Эпилог

Лондон как будто оказался под куполом стеклянного снежного шарика. Легкий снегопад быстро перерос в настоящую метель, и когда Драко оказался на площади Гриммо, его мантия была изрядно припорошена. Стряхнув белые хлопья с воротника и волос, он вошел в дом; изо рта облачками вырывался пар. Потирая раскрасневшиеся от мороза руки, Драко прошел в гостиную. – Тео? – удивленно спросил он, различив в полумраке комнаты знакомую фигуру. Драко застыл в дверях. Он не надеялся застать кого-то в такой час – уже давно миновала полночь. Тео не ответил. Драко сомневался, что он вообще его услышал. Он сидел к нему спиной, странно сгорбившись. Драко замер в нерешительности. Он мог бы уйти сейчас и таким образом остаться незамеченным и избежать лишних расспросов. Ноги уже почти что понесли его в сторону лестницы, однако в самый последний момент что-то пошло не так: вместо того, чтобы подняться к себе в комнату, Драко, проклиная все на свете, приблизился к Тео и уселся на диван напротив. Тео никак не реагировал на его присутствие. Его остекленевший взгляд был устремлен как раз на Драко, но он его не видел. Нотт неважно выглядел – бледная кожа, растрепанные волосы, впалые щеки, пылающие огнем, как в лихорадке. Драко нахмурился. Он заметил, что Тео сжимает в руках почти осушенную бутылку. – Только не говори, что ты в одиночку выхлебал бутылку Огневиски, – негромко проговорил Драко. Слизеринец моргнул и сфокусировался на Драко. – А, это ты… – рассеянно пробормотал он, покачнувшись, и сделал еще один жадный глоток. Драко вздохнул. Руки ломило с мороза, влажная мантия неприятно липла к коже, и от нее пахло сыростью. Игнорируя яростное сопротивление собственного тела, Драко наклонился к Тео и вытянул вперед руку. – Давай-ка ты отдашь это мне… Драко попытался отобрать у слизеринца бутылку, но Тео не позволил и лишь еще крепче вцепился в нее пальцами; у него по подбородку пробежала темная струйка. – В кухне еще… есть, – Тео провел языком по губам, слизывая жаркие капли. Святой Салазар… – Я не собираюсь пить, – вкрадчиво объяснил Драко. – Просто кое-кому на сегодня достаточно. Тео слабо засмеялся: – Как… скажешь. Мамочка… Драко раздраженно нахмурился, лицо почти инстинктивно дернулось: – Тео, я тебе не нянька. Убери бутылку. Хватит на сегодня, – твердо произнес он. Тео в ответ наградил его лишь еще одним смешком. Драко начинал злиться. Мерлин, зачем он вообще делает это? Нужно было просто идти к себе в комнату… Он встал на ноги и пошел к двери. К черту. Он был прав – он Тео не нянька. В конце концов, Нотт уже большой мальчик и сможет сам о себе позаботиться. Они ведь даже не были друзьями. Проявленное беспокойство было ошибкой... – Это все из-за Пэнси. Кажется, его рука приросла к дверной ручке, а взгляд замер на одном из витиеватых резных узоров. Медленно развернувшись на каблуках, Драко вновь вперился взглядом в Тео. – Это все из-за Пэнси, – повторил Тео, усмехнувшись. Драко, бесшумно ступая по ковру, вновь приблизился к нему. – О чем ты говоришь? – осторожно спросил он. Тео развел руками: – О… себе. Обо всем этом… И что это, во имя Салазара, должно значить?.. Но внезапно Драко понял. И, да увидит это даже самый последний гном, это осознание пришлось ему совсем не по вкусу. Тео, как будто прочитавший его мысли по его лицу, негромко произнес: – Это ведь для тебя не новость? – язык его заплетался. Драко сжал зубы. Не новость? Вероятно, да. Он уже давно замечал. Его беспокойство, его взгляды, его поступки и странная задумчивость… не понять, что все это значит, мог разве что дурак. – Ну, давай, скажи хоть что-нибудь, – просипел Тео, вновь приникший к бутылке. Драко ощутил внутреннее волнение. – Что я должен сказать? Тео пожал плечами: – Не знаю… что угодно. Только не вздумай меня утешать… – И не подумаю, – уверил его Драко. – Хорошо, – Тео слабо кивнул. – Я не хочу слышать это от тебя… Между ними ненадолго повисло неловкое молчание. – Ты ведь ее не любишь… верно? Драко скривился. Он не хотел говорить об этом – ни сейчас, ни когда-либо и особенно с Тео. Но он знал, что уйти он не мог. Темнота в его душе вдруг подняла голову, разбудив старых демонов, и они требовали, чтобы их выпустили на волю. От их цепких клыков, раздирающих легкие, Драко едва не закашлялся. Что ж, вечер откровений?.. – Ты и сам знаешь, – бесстрастно ответил он. – Вот уж верно… знаю, – правый уголок рта Тео оказался чуть выше левого. – Ты подонок, тебе кто-нибудь говорил? – совершенно серьезно сказал он. Драко не смог подавить ухмылку. – О да, – сардонически ответил он, откидываясь на диванные подушки. Если бы Нотт только знал, сколько раз ему доводилось слышать это слово из уст Грейнджер... Наверное, и она, и Тео отчасти были правы в своем мнении. – Она… Драко понял все моментально. – Она знает, что между нами ничего не может быть, – сказал он за Тео. Его голос – чистая сталь. – Знает, – кивнул Тео. – Но она все равно надеется. И это самое паршивое из того… Надменно-безразличный фасад дал трещину. – Не я дал ей эту надежду, – проскрежетал Драко. Затаенная угроза так и пульсировала на изнанке его слов. – А кто тогда? Или скажешь, она сама? Его глаза опасно сузились, на виске затрепетала жилка. – Не молчи, – проскулил Тео, опасно покачиваясь на диване. – А что ты хочешь от меня услышать? – Правду. Слишком многие хотят знать его правду. В их числе и он сам. – Я уже сказал ее. Он не до конца понимал, зачем ввязался в этот пьяный разговор, который сам Тео наверняка под утро забудет и который самому Драко не принесет ровным счетом никакой пользы. Драко почувствовал как что-то до боли напряглось у него в груди. Это просто чтобы убить время и присмирить собственный хаос, только и всего. Ему уже осточертело находиться исключительно в компании одной Грейнджер. Хотелось забыть. Хотелось забыться. – Это все из-за нее, – в третий раз произнес Тео. – Спасибо, это я уже понял, – отозвался Драко. Видит Мерлин, он не просто злился – он начинал закипать. – Нет, – Тео решительно качнул головой. – Ни… ни черта ты не понял. Я… – он виновато уставился на бутылку Огневиски, которую все еще продолжал сжимать в руках. – Я не об этом. Драко вопросительно изогнул бровь: – О чем тогда? Взгляд Тео вновь стал расфокусированным, плечи его поникли, и это неприятно поразило Драко. Впервые он видел Тео таким потерянным. Очевидно, следы замешательства все же отразились на его лице, потому что, взглянув на него, Нотт негромко произнес: – Я здесь… из-за нее. Здесь, понимаешь? Драко замер. У него пересохло в горле. – Я здесь не из-за отца. Не ради своей семьи… это… мне всегда было все равно. Понимаешь?.. Он задышал так часто, что в груди закололо. Его тревожный взгляд начал обшаривать комнату. – Тео… – Не надо, – Тео поднял дрожащую ладонь, заставив тем самым его замолчать. – Дай… мне сказать. – Тео, – вновь произнес Драко, продолжая боязливо оглядываться. – Это опасно… – Да плевал я на это! – взревел Нотт, неожиданно вскакивая на ноги. – К черту! К черту! Гори оно в аду вместе с дьяволом! Все это и Сам-Знаешь-Кто! Драко попытался зажать рот Тео рукой, но тот легко отстранился и с невероятной для его состояния проворностью отскочил в другой угол комнаты. – Не пытайся заставить меня молчать! – Ты не понимаешь, что делаешь… – полузадушено прошипел Драко. Тео загоготал, совсем как умалишенный, и впервые Драко ощутил страх. Он замер, тяжело дыша, в центре комнаты, глядя на то, как тени Тео извилисто пляшут на выцветших стенах. – Ты ведь… не обо мне печешься! А о себе, да?! Снова о себе… о себе любимом… Тео тяжело дышал, Драко тоже. От слов слизеринца его так и покоробило, волна яростной дрожи прошлась по его телу. Желчь разлилась по глотке и обожгла язык, но он не позволил себе сдвинуться с места. Сжал руку в кулак. – Думай так, если хочешь, – прошипел Драко. – Только помни, что твои слова могут убить вовсе не меня. – Тебя?.. – Тео привалился спиной к спине. – Не за слова, так за дела… Ужас. Первобытный, чистейший ужас исполосовал его нутро. На мгновение ему показалось – он знает. Все знают. И смерть в этот самый момент стоит у него за спиной, поджидает в темноте. Драко нервно оглянулся. Дышать стало чуточку легче, когда он не обнаружил позади ничего, кроме старого комода. Нужно было ответить, и дикий страх сработал быстрее, чем разум: – Ты не соображаешь, о чем говоришь, – скороговоркой произнес он. – Не я подвожу их из раза в раз… не я клялся ему в вечной преданности… У Драко как гора упала с плеч. Эти слова должны были задеть его, вывести из себя, но неожиданно для него самого Драко вдруг расслабился, и от облегчения у него едва не подкосились ноги. Лучше так, чем правда. Правда о нем и Грейнджер. Драко равнодушно пожал плечами: – Темный Лорд милостив. В его воображении тут же угодливо вспыхнула картинка: Малфой Мэнор, зеленые вспышки, оглушающий крик. Их взгляды острые скрестились, как мечи. Они оба знали, что он лжет. Неожиданно для Драко Тео произнес: – Поздно уже… я лучше пойду. Он прищурился, пытаясь разгадать то, что плескалось у Тео в глазах. Неужто понял-таки?.. Что бы там ни было, Тео стоял, как сфинкс, все эмоции схлынули с него, как вода, выражение его лица стало совершенно отрешенным. – Да, – подыграл Драко, так и не сумевший понять, в чем же тут дело. – Всем нам уже давно пора спать. – Да… – эхом отозвался Тео и, покачиваясь на нетвердых ногах, вышел вон. Лампа мигнула и потухла. Драко взглянул на Гермиону, которая вздрогнула от неожиданности. Она с опаской посмотрела на потолок, как будто тот грозил вот-вот обрушиться им на головы, а затем их взгляды встретились. Несколько секунд они молчали, просто глядя друг другу в глаза. Кажется, Гермиона перестала дышать. – Свет отключили, – сказала она, наконец, и слегка поежилась. – Я принесу свечи. Отложив в сторону книгу, она встала и, потянувшись, скрылась в темноте коридора. Уже через мгновение она вернулась, сжимая в руках два тонконогих подсвечника. Ее походка была удивительно плавной. Слегка покачиваясь, она поставила два подсвечника на кофейный столик между ними и, положив руки на бедра, посмотрела на них, как бы оценивая результат своей нехитрой работы. Драко молча наблюдал за ее движениями, ставшими уже такими близкими, почти родными за те несколько недель, что они проводили бок о бок. Сердце учащенно забилось у него в груди, а сам Драко напрягся, как туго натянутая струна. Отчего-то она вдруг была везде – в каждом уголке этой комнаты, в каждой пылинке, танцующей в тусклом желтоватом свете. Мерлин, было слишком много ее… Такая обстановка была чересчур интимной. Это не для них. И, кажется, Грейнджер это тоже понимала. Взгляд ее льдистых глаз опасливо заметался между Драко и зажженными свечами, и у него неприятно засосало под ложечкой. И, кажется, кроха извечного грейнджерского безумия, вместе с пряным запахом, который исходил от ее тела и который стал вдруг во сто крат сильнее, проникла в него самого. Въевшись ему под кожу, она ворвалась прямо в мозг. Драко жадно всмотрелся в ее лицо, наполовину скрытое тенью. Очертания ее профиля казались такими утонченными в свете свечей. Она виделась ему почти призраком, существом из другого мира: кожа отливала теплым золотистым цветом, таким мягким, что невольно хотелось коснуться и проверить... Драко поежился и крепче сжал руку, по которой уже давно бегали мурашки. Лицо его превратилось в маску. Нельзя забывать о том, кто сейчас перед ним. Во всем виноват чертов холод. Он не знал, какого черта творится в ее доме с отоплением, но наверняка все дело было именно в этом. Он ожидал, что она вновь займет свое прежнее место в кресле напротив, и они продолжат свое ночное бдение в привычной тишине, однако Гермиона не торопилась возвращаться к чтению. Вместо этого она неожиданно отвернулась, склонив голову. Драко подумал, что сейчас она выйдет из комнаты и оставит его в гордом одиночестве, однако она всего лишь приблизилась к книжной полке у дальней стены гостиной и, проведя рукой по плотному ряду корешков, достала особенно старый и потрепанный том. Драко, не желая выдавать своего замешательства, уткнулся носом в книгу, которая покоилась у него на коленях, однако отчего-то ни одно из написанных там слов не желало отпечатываться у него в сознании. До него донесся шепот перелистываемых ею страниц, однако взглянуть на Грейнджер вновь он так и не решился. Мерлин, как глупо все это… – Шепча про вечность, спит оно у шхер, / И вдруг, расколыхавшись, входит в гроты, / И топит их без жалости, без счета, / И что-то шепчет, выйдя из пещер…* – прошептала она. Ее голос, такой тихий и грудной, но удивительно мелодичный, морозом прошелся у него по коже. Никогда прежде он не различал в нем такого трепетания, такой удивительной глубины. Он задышал чаще, впитывая в себя эхо точечками уходящих в тишину слов. Он не ожидал, что она может быть такой – что ее голос может быть таким. Драко нарочито громко зашелестел страницами книги и небрежно закинул ноги на кофейный столик. Стрельнул-таки взглядом в сторону Грейнджер. И если свечи он еще мог стерпеть, то чтение стихов было уже чересчур. Нужно немедленно прекращать все это. – Джон Китс, – сухо констатировал он, все так же безуспешно пытаясь углубиться в чтение. – Верно, – со странным придыханием пробормотала она, отрываясь от пожелтевших страниц. – Ты читал? Она снова присела на краешек кресла напротив и выжидающе посмотрела на него. Драко скривился. Так-так… все складывалось несколько иначе, чем он предполагал. Теперь он прекрасно понимал, к чему она клонит. Что, снова будешь пытаться убедить его в том, что маглы – это хорошо? Не выйдет, Грейнджер. – Врага нужно знать в лицо, – нехотя пробормотал он. – И как тебе? – с жаром спросила она, совершенно игнорируя колкость и заерзав на месте от нетерпения. Он почти закатил глаза – так по-детски это было. – Неинтересно, Грейнджер, – мягко ответил он. Как он и рассчитывал, она была возмущена до глубины души: – Серьезно, Малфой?! Это один из величайших… – Я не об этом, – Драко, наконец, захлопнул собственную книгу и взглянул на Грейнджер в упор. – О чем же тогда? – потребовала она. – Китс, к сожалению, никак не поможет нам в поисках Крестражей… Как и все то, что происходит этим чертовым вечером… Она возмущенно всплеснула руками, в ее глазах вспыхнул опасный огонек, особенно яркий в свете свечей. Драко тяжело вздохнул. Мерлин, помоги ему в этой борьбе… – Да отвлекись ты от этих Крестражей хоть на минуту… Драко чуть не упал с дивана. Он не ослышался?.. – Извини? – У тебя самого от них голова еще кругом не идет? Он не понимал. Что на нее нашло?.. Что бы там ни было, ему это не нравилось. Совершенно не нравилось. – Кто ты и что ты сделала с Гермионой Грейнджер? – совершенно серьезно спросил он, чувствуя, как вновь напрягается его тело. Грейнджер виновато опустила взгляд, поняв, кажется, что сморозила глупость. – Очень смешно, – пробурчала она, обращаясь к своим коленям. – Не припомню, чтобы ты хоть раз отвлекалась, – Драко покачал головой. – Все когда-то случается в первый раз. Она шмыгнула носом. Такая неуверенная, Салазар, как будто сама в себе сомневается… Драко тут же сделал мысленный шаг назад. Грейнджер? Сомневается? От невозможности подобных мыслей он готов был расхохотаться. – Попьем чай, почитаем стихи при свечах… что там дальше у тебя по списку, Грейнджер? Прогулки на лошадях по парку? Или станцуем менуэт? – А ты умеешь? – пораженно спросила она. – Для тебя – нет, – поспешно ответил Драко и тут же пожалел о сказанном. Грейнджер взяла со стола и повертела в руках чашку – в этот раз с горячим шоколадом – и украдкой улыбнулась. Это не осталось без внимания: – Чему ты улыбаешься? – выпалил Драко, отчего-то чувствующий себя необоснованно задетым. Кажется, она сейчас вовсю веселилась, воображая Драко в напудренном парике и кюлотах... Она повела плечами в воздухе, чуть склонив голову набок. Ее заговорщическая улыбка стала чуточку шире, и она даже не пыталась этого скрыть; бесенята в ее глазах стали корчить ему издевательские рожицы: – Да так, ничего особенного… – Грейнджер… – прорычал Драко. – Ну хорошо, хорошо, – она сдалась, и Драко приготовился ее выслушать, а затем нанести ответный удар. Однако говорить Гермиона вовсе не торопилась. Отставив чашку, она развернула плед, лежавший на подлокотнике кресла, и, укутавшись покрепче, уткнулась подбородком в теплую ткань. Это было рассеянное, практически неосознанное движение, но отчего-то оно повергло Драко в смятение. Ей было холодно. И… это почему-то имело значение. Нет, он просто феерический идиот. – Знаешь, ты такой старомодный… – хихикнула она. – Старомодный? – ошалело переспросил Драко, еще не успевший переключиться со своих мыслей на волну еще более безрадостной реальности. Она кивнула: – Менуэты… верховая езда… только не говори, что ты еще и фехтовать умеешь, – она рассекла рукой воздух, притворившись, что держит шпагу. Несколько секунд он просто смотрел на нее, не произнося ни слова. – Фехтование – это прошлый век, Грейнджер, – наконец изрек он. – И что же еще ты умеешь? – спросила она. Драко уже готов был огрызнуться, но в последний момент сдержался. Ее интерес был таким неподдельным, таким искренним, и это подкупало. Захотелось ответить честно. – Я могу говорить на трех языках, не считая английского, – произнес он, и его подбородок непроизвольно дернулся. – Да? – удивилась она и затеребила бахрому на краю пледа. – На каких? – Я знаю французский, немецкий и русский, – гордо ответил он. – Русский?! Драко не сумел подавить смешок. – Мой отец хотел, чтобы я учился в Дурмстранге, помнишь? Сказав это, он тут же прикусил язык. Кажется, Драко слегка переборщил – вот этого «помнишь» можно было бы и не добавлять. В этом было что-то за чертой, что-то... фамильярное, назовем это так. А нечто в таком духе всегда находилось за рамками их отношений. Должно было там находиться. Но, кажется, сама Грейнджер придала этому куда меньшее значение. Вряд ли она вообще заметила это – ее интересовало кое-что другое: – Но ведь, где находится Дурмстранг, неизвестно никому, кроме самих преподавателей и студентов, – выпалила она. – Я пробовала спрашивать у Виктора… – Виктора?.. – У Виктора Крама, – объяснила Грейнджер, отчего-то невероятно смутившись. Драко непроизвольно скривился – от ее слов на языке осталось неприятное послевкусие. Видит Мерлин, он совершенно забыл о том, что у него с Грейнджер были… было. Сказать – пускай и мысленно – слово «отношения» он не мог. Это ненормально. Чтобы она – она! – встречалась со всемирно известным игроком в квиддич? Просто… нелепо. Невозможно. Не может быть. Но – было. И он видел это. Сам. Если бы не видел – никогда бы не поверил. Мозг тут же принялся с остервенением наркомана обсасывать эту тему. Интересно, поддерживали ли они связь с тех пор, как закончился Турнир трех волшебников? Общаются ли они до сих пор? Любит ли он ее?.. А она его?.. От этой внезапно пришедшей на ум мысли Драко чуть не поседел. Ругая свой одурманенный разум, он попытался сойти с этой скользкой дорожки: – Никто не знает, да, – согласился он. – Однако ходят слухи, что это где-то в России. На Кольском полуострове, вероятно… так или иначе, преподавание они ведут исключительно на славянских языках. По крайней мере, на начальных курсах. – В самом деле? – задумчиво протянула она. Кажется, ее мысли тоже двинулись не в том направлении. О Викторе задумалась?.. Против воли в голове вспыхнула картинка – сцена Святочного бала. В зал входит ведомая Крамом Грейнджер, с удивительно аккуратно уложенными волосами, в шикарной, с иголочки мантии… настоящая Грейнджер… Он скучал по ней такой. Это неожиданное мысленное признание сразило его наповал. Он… нет, черт, ему и правда не хватало прежней Грейнджер. Эта блондинка перед ним уже начинала его бесить, даже несмотря на то, что сквозь ее черты так часто проступали ее собственные, настоящие. Драко готов был волосы на себе рвать от досады. Да сохрани его святой Салазар… – Кто ты? – вопрос сам сорвался с его губ, и он не успел его как следует обдумать. Грейнджер вопросительно посмотрела на него: – О чем ты? – осторожно спросила она, сжимая краешек пледа так крепко, что костяшки побелели. – Я имею в виду твой облик под Оборотным, – объяснил Драко. – А, ты об этом… Она выглядела странно разочарованной, и это его озадачило. Она ожидала какого-то другого смысла?.. – Моя кузина, – ответила она негромко. – У тебя есть кузина? Этой детали биографии Грейнджер он не знал. Хотя почему только этой… – Да. Дочь сестры моего отца. Она… она приехала к нам ненадолго… перед тем… перед тем как… Грейнджер внезапно растерялась. Все слова как будто разбежались в разные стороны, и она осталась одна – безоружная, безгласая, беззвучно шевелящая губами, не в силах вымолвить ни слова. Но Драко знал, о чем она молчит. – Перед тем, как ты стерла своим родителям память. Она вздрогнула так, будто он ее ударил. С ужасом и неверием она посмотрела ему в глаза, странно сжавшись под своим пледом. – Откуда?.. – Откуда я знаю? – уточнил Драко. Что ей сказать?.. Он хотел уйти от этой темы, но она ждала ответа. В ее взгляде было столько страха, столько надежды и столько боли, что он не мог промолчать. – Я был у тебя дома, – признал он, наконец, ненавидя себя за это. – И я говорил с твоей матерью. – Но… когда? Как?! Драко притянул к себе чашку и сделал глоток горячего шоколада. Затем еще один и еще… Лишь осушив чашку до дна и не сумев придумать иную причину для объяснения затянувшейся паузы, он сказал: – Это произошло как раз в тот день, когда они уезжали. Я пытался разыскать тебя и думал, что ты можешь быть дома, но я опоздал… Как оказалось, миссис Уилкинс даже не знает о том, что у нее есть дочь. Гермиона опустила голову, но он заметил, как в полумраке блеснули ее глаза. Она с остервенением провела ладонями по побледневшим щекам. От ее пальцев на них остались красные следы. – Почему ты сделала это? – негромко спросил он. Отчего-то его голос звучал удивительно мягко. – Так было нужно, – твердо сказала она, но на последнем слове ее голос предательски дрогнул и сорвался вниз. Странно, но, глядя на нее такую, он не испытывал привычного мрачного удовлетворения. Он не желал глумиться над ней, не хотел причинить ей боль. Сейчас она сама и есть боль – комок оголенных нервов, только тронь. Нет, издеваться над ней, когда речь шла о семье, он не мог. Даже если эта семья – ее. – Ты могла бы сказать им… – Сказать? – Грейнджер горько усмехнулась и обратила на него покрасневшие глаза. – Что сказать? Что мои друзья убиты, что я сама чуть не умерла? Что вся волшебная Британия считает, что я погибла, а если узнает, что я жива, выставит за меня награду в тысячи галлеонов? Сказать, что идет война и что я – часть этой войны? Каждое слово – как удар наотмашь. Каждое – чистая ярость. Они становились все крепче, все сильнее, наливались соком ее страданий и слез. Если бы сейчас вокруг нее выстроилась армия Пожирателей, она бы разнесла ее в пух и прах, Драко не сомневался в этом. Как не сомневался он и в том, что она – пусть она и не говорит об этом вслух – винит в этом исключительно его одного. – Я не могла так поступить с ними, – выдавила она. – Я не могла… – А с собой ты смогла так поступить, значит? Ее задело. Но уже через секунду она выпятила подбородок, ожесточенно тряхнув головой. Вот она – ее прежняя грейнджерская решительность. Ее сталь. И, Мерлин, – ее упрямство. Истинно гриффиндорское. Которое он всегда так ненавидел – но которое по непонятной причине было нужно ему сейчас. Нужно ей. – Это для их же благополучия… – Но не для твоего, – давил Драко. Ее лицо, подсвеченное снизу красным, приняло ожесточенное выражение. – Я могу о себе позаботиться… – Ты могла отослать их, не стирая им память. Они бы поняли, Грейнджер. Она надтреснуто засмеялась: – Они бы не позволили мне. Они бы не уехали без объяснений, а уж зная правду – тем более. Ни за что. Они бы… Грейнджер развела руками в воздухе так, как будто бы это все объясняло. – Ты бы что-нибудь придумала, – уверенно произнес Драко. – Ты бы убедила их… – Даже если и так – какое тебе до этого дело? Очень хороший вопрос. Ее слова заставили его помедлить. Кажется, он и впрямь зашел слишком далеко, перешел какую-то черту, разделяющую их все это время. Язычки от пламени свечей трепетали между ними, как мотыльки. Драко и сам не заметил, как перегнулся через стол, и как она в порыве эмоций тоже подалась ему навстречу. Между их лицами было всего несколько сантиметров. В ее глазах заметался настоящий пожар; Драко ощущал ее горячее прерывистое дыхание, видел влажные дорожки, оставленные слезами у нее на щеках. Слезы. От нее пахло слезами. И этот странный соленый запах так не подходил к ее собственному, так хорошо ему знакомому. Он был словно лишней примесью, ноткой, разрушающей неповторимый аромат. Этот запах был таким неправильным. Обезумевшее сердце колотилось о ребра, а затем бухнуло вниз. Драко резко отпрянул от нее. Слишком резко, пожалуй. Она, отчего-то смущенная, тоже подалась назад. Неловко поправила уголок пледа, съехавшего с плеча. – Я просто хочу понять, – объяснил он скорее себе, чем ей. – Что именно? – колко спросила она. Драко строго посмотрел на нее в ответ. – Что заставляет людей принимать губительные для них решения, – отчеканил он. Он почти слышал это ее «кто бы говорил о губительных решениях». По взгляду прочитал. Но она не произнесла этого вслух – только губы покусала. А это… Мерлин, это, наверное, уже что-то. – Ну а ты? Если бы ты оказался на моем месте, ты бы сказал? Драко опешил. Он не ожидал такого вопроса. Но он прозвучал, и теперь он должен был ответить хоть что-то. Должен был. Потому что он понимал – отмахнуться от него и промолчать он не мог. Он не знал, почему именно – он просто знал, что это так, и все тут. Может быть, все дело в том, что этим вопросом она не пыталась уколоть его. Это был не вопрос-оружие. Она, кажется, действительно хотела знать ответ. Хотела услышать правду. Его правду. И он хотел сказать ее ей, хотел сказать: «Да. Потому что я хотел бы, чтобы меня кто-то ждал». Но вместо этого он произнес: – Но я не на твоем месте. Она тяжело вздохнула. Лицо ее приняло бесстрастное выражение – она, видимо, этого от него и ждала. И… ничего. Просто – ничего. Она могла воспринять все в штыки, разжечь очередную ссору. Могла сказать… хоть что-нибудь. Но не сказала. Ни словечка. Она приняла его ответ, который на самом деле не был ответом. Может быть, она умела читать мысли? Потому что – и Драко готов был поклясться в этом – она как будто услышала то, о чем он подумал за секунду до. За миг до того, как он заговорил, зрачки ее расширились, а губы приоткрылись, она – все внимание, сама восприимчивость, ей не хватало лишь подтверждения собственной догадки... Но, Мерлин. Нет. Бред. Чтобы Грейнджер могла читать мысли?.. Нет уж, увольте. Но тогда почему?.. Может быть… может, все просто начинало налаживаться. Драко уставился на чашку, которую все еще продолжал сжимать в руках, повертел ее пальцами. И лишь через секунду он понял, что чашка эта была ее.