Эпилог

Он думал, это какая-то шутка. «Я понимаю тебя, потому что я тоже убила человека». Ее слова не произвели на него ровным счетом никакого впечатления, разве что заставили скривиться. Он ожидал услышать очередной гриффиндорский бред, полуслезливую-полупресную исповедь вроде «Рон и Гарри погибли по моей вине». Но Грейнджер казалась странно притихшей. Драко потребовал объяснений, но она наотрез отказалась говорить с ним здесь, у себя дома. – Возьми… возьми меня за руку, – робко попросила она, когда оба они каким-то образом оказались на улице. Драко скептически изогнул бровь. – Зачем? – нетерпеливо осведомился он, отбивая стаккато носком туфель по асфальту. Признаться, ее желание все время быть с ним рука об руку уже порядком начало его раздражать. Ладонь его непроизвольно сжалась. Грейнджер уже привычно обхватила себя руками и как-то съежилась под его взглядом. – Я… просто хотела оказаться в одном месте, чтобы… поговорить. – Отчего-то это прозвучало неуверенно, почти скованно. Она как будто спрашивала разрешения, но вряд ли оно требовалось ей от него. Скорее, она советовалась сама с собой, пытаясь понять, не поздно ли отмотать все назад и отказаться от этой весьма сомнительной затеи. В глубине души Драко хотелось, чтобы она передумала: он вовсе не горел желанием погружаться в мелочные тайны ее души и в очередной раз убеждаться в том, что она не понимает его и считает его виновником всех своих бед. Он знал, что ничего хорошего из разговоров с ней не выйдет – он убеждался в этом на своей шкуре, и уже не раз. Да, нужно признаться, что в некотором роде ему было на нее не плевать, больше того – иногда ее переживания и впрямь задевали его за живое. Увы, не в этот раз. И какой бы искренней ни была ее боль, он не готов был разделить ее: в сердце его пульсировала и истекала кровью собственная незаживающая рана. Он упивался собственной болью, собственным отчаянием, вводившим его в почти что наркотический транс. Грейнджер не передумала. Вместо этого она резко тряхнула головой и вытянула вперед свою руку, чуть разведя пальцы. Ладонь ее заметно дрожала. Драко колебался. Кусая губу и глубже зарываясь подбородком в воротник пальто, он бросал взгляд то на эту протянутую руку, то на ее обескровленное лицо. Глубоко вздохнув, он все же позволил себе прикоснуться к ней. Грейнджер наградила его благодарным пожатием и тусклой улыбкой. Драко почти что закатил глаза. Ни к чему это, Грейнджер. Он делает это ради себя. Он потерпит тебя с твоими ничтожными проблемами еще немного – час, если повезет, чуть меньше. Он отыграет свою роль безупречно, он покажет тебе того, кого ты хочешь видеть, а потом вновь уйдет в себя и продолжит купаться в своем горе, никем больше не тревожимый. Вот она, цена его одиночества. – Ты не будешь принимать Оборотное? – с легкими нотками беспокойства в голосе поинтересовался Драко, когда они приблизились к калитке. Грейнджер грустно покачала головой: – Это бессмысленно – там, куда мы попадем, нас никто не увидит. Как и здесь, к тому же – мы сразу же трансгрессируем. Драко вновь тяжело вздохнул, однако ничего на это не ответил. Пусть делает, что хочет. Ему было все равно. Он слишком устал бороться – и с ней, и с самим собой. Грейнджер его не обманула – стоило им выскользнуть вон, как тело его тут же сдавило обручем знакомой боли, а уже через мгновение они оказались где-то очень-очень далеко от Бирмингема. Как только ноги их вновь коснулись земли, Грейнджер тут же отпустила его и сделала шаг в сторону. Драко, инстинктивно зажмурившийся при трансгрессии, распахнул глаза и осмотрелся. Кажется, они были на берегу озера – под подошвами его туфель скрипела галька, а там, впереди, бледно блестела синевато-серая водная гладь, по которой ленивой рябью прохаживались легкие волны. Чуть позади него облысевшими кронами ввысь устремлялись деревья, и ветви их купались в мареве прозрачного света – очевидно, поблизости был лес. Несколько из них примостились у самой воды, и там и сям на их крючковатых ветках виднелись не до конца облетевшие, но почерневшие от старости листья. В отдалении тихонько пели птицы – необычное явление для зимы, – и голоса их, уносясь вверх, таяли в пахнущем дождем воздухе. Небо здесь было тяжелое, голубизна его пряталась за стеной металлических туч, обложивших небосвод настолько далеко, насколько хватало взгляда. Не говоря ни слова и не оборачиваясь, Грейнджер двинулась в сторону одного из нескольких валунов, притаившихся под деревом у самой воды. Походка ее была сбивчивой, неровной, она то и дело спотыкалась на камнях. Драко нахмурился. Не говоря ни слова, он устремился следом за ней. – Что это за место? – отрывисто спросил он после того, как Грейнджер взобралась на валун и уселась по-турецки, а сам он примостился на стволе опавшего дерева чуть поодаль. Она неопределенно пожала плечами. Гермиона избегала смотреть на него, руки ее находились в постоянном беспокойстве – она то поправляла шарф, то разглаживала складки на пальто. Когда же на ткани не осталось ни единой морщинки, а шарф ее окончательно сбился набок, она принялась выдергивать клочки мертвой травы из мерзлой почвы. Драко, какое-то время безучастно наблюдавший за ее действиями, перевел взгляд на озеро. Его сонная безмятежность одновременно и успокаивала его, и вгоняла в тоску. Его неистовство умерло, оставив после себя лишь выжженное поле смутно осознаваемых чувств. Драко чувствовал себя измотанным, усталым, но усталость эта была приятной – она не точила его, как жук, но лишь навевала легкую дремоту. Безветрие его души было опьяняющим, и он все глубже и глубже уходил в самое себя, убаюкиваемым легким плеском воды, находящей на камни. Полностью уйдя в созерцание, Драко вновь совершенно забыл о присутствии Грейнджер, продолжавшей беспокойно ерзать на месте. Оцепенение поглотило его целиком. Снова остался он один на один с собственным существом, полумертвым, потухшим; ни одна мысль не тревожила его разум и не омрачала больше его черт – лишь тупая ноющая боль глухо скулила у него где-то под ребрами, но и она поутихла, остепенилась, успокоенная пением птиц. Она тоже не торопилась говорить. С головой погрузившись в собственные лихорадочные действия, Гермиона все пыталась оттянуть момент, когда признания, давно уже жегшие ей язык и душу, сорвутся, наконец, с ее уст. Она боялась этих слов, своей собственной правды. Она тем больше страшилась их, чем ближе к ней был он. Удивительно, до смешного нелепо, что ему суждено стать ее поверенным, да еще и в чем. Она уже жалела о том, что вообще раскрыла рот. Ей следовало молчать. У него свои проблемы, у нее свои. В мире не было ничего, что объединяло бы их… ничего, пожалуй, кроме греха, одинаково тяготившего их души. Что ж, может быть, поэтому он и поймет ее лучше, чем кто бы то ни было... Она бросила на него быстрый неуверенный взгляд. Он на нее не смотрел, и от этого ей стало чуточку легче. – Это… – начала она, но так хрипло, что закашлялась. Когда же приступ кашля сошел на нет, она продолжила, но уже чуть тише: – это случилось в Хогвартсе. От ее слов он слегка встрепенулся. Взгляд его стал чуть более осмысленным. Драко вздохнул, и изо рта его вырвалось облачко пара. На нее он так и не посмотрел. Гермиона подобрала под себя ноги и опустила голову. Драко заметил ее робкое движение боковым зрением. Она как будто боялась его… но чего она так страшилась? Что пугало ее, что заставляло зарывать голову в песок? Его равнодушие, его безучастность? Нет, не это, такие мелочи вряд ли могли ее волновать, к тому же она была настойчивой и могла даже мертвого из могилы поднять, если бы захотела... но что тогда? То, как она себя ведет… так обычно реагируют люди, которые понимают, что их признание может поднять бурю. Значит ли это тогда, что она боялась… его осуждения?.. Его осуждения? Его? В самом деле? Драко готов был рассмеяться ей в лицо. Из них двоих осуждения заслуживает лишь он. А даже если и нет, если она и считает, что совершила нечто ужасное, непростительное, у него не было ни желания, ни права ее осуждать. Драко кожей чувствовал, как решимость Грейнджер тает с каждой секундой, и понял, что молчал слишком долго. Что ж… – Как это произошло? – спросил Драко совершенно спокойно. Так, будто бы они о погоде говорили. В сущности, ему было абсолютно плевать на это. Слова его лгали ей, лгали ей в лицо, но зато не лгал голос. Она ощутила этот диссонанс и бросила на него озадаченный взгляд. Драко вздохнул. Он не хотел, чтобы этот разговор тянулся слишком долго. – Хотя, может быть, я знаю… – добавил он, равнодушно пожав плечами. При этих словах она вздрогнула. – Знаешь? – пораженно переспросила Грейнджер. Он различил нотки страха и дрожь в ее голосе, и это позабавило его. – Ты ведь, кажется, собралась покаяться в том, что не уберегла Уизли и Поттера? – легкая усмешка заиграла у него на губах. Ее глаза расширились, и в них застыло замешательство. Драко мысленно фыркнул. Ну конечно, конечно же… так по-грейнджерски. К его удивлению, она затрясла головой. – Что?.. Я… нет, – запинаясь и путаясь в собственных мыслях, ответила Грейнджер. – Я хотела… я имела в виду не это. Впервые за все время Драко посмотрел на нее в упор, и впервые она заметила проблеск эмоций в его взгляде. Удивление и… интерес?.. – Не это? – задумчиво протянул он. – Что же ты тогда сделала, Грейнджер? Она уставилась на свои руки, безвольно лежащие на коленях ладонями вверх. Когда же она вновь взглянула на него, лицо ее обратилось непроницаемой, почти суровой маской, а руки сжались в кулаки. – Я убила человека, – ровно ответила она, повторяя то, что уже сказала ему дома, только теперь от ее голоса веяло прохладным равнодушием. Настала очередь Драко впасть в замешательство. – Поттера и Уизли, – вновь дополнил он утвердительным тоном. Грейнджер издевательски изогнула бровь: – Почему тебе так хочется, чтобы я была повинна в их смерти? Драко, не задумываясь, выпалил первое, что пришло ему в голову: – Потому что это чертовски по-гриффиндорски – винить себя в смерти друзей? Она адресовала ему ледяную улыбку: – И так по-слизерински – говорить мне об этом в лицо? – съехидничала Грейнджер. – Не скрою, Малфой, какое-то время я и впрямь думала, что сделала недостаточно, чтобы спасти их, но давай будем реалистами – против армии Пожирателей смерти, проникшей в Хогвартс, я была бессильна. Если уж весь преподавательский состав во главе с МакГонагалл и Флитвиком не сумел помочь ни Дамблдору, ни Рону с Гарри, то как это должна была сделать я? Каждое ее слово было для Драко неожиданностью, каждое открывало для него Грейнджер с новой стороны, о существовании которой он не мог и подумать. Странная отстраненность, граничившая с безучастностью, с которой она говорила о смерти собственных друзей, никак не вязалась с тем образом Грейнджер, который он поселил в своей голове, с той Грейнджер, которую он всегда знал. Было в ее маленькой речи что-то издевательское, что-то пренебрежительное, что-то… жестокое? Но, Мерлин, где Грейнджер, и где жестокость… – Что? Закончились предположения? – поинтересовалась Грейнджер, когда ответом на ее отповедь стало его молчание. Драко нахмурился. Видимо, он избрал неверную тактику. Но так или иначе, перепады ее настроения были слишком резкими, чтобы причина была только в этом. Он решил вернуться в начальную точку: – Ты… так что все-таки тогда произошло, Грейнджер? Она раздраженно поджала губы. Обхватив руками колени, она уткнулась в них подбородком и слегка склонила голову на бок. Взгляд ее стал расфокусированным, и морщинка между бровями углубилась. Пока она медленно погружалась в глубины собственной памяти, Драко удивлялся тому, как у нее получилось так быстро вывести его из оцепенения и заставить забыть о собственных проблемах. Каким-то образом ей все время удавалось перетягивать одеяло на себя. Это свойство было поразительным – оно впечатляло его не только своей эффективностью, но и смелостью. Он бы никогда не решился обсуждать с Грейнджер что-то подобное, говорить с ней, говорить ей о том, что… Драко осекся. Не слишком ли он торопится? В конце концов, она ведь еще ничего толком и не сказала. Он слишком хорошо знал ее, так что прекрасно понимал, что она может смотать удочки, если захочет. Ей всегда удавалось перевести разговор в нужное ей русло, в этом вопросе она обладала большим искусством, чем он. Драко бы не удивился, если бы прямо сейчас она заговорила о другом или и вовсе промолчала. – Это случилось после того, как все решили, что мы мертвы, – вдруг начала она, и от ее голоса у него мурашки побежали по коже. Гримаса боли и отвращения на миг исказила ее лицо, но уже через секунду выражение его вновь сделалось непроницаемым. – В этой суматохе мне и удалось провернуть свой план. Никто не счел нужным лишать меня волшебной палочки, что даже удивительно – они решили оставить палочку в руках у подружки Поттера, да еще и какой… Впрочем, – тут она пожала плечами, будто бы стряхивая этим движением капли яда, так и сочившиеся из ее слов, – тут, вероятно, был какой-то особый смысл. Может быть, это показалось им ироничным, может быть, так они хотели преподать урок остальным и показать, что какой бы одаренной ни была ведьма, ей не победить, если она всего лишь грязнокровка… Хотя откуда мне знать. Чем бы они ни руководствовались, тогда это было мне на руку… Грейнджер замолчала, а Драко сидел, затаив дыхание. Сейчас он приблизился к истине, он был близок к ней, как никогда раньше, – только руку протяни, и вот она, в его обладании. И эта истина стала ему дороже, ценнее собственной боли. Ради нее он ненадолго забыл о себе – слова Грейнджер прямо сейчас, в эту самую минуту были для него важнее. Драко чувствовал, как у него участился пульс. Грейнджер все же не врала ему, это было очевидно. Но… неужели она и впрямь… чтобы она действительно… чтобы она убила? Этими самыми руками, которыми она сейчас отчаянно, до боли сжимала собственную кожу, чтобы оттолкнуть подступившую к горлу тошноту? Он не верит ей. Нет, он не поверит тому, что видит, пока она не скажет об этом вслух. Но пока что он не готов услышать это. Если уж она приняла решение говорить правду, так пусть говорит по порядку, от начала и до самого конца. – Но ты так и не сказала, как тебе удалось выжить. Грейнджер улыбнулась краешком губ: – В тот вечер мне, наверное, повезло, – призналась она. – Как никому и в голову не пришло забрать у меня палочку, так никто и не додумался проверить, а в самом ли деле я умерла. Никто не потрудился выяснить, кто же оказался тем героем, кто как будто бы сразил меня… видимо, они полагали, что это не такое уж большое дело – победить в дуэли с грязнокровкой… и хотя бы в этот раз они не прогадали. Вывести меня из игры оказалось слишком легко… – Но ты – ты ведь знаешь, кто это был? – с жаром спросил Драко, ощущая, как невидимая рука крепче сжимает рукоятку ножа, вонзавшегося ему в сердце. – Кто в тебя попал? – Знаю, – согласилась она. – И кто же это? – тут же потребовал ответа Драко. Грейнджер молчала – лишь ее улыбка стала чуточку шире. Ее верхняя губа задрожала, обнажая ровные белые зубы. Это веселило ее? Но почему?.. Драко не знал, почему ему было так важно знать, кто именно вырубил Грейнджер, но ему отчаянно, до рези в желудке, нужно было, чтобы она назвала его имя. Пытка ее молчанием стала для него невыносимой. Драко не выдержал. – Кто, Грейнджер? Скажи мне, кто это был, – повторил он почти умоляющим тоном. Она провела кончиком языка по губам, а затем произнесла, наконец, то, что он так хотел от нее услышать: – Невилл Долгопупс. Драко показалось, что он падает. Какого черта?.. – Невилл Долгопупс? – тупо переспросил Драко. – Во имя лысого Мерлина, Грейнджер, ты издеваешься надо мной?! Она высокомерно фыркнула: – Что, больно признавать, что вашим героем стал Невилл? Драко нахмурился: – Брось… – Как бы там ни было, – вновь вклинилась Гермиона, не давая ему договорить, – это сделал он. Сделал ненамеренно, – поспешно добавила она, заметив его неверие и иррациональную подступающую злость. – Он целился не в меня, Невилл хотел обезвредить одного из Пожирателей… Драко закатил глаза. Ну да, теперь это похоже на правду. Ситуация в духе Долгопупса. К тому же никто из Пожирателей не стал бы разбрасываться столь примитивными заклятьями. – Идиот, – пробурчал Драко себе под нос и зарылся пальцами в волосы. – Какой же идиот… – Я же сказала: это вышло случайно. – Какая, Мерлин, разница, Грейнджер? Случайно или нет, но он… он, черт его побери… если бы не он, все могло бы сложиться иначе! Может быть, тебе бы удалось… Она тряхнула головой: – Мы не можем знать, что бы было и чего бы не было. История не знает сослагательного наклонения… – И ты что же, совсем его не винишь? Брови Грейнджер удивленно поползли вверх. – Почему я должна винить его? Это была ошибка… – Ошибка, которая стоила жизни твоим драгоценным друзьям и чуть было не стоила жизни тебе… – Это что, жалость? – вспылила она, и в ее голосе вновь зазвенели издевательские нотки. Стоило ей осадить его, как она немного успокоилась и продолжила в более примирительном тоне: – Все мы совершаем ошибки. И кому как не тебе это знать. Драко потупился, опустив голову. Ее слова задели его за живое. – Дальше, – приказал он, не желая погружаться в пучину собственных мрачных мыслей. Гермиона усмехнулась, но глаза ее в этот раз не полыхнули, а в голосе не заискрилась сталь: – Невилл и остальные были как раз у входа на Астрономическую башню. Мы пытались помешать Пожирателям войти туда, но когда появился Снейп… Голос ее впервые дрогнул, но не сорвался. Она на несколько секунд прикрыла глаза, а затем, когда сумела снова взять себя в руки, заговорила вновь, и ничто больше не выдавало ее истинных чувств. – Когда появился Снейп, мы отвлеклись на него. Случилась заминка, и в эту… в этот момент все и пошло под откос. Невилл пытался заколдовать его, но его проклятье срикошетило, и у него на пути оказалась я. У меня не было шанса увернуться. Заклятье было таким мощным, что меня отбросило в сторону на несколько метров. Кажется, я ударилась головой и на несколько минут отключилась, потому что, когда я открыла глаза вновь, все было уже кончено. Снейп вместе с тобой уже покидал Астрономическую башню, а вслед за ним… Она тяжело сглотнула, но продолжать была больше не в силах. Драко все понял и сам. Он помнил, что было потом – помнил слишком хорошо. Ужас, который он ощутил в те несколько мгновений, до сих пор полосовал его нутро. И теперь, после ее слов, он стал еще во сто крат сильнее. Тогда он не знал этого. Тогда он об этом не думал. Он не думал о ней. Он и предположить не мог, что она… – Ты все видела, – прошептал он, задыхаясь собственным голосом. Она едва заметно кивнула: – Да. Я видела все. И Драко взорвался. Что-то у него внутри сломалось. С треском. С воплем. Потому что он знал, как много тогда произошло в том злополучном коридоре. Если она была там. Если она была в сознании. Значит, она видела, как на Лаванду Браун напал Фенрир Сивый и перегрыз ей глотку. Значит, она видела, как Круциатус попал в Уизли. Значит, она видела, как убили его и Поттера. Это все произошло у нее на глазах, и она не могла помешать этому – не могла пошевелить и пальцем. Не могла отвернуться, заткнуть уши, не могла закричать. Она не могла даже заплакать. Она не могла ничего. Ничего. Ничего. У него на лбу выступила испарина, и внутренности скрутило. Тошнота, мохнатая, влажная, обняла его за горло и сдавила его язык. Как она сумела перенести эту пытку? Как она смогла не сойти с ума? Как у нее хватило сил? Почему… почему она не убила его? Ведь не Долгопупс, так и не научившийся обращаться с палочкой, обрек ее на это. Это сделал он. Вот почему она так часто задавалась вопросом о том, как и почему она выносит его. И лишь теперь – лишь только сейчас – этим же самым вопросом начал задаваться и он. В голове заплясали непрошенные картинки, но он титаническим усилием воли отогнал их. Нет, он должен выслушать ее – выслушать до конца. Остальное… он подумает об этом позже. – Ты… – выдавил он сипло, полузадушено. – Ты сказала, что в тебя пустили парализующее заклятье… как тебе удалось снять его? Гермиона рассеянно хмыкнула и произнесла поучительным тоном: – Ну, никакое заклятье не длится вечно. Полагаю, время действия чар просто истекло – битва была долгой. Хотя, возможно, чары спали потому, что Невиллу, как и остальным, пришлось бежать из Хогвартса… ведь им сразу не удалось отбить его – они вернулись лишь потом, через несколько часов, с мощным подкреплением… в любом случае это не имеет значения. Драко задумался, и дурнота, подступившая к горлу, стала удушающей. Потому что внезапно он понял и еще кое-что. – И когда же именно спало действие чар? – Действие чар спало в Большом зале, – медленно сказала она, без выражения, без эмоций – как механизм. После ее очередного признания ему показалось, что земля разверзлась у него под ногами и готовится поглотить его. И он бы даже был этому рад. Потому что он отказывался воспринимать смысл слов, которые она говорила ему. Не сказать, чтобы это признание удивило его. Просто оно открыло ему то, о чем он раньше никогда и не задумывался. Это повергло его в ужас. И она, словно почуяв, о чем он думает, не замедлила подтвердить: – Тела всех павших перенесли в Большой зал, чтобы вдоволь над ними поглумиться… Они положили среди трупов и меня… помню, как кто-то нес меня через весь Хогвартс… – в этот момент ее передернуло, повествование ее стало сбивчивым, отрывистым, – а затем бросил меня поверх остальных. Я оказалась в луже чей-то крови… но тут вдруг этот кто-то решил, что этого мало, что мое место не там… тогда… – она тяжело сглотнула, и впервые за все время слезы выступили у нее на глазах, – тогда они положили меня к Рону… они… он… тот, кто сделал это… он вложил мою руку в его ладонь и… он говорил и делал такие вещи… я… Она была не в силах продолжать. Рыдания – дикие, больше несдерживаемые – начали сотрясать ее хрупкое тело. Драко закрыл глаза. Он не мог выносить этого. Не мог. Струны в его душе надорвались и лопнули, а левое предплечье запульсировало тоскливой болью. Никогда – никогда еще – не было ему так паршиво от самого себя. Никогда он еще не был таким гадким, таким… Даже когда он понял, что убил Томаса, он не ненавидел себя так. Она впервые изливала ему свою боль. Она показывала свою израненную, изуродованную душу своему мучителю – ему, своему садисту и палачу. А еще – она спасла ему жизнь. Ему спасла. И худшее во всем этом было то, что сделала она это не потому, чтобы он продолжал влачить свое жалкое существование, гнить изнутри и мучиться – сейчас он осознавал это со всей ясностью. Нет, она сделала это, потому что не могла поступить иначе. Она не могла не спасти его. Его. Она спасла его. Она просила – просила! – его взять ее за руку. Она… Она. Ее рыдания терзали его душу. Он открыл глаза и посмотрел на нее – крохотную, маленькую, живую – живую вопреки всему. Его рука инстинктивно потянулась к ней, желая утешить ее в ее горе, успокоить, помочь, но так и замерла, не дотронувшись. У него не было права касаться ее, видеть ее, знать о ее существовании. Он не мог говорить с ней, он не мог дышать с ней одним и тем же воздухом. Не имел права. И он не выдержал. Он захохотал. Это был хохот бесноватого. Это была истерика. Впервые в жизни ему было страшно, так чертовски, до невозможного, дьявольски. Он не боялся так еще никогда – никогда. Но и никогда ему не было еще так смешно. Салазар, ему было почти что весело – он смеялся искренне, от души, потому что он не верил – он ни капли не верил в то, что это все – его рук дело. Забавная история. Грейнджер хороша, диво как хороша! Это был не он – он – не он – он – не он – он – не он?.. Он или не он?.. Что он сделал… он сделал?.. Что… что же он… Но нет. Это ведь все-таки был он. Он. Вот она, правда. Правда и этот дикий, махровый смех. Получай, давись ею, захлебнись ей, как блевотиной. Каждый раз он думал, что дальше падать некуда. И каждый раз он ошибался – было. В этой бездне не было дна. Она была глубже Марианской впадины, чернее самой черной дыры. Он упал на колени и закрыл лицо руками, продолжая хохотать, как помешанный. Гермиона, испугавшись его безумства, отпрянула от него. Посмотрела на него огромными глазами, всхлипы все еще продолжали срываться с ее губ, но она приложила дрожащую ладонь к губам, пытаясь вновь совладать с собой. – Не нужно, – просто говорит она ему, и голос был ее суше песков Сахары. – Не нужно так убиваться. Я позвала тебя сюда не для того, чтобы обвинять в твоих грехах, но для того, чтобы каяться в своих. – А я и не убиваюсь, Грейнджер! – весело ответил он. – Кто тебе такое сказал? Я вовсе не… Смех его резко оборвался, когда он провел ладонями по щекам и ощутил, что кожа его была влажной. Вмиг став серьезным, он твердо произнес: – Что бы ты ни сделала, в этом нет греха. Она едва заметно улыбнулась ему. – Нет… нет, Драко, есть. Он обернулся и взглянул на нее с нескрываемой мукой в глазах. – Ты убила… и что с того? Кем бы он ни был, он заслужил этого. После всего того, что с тобой сделали… – Никто не заслужил такой смерти. – А я, Грейнджер? – в отчаянии спросил он. – Что бы ты сделала со мной? Чего я заслуживаю тогда? – Но мы говорим не о тебе, – мягко сказала она. – Я еще не закончила свою историю. Драко вновь опустил голову. – Я больше не хочу знать об этом… ни слова, ни звука… – прошептал он в ладони. – Но ты должен. Я прошу тебя об этом. Он содрогнулся всем телом. Нет, он правда больше не хотел... Но он подчинился ей. Он не мог ей отказать. Она продолжила тихо, но уверенно: – Когда чары Невилла спали, я поняла, что у меня есть всего один шанс и что если я им не воспользуюсь, я труп. Мне было страшно, так страшно, что я просто сходила с ума… я боялась двигаться, боялась думать, боялась дышать, и… я не видела во всем этом смысла. В тот момент мне казалось, что для меня все кончено. А потом… потом я увидела тебя. Драко оцепенел. Он зажмурился. Не надо. Но нет, она была права. Он должен был знать. – Ты был там, среди них, в толпе… и ты… – она вдруг задумалась. – Странно… сейчас понимаю, что ты отличался от них. Ты… как будто вовсе не был рад… хм… – ей пришлось согнать с себя дымку непрошеной задумчивости, чтобы продолжить вести свой рассказ. – В тот момент, когда я увидела тебя, я тебя возненавидела. Всем сердцем, всей душой, каждой клеточкой своего тела. Мне захотелось вцепиться тебе в глотку, разорвать тебя на части – прямо там, у всех на глазах. Я даже всерьез подумывала о том, чтобы убить тебя, и я почти… почти сделала это. Я навела на тебя палочку, знакомые слова уже вертелись у меня на языке. Мне было нечего терять. Но потом я увидела твоего отца – он подошел к тебе, что-то прошептал на ухо, и я… я вдруг поняла, что на самом-то деле есть – мне все-таки есть, что терять. Я была жива, значит, я должна была выстоять – не ради тех, кто умер, но ради тех, кто остался жив. Сейчас я забываю об этом; то, что дало мне сил тогда, не питает больше меня сейчас, но… в тот момент это спасло меня. И я вдруг поняла, что мне делать. – И что же ты сделала? – Я наложила на себя дезилюминационное заклятье и вернулась в общую гостиную Гриффиндора. Драко ахнул: – Ты сумасшедшая! На кой черт тебе понадобилась гостиная?! Грейнджер посмотрела на него с упреком: – Мне нужно было забрать кое-что, это было важно. Только сейчас он понял, кажется, – она наверняка имела в виду Оборотное. Драко возвел глаза к небу – на мгновение эта маленькая деталь заставила его забыться. Так по-грейнджерски. – Когда я вернулась обратно в Большой зал, действие заклинания кончилось, и я… – она сделала паузу, чтобы перевести дух. – Меня заметили. Его сердце пропустило один удар. Вот оно. – Как раз тогда, когда я колдовала над… гм, над телом… Он увидел меня. Я не знаю, кто это был – на нем был капюшон, и лицо разглядеть было невозможно. Он видел, что я выжила, и понял, что я собираюсь бежать. И у меня… у меня не осталось другого выхода. Я не могла позволить ему жить с этой… с этой правдой обо мне. Поэтому я… – голос ее прервался, но затем она заговорила вновь уверенно и ровно: – Если бы я не убила его, он бы убил меня. И у него это почти получилось. Он почти попал в меня. Но я… я оказалась сильнее. Видимо, он не ожидал, – тут жестокая ухмылка красной тенью скользнула по ее лицу, – не думал, что я окажусь способной на такое. Я помню удивление в его глазах… я и до сих пор вижу их – его глаза – единственное, что я о нем знаю. У него были серые глаза. Да, серые… цвета грозовых туч. Драко прищурился. Глаза, глаза… В тот день полегло не мало соратников Темного Лорда. На данный момент это была самая кровопролитная из всех битв – это, наверное, и помогло Грейнджер. Никто просто не обратил внимания на еще одного павшего. Но кем был он, тот, кто сделал это? Драко не знал. Да он и не мог думать об этом сейчас – голова его была занята другими мыслями. Холодность, жесткость, легкий цинизм, с которыми Грейнджер говорила о том, что сделала, потрясли его. Это так противоречило тому, что она говорила еще несколько минут назад: «Никто не заслуживает такой смерти». Словно бы в подтверждение его слов она тихо произнесла: – Знаешь, это так странно – видеть в тебе раскаяние, которое должна ощущать я. – О чем ты говоришь? – спросил потрясенный Драко. – Ну, – она поежилась и шмыгнула носом. – Ты раскаялся. В отличие от меня. Это мучает тебя, это не дает тебе жить, не дает спать. Когда ты чуть было не убил себя у меня в ванной, я подумала о том, как же сильно мы с тобой отличаемся… и это перевернуло мой мир с ног на голову. Ты, кого я считала жестоким убийцей и палачом, так страдал, так казнил себя, в то время как я… – она чуть повела плечами в воздухе. – Мне было все равно. Шок. Чистейший. Кристальный. Шок. Ему хотелось спросить у нее: «Грейнджер, ты в своем уме?» Но вместо этого он произнес нечто совершенно другое: – Но ты ведь сказала, что понимаешь меня. Гермиона кивнула: – Да, потому что… – она тяжело вздохнула. – Может быть, это прозвучит странно, но… Я знаю, каково это – убивать. Но я не знаю, что значит раскаяться. Я ни разу не пожалела о том, что сделала. И да, я сказала тебе, что никто не заслуживает такой смерти – потому что это правда. Проблема лишь только в том, что я так не думаю. Мой грех не в том, что я убила человека, а в том, что, я думаю, что, убив его, поступила правильно. И что это значит? То, что теперь святой он, а она грешница просто потому, что ни о чем не жалеет? – Гриффиндорский бред, – пробормотал Драко, а вслух добавил: – ты и поступила правильно, Грейнджер. У тебя не было другого выхода. – Но, может быть… – Нет, Грейнджер, – резко оборвал ее Драко. – Никаких «может». Ты сама сказала, что история не знает сослагательного наклонения. Или ты забыла? Она адресовала ему слабую улыбку: – Я помню. – Вот и прекрасно. Прекрасно. Прекрасно. Да ни черта подобного! В его голове, как и в его душе, вновь было пусто. Ее признание – ее история – в край измотали его. Дойдя до края и перейдя за него, он вновь ощутил себя измученным, усталым. Да, не это он готов был услышать, когда согласился прийти сюда с ней, совсем не это… – Что мы будем делать теперь, Грейнджер? – Разве тебе не пора вернуться домой? – удивилась она. – Вообще-то я давно хотела поговорить с тобой об этом, но… – она покачала головой. – В этот раз, я уверена, у тебя будут большие проблемы. Даже не представляю, как ты выкрутишься – тебя не было почти неделю… – Домой? – переспросил Драко, и лишь затем понял, что она имела в виду. – Ах, ты об этом… – Ну так что? Мерлин, да помоги ему. Глубокий вдох… – Я больше не Пожиратель смерти, Грейнджер. Пауза, а затем резкое: – Что?! Драко закрыл глаза и потер переносицу: – Во имя Салазара, Грейнджер, давай поговорим об этом не здесь и не сейчас… – Ты делаешь такие заявления, а потом предлагаешь поговорить об этом позже? – взорвалась Грейнджер и вскочила со своего валуна. – Ты в своем уме?! Уголки его губ чуть заметно дрогнули: – Сейчас – как никогда. Она несколько раз открыла и закрыла рот, так и не найдя, что сказать, но и молчать она тоже не могла. Наконец она кое-что придумала: – Это правда? – решила уточнить она, не потрудившись скрыть скептические нотки. – Чистая. Она покусала губу, все еще не верила: – И что же ты собираешься делать? Драко развел руками: – Не знаю, я… полагаю, мне некуда идти. Она тут же энергично затрясла головой: – Нет, есть. Он забыл о том, как дышать. Нет. Не может быть, чтобы после всего того, что он сделал, что она сказала только что… Он не мог остаться у нее. Ни при каких условиях. Нет. – Ты же в курсе, что это невозможно? Гермиона улыбнулась: – Каждый сам определяет границы возможного и невозможного. К счастью, в этом вопросе границы определяешь не только ты… – И что это значит, Грейнджер? Она закатила глаза. – Только не прикидывайся дурачком, Малфой. Это значит, что ты остаешься. Драко прищурился. Он внимательно изучал ее лицо, но не находил на нем ничего, что свидетельствовало бы о сомнении, о страхе, о нежелании или о затаенном коварстве. Не было ничего – ничего, кроме искренности, вновь резанувшей его ножом по сердцу, от чего он едва заметно вздрогнул. Глядя сейчас на нее, он вновь понял, что обязан подчиниться ей. Чем бы ни была вызвана эта прихоть, он обязан ее удовлетворить. И даже если и страхи, и сомнение, и ненависть вновь проснутся в ней, хоть и потом, со временем, много позже, он все равно должен будет остаться, если она того пожелает, потому что теперь она определяла его судьбу, и он всецело зависел от ее милости. – Значит, без вариантов, Грейнджер? Ее улыбка стала чуточку шире: – Абсолютно, Малфой. Без вариантов.