Не все то золото, что блестит

Если бы я была старушкой и писала мемуары, теперь я бы начала так: «Моё падение началось тогда, когда я, ошалев от своих способностей, перестала замечать происходящее вокруг. Когда проворонила момент, как мой любимый человек начал ненавидеть меня». Тут даже пафос не нужно отбрасывать. Мы и так знаем, что так оно и было. Череда успехов не могла не вскружить мне голову, а вседозволенность — не опьянить. Однако, несмотря на это, все мои чувства были искренними, а Геллерт с чего-то решил, что я врала ему во всём. И вот сейчас, стоя друг напротив друга в подвальном коридоре, я качала головой, до сих пор отказываясь верить, что он это всерьез. — Эдмунд! Мой друг, признаться, я не ожидал твоего предательства, — Геллерт цыкнул и перевел взгляд на меня. — Вот за кем ты побежала в первую очередь. Вот, кто твой любимый питомец. Что же, это твой выбор. Круцио! Гриндевальд, не отрывая от меня взгляда, выпустил заклятие, и я вздрогнула в ожидании боли. Однако, разумеется, он метил не в меня, а в Эдмунда, который тут же, скорчившись, упал на каменный пол и застонал. В попытке спасти его от боли, я двинулась вперед, чтобы встать на пути заклятия, однако Розье, о которой я успела позабыть, дернула меня за плечи назад. Геллерт, улыбаясь, продолжал пытать Эдмунда, по ходу дела наслаждаясь и моими криками. — Пусти меня! — заехав Розье локтем по животу, я, наконец, высвободилась. — Хватит его пытать! Хватит! — Хватит? Но мы ведь только начали, — Геллерт, улыбаясь маниакальной улыбкой, всплеснул руками. Внезапно, он, с самым садистским видом, пнул Эдмунда по лицу. Я дернулась вперед. — Стой на месте, пока я его не убил! — он закричал, отчего в подземелье пошло эхо, и выставил палец, показывая в мою сторону. — В моём замке завелись крысы… Что мне сделать с ними, Винда? — Уничтожить, господин. Геллерт, словно в задумчивости, закивал. — Ты права, абсолютно права. Авада кедавра! Зеленый всполох, под мой крик, осветил коридор зловещим цветом. Расширив глаза, я застыла и смотрела на Эдмунда; задышала лишь тогда, когда увидела, что он шевельнулся. Геллерт указал палочкой на тушку крысы у дальней стены. — Говорю же, крысы завелись, — он пояснил, а потом ахнул. — А! Вы, должно быть, подумали про себя. Неловко вышло. Дрожащей рукой я ухватилась за стену, опираясь, чтобы не упасть. Это какой-то кошмар, дурной сон. Нужно просто проснуться. Злата, проснись! — Признаться, ваши псевдородственные отношения мне порядком надоели, — снова заговорил Гриндевальд, довольный произведенным эффектом. — Как думаешь, он будет таким же верным, когда я сотру ему о тебе память? Мы встретились с Эдмундом глазами. Из носа и прокушенной губы у него шла кровь, а дыхание было прерывистым. Гриндевальд, наслаждаясь нашими страданиями, молчал и, словно издеваясь, давал нам время поговорить. — Уходи, Злата, как только сможешь — уходи. Он все равно ничего не сможет тебе сделать. Не оставайся ради меня. Геллерт разбил мне сердце, а теперь топтался на его осколках. — Это было честью: называть тебя своим братом, — я улыбнулась дрожащими губами и не смогла сдержать слез. Эдмунд хотел еще что-то сказать, но Геллерт, видимо, нарочно прервал нас. — Обливиэйт, — прозвучал безжалостный голос мага. Опустив плечи от тяжести происходящего, я наблюдала, как Гриндевальд стирает меня из памяти Эдмунда и усыпляет мужчину. — А теперь слушай внимательно. Я не отправлю его на завтрашнее задание. Но если ты вдруг поверишь в свои силы и решишь обернуть хоть кого-нибудь из моих людей против меня — я убью Эдмунда. Тебе ясно? Решение шантажировать меня Эдмундом, используя его как заложника, вскипятило мою кровь, и я сжала руки в кулаки. Что там у нас с самоисполняющимися пророчествами? — Ты уже знаешь, что проиграешь в сорок пятом году, да? Но вот, чего я тебе не говорила: Дамблдор оставит тебя в живых и заключит, как свой трофей, в построенную тобой же тюрьму, Нурменгард. О, после победы над тобой, почести всего мира падут к его ногам. Тебе же ничего не останется, как сидеть и размышлять всю свою долгую и никчемную жизнь в камере два на два и с удобствами в виде ведра. Дорогой мой, ты даже раскаешься в содеянном. А потом в Британии появится маг куда ужасней тебя. Настоящий злодей, а не скоморох. Тебя не будут вспоминать никак. Ни со страхом, ни с почтением. Никак. Твоё имя сотрется, рядом с его именем, — шипела я, выплевывая весь яд в Гриндевальда и наслаждаясь замешательством в его глазах. — Но вот его имя будут бояться даже произнести. Он убьет тебя, Геллерт. В твоей вонючей камере, прихлопнет, как мерзкого таракана. Гриндевальд отшатнулся от меня, как от огня. — А теперь спроси меня, правду ли я сказала! Давай, Геллерт! — мужчина молчал, рассматривая стену перед собой пустым взглядом. — Давай же, не будь трусом! Услышав шорох за своей спиной, я наткнулась на Розье, которая всё не решалась подойти к Гриндевальду, чтобы успокоить его. — А твоя семья, Розье, всегда будет на стороне проигравших, — я засмеялась, глядя на её побелевшее лицо. — Замолчи! — Геллерт, наконец, взял себя в руки и, в два шага преодолев расстояние между нами, встряхнул меня. — Закрой свой рот. Хотела сбежать отсюда? Прекрасно. Ты свободна. Уходи из этого замка и моей жизни. Гриндевальд, играя в благородство, или просто страшась нерушимого обета, спросил меня, куда я хочу уйти и организовал портал в Швейцарию. Никому не доверив проводить «такую паучиху», он отправился со мной на следующий день и продал мне свой дом в магической деревне, немного напоминавшей мне Хогсмит. Оставив меня одну в моём доме, он аппарировал. Сказал, что потом отправит ко мне юриста, оформить до конца все документы и что-то ещё, но я уже не слушала. И лишь оставшись за закрытыми дверями, все мои силы покинули меня. Как если бы из игрушки вытащили каркас, и она сложилась бесформенной тряпкой, так и я легла на пол в коридоре и отключилась.

***

За несколько лет жизни в замке Гриндевальда, я забыла, что холодильник, как полки на кухне, не наполняются едой сами по себе, поэтому мои в этом доме стояли пустыми уже несколько дней. Что, вообще-то, не особо трогало меня, потому что у меня пропал аппетит. Наверное, я так наказывала себя за свою тупость, но мне и этого было недостаточно. Закрывая глаза, каждый раз, в темноте сознания возникал мерзкий голос, шепчущий, что я виновата перед всем миром настолько, что даже моя смерть не сможет искупить это. Потому что отголоски того, что я натворила, будут отдаваться ещё много лет. Я толкнула мир в пропасть и спряталась в стране, которую война почти не коснется. Вина и обида, теперь два моих единственных собеседника, душили меня каждый день. За что он так поступил со мной?! За то, что я всего лишь помогла ему довериться мне? Разве за это отнимают искру к жизни у человека? Выпив для храбрости припасенное в погребе вино, я накинула на крюк в чердачном потолке петлю и решила закончить всё так же, как и начала — неожиданно. В конце концов, быть может, после смерти здесь, я смогу вернуться в свой мир? О том, что это самая тупая идея, которая когда-либо посещала меня в моей жизни, я поняла тогда, когда оттолкнула ногой табуретку. Я пыталась подтянуть себя на руках, держась за веревку, что дало мне секундную передышку до того, как руки соскользнули. Шею сдавливало всё сильнее, кровь пульсировала в висках, а руки уже безуспешно дергали петлю, лишь оставляя на шее длинные царапины. Нет, я не хочу умирать! И уж тем более не хочу возвращаться в свой мир. Мой дом теперь здесь. Боже, если ты существуешь и слышишь меня в этом мире, не дай мне умереть! Я надеялась, что крюк сорвется, но тот держался прочно. Перед глазами темнело, руки слабели, а ноги все надеялись достать до пола. На первом этаже раздался грохот от выбитой двери: кто-то бежал сюда.