Эпилог

Впервые за много дней он видел солнце. Робкие рассветные лучи медленно, но упорно пробивались через занавески в ее гостиной, заливая мягким золотистым сиянием все вокруг. Драко прищурился, рассеянно изучая едва-едва начинающие поблескивать сугробы за окном. За все то время, что он провел в одиночестве на Площади Гриммо, он даже не удосужился раздвинуть толстые бархатные портьеры и, подобно кроту, довольствовался тьмой. И лишь сейчас, нежась в скупых солнечных лучах, он понял, как сильно ему не хватало света. Драко перевел блаженный взгляд на Грейнджер, которая отчаянно и безуспешно пыталась подавить зевок. Подперев голову рукой, она склонилась над очередным талмудом, надеясь – очевидно, тоже напрасно – выудить из него какую-нибудь информацию о Крестражах. Глядя на морщинку, отчетливо залегшую у нее между бровями, на то, как напряженно были сжаты ее губы, Драко мысленно усмехнулся. Нехотя, почти лениво, он вынужден был признать, что скучал не только по солнцу. Ему не хватало этого – не хватало ее, их еженочной рутины, их извечного молчания, хмурого, усталого взгляда ее покрасневших от беспрерывного чтения глаз. Присутствие Грейнджер рядом действовало на него почти умиротворяюще, этого отрицать он не мог. В их работе была такая нужная ему размеренность, стабильность. Пока он был здесь, в этом доме, под одной крышей с ней, он знал, что он в безопасности. Опасное чувство. Очень опасное, Мерлин. Но он слишком устал, чтобы заставить себя отказаться еще и от него. Драко прищурился, наблюдая за ней. Ореол ее непослушных, совсем спутавшихся кудрей мягко мерцал в золотистом сиянии, сосредоточенный взгляд быстро скользил по строчкам, набранным мелким убористым шрифтом. Она медленно перелистывала страницу за страницей, а Драко все смотрел на нее, и приятное тепло разливалось по его телу. Отчего-то ему было приятно осознавать что он был единственным, кого она согласилась впустить в свой маленький, трещащий по швам мир. Его. Одного из всех. Осознание этого факта забавляло его. Еще год назад он бы лишь скривился при мысли о том, что придется проводить почти все свои вечера бок о бок с Грейнджер и почти наверняка пустил бы парочку особенно сильных проклятий в того, кто выдвинул бы такое предложение. Теперь же, когда в его жизни не осталось ничего, в чем он был бы уверен, он был этому почти рад. Их совместная миссия стала его единственным якорем в этом мире. Но, что не менее важно, – ей было на него не все равно. Ее поведение все еще удивляло его. Да, самому себе он все продолжал говорить, что это только потому, что они нужны друг другу. Но где-то в глубине души, очень-очень глубоко он понимал – ее беспокойство было искренним, человеческим, не основанном на выгоде и не связанным с их совместными планами. Это грело ему душу. В его жизни осталось не так много людей, которым было бы не плевать, и не так много тех, в ком по-прежнему бы жил человек. С ней его пребывание в этом мире стало чуть менее невыносимым. С ней он – хотя бы иногда – чувствовал, что не просто существует, но живет. И даже если это было неправильно, ему было все равно. Он уже говорил об этом самому себе – хватит с него этих чертовых «но». И сейчас, купаясь в лучах солнечного света, он не просто думал об этом, но это принимал. Бесповоротно и окончательно. Без пути назад. К черту ненависть и все мысли о ней. К черту то, что это она. Будь, что будет. Лицо Грейнджер стало еще более удрученным, когда она перевернула последнюю страницу увесистого тома. Очевидно, не найдя ничего существенного, она раздраженно оттолкнула книгу в сторону и взъерошила пятерней волосы. Подперев руками лоб, она закрыла глаза. Драко вновь усмехнулся. С трудом осознавая, что он, в общем-то, делает, Драко схватил ближайший к нему кусок пергамента и вывел на нем всего два слова. Сдерживая смешок, он свернул вдвое и подтолкнул к ней свою записку. Ощутив прикосновение к своему локтю, Грейнджер открыла глаза. Бросив на Драко подозрительный взгляд, она развернула клочок пергамента и с каменным лицом прочитала оставленное на нем послание. «Улыбнись, Грейнджер». Грейнджер нахмурилась. Бросив на Драко еще один подозрительный взгляд, она ухватилась за перо и принялась что-то старательно выводить в ответ. Драко, которого немало позабавило ее решение включиться в его маленькую игру, ухмыльнулся краешком губ. Дописав ответ, Грейнджер точно так же, как и он, сложила пергамент пополам и протянула ему записку. В ожидании его ответа она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. Драко вопросительно изогнул бровь, и на ее лице появилось самодовольное выражение. Он развернул записку. «С какой стати я должна улыбаться тебе?» Кривая улыбка против воли исказила его губы. Так в духе Грейнджер… Проведя кончиком языка по пересохшим губам, он вывел на пергаменте еще несколько слов и вернул записку обратно, в точности отзеркалив при этом ее позу. «Улыбнись сейчас, Грейнджер, в это прекрасное утро, потому что худшее еще только впереди». Гермиона не знала, как реагировать на это послание. Озадаченно глядя то на лежащий перед ней кусок пергамента, то на Драко, она несколько раз покусала губу, а затем яростно принялась строчить ответ. С выражением полного безразличия она подтолкнула сложенную записку к Драко. «Не имею ни малейшего понятия, о чем ты. И почему мы не говорим вслух?» Драко в очередной раз не сумел подавить подкативший к горлу смешок. «Не знаю, почему ты вдруг вздумала промолчать, но это решение меня чрезвычайно радует». Как только Грейнджер прочитала его ответ, лицо ее стало еще мрачнее. «Очень смешно», – огрызнулась она в очередной записочке. Драко лишь елейно ей улыбнулся. Поколебавшись секунду, она наконец улыбнулась ему в ответ. Только теперь он почувствовал, как узел беспокойства, туго затянутый у него в груди, немного ослабел. Странное волнение душило его со вчерашнего вечера и обуревало до сих пор. Оно не отпускало его с тех самых пор, как он увидел, как Грейнджер сломалась. Ее слезы на его мантии уже давно высохли, и ни в одной черточке ее лица не было ни следа, выдававшего бы, через что ей пришлось пройти несколько часов назад. Кажется, она и впрямь вернулась, вновь облачилась в свою непробиваемую гриффиндорскую броню. Да, сейчас она ничем не походила на ту сломленную, доведенную до отчаяния Грейнджер, однако перед его мысленным взором все еще стояли ее глаза – бездонные, пустые, угасшие, и даже тот огонь, который он пробудил в ней и который выжег из ее взгляда всю растерянность и боль был не в силах сейчас затмить ту беспросветную безнадёжность и усталость, которую она испытывала еще несколько часов назад. Это беспокоило его, и Драко хотел убедиться, что она взяла себя в руки и этого не повторится вновь. Потому что ни один из них не может сдаться. Потому что он никогда больше не хотел видеть ее такой. Странное, незнакомое чувство разъедало его грудь при мысли о том, что усмиренное чудовище вновь подымет голову и завладеет ей. Нет. Нет, этого никак нельзя было допустить. Это чувство и впрямь было ему в новинку. Хотя нет, скорее не оно, а то, на кого оно было направлено. Подобные чувства обуревали его только тогда, когда речь заходила о его семье или о нем самом. Никогда – ни разу в своей жизни – он не беспокоился о ком-то кроме себя и родителей. Он часто видел в чужих глазах страдание и боль, но это никогда не волновало его – ему было все равно, так как эти глаза и эти люди никогда не имели к нему никакого отношения. Даже если он был с ними знаком, даже если он очень хорошо их знал, ему было наплевать. При взгляде на ту же Паркинсон ничего не екало у него в груди, ничто не стремилось смягчить ее боль. Грейнджер же… Прежде, чем он попытался всерьез задуматься о причинах своего поведения по отношению к ней, она прочистила горло и хрипло произнесла: – Я хочу попасть в Годрикову впадину. На последнем слове голос ее слегка надломился – вероятно, от долгого молчания. Драко это сообщение никоим образом не впечатлило. – Я не удивлен, – он цокнул языком. – Очередная безрассудная и совершенно бессмысленная идея, пришедшая тебе в голову. Грейнджер тут же закипела от возмущения: – Безрассудная – пожалуй, но бессмысленная?! Ни разу! Драко почти закатил глаза. – Хорошо, Грейнджер. Тогда, будь добра, объясни, на кой черт нам соваться в Годрикову впадину. Она смутилась и залилась предательским румянцем. – Я… это… Драко мягко рассмеялся. Потянувшись и вытянув руки над головой, он спросил: – Ты думаешь, что там может быть какой-нибудь Крестраж? Грейнджер задумалась: – Нет… не припомню, чтобы Волан-де-Морт бывал там до… ну, в общем, до… – До того, как убить Поттеров? – подсказал Драко. Грейнджер, задетая его бестактностью, задохнулась от возмущения, но все же выдавила: – В общем… в общем, да. Его ничего не связывает с этим местом. Да и вряд ли бы он захотел оставить Крестраж в месте, связанном с именем Годрика Гриффиндора. Драко такой ответ не понравился. – Раз там нет Крестража, то что нам там делать? Ты же сама сказала, что эта затея не лишена смысла, но я, хоть убей, его пока что не вижу. Теперь настала очередь Грейнджер закатывать глаза: – Это Годрикова впадина, Малфой. Годрикова впадина. Понимаешь?.. Он нахмурился. Кажется, теперь он и впрямь начал понимать, к чему она клонит. – Хочешь сказать… ты хочешь сказать, что там, возможно, есть меч Гриффиндора?.. Она в ответ только быстро кивнула. – Но… – задумался Драко, припоминая детали их последнего разговора по этому поводу. Видит Мерлин, это было сложно – кажется, они обсуждали все это в последний раз тысячу лет назад. – Но ты ведь говорила, что Блэку нет смысла врать, и меч наверняка в Хогвартсе. Скажешь, нет? – Да, – надменно согласилась Грейнджер. – Но ты, кажется, был абсолютно уверен в том, что Блэк мог что-то упустить, не заметить или напутать. Почему бы не проверить таким образом твою теорию? – Но, – продолжал давить он. – Ты сама предлагала сконцентрироваться на другом способе уничтожения Крестражей и отвлечься от поисков меча. Грейнджер вспылила: – Ты что, чем-то недоволен? Когда я тебя не слушаю – плохо, когда я предлагаю проверить твою теорию – еще хуже… Драко усмехнулся: – Я просто пытаюсь отыскать подвох. – Нет никакого подвоха, – фыркнула она. Балансируя на задних ножках стула, Драко произнес: – В общем-то я не против того, что ты решила вернуться к поискам меча и согласилась проверить мое предположение… однако я очень сомневаюсь в том, что в Годриковой впадине мы что-нибудь найдем. Это было бы слишком просто. Она глубоко вздохнула, и по ее лицу Драко понял, что она думала о том же. – Ты прав, – нехотя сдалась она. Драко вопросительно приподнял брови. Поколебавшись мгновение, она неуверенно добавила: – Ты прав, но, может быть… может быть, для того, чтобы понять, каким должен быть конец, нужно вернуться в самое начало. Драко, у которого в голове уже вертелись веские возражения, заранее заготовленные на любой ее ответ, вынужден был прикусить язык. Он понял, что она шла туда не столько для того, чтобы найти что-то. Она шла туда за надеждой, затем, чтобы вспомнить заново, за что она борется. Драко не мог лишить ее этого, не мог ей отказать. Грейнджер нуждалась в этом, как в воздухе. Без этого… она могла бы сломаться вновь. Драко вздохнул, молчаливо соглашаясь с ее предложением. – Я не против, Грейнджер, но прямо сейчас мы не сможем попасть в Годрикову впадину. Нужно еще немного подождать. Сейчас это слишком опасно, пока… Драко не хотел говорить «пока за мной следят», но Грейнджер все поняла и без слов. Она поспешно кивнула: – Это может подождать. Главное, чтобы ты был в безопасности. Драко замер. Гермиона, явно не найдя ничего необычного в своих словах, рассеянно потянулась и, схватив пару увесистых томов со стола, направилась к книжной полке, чтобы убрать их на место, а он все никак не мог пошевелиться. Мучительная боль, вонзившаяся в него от того, что она сказала, заставила его скривиться. Но вместе с ней пришло что-то еще. Что-то, смутно напоминающее радость. Кажется, он никогда не привыкнет к тому, что ей и впрямь не все равно. И, кажется, причину этого он тоже никогда не узнает. Да это ему и не нужно, наверное. Не все в жизни нужно объяснять. Главное, что она была искренней. Взглянув на висящие в гостиной часы, Драко спешно встал. Гермиона обернулась к нему: – Ты уходишь? Он кивнул: – Да, уже слишком поздно. Мне пора. Она не ответила. На ее лице застыло странное отсутствующее выражение. Драко колебался. Неожиданно он вспомнил о кое чем еще, чем-то, что было для него очень важно. – Грейнджер… – начал он, мысленно поражаясь неуверенности, закравшейся в его голос. – Да? – тут же отозвалась она. – В прошлый раз… перед тем, как я ушел… ты, кажется, хотела вернуть мне мои воспоминания? – Ты хочешь забрать их сейчас? – Думаю, сейчас можно. Теперь, когда они мне поверили… – А как же Снейп? Ты же сам говорил, что он следит за тобой и что-то подозревает. Резонное замечание. Но что он должен был ответить на него? Не мог же он сказать ей о том, что Снейп на самом деле позаботился о том, чтобы в глазах остальных он остался невинным и с него были сняты все подозрения, хотя сам он ни капли ему не верил?.. Хотя, может быть, и мог. Грейнджер бы поняла его… наверное. Так или иначе, Драко сказал только: – Это другое. Он… даже если он и следит за мной, он не полезет мне в голову. – Хм… Грейнджер колебалась. Неуверенность, поразившая его несколько секунд назад, теперь передалась ей. – В чем дело, Грейнджер? – мягко спросил он. – Неделю назад ты охотно была готова вернуть мне мои воспоминания, а ведь тогда это было куда опаснее, чем сейчас. Или ты снова решила, что делать этого не стоит? – на последних словах голос его стал тверже. Гермиона затрясла головой: – Нет, дело не в этом. Это твои воспоминания, и я не могу… но… – Но что, Грейнджер? – продолжал давить он. Видит Салазар, ему это совершенно не нравилось, и с каждым мгновением ситуация становилась все хуже и хуже. Она отвела взгляд в сторону. Покопавшись в карманах своего одеяния, она извлекла на свет несколько склянок. Драко замер в изумлении: неужели все это время, все те дни, что его не было рядом, она носила их с собой?.. – Дело совсем не в том, что я не доверяю тебе, или… Она прервалась вновь, и тишина в комнате стала мучительной. Глубоко вздохнув, она собралась с силами и выпалила на одном дыхании: – Просто здесь есть кое-что, о чем я бы предпочла забыть. Драко напрягся, а она продолжила: – Я не хочу, чтобы ты видел это, – шепотом произнесла она. – Почему? – резко спросил он. – Что там такого? Гермиона все еще не решалась поднять на него взгляд и принялась выводить носком тапочка узоры на ковре. Вместо ответа она сказала только: – С того случая все и началось… после того, как это случилось, я заколдовала тебя, чтобы ты уснул, и я смогла забрать это воспоминание… и лишь потом я задумалась о том, что могла бы делать так и впредь и выуживать из твоей головы другую, куда более опасную информацию… не уверена, впрочем, что это сработало. Я никогда не была уверена, о чем ты думал, так что не думаю, что мне удалось вытянуть из тебя что-то по-настоящему важное… Кажется, Грейнджер погрузилась в неутешительные для себя раздумья. Ее беспомощность и сдержанность заставили его смягчиться. – Что такого в том воспоминании, Грейнджер? Почему ты хотела, чтобы я забыл об этом? – спросил он чуть менее резким тоном. Грейнджер вздрогнула от его голоса. По-прежнему не глядя на него, она произнесла: – Мне было стыдно… и я думала, что со временем ты пожалеешь об этом и возненавидишь меня еще сильнее. Она сказала это так тихо, что Драко показалось, будто он ослышался. Однако, глядя на ее лицо, он не мог сомневаться – нет, он услышал все правильно. – Из-за чего? – спросил он все таким же тихим голосом. Страх пронзил его нутро. Что могло заставить ее устыдиться, а его – пожалеть? Видит Салазар, Драко разволновался не на шутку. – Грейнджер? – потребовал объяснений он. Однако она не ответила. Вместо этого она лишь оставила склянки с его воспоминаниями на краешке стола и выскользнула вон. Драко заперся у себя в комнате, руки его дрожали. После признания Грейнджер он еще некоторое время простоял в растерянности в ее гостиной, а затем схватил заветные флаконы и был таков. Все то время, пока он шел до Площади Гриммо, он все пытался понять, что такого было в том чертовом воспоминании. Видит Салазар, так сильно он не нервничал еще никогда. Нет, он не просто нервничал, ему… Ему было страшно. Грейнджер ведь никогда бы не сделала ничего такого, никогда бы не украла его воспоминания, если бы там не было чего-то действительно ужасного и опасного, неприятного для нее. Но что это могло быть? Что такого мог сделать Драко, что такого могло произойти между ними, что она так поступила? Что, что?.. Драко не знал. У него не было ни малейшего понятия. Поэтому сразу после того, как вернулся в дом номер двенадцать и убедился в том, что ему никто не помешает, он тут же захотел узнать ответ, необходимый ему, как воздух. В голове возник знакомый туман, и Драко закрыл глаза, приготовившись погрузиться в недра своей памяти. – Ты думаешь, что это был не я. Не мое решение. Драко, стоявший у окна, обернулся и бросил на нее опасный взгляд из-под ресниц. Все у него в груди вздымалось, вставало на дыбы. Он не знал, как он дошел до этого признания – это случилось самой собой, и ничто не предвещало беды. Но он замечал этот ее я-все-понимаю взгляд на себе. Слишком часто в последнее время. И он сорвался. По крыше барабанил дождь, и в ее гостиной горела одна-единственная свеча – в ее треклятом доме снова выключили электричество. Грейнджер вопросительно изогнула бровь, но он знал, что она прекрасно поняла, что он имел в виду. Она, в отличие от него, явно была готова к этому разговору и ждала, когда же он его, наконец, начнет. Его предположение подтвердилось моментально: Грейнджер не стала ходить вокруг да около и ответила прямо: – Тот-Кого-Нельзя-Называть угрожал тебе и шантажировал тебя. У тебя не было выбора, – мягко отозвалась она. Возможно, он и впрямь пожалел обо всем после. Возможно, лишь когда эйфория спала, он по-настоящему осознал, что ему предстояло сделать и какая цель стоит перед ним. Но тогда – в самом начале пути, в ту секунду, когда он взял на себя это обязательство, оно совпадало с его собственными мыслями, стремлениями и желаниями целиком и полностью. В тот момент он не задумывался о том, что выбора у него нет. Малфой отвернулся от нее и рассмеялся, запрокинув голову. Она не знала, Мерлин, ни черта не знала ни о его жизни, ни о нем самом. – Не пытайся сделать из меня ангела, Грейнджер. Неужели ты думаешь, что я бы стал делать то, чего не хотел? Она негодующе свела брови. – Ты не мог поступить иначе, – продолжала она гнуть свою линию. В голосе ее блеснули стальные нотки убежденности. Изучая в оконном стекле призрак ее отражения, он заметил, как рука ее крепко сжала перо и как побелели костяшки. – В этом ты права – не мог. Но откуда тебе знать, что это всего лишь приказ, который я должен был выполнить под страхом смерти, а не также мое собственное желание, скрытое за ним? Казалось, это на мгновение сбило ее с толку, но она быстро вернулась на проторенную тропу: – Он внушил тебе это. Ты не хотел этого... Он вновь засмеялся. Холодно и зло. Вновь бросив в ее сторону косой взгляд, Драко сообщил: – Но я хотел. Она сжалась в кресле. Грейнджер словно бы уменьшилась в размерах в несколько раз. Его слова были для нее как пощечина. Боль в ее глазах была почти физически ощутимой. Но было там и что-то еще, что заставило его скривить губы от отвращения. Жалость. Чертова жалость. Он отвернулся, не желая встречаться с ней взглядом. Губы его сжались в тонкую линию. Пусть оставит это себе. Прибережет ее для своих мертвых друзей, оставшихся без погребения и могилы, для членов Ордена Феникса, которых ждет та же участь. Для себя, в конце концов! Но не для него. Не для него. Он ненавидел жалость. Она для слабых. Для тех, кто проиграл. А он... еще в игре. Он держится и будет держаться. Не руками, так зубами. Он не сдался. Пока нет. – Тогда это были мои мысли и мои чувства, Грейнджер. Мои желания. Никто не внушал мне их и уж тем более – Темный Лорд, – тихо произнес он. – Я хотел выполнить задание. Я хотел провести Пожирателей в Хогвартс. Я хотел убить Дамблдора. Она встала и тихонько сделала шаг ему навстречу. – Люди часто не замечают, когда ими манипулируют, и могут принимать чужие мысли за свои собственные... И он не выдержал. Резко сорвавшись с места и крутанувшись на каблуках, он подлетел к ней. В нем бушевала ярость. Цунами злобы, ураган гнева. На себя. На нее. Если он сам не пытался оправдать себя, почему должна она?.. Кто дал ей такое право?! Она попятилась назад, не ожидая такого напора. В глазах ее он увидел теперь помимо прочего проблески страха. – Почему ты так хочешь верить в то, что это был не я? – прошептал он так тихо, что сам едва различил смысл сказанного. Но он был уверен – она слышала каждое его слово. – Почему ты так хочешь обвинить кого угодно, кроме меня? Он продолжал наступать, но отступать ей уже было некуда – лопатками она врезалась в стену и не смела больше пошевелиться. Черной тенью он нависал над ней, заставляя съежиться еще больше, подкармливая угольки страха у нее в глазах. Он видел, как быстро-быстро трепещет жилка у нее на шее, как мышцы ее напряглись, ощущал, какой горячей стала вдруг ее кожа. – Почему ты так отчаянно пытаешься выгородить меня? – беззвучно произнес он, и его дыхание опалило ей губы. Она тут же провела по ним языком. – Почему, Грейнджер?.. В его вопросе – немая истерика. Он доводил его до сумасшествия, до белого каления, он горел. Здесь и сейчас она, зажатая в этом углу, должна дать ему ответ. Немедленно. Потому что вот она снова – эта жалость. Он ударил кулаком по стене рядом с ее лицом, не в силах терпеть этого. Она не вздрогнула, не зажмурилась. Молчала. Драко готов был ударить и ее, чтобы раз и навсегда убрать из нее это чувство. Но вместо этого он уперся руками в стену по бокам от Грейнджер, отрезав ей тем самым пути к отступлению. Он уничтожит это. Сейчас. Уничтожит и узнает правду. Ресницы отбрасывали длинные густые тени на ее щеки. В ее глазах он увидел собственное отражение, свой собственный приоткрытый рот, бледную кожу и пустые, огромные глаза, испуганные, вопрошающие. Безумен. Безумец. – Я делаю это, – прошептала она, и он ощутил вкус ее сбивчивого дыхания у себя на языке, – чтобы самой себе объяснить причину того, почему ты здесь. – Я уже говорил тебе, мне не нужно... – Дело не в этом, – она затрясла головой. – Не в тебе. Ты… ты сказал тогда, что я чудовище, потому что позволяю тебе приходить сюда и помогать мне, потому что… я думаю об этом с самого начала, с самого первого дня… я просто пытаюсь понять, почему терплю тебя рядом с собой. Почему все же согласилась и поверила… доверилась. Я... я ищу причину и не нахожу ее. Он зажмурился. Его верхняя губа приподнялась, обнажая зубы. – В жизни люди часто поступают так или иначе не потому, что. Они просто поступают так. Точка. Без причин. Без объяснений. Жизнь так устроена, Грейнджер. Человек иррационален. Не все на свете можно объяснить. Его голос дрожал. Сейчас, в этот вечер, она что-то сделала с ним. Задела за живое. Затронула те струны, которых никто не мог касаться, даже он сам. Он не понимал, почему. Он не понимал, как. Но он знал, что она сделала это. И это было ошибкой. – Я хочу понять, что ты за человек, – произнесла она. – Не выйдет, Грейнджер. Потому что я и сам не знаю, кто я такой. Он не сказал этого вслух, но она поняла. Что-то прохладное и нежное коснулось его щеки. Тонко, едва-едва. Инстинктивно, против воли, он подался навстречу этому прикосновению, склонил голову, позволяя ощущению полностью поглотить его, позволяя себе раствориться в нем и впитать его в себя без остатка. А затем он открыл глаза. Гермиона не убрала руку. Первым его порывом было отойти, оказаться от нее как можно дальше. Но он не двигался. Ее пальцы продолжали изучать его лицо, мягко касаясь кожи, и он сам подавался вперед, навстречу ее прикосновениям, тонул в них. Он не знал, как это назвать. Он хотел понять, что он чувствует, но не находил в себе слов. Он... не мог. Он никогда не испытывал ничего подобного. Никогда. Он потерся щекой о ее прохладную ладонь, вновь прикрыв глаза. Мелкая дрожь била его тело, волна мурашек медленно огибала позвонок за позвонком. Она все видела, и он ненавидел себя за то, что позволяет ей. Но и расстаться с этим он не мог. Новое, неизведанное прежде чувство поразило его, и он, сраженный его силой, в почтении склонял перед ним голову. – Зачем ты это делаешь? – вымученно спросил он, вглядываясь в нее из-под полуопущенных ресниц. В ее глазах столько мягкости и столько боли. Но страха больше нет, как и нет жалости. – Я не знаю, – шепчет она. – Не знаю... – она мягко улыбнулась ему. – Ты ведь сам только что сказал – человек иррационален. Так не все ли равно?.. Но, несмотря на эти слова, она знала. Она прекрасно понимала, зачем делает это, почему это было так важно для нее сейчас. Ей просто хотелось ощутить его пульс, то, как под этой фарфоровой кожей билось его горячее сердце. Хотелось утешить, успокоить море отчаяния, бушующее под этой каменной оболочкой. Хотелось увидеть в нем Человека. Сложного, жестокого, темного, запутавшегося, сломленного и в итоге сломанного, разбитого, но – живого. Прекрасного. Ведь это было в нем. Кто бы что ни делал, как бы не изгалялась судьба, пытаясь разрушить его окончательно, в нем горела искра. Пусть тускло, едва-едва, но она была. Гермиона видела ее и чувствовала. И здесь, на кончиках ее пальцев, он... был. Просто был. Ее душа и его говорили на одном языке. – Что бы ты ни думала обо мне, – произнес он, сглатывая, – ты ошибаешься. – А, может быть, ошибаешься ты, думая о себе так, как сейчас? Он не ответил. Затряс головой. Мерлин, почему она вечно переворачивает все с ног на голову?.. – Не во всех есть хорошее, Грейнджер. Не все от природы добры. – Природа жестока, – прошептала она. – И уж если человек добр, это скорее не благодаря ей, но вопреки. Сердце его бешено колотилось о ребра. Когда он открыл глаза, первое, о чем он подумал, было то, чего же она устыдилась. Своей несдержанности? Своей нежности? Своей доброты? Или, может быть, она стыдилась его? Того, что он сказал и сделал? Стыдилась его правды?.. Этого он не мог сказать наверняка, но точно был уверен в одном – он знал, почему она решилась на то, чтобы забрать эти воспоминания. Это было слишком. Вероятно, этот разговор произошел вскоре после того, как он вернулся из Министерства магии с завещанием Дамблдора, и такого уровня близости между ними – по крайней мере, на тот момент – не было еще никогда. Много раз они были на грани запретного, много раз они даже переступали за опасную черту, но в этот момент… Тогда все было иначе. Тогда… тогда так было нельзя. И он очень сомневался в том, можно ли было так даже теперь, спустя столько времени и столько сказанных слов. Воспоминание, которого она так боялась, испугало и его. Испугало настолько, что он даже подумал о том, что, быть может, Грейнджер приняла правильное решение, вознамерившись его у него забрать. Потому что теперь он не знал, что ему делать. Без этого разговора все было бы проще, легче… без него он бы точно знал, как себя вести и что делать, но теперь… Он был в растерянности. Проанализировав собственное поведение он понял, что не сказал ничего такого, что было бы неправдой, ничего такого, о чем мог бы пожалеть. Но ее реакция поразила его. Он не ожидал от нее ничего подобного. Не ожидал мягкости и… Он покачал головой и приложил ладонь к своей щеке, в том месте, где лежала ее ладонь и где его кожу гладили ее пальцы. Его щека горела. Что он был должен делать с этим? Как должен был реагировать? Он не знал, Салазар, ни черта не знал. Чтобы хоть как-то отвлечься, Драко принялся лихорадочно перебирать флаконы с воспоминаниями, стоявшие на тумбочке, но очень скоро понял, что Грейнджер была права на их счет – здесь не было ничего важного. Кое-какая информация о Крестражах и их дальнейших планах, а еще – что удивительно – один из его снов, в котором он отправился в детство. Ничего существенного. Драко уперся локтями в колени и зарылся пальцами в волосы. В голове его образовалась странная пустота, все мысли разлетелись в стороны, как бабочки в темноте. Когда пустота в его голове стала настолько бездонной, что готова была целиком поглотить все его существо, в дверь неожиданно постучали. – Войдите, – отозвался Драко. Он был практически уверен в том, что его пришла навестить мать, и был мысленно этому рад: ее присутствие помогло бы ему отвлечься. Однако холодный голос, который донесся у него из-за спины, принадлежал совершенно иному человеку, и от этого голоса у Драко волоски на шее встали дыбом. – Собирайтесь, мистер Малфой, – вкрадчивым тоном сказал Северус Снейп. Драко резко обернулся и взглянул на своего бывшего учителя. Его лицо не выражало никаких эмоций. – Собираться? – переспросил Драко. – Но куда? Я... я могу вернуться домой? Повисла бездонная, черная пауза. Лицо Снейпа по-прежнему ничего не выражало. Однако когда он заговорил вновь, голос его прозвучал, как из могилы. Когда он заговорил, вновь забили колокола и запахло лилиями. Когда он заговорил, мир перевернулся для Драко вновь. Сохраняя выражение холодной невозмутимости, Снейп зачитал его смертельный приговор: – Нет, мистер Малфой, вы отправляетесь не домой. Дело в том, что егерям, патрулирующим леса и выискивающим бежавших волшебников, нужна помощь – их число значительно сократилось в последнее время, и Темный Лорд счел разумным, чтобы вы на какое-то время присоединилась к ним. Вас ждут на патруле сегодня ночью, мистер Малфой. Я буду сопровождать вас.