейнджер и уйдешь от Пожирателей, все закончится, да? Он ядовито усмехнулся. Он смотрел на самого себя со стороны, и у него сводило зубы от омерзения. Этот никчемный человечишка, трясущийся от страха и изнывающий от жалости к себе, был ему противен до тошноты. Разве таким он мечтал стать всю жизнь? Разве к этому он стремился? Разве таким его воспитывали его отец и мать?.. Он вспоминал героев всех рыцарских романов, которые когда-либо читал и которыми в тайне восхищался. Ивейн, Парцифаль, Тристан – он всегда шутил о них и с нарочитым сарказмом называл славных рыцарей «первыми гриффиндорцами», хотя в глубине души завидовал им и мечтал стать одним из них. Но кем он оказался на самом деле? Чертовым слизняком. Тварью дрожащей. И он всегда знал, что так будет. Он знал, что, как бы он ни хотел обратного, ему придется идти вперед и придется сражаться. Больше того – раз вся его жизнь была не в его руках, но в руках судьбы, то какая разница, что он чувствует? Через что бы он ни проходил, что бы ни испытывал, все это не имело никакого смысла и никакого значения – он все равно будет идти той дорогой, которую проложил для него Рок. Этот Рок чуть было не заставил его убить Дамблдора. Этот Рок заставил его убить Дина Томаса. Он же привел его в дом Грейнджер и свел их воедино прошлой ночью. И именно он сегодня говорит ему, что он должен пойти в этот порт и хотя бы попытаться разобраться в том, что происходит. А раз так, он не может не пойти туда. Раз так, он должен перестать жалеть себя и рассыпаться на кусочки каждый раз, когда что-то идет не так. Он ведь больше не ребенок – уже нет. Поэтому хватит быть размазней. Хватит бояться. Руки сжимаются в кулаки, глаза горят. Он вскидывает голову и из-под полусведенных бровей волком начинает всматриваться в темноту. Тяжело дышит. Что ж, если Рок и впрямь существует – пускай. Он будет идти туда, куда он ведет его, но будет делать это так, как сам посчитает нужным. Он победит ее – эту тьму. Он будет делать все, что от него требуется – что угодно – ради того, чтобы жить. И он будет бороться за себя и свою семью, чего бы это ни стоило. Он больше не позволит себе сломаться. Никогда. Больше. Эти мысли помогли ему встряхнуться и слегка прийти в чувства. И пускай он по-прежнему не ощущал, что до конца убедил себя, что он будет в состоянии справиться с собой и победить самого себя, страх все же немного отступил. Да, он пойдет в этот порт и сделает все возможное, все от него зависящее, чтобы остаться невредимым и по возможности незамеченным и при этом узнать всю правду. Это было уже решено. …смывая кровь с рук, Драко вдруг задумался о кое-чем другом. Неожиданно для самого себя он вспомнил, что в Бирмингеме порта не было. Значит, нужно было отправляться в другое место. Но куда?.. Сжав бортики раковины, Драко задумчиво изучал тугую струю воды, бьющую из крана и скрывающуюся в недрах труб. Ответ скользнул в голову сам собой, так, будто бы был там всегда. Уголок его рта непроизвольно дернулся. Как будто могло быть иначе. В лондонском порту было холодно и сыро. Закутанный с ног до головы в черное, будучи под огромным количеством всевозможных защитных чар, Драко стоял, крепко сжимая волшебную палочку; мантия его уныло хлопала на ветру. Он не сводил глаз с вязкого низкого неба, которое едва различимо, почти незаметно, начинало светлеть, превращаясь из густого черного в непроглядно синее. …рассвет наступил слишком быстро. Время неслось вперед галопом, и когда он заглянул в комнату Грейнджер, полагая, что с его ухода прошло всего несколько минут, и намереваясь продолжить разговор, то обнаружил ее спящей – раскрытая книга, выскользнувшая из руки, валялась на одеяле, а будильник, стоявший на прикроватной тумбочке, показывал почти три. Несмотря на то, что он не собирался делиться с ней ничем из того, что только что произошло, ему все же стало как-то горько от того, что он не может видеть ее глаз и говорить с ней. Но он не разбудил ее – выключив лампу на прикроватной тумбочке, он несколько секунд изучал ее лицо, а потом бесшумно выскользнул вон. Драко запретил себе думать о том, что может не вернуться, а потому не стал устраивать драматичных сцен – он не оставил ей влажно-сладкой слезливой записки с объяснениями и протоколом собственных спутанных чувств, как и не стал вламываться в комнату Блейза и, то угрожая ему, то его умоляя, требовать, чтобы он позаботился о Грейнджер в случае чего... Хотя, может быть, ему и стоило бы попросить Блейза обо всем этом, доверяй он ему и будь они друзьями. Увы, так как о доверии и уж тем более о дружбе речи не шло, он должен был позаботиться хотя бы о том, что Забини не навредит ей. Поэтому, вспомнив все известные ему заклинания, Драко заколдовал его комнату и сделал так, чтобы тот даже пикнуть не мог без его ведома. Он от всей души надеялся на то, что это сработает и что до его прихода все будет хорошо, так что теперь он просто стоял и ждал, когда же, наконец, случится развязка. Его снова трясло – то ли от пронизывающего, не по-февральски трескучего мороза, то ли от напряжения – он не знал и сам. Несмотря на холод, лоб его покрылся испариной, а руки вспотели, и, если бы он не сжал пальцы так крепко, что от этого заболели ладони, волшебная палочка наверняка бы выскользнула и упала в снег. Кто бы ни позвал его сюда сегодня, он либо опаздывал, либо над ним издевался – Драко казалось, что он проторчал в этом пустынном порту уже час. Ощущение было такое, что ноги его вмерзли в сугроб, в который он приземлился, когда трансгрессировал, и кроме нескольких магловских охранников, пару раз промелькнувших в отдалении, он ничего и никого больше не видел. Да, порт был огромным, но Драко не сомневался в том, что узнает, где искать того, кто его звал, стоит только ему появиться. С каждой секундой, однако, он все больше и больше сомневался в умственных способностях этого инкогнито. Быть может, то, что он медлил, было даже к лучшему – по крайней мере, шансы того, что Драко вызвали и впрямь только лишь затем, чтобы убить, стремительно падали. Тем не менее, терять бдительность и расслабляться было нельзя – он ведь мог и ошибаться, его могли проверять и водить за нос, за ним могли следить. «Еще пять минут, – говорил он самому себе. – Пять минут – и если этот придурок не объявится, я ухожу». Но он, конечно же, не уходил. В глубине души Драко понимал, что простоит еще и час, и два, и три – но он своего дождется. И, хвала Мерлину, он дождался. Неожиданно над одним из ангаров взорвался и тут же потух сноп ярко-красных искр. У Драко сжалось горло. Вот оно. На негнущихся ногах он двинулся в сторону ангара, изо всех сил стискивая волшебную палочку в вытянутой вперед руке. Одно лишнее движение, один лишний звук – да что угодно – и он немедленно уйдет отсюда и никогда больше сюда не вернется. К счастью, однако, – или к сожалению – ничего необычного не происходило, и Драко, целый и невредимый, то и дело озирающийся по сторонам, подобрался ко входу. Сердце у него в груди колотилось как бешеное. Входить он не спешил – вместо этого он заплетающимся языком пробормотал заклинание. Да, он не ошибся – там, за стеной, и впрямь кто-то был, и если верить исходящим от его чар вибрациям, этот кто-то был совершенно один – по крайней мере, пока. Драко на несколько секунд прикрыл глаза и пробормотал что-то нечленораздельное, пытаясь собраться с силами, а затем, взмахнув рукой, заставил тяжелые двери раскрыться перед ним, и эхо его первых шагов потонуло в оглушительном лязганье. Темнота внутри стояла практически непроницаемая. С кончика палочки Драко сорвалось несколько маленьких шаров света – чуть подрагивая, они взмыли вверх и принялись освещать его путь. Чем дальше он шел, тем лучше понимал, что ангаром этим, по всей видимости, давно не пользовались – кроме старого хлама здесь ничего больше не было, а стена, очевидно, выходящая на реку, была полуразрушена – его щеку то и дело ласкали порывы ледяного ветра. Драко прищурился. Подойдя к обвалившейся стене поближе, он замер как вкопанный – именно у нее стояла одинокая темная фигура, вся в черном, как и он сам. Драко не мог разглядеть ее лица – человек перед ним стоял спиной, голову его скрывал капюшон. Магические шары света, которые были у Драко над головой, мигнули и погасли. Драко не решался сдвинуться с места. Нацелив свою палочку неизвестному между лопаток, он просто стоял и ждал, сам не зная чего, не в силах произнести ни слова. В животе начались рези, и Драко казалось, что сердце его вот-вот разорвется. Человек, стоящий перед ним, чуть склонил на бок голову. – Значит, ты все-таки пришел, – произнес незнакомец, сбрасывая капюшон. Фигура обернулась так резко и неожиданно, что Драко чуть было не выкрикнул заклинание. Но то, что – вернее кого – он увидел, повергло его в такой шок, что слова, уже подступившие к губам, так и не вырвались из его рта. – Т… ты, – только и сумел выпалить он через несколько секунд мучительной внутренней борьбы. Волшебная палочка ходуном ходила у него в руках. Потому что – Салазар… Это было невозможно. Нереально. Этого, дьявол его побери, просто никак не могло быть. Он ожидал увидеть перед собой кого угодно, начиная от Снейпа и заканчивая самим Темным Лордом со всем отрядом Пожирателей, но уж никак не того, кто стоял перед ним теперь. – Д-да, – кивнула Пэнси, очевидно, слегка занервничавшая. Озабоченный взгляд ее сначала остановился на нацеленной ей прямо в сердце волшебной палочке, затем замер на его перекошенном от ужаса и изумления, неузнаваемом из-за чар лице. Она прищурилась. – На тебе магия, верно? Драко не ответил – он по-прежнему был слишком поражен. Его мозг почти что умер – в голове не было ни одной мысли, ни единой; все его существо насквозь пропитывал шок. Тем не менее, он, как и она, осмотрел ее с головы до ног, а затем впился взглядом в ее лицо, изучая каждый миллиметр, каждую черточку. Да, это были ее черные волосы, ее грустные и пустые серые глаза, ее ямочка на подбородке – это была она, но Драко до сих пор не верил – он не мог. Пэнси явно была сбита с толку – очевидно, совсем не так она представляла себе их сегодняшнюю встречу. – Я… очень рада, – пробормотала она, запинаясь. Тон ее, однако, был совсем безрадостным, и те крохи тепла, которые Драко различил в самом начале, оставили его теперь. Драко не сдержался и фыркнул. Вновь резанувший слух звук ее, теперь уже изменившегося, голоса, казалось, сумел привести его в чувства, и шестеренки в голове, замершие от перегрузки, дернулись и закрутились вновь – в этот раз уже с космической скоростью. Он смерил Пэнси презрительным взглядом. Видя сейчас ее перед собой, он вдруг понял – понял все; заметил всю глупость, всю непродуманность ее плана, зацепился за каждую мелочь. Мерлин, ну кто бы еще додумался использовать монету?! Кто бы еще решил назначить встречу ему в порту, кишащем маглами, не уточняя, в каком именно, не называя точного места, даже не назначая точного времени? Наверняка она вычитала это в каком-то глупом романе – «буду ждать тебя в порту на рассвете» – Мерлин!.. Так пишут только наивные школьницы – и они же, кстати, оповещают о своем прибытии кричащим снопом искр. Она бы еще оркестр перед входом поставила... Драко видел все ее огрехи и изъяны и мысленно проклинал себя за то, каким же был глупцом все это время. Внезапно весь его страх отступил, словно и не было его никогда, уступив место смеси раскаяния, ненависти к самому себе и отвращения. Рука его вмиг перестала дрожать, а плечи, еще секунду назад сутулившиеся и опущенные, распрямились сами собой. Нет, он больше не был в ужасе – Драко был докрасна зол. Он не мог поверить – и не мог простить самому себе – что из-за этой… этой девчонки он чуть было не сошел с ума этой ночью. Мерлин, просто смешно… Неожиданно для Паркинсон и для самого себя он расплылся в дьявольской улыбке. Рада его видеть, говоришь? Что ж, раз так – получай. – Как ты узнала, что я жив? – рявкнул он, и Пэнси вздрогнула. Он заметил промелькнувший в ее глаза страх. Правильно, Пэнс. Правильно. Бойся его. Бойся – потому что тебе не уйти отсюда вот так просто сегодня. Ни за что. – Я… я думала… – сбивчиво начала она, все больше и больше теряясь. – Я спросил: как?! – вновь выкрикнул Драко, да так громко, что ему показалось, будто барабанные перепонки полопались у него в ушах. – Отвечай мне! – Пожалуйста… – бормотала она, запинаясь и съеживаясь, пожалуйста, Драко… Это добило его. Это «Драко», произнесенное ее губами, ее голосом, резануло его не хуже Круциатуса – она не имела права на это имя, ей было запрещено произносить его вслух. – Не смей называть меня по имени! – взорвался он. – Не смей! Он понимал, что ведет себя неправильно. В глубине души ему даже было ее жаль, но прямо сейчас он не мог вести себя иначе: его душила такая невероятная, почти что адская злоба, что, не выплесни он ее на Паркинсон, он бы взорвался сам. Но внезапно… Может быть, он все-таки ошибся? Что, если это трюк, обман, иллюзия, только лишь видимость? Если все совсем не так просто, как показалось ему на первый взгляд?.. Он снова осмотрел ее с ног до головы, а затем заглянул ей прямо в глаза. – Ты Пэнси Паркинсон? – глухо произнес он. Голос его стал на порядок тише, но от леденящей, затаенной в нем ярости, волоски на затылке встали дыбом. Ее глаза расширились в неподдельном недоумении. – Ну конечно… ты же видишь сам, – ответила она, совершенно сбитая с толку сменой его настроений. Ха. Если бы он и впрямь мог положиться только на свои глаза… – Тогда скажи мне то, что может знать только она. Пэнси моргнула. Желая, но будучи не в силах отвести от него глаз, она тихонько пискнула: – Что сказать? Я не понимаю… Хороший вопрос. Драко задумался. Действительно – что такого может сказать ему Паркинсон, чтобы подтвердить, что это действительно она, а не кто-то другой в ее обличье?.. – Когда однажды несколько месяцев назад, в начале осени, ты пришла ко мне в комнату в доме на Площади Гриммо, я был ранен. Правда или неправда? Ее брови удивленно поползли вверх: – Что это за ерунда?.. Мерлин помилуй, Драко… – она вновь по привычке произнесла его имя и, вытянув руку вперед, сделала робкий шаг ему навстречу, однако Драко угрожающе приподнял волшебную палочку. – Еще один шаг, и ты покойница, – проскрежетал он. Пэнси тут же замерла на месте, не успев донести ногу до пола, и теперь в ее глазах, помимо недоумения, вновь заблестела паника. – Умница, – похвалил Драко, убедившийся, что приближаться к нему она больше не намерена. – А теперь отвечай: правда или неправда?! Секунда сухого, липкого молчания. Тук-тук. Тук-тук. – П-правда, – пробормотала она, тяжело сглатывая. Драко хмыкнул, но тут же приструнил себя – она могла просто угадать. Нет, нужно спросить что-то еще, что-то такое, где ткнуть пальцем в небо и при этом попасть в яблочко не получится. – Тогда следующий вопрос: куда именно? Она молчала и только лишь смотрела на него, не отводя глаз. Глубоко вздохнув, она попыталась предпринять еще одну решительную и тщетную попытку подойти к нему. – Стоять! – закричал он. – В последний раз предупреждаю: ни шагу больше… Это бесило его. Почему ей так хотелось оказаться с ним рядом? Неужели она думала, что сможет таким образом успокоить его или изменить отношение к самой себе? Разве она не видела, что таким образом делает только хуже, что лишь еще больше закапывает себя в его глазах?.. – Так куда? – вновь повторил он свой вопрос, когда она сделала шаг назад, возвращаясь на свое прежнее место, сдвигаться с которого ей было запрещено. – В… в бок… – выдавила она, и ее ладонь взлетела ко рту; Пэнси дышала так тяжело, что ее вдохи походили на всхлипы. Драко прищурился. Судя по всему, это и впрямь была она. Тем не менее, это был далеко не единственный вопрос, который ему предстояло выяснить. Даже если перед ним стояла настоящая Паркинсон, не факт, что сюрпризы на сегодня кончились. – Сколько еще их будет здесь? – убийственно тихо прошептал он. – О… о чем ты? – переспросила она, крепче прижимая ладонь к губам. Казалось, что она вот-вот заплачет, но ему было плевать, он не обратил на это ровным счетом никакого внимания. Собственная паника, затушеванная гневом, вновь ослепляла и подстегивала его, заставляя нестись вперед, не видя берегов, сметая все на своем пути. – Кого ты привела с собой?! – Я… я здесь одна. – Не ври мне. – Говорю же, здесь больше никого нет… – Не смей врать! – Я одна… никто больше не знает… никто не придет… я клянусь тебе, Драко, больше никто! Она и впрямь заплакала. По ее щекам заструились слезы; ладонь, все еще прижатая ко рту, конвульсивно дернулась. По-прежнему не обращая внимания на ее чувства и не придавая им никакого значения, Драко вновь бросил на Паркинсон оценивающий взгляд. Да, вероятно, она все-таки не лгала. Ей же лучше. Не став дожидаться, пока она немного придет в себя, и не пытаясь ее успокоить, он продолжил свой допрос: – Как ты узнала о том, что я жив? – он вернулся к своему изначальному – и самому важному – пункту. Сделав несколько рваных вдохов, она убрала руку от лица и в очередной раз попыталась образумить его: – Драко, я прошу тебя… успокойся… давай поговорим... Он издевательски изогнул одну бровь: – А разве мы не разговариваем? Она вновь вздрогнула, как от удара. – Я думала, что наша встреча пройдет совсем по-другому... – прошептала она, впервые за все время отводя взгляд от его лица и устремляя его в пол. – Как же ты думала, интересно, мы встретимся? Думала, я буду рад видеть тебя? Считала, что мы мило поболтаем за стаканчиком Сливочного пива? – он цокнул языком. – Если так, то ты самая последняя дура, Пэнс. Он не жалел ее. Пускай получает. Но вот она снова всхлипывает, и отчего-то вдруг этот новый всхлип странно резонирует в нем. Ведь вот она – с пустыми руками, безоружная, избегающая смотреть на него; еще несколько секунд назад счастливая, но такая жалкая теперь, такая сломленная – такая живая. Не желая, чтобы он видел ее рыдания, она отворачивается и прячет лицо. В этот момент что-то у него в груди дергается, заставляя злость отойти на второй план. Он вдруг почувствовал, что он ничем не лучше Темного Лорда, раз позволяет себе вести себя с ней так. С удивлением, неведомым ранее, он моргает и как будто бы видит себя со стороны, и раскаяние с примесью ужаса с ревом поднимается внутри него, готовое сразиться со скалами эгоизма и здравомыслия. – Ведь я ушел не просто так, Пэнс, – говорит он ей в спину, поражаясь тому, как это неожиданное открытие переменило интонации его голоса и развязало его язык. – И я был уверен в том, что все считают меня мертвым. Как же, ты думаешь, я должен был почувствовать себя, получив твое послание?.. Полукрик-полусмешок вырывается из ее рта. – Но ведь это… это же я, Драко. – Пэнси слегка поворачивает голову в его сторону, а затем и вовсе вновь обращается к нему лицом. – Я бы никогда не причинила тебе вреда. Но она ошибается. Потому что прямо сейчас, в эту самую секунду, он чувствует необъяснимый, но оттого не менее болезненный укол у себя под ребрами. Вдруг он задумывается о том, что, должно быть, именно так чувствовала себя Грейнджер, когда он впервые объявился на пороге ее дома. Мерлин, каким же наивным глупцом он был тогда, и как хорошо понимал ее теперь… – Откуда мне было знать, что это ты? И откуда мне было знать, что ты не находишься под Империусом? Что никто не влез тебе в голову?.. – пылко спрашивает он, обращаясь скорее к самому себе, нежели к ней, пытаясь оправдать свою недавнюю жестокость. Несколько секунд Паркинсон всматривается в его глаза, а затем опять опускает голову. – Я… я совсем не подумала об этом, – сокрушенно шепчет она. – Почему-то… почему-то я была уверена, что ты поймешь, что это была я, что я… – с ее губ срывается надрывный смешок, а затем она вновь смотрит на Драко. – Неважно. Это не имеет значения. – Верно, – соглашается Драко. – Совсем не имеет. Да, в ней он вдруг увидел самого себя – беспомощного, растерянного, но упорно желающего быть понятым и услышанным, и это не могло не вызывать в нем сочувствия, как не могло не испугать его и то, с какой грубостью он обращался к ней. Но в то же время он не имел права давать слабину и позволять этому чувству жалости и сожаления взять верх над собой. Паркинсон, сама того не ведая, будучи искренно уверенной в том, что делает все только ему на благо, могла быть невероятно опасна. И поэтому… – Ты должна сказать мне, как ты узнала о том, что я жив, – в очередной раз произносит он – чуть мягче, чем раньше, но в то же время твердо. Наверное, ему давно стоило сменить тактику и перейти в эту более мягкую тональность, вместо того, чтобы запугивать ее и орать во весь голос, но что сделано, того не воротишь – с самого начала он повел себя неправильно, поддавшись собственному гневу. Да, веди он себя иначе, он наверняка добился бы куда больших результатов. Но с другой стороны… Даже сейчас, испытывая что-то смутно похожее на стыд и муки совести, он все же был рад тому, что, по крайней мере, не врал ей, не пытался играть на ее чувствах и манипулировать ею. Он ненавидел лгать, а потому и лжец из него был никудышный. И он… черт, он просто не мог и не хотел использовать ее, не хотел играть, потому что… Нет, дело было даже не в общем прошлом – на то оно и прошлое, что давным-давно осталось позади. Скорее дело было в настоящем: в ее доброте к нему, в ее искреннем беспокойстве за него. Он не мог отвечать на это враньем, не мог даже помыслить о том, чтобы притворяться перед ней, быть с ней снисходительным и мягким, в действительности не испытывая этих чувств и сгорая от сосущего раздражения и гнева. Поэтому да – причинять ей боль грубостью и резкостью, идти на поводу эмоций и быть собой было лучше, чем расплываться в фальшивой улыбке. По крайней мере, это не давало ей ложных надежд – ведь ничто, даже самое громкое оскорбление, не способно принести столько боли, сколько осознание того, что все, во что верил, все, что было дорого для тебя, во что ты всего себя, всю свою душу вкладывал, было иллюзией и ложью. Драко понимал, что не мог причинить ей такую боль. Поэтому он сказал: – И ты должна была понимать, что ничего уже не будет так, как раньше. Он помолчал немного, а затем уже совсем тихо добавил: – Потому что ты – ты как никто другой – знаешь, чего стоят подобного рода разоблачения. На последних его словах выражение ее лица изменилось. Еще секунду назад напуганная до полусмерти и растерянная, Пэнси вдруг стала серьезной, а затем и вовсе румянец вины и раскаяния проступил у нее на щеках. – Ты прав, – твердо кивнула она, утирая соленые дорожки уже успевших высохнуть слез. – Ты прав. Мне следовало подумать. Твоя реакция была совершенно нормальной, и я должна была понимать… Ее подбородок резко дернулся в сторону, и она оборвала саму себя на полуслове, не желая, очевидно, продолжать этот монолог. Что-то снова изменилось в ее чертах, и Драко присмотрелся к ней повнимательнее. Он вдруг заметил в ней то, чего никогда не видел раньше – ожесточение. Оно складкой залегло у нее между бровей и притаилось в плотно сжатых скулах. Драко не успел, однако, разобраться, что тут к чему, потому что Пэнси заговорила вновь. – Я видела тебя у дома Снейпа, – негромко сказала она, избегая смотреть на него. Голос сухой, металлический и как будто пустой, отрешенный взгляд устремлен в никуда. Сердце Драко забилось чаще. Вот оно – то, ради чего он сюда пришел. Ну же, Пэнс… давай… – В тот вечер я узнала, что тебя отправили патрулировать лес, и… – она пожала плечами, – я сама себе места не находила. Мне все казалось, что что-то может пойти не так, что ты… – тут она прервалась и покусала губы, но уже через секунду продолжила, вновь поведя плечом, – я решила пойти к Снейпу – я и сама не знаю, зачем. Просто… почему-то он просто был единственным человеком, которому я могла доверять и к которому могла обратиться за помощью… Драко это не удивило. Он… он даже как будто бы понимал ее. Да, в школе Снейп и Пэнси не были особенно близки, и их общение никогда не выходило за рамки учебного кабинета, но сейчас… у нее просто не было другого выхода. У нее больше не было семьи, не было друзей – она осталась одна в этом мире, и Снейп, вероятно, остался единственным – и последним – знакомым лицом в ее новой, туманной и запутанной жизни. Между тем Пэнси продолжала: – Тогда я еще не знала, что он пошел вместе с тобой. Я была уверена, что застану его дома. И хотя я совсем не знала, что могу ему сказать, какой вопрос задать, я все равно пошла туда. Все равно… С каждым новым словом это новое для него выражение жесткости и предельной сосредоточенности все явственнее отражалось на ее лице, и Драко, хоть и старавшийся не обращать на это внимания, все пытался понять, в чем же подвох, что такого могло случиться с ней?.. – Дверь его дома была заперта. Я разозлилась, но решила, что буду ждать его столько, сколько потребуется. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке, что ничего плохого не произошло... Не знаю, сколько в итоге я провела там, перед его домом – несколько часов, наверное. Мне уже начинало казаться, что я зря трачу время, что, может быть, стоит поискать Снейпа в другом месте – на Площади Гриммо, к примеру, – как вдруг дверь распахнулась и… – впервые за все время своего рассказала лицо ее ожило, взгляд перестал быть безучастным и расфокусированным, и она снова посмотрела ему прямо в глаза. – Я увидела тебя, – прошептала она. – Я увидела, как ты вышел из его дома и пошел вперед. Поначалу я обрадовалась, у меня как гора с плеч свалилась – я хотела подойти к тебе, поговорить… я бросилась за тобой и даже окликнула тебя несколько раз по имени, но… я поняла, что с тобой было что-то не так. Ты шел, как сомнамбула, ничего не слыша и ничего не замечая на своем пути, а твои глаза… – Пэнси прерывисто вздохнула – при воспоминании о том, каким он был тогда, ее всю так и передернуло, а у него самого лед заструился по сосудам. – Ты был похож на сумасшедшего, тебя как будто оглушили... я ничего не могла понять – и ничего не успела сделать. Ты свернул за угол, но стоило мне оказаться там, тебя уже не было – вероятно, ты трансгрессировал. А на следующий день… на следующий день Снейп объявил всем о твоей смерти и показал твое тело. Драко подвигал нижней челюстью. Ничего из того, что говорила ему Пэнси, он не помнил. Несколько раз он пытался углубиться в воспоминания о той ночи, понять, что же именно он тогда делал и где был до того, как очутился в доме у Грейнджер, но тщетно – в голове было пусто, и память отказывалась воскрешать события самого черного в его жизни дня. С нескрываемым ужасом Драко подумал о том, что он мог делать тогда, куда мог пойти и кто еще мог, подобно Пэнси, случайно увидеть его в ту ночь. Он содрогнулся, и у него едва не подкосились ноги. Нет. Нет – этого не могло быть. Да, он был не в себе, но он… Пэнси была его единственной ошибкой. Единственной. Верно ведь?.. – Но, – медленно начал он, стараясь отогнать от себя новые пришедшие на ум мысли, – если ты видела, что со мной было что-то не так… и если ты видела мое тело… почему ты не поверила им? Почему не поверила Снейпу? С губ Пэнси сорвался невеселый смешок: – Поначалу я и поверила. Лишь через несколько дней я узнала правду, случайно подслушав разговор Снейпа и Струпьяра. Снейп обвинял его в том, что его заклятье, попавшее в тебя, и стало причиной твоей смерти, он говорил, что забрал тебя домой и пытался тебе помочь, но оказался бессилен – твое сердце остановилось еще там, в лесу, и, по его словам, он так и не сумел запустить его. Но я же видела тебя – видела, как ты, живой, выходишь из его дома. И тогда я поняла, что он лжет, – при этих словах глаза Пэнси вспыхнули, но уже через секунду подозрительно сузились. – Но вот в чем вопрос – зачем ему было нужно это? Этого я понять никак не могла… – Ты не спрашивала его? – заплетающимся от волнения языком спросил Драко. Она покачала головой: – В этом не было смысла. К тому же я знала, что он все равно не ответит мне. Не совсем то объяснение, которое он ожидал. – И ты не пыталась ничего разузнать от других? От Струпьяра, к примеру? – давил он. Ее щеки вспыхнули: – Разумеется, нет, – выпалила она с нотками нескрываемой обиды и горечи. – Да, может быть, я и правда похожа на дуру, – насмешливо бросила она, – и, может быть, я и есть дура. Но даже я понимаю, с кем и о чем можно говорить. Я не стала ничего выяснять – только слушала и пыталась понять. Но очень скоро оказалось, что и слушать, и понимать особо нечего – о том, что ты умер, старались не говорить. На ее последней фразе он почувствовал, как в горле образуется ком, мешая дышать. – А мои… мои родители… отец и мать… они?.. – впервые за все время их разговора настал его черед опустить глаза в пол. Он так и не сумел договорить то, что волновало в эту секунду больше всего на свете. Все это время он старался не думать об этом, пытался нагружать голову другими, на его взгляд, куда более важными и серьезными мыслями, но подспудные переживания и страх за собственную семью никуда не уходили и ни на мгновение не оставляли его в покое. – Они были убиты горем, – коротко сказала Пэнси, и в голосе ее он вновь ощутил прежнюю теплоту и сострадание. – Мистер и миссис Малфой практически полностью отошли от дел и больше не появляются в мэноре. Но они оба живы. С ними все хорошо – настолько, насколько это возможно в их обстоятельствах. Хвала Мерлину. В глазах начало печь, и Драко пришлось прочистить горло, чтобы вновь обрести контроль над собственным голосом и задать свой следующий и не менее важный вопрос. – Ты бываешь у них? – поинтересовался Драко как бы между прочим, изо всех сил стараясь не показывать своих чувств, но быстрый, обеспокоенный, полный надежды взгляд, который он метнул в сторону Пэнси, выдал его с головой. Она утвердительно кивнула: – Я навещаю их время от времени. Поначалу это было нелегко – миссис Малфой была сама не своя, и я всерьез опасалась за ее жизнь и здоровье. Мерлин! – с жаром воскликнула она. – Я бы так хотела сказать ей о том, что я знаю, о том, что ты жив, но я… – Пэнси обессилено развела руками. – Я знала, что не могу этого сделать. Раз ты сам не пожелал дать им знать о себе, значит, так было нужно… к тому же в какой-то момент я и сама начала сомневаться в том, что видела, и решила, что не стоит обнадеживать ее… но, – тут она вновь обуздала свои эмоции и продолжила уже чуть более сдержанно, – я уже сказала тебе – они держатся. Твои родители есть друг у друга, и они помогают друг другу так, как могут. И, думаю, стоит радоваться уже хотя бы этому. У Драко отлегло от сердца, и дышать стало чуточку легче. Разумеется, он знал, что известие о его смерти сломает его отца и мать. Но он был рад, что они живы и что они в безопасности. И – пресвятой Салазар – ему бы так хотелось надеяться на то, что они еще смогут увидеться вновь. – Спасибо, – искренне поблагодарил Пэнси Драко, стараясь вложить в эти слова столько душевной теплоты и чувства, сколько мог себе позволить в отношениях с Паркинсон. – За что? – удивилась она. Он улыбнулся краешком губ: – Моя мать всегда любила тебя, – только и сказал он. За скобками осталось при этом все то, что было куда важнее этого, все то, что он хотел сказать на самом деле: то, что кроме Пэнси у его семьи никого больше не было, что его отец и мать были одни в целом мире, изгнанные из собственного дома, лишенные и прошлого, и будущего, то, что они были чужими в рядах своих, были опозоренными и прокаженными. Он не знал, как можно было облечь все это и многое, многое другое в слова, и потому лишь надеялся, что Пэнси осознавала, насколько все то, что она делала – хотя совсем была не обязана – было для него важно и значимо. И, кажется, она и впрямь все поняла. Щеки ее вновь залила краска – в этот раз не столько от смущения, сколько от гордости. – Но ты так и не сказала, – Драко вновь посерьезнел и вернулся к краеугольному камню их разговора. – Где ты нашла монету. Пэнси слегка поникла: – Я… с тех пор, как Снейп сообщил о том, что ты мертв, я стала часто бывать в том месте, где видела тебя в последний раз. Мне все хотелось разобраться в том, что же все-таки стряслось в ту ночь. Я думала, что это как-то поможет мне… и, – ее лицо вновь просветлело, – и в один из дней, когда я снова оказалась у дома Снейпа и в сотый раз, наверное, проходила по тому пути, по которому шел тогда ты, я ее и заметила. Она скатилась в канаву и лежала там – ветер раздул гору старых опавших листьев, и я ее увидела. Я тут же узнала монету – помнишь, точно такие же мы находили у… как там они себя называли? Отряда Дамблдора? При воспоминании о событиях тех лет лица обоих непроизвольно скривились, но по совершенно разным причинам. – Я не знала наверняка, но была уверена… вернее, мне хотелось думать, что монета и впрямь была твоя. И у меня был способ проверить это. В какой-то книжке я вычитала, что кое-какие магические предметы при долгом использовании обретают связь со своими владельцами… я подумала – а почему бы и нет? Раз была одна монета, значит, где-то была и вторая, и, возможно и третья и четвертая… сколько бы их ни было, они все были связаны, они были элементами одной системы, значит, все они тоже косвенно могли иметь с тобой связь, так что… – чем больше Пэнси говорила, тем сильнее волновалась – то ли от гордости за свою догадливость, то ли от собственной непростительной дерзости, – так что я решила, что стоит попробовать. Конечно, я не могла быть уверена в том, что какая-то из других монет случайно окажется у тебя – скорее, появилась бы новая, а чары со старой были бы стерты, и тогда все было бы зря, но… мне просто повезло, – закончила она почти что извиняющимся тоном. Все это время Драко слушал ее с неослабевающим вниманием. Слава Мерлину, его наихудшие опасения не подтвердились, однако и радоваться было особо нечему. Случайно или неслучайно, Пэнси в любом случае знала слишком много. Больше того – его ужасно нервировал тот факт, что до сих пор Пэнси не задала ему не единого вопроса о том, что он делал и где был все это время, и это было очень, очень плохо. – Полагаю, у тебя ведь есть какие-то соображения по поводу того, чем я занимаюсь теперь, – тихо произносит он, и они оба понимают, что это совсем не вопрос. Внезапно тот леденящий холод, который установился между ними с самого начала разговора, но успевший слегка ослабеть, обретает силу вновь, и Драко замечает, что они ни на шаг не приблизились друг к другу за время их недолгой беседы, не сменили поз, и его волшебная палочка, о которой он успел напрочь позабыть, по-прежнему нацелена ей в самое сердце. Пэнси бросает на него опасливый, неуверенный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Не произносит ни слова, но этого и не нужно – он понимает ее и так. – Поделись же ими со мной, – требует он. Голос его по-прежнему мягче бархата, но под ним звенит каленая сталь. На мгновение Пэнси прикрывает глаза и чуть отводит голову в сторону – кажется, будто бы она совещается с самой собой, пытается понять, что ей делать. Когда же она открывает их вновь, она говорит: – Да, – соглашается она, понимая, очевидно, что врать было бы бессмысленно. – Я кое о чем думала. Драко ждет, что она скажет что-нибудь еще, однако продолжения так и нет. – Значит, и вопросы у тебя тоже есть. И вопросы, и подозрения – пускай Пэнси была и не самой умной ведьмой тысячелетия, ее смущало то, что Снейп помог ему, да и Зачарованные монеты не могли не навести ее на мысли о том, кто мог и в каких целях ими пользоваться. Верно, что знать еще и о Грейнджер она не могла, но вот посчитать их творением Ордена Феникса было бы вполне естественно. Все это не могло не тревожить его. – Да, – отвечает она, с каждой секундой напрягаясь все больше и больше. Вновь он ожидает продолжения, и вновь получает в ответ лишь тишину. В третий раз он пытается вывести ее на нужную ему колею, говоря: – Так почему ты не задашь их мне? Спрашивая это, он и сам не знает наверняка, какой хочет получить ответ. Как бы там ни было, ответ ее все равно оказывается совсем не таким, на какой он мог бы рассчитывать: – Может быть, я и дура, – вновь повторяет Пэнси, говоря почти что шепотом, – но не настолько, чтобы не понимать, что ни на один из моих вопросов ты все равно не ответишь. Ее слова и удивляют, и радуют, и пугают его одновременно. – Тогда, – спешно бросает он, не давая ей даже гипотетического шанса изменить себе и все же спросить у него хоть что-то, – ты должна понимать и еще кое-что. Повисает гробовая тишина. Несколько секунд они, не отрываясь, смотрят друг другу в глаза, а затем взгляд Пэнси во второй раз за вечер опускается на кончик его волшебной палочки. В этот момент Драко опять становится дурно. Все то время, что они разговаривали, его одолевали самые разные эмоции, но стоило ему узнать все то, что он хотел, как он вновь вернулся в реальность, и реальность эта говорила ему: она знает слишком много, непростительно много. А раз так, ты не можешь просто дать ей уйти. Его рука задрожала вновь. Да, он уже знал, что убирать ее физически было совсем необязательно. Он много думал об этом и пришел к выводу, что всего-то и нужно было, что подчистить ей память – одно Обливиэйт, и она больше не представляет для него угрозы. Но, Мерлин, почему-то сделать это было ничуть не легче, чем убить. – Салазар свидетель, – бормочет он, ощущая, что собственный голос подводит его, – я не хочу делать этого. Я не хочу делать этого с тобой. – Но я должен. Ты понимаешь?.. Да, у него не было выбора – слишком многое стояло на кону. И он поклялся себе, что, что бы ему ни предстояло совершить сейчас, он не будет корить себя, не позволит самому себе рухнуть, потому что то, что он делает, – даже если это было неправильно и еще более жестоко – было его единственным выходом. Единственным. Словно прочитав его мысли, она произносит: – Я же сказала тебе, что никогда не причиню тебе вреда. Он трясет головой: – Дело не в этом. Я не сомневаюсь в тебе, Пэнс, – и это, как бы ему ни хотелось обратного, было правдой, – но я не могу быть уверен в тех, кто вокруг тебя. Они могут залезть к тебе в голову, выудить из тебя всю информацию, и тогда… К его удивлению, Пэнси с ним не согласилась. Ее губы прорезались, в ледяной, почти что нечеловеческой улыбке обнажая зубы: – Об этом можешь не беспокоиться, – говорит она, и он вновь различил это непонятное, такое чуждое выражение ожесточенной решимости в ее чертах. Но он не мог вот так просто поверить ей. – Ты не можешь знать наверняка, – упорствовует Драко. На что она только отвечает: – Я не просто это знаю. Я в этом уверена. Могу поклясться, если хочешь. И в этот раз Драко понимает, что именно она имеет в виду, понимает, из чего проистекает ее решимость. Он вновь припоминает все то, что происходило с ней до того, как он покинул Площадь Гриммо, в тысячный раз пытаясь ответить себе, каким образом Пэнси удалось так возвыситься, стать почти что неуязвимой, ничего особенного при этом не делая – по крайней мере, Драко не мог вспомнить ничего неординарного или выдающегося. – Сейчас твое положение прочно, – даже не найдя ответы на собственные вопросы, вынужден признать он. – Но что, если ветер вдруг переменится? Она еще сильнее кривит губы: – Есть вещи, которые не изменятся. Никогда. Несмотря на ее ухмылку, он различает странную тоску в ее словах, никак не связанную с тем, в ответ на что они были произнесены. Но даже несмотря на эту необъяснимую горечь, она была стальной. Гордо вскинув подбородок и отведя назад плечи, она стоит перед ним, впервые за все время не смущенная, не зажатая, не потерянная. Пэнси Паркинсон пылает непоколебимой уверенностью, сильной и подкупающей от того, что она была неподдельной и спокойной, без малого королевской. Да, Драко, далеко не у тебя одного есть то, о чем ни в коем случае нельзя говорить ни одной живой душе… – И что ты предлагаешь? – холодно спрашивает он, чувствуя, как под взглядом ее спокойных глаз его собственная решимость начинает давать трещину. Она пожимает плечами – так же деловито и равнодушно, как делала это еще полчаса назад. – Я могу быть полезной тебе, – говорит она, и от ее тона его передергивает. Так разговаривают два министерских чиновника, желающих заключить выгодную сделку. Так никогда раньше не говорила она. – Каким образом? – все же решает уточнить он. – Зависит от того, что тебе нужно, – хмыкает она. – Я могу говорить о том, какие планы есть у Того-Кого-Нельзя-Называть, и о том, чем занимаются Пожиратели смерти. Я могу сливать тебе любую нужную информацию. Я могу достать тебе что угодно – нужно только попросить. Драко слушает ее и не верит своим ушам. Это было заманчиво, даже очень – но, что самое главное, это было чересчур. Внезапно он почувствовал себя таким жалким, таким ничтожным перед ней. И если раньше он просто не любил ее, то теперь он ее возненавидел – так искренне, от всей души. Ее великодушие, ее снисхождение, ее непостижимая уверенность, ее безграничная, необъяснимая любовь к нему – все это теперь претило ему, доводило до отвращения. Смешная до нелепого идея промелькнула у него в сознании: подумать только, ведь именно так чувствовала себя Каренина, говоря, что ненавидит своего мужа за его добродетели. – Это опасно, Пэнс, – вот и все, что он мог сказать ей, хотя душу его терзает несколько мучительных чувств, начиная от этой кристально чистой ненависти и кончая невероятной, самой черной завистью. – Я не могу просить тебя делать то, что доведет тебя до могильной плиты, тем более, когда ничего не могу дать тебе взамен. – Мне ничего не нужно, – моментально отрезала она. Драко поджал губы. Он понимал, что слова ее были правдивы, и все же ему хотелось видеть в них пошлость и фальшь. – Не нужно становиться мученицей ради меня. Я того не стою. Твой геройский поступок никто не оценит, Пэнс. Ее подбородок приподнялся еще на миллиметр выше: – Мне не нужно ничье одобрение, кроме моего собственного, – мягко произнесла она. Драко издал какой-то нечленораздельный звук. Тем хуже – ничто не выводило его так, как самолюбование, желание кичиться собственными добродетелями, негласно возносящими на недостижимые, ангельские высоты. – Я не жду, что ты поймешь, – заметила Пэнси с удивительной проницательностью. – Я на это не надеюсь. Но не думай, пожалуйста, что все это я делаю лишь только ради того, чтобы набить себе цену в твоих глазах. Он так и не думает. И все же ему так хочется, чтобы это было действительно так, что он почти что верит в это. И все же… Что бы ни двигало ей в эту самую минуту, ему должно быть на это плевать. Стоило бы радоваться тому, что она предлагает ему свою помощь, да еще и такую – совершенно бескорыстно. Им с Грейнджер было это нужно, как никогда. Почувствовав, что она одержала над ним верх, Пэнси больше не боится. Беспрепятственно преодолев разделявшие их несколько десятков шагов, она подходит к нему почти что вплотную и вытягивает вперед руку. Драко колеблется, хотя и понимает, что свой шанс упустил, и теперь она – хозяйка положения. Будучи по-прежнему не до конца уверенным в том, на что он идет, он все же сжимает ее руку в ответ. Что ж, сегодня победила она. И, быть может, это и впрямь только к лучшему. Ну а если нет… Если нет, то он знает, что нужно делать. И в таком случае простого Обливиэйт будет уже не достаточно.