Не все то золото, что блестит

Недолго я была в прекрасном блаженстве, когда думала, что меня слишком сильно приложили головой. Гриндевальд был реален, он вытащил нас из тюрьмы, и он не мог не задать вопроса про нашу «свадьбу» с Долоховым. При Софье. Та с убийственным взглядом оглядела нас обоих, и Дмитрий, поочередно поцеловав её руки, сказал, что никакой свадьбы не было, и любит он только её одну. — Это была его идея, — я сдала Долохова, ещё и показав на него пальцем, и натыкаясь на его «Ну спасибо». Ну, а что? Пусть сам со своей женой разбирается. Впрочем, услышав полную версию истории, Софья прекратила сжимать руку Дмитрия и буравить меня тяжелым взглядом, и даже, кивнув мне, поблагодарила. Больше всех довольным выглядел Гриндевальд, особенно когда начал распекать нас, «тупоумных идиотов». Вот сразу видно, человек долго сдерживался: в таких красках размазывал весь наш план. Честно, я даже несколько фраз запомнила на будущее. — Меня мало что может удивить, но ваши тролльи мозги настолько потрясающе мелки, что после вашей смерти их нужно будет сдать в музей естествознания. — Вообще, мы и без тебя бы могли выбраться, ясно? — не выдержал Дмитрий. — Как раз этим вечером и собирались. — Да, что вы говорите? — Геллерт повернулся к нему с преувеличенным воодушевлением. — Да, то и говорим. Все надзиратели уже были в нашем кармане… — Софья дернула Долохова за руку и посмотрела на него с угрожающим взглядом, заставляя замолчать. Но, кстати, Дмитрий был прав, мы могли выбраться сами. Дело затянулось только из-за того, что, в первый день, после нашей поимки нам устроили горячий прием пыточными заклинаниями, так похожими на Круциатус. Этот начальник тюрьмы даже не стал утруждать себя физическим рукоприкладством, как охранники, которые разок заехали мне по лицу. Виктор явно предпочитал пользоваться заклинаниями. Хорошо, конечно, что боль была лишь в голове, но тогда легче от этого знания не становилось. Вся боль в теле казалась реальной, словно мне действительно дробили руки, ноги, выворачивая суставы и выдирали сухожилия. Не мудрено, что после такой встречи я не сразу смогла сосредоточиться на своей силе и использовать её. Прежде чем Гриндевальд успел что-то ответить, я влезла в разговор. — Ну, вы как хотите, а я первая в душ, — я повернулась к рыжему парню и подала ему руку. — Будьте так любезны, проводите, пожалуйста, даму в ванную комнату. Что Геллерт, что Дмитрий, оба слишком упрямые. Пусть хоть злодей всея магического мира отвлечется от своей злости к Долохову, пока Софья сдерживает своего мужа. Под испепеляющий взгляд Гриндевальда, я удалилась под ручку с парнем, подмигнув напоследок Геллерту. Не знаю, зачем мне захотелось его позлить, возможно, в отместку на все обзывательства, которые пришлось сегодня выслушать. Теперь он даже не захочет признать, что у нас бы с Дмитрием всё получилось. — Чей это дом? — я повернулась к рыжему, которого, как я узнала, звали Захаром. Парень говорил и на английском, и на русском. Наверное, выходец из СССР. — Мой, — он пожал плечом. — А в какой стране? — на всякий случай, нужно узнать как можно больше информации. — Австрия, — Захар улыбнулся. — Допрос окончен? — Да разве это допрос, — пробормотала я, вспоминая чертов «Зеленый малахит» и передернулась. — Но вопросов пока нет, спасибо, что проводил. И можно полотенце? Парень кивнул и, покопавшись в шкафу, передал мне полотенце и халат. — Спасибо, — поблагодарила, я, забирая вещи, и захлопнула перед парнем дверь. Итак, Австрия. Неплохо, Швейцария рядом. В случае чего, можно добраться даже магловским способом. Не зная, что будет дальше, лучше иметь несколько запасных планов. Пока я сдирала с себя весь тюремный дух, всё думала, откуда Геллерт узнал, где мы. Неужели кто-то в тюрьме мог ему сказать? Да нет, бред какой-то, они даже моего настоящего имени не узнали, хотя и поили сывороткой правды. Пришлось сделать вид, что она на меня подействовала и нести всякую чушь. Дмитрий говорил одно имя, а я, ссылаясь на то, что обманула его, называла другое. Например, я притворилась, будто не знаю русского языка. На допросах присутствовал переводчик. Лишь потом, позже, расположив к себе надзирателей, я начала говорить с ними на русском. Через этих же надзирателей Долохов даже отправил своей жене письмо и получил ответ. Конечно, я была очень рада, что Геллерт нас вытащил, но теперь меня мучил вопрос: смогли бы мы сами выбраться? Прикинув количество расположенных ко мне надзирателей, я решила, что смогли бы. Возможно, побег не был бы таким гладким, но он бы точно состоялся. Жаль, не успели. Я как можно дольше тянула время и не выходила из душа. Там ведь придется встретиться с Геллертом лицом к лицу. Мне хотелось наорать на него, треснув по его высокомерной голове, и также хотелось поцеловать. И если год назад первое желание преобладало, то сейчас, кажется, расклад немного изменился. Задумавшись, я завязала пояс халата и наконец вышла из-за двери, чтобы оказаться прижатой к стене. Капли от взметнувшихся волос на секунду осели на щеках, а затем потекли вниз, по шее. Геллерт, словно следуя этим каплям, целовал моё лицо, шею, волосы, и сжимал мои ребра так, что я с трудом могла вдохнуть воздух. — Если бы не ваша идиотская ложь, я бы давно это сделал, — прошептал он, наконец отрываясь, и прислонился своим лбом к моему. Я покачала головой, пытаясь выровнять дыхание, и усмехнулась. — Всё-то у нас идиотское: и план, и ложь, и даже мы сами. Зато ты шибко умный, да? Вздохнув, Геллерт отстранился от меня и дернул уголком губ. — Если бы тебя казнили в тюрьме — от всех её обитателей не осталось бы и пепла, — он провел пальцами по моим волосам. — Похоже на признание в любви, — я улыбнулась, подначивая его. — У тебя странные представления о признаниях, знаешь ли, — Геллерт прищурился, осматривая моё лицо. — Но… — Я, конечно, всё понимаю, — раздался громкий голос Долохова, заставив меня вздрогнуть. — Но нам тоже не мешало бы помыться. Впервые в жизни я была готова приложить Дмитрия чем-нибудь. Не сдержав разочарованного вздоха, я повернулась к нему. — За неделю успел блох, что ли, нахвататься, — сказала я ему по-русски. — Такой момент испортил. — Ну простите, — ответил он без грамма сожаления в голосе, на что я состроила лицо и пошла из комнаты. После ужина никому не хотелось обсуждать дела. Дмитрию не терпелось остаться с женой наедине. Весь ужин он не отрывал от неё взгляда, следил, чтобы она не осталась голодной и пытался окружить заботой. — Так, а почему вы застряли в тюрьме? — спросил Захар, отвлекая голубков от воркования, а меня просто от еды. Мы переглянулись с Долоховым. Никто не хотел признаваться, что нас пытали. — Слишком радушный прием, не могли отказаться погостить, — он пожал плечо с самым безразличным видом. Метнув взгляд на Захара, я попыталась намекнуть ему, что тема выбрана не очень удачная. Гриндевальд вышел пару минут назад, и мне не хотелось, чтобы он по приходу застал этот разговор. Но парень всё не унимался. — Просто я стал свидетелем интересной сцены с надзирателем. Почему вы не попытались сбежать так раньше? — Мы осматривались, — я улыбнулась, воздействуя на Захара силой. — Слушай, тебе не кажется, что тема немного не подходит для обсуждения за столом? Рыжий нахмурился, попытавшись возразить, но застыл и кивнул. — Да, пожалуй, не подходит, — пробормотал он, пытаясь понять, что происходит. Погладив его по руке, я кивнула, одобряя его решение и спросила, есть ли у него в доме вино. Получив утвердительный ответ, попросила принести. — Что? Больно много расспрашивает, — я посмотрела на Софью, которая, ухмыльнувшись, согласилась с этим замечанием. Вскоре мы уже приговорили и вторую бутылку вина и пели русские песни. Даже Захар присоединился, распевая со всеми, за что же он любит Ивана. Софья окончательно развеселилась, хлопая в такт песне, а Дмитрий свистел. Я, кажется, пела громче Захара, прибавляя новые слова там, где забывала старые. В общем, картина, которую застал Геллерт, когда вернулся, заставила его застыть с удивленным видом в дверях. — Кудри вьются до лица, люблю Ваню-молодца! — я стукнула по столу, и только потом заметила наблюдающего за нами Гриндевальда. Захар сразу подобрался, будто не он пел несколько раз «Дубинушку», восхваляя Шаляпина. Долохов на это махнул рукой и, встав из-за стола, ушел с Софьей в подготовленную для них гостиную. Геллерт кинул взгляд на пустые бутылки и перевел вопросительный взгляд на Захара, который пытался оправдаться, говоря, что «немножко отметили». Фыркнув на его бормотания, я встала из-за стола. — Я провожу тебя, — Гриндевальд, оставив Захара, взял меня под руку. Мы вошли в спальню и мужчина, закрыв дверь, снял с себя пиджак и рубашку. — С кроватями в доме беда, — он окинул меня лукавым взглядом и облизнулся. — Придется спать на одной. Закатив глаза, я оставила его замечание без комментария. Геллерт обнял меня и прижался всем телом, зарывшись носом в мои волосы. С трудом я заставила себя не терять голову и повернулась в его сторону. — Как поживает Эдмунд? — Ты серьезно хочешь узнать это сейчас? — прошептал он, поглаживая моё лицо. — Разумеется, Геллерт. Вздохнув, мужчина откинулся на подушки и положил руки под голову. — Он жив. Очень скучает, но не понимает, по кому. Я приложила руку к своей груди. Такой ответ ранил меня сильнее, чем если бы я узнала, что Эдмунд счастлив и живет в свое удовольствие. — Верни ему воспоминания. Пожалуйста, — попросила я, поцеловав Геллерта в плечо. В спальне слышалось лишь тиканье часов. Ожидание затягивалось, и я приподняла голову, заглядывая в глаза Геллерту. Он смотрел на меня с сожалением и грустью. — Я уничтожил их. Ну, конечно, я кивнула своим мыслям. Как ещё он мог поступить. — Это того стоило? То, что ты пошел на поводу у Розье, того стоило? В темноте профиль Геллерта казался острее, драматичнее. Я бы даже могла пожалеть его, если бы не знала, что он сам заварил эту кашу. — Нет, — послышался его тихий голос. — Это того не стоило.