Лечить от непоколебимого эгоизма

Сакура думает, что ей нужно поговорить с Сарадой, пока у той не схлынуло и не ушло в глубины подсознания желание быть рядом с мамой. Но сейчас дочка пытается перерезать горло Боруто затупленным кунаем. Ей не до того, какие страхи бродят в голове ее матери. Поэтому Сакура после ужина позволяет им съесть по шпажке данго и отправляет их спать. Но Сарада, помня о том, что выторговала у мамы полчаса чтения, спать не очень торопится. А Боруто, маленький, но хитрый, во весь голос сообщает: он любит сказки. Если бы Сарада умела вводить взглядом в иллюзию, Боруто бы уже видел сны (сомнительной, как подозревает Сакура, приятности). Чтобы не было драк в кровати, Сакура достает два футона, которые хранит на случай «если». Раньше «если» — это заглянувшая Ино или Тен-Тен, с которыми, возможно, она выпивает весь вечер. Теперь это «если» уходит в прошлое раз и навсегда, но Сакура не успевает по этому скучать. Ей буквально некогда скучать. — Ма-ама, — пищит Сарада, перевернувшись на живот, — я питониха-а! — Очень похоже, — соглашается Сакура и аккуратно щипает ее за мягкую кожу шеи. — Сш-ш-ш-ш, — угрожающе откликается дочь, передергивая плечами. — Сш-ш. Ш-ш! — А я… а я тигра! — заявляет Боруто и приземляется на корточки. — Р-р-р-ргх!.. Футоны от резкого движения разъезжаются, а тигра приземляется на питониху. Питониха мгновенно превращается в ребенка. По некоторой иронии, очень острозубого. Приходится растаскивать. — Тиграм и питонам не надо драться, — убеждает их Сакура, держа детей за шкирки и не давая друг до друга дотянуться. — Если они будут драться, придет… придет жаба и всех проглотит. — Фуэ-э, — пищит в священном ужасе Сарада, округляя глаза. — Чего фуэ-э, — обижается Боруто, надувая щеки, — жаба — папин призыв! Сарада заинтересованно хмурится. Смотрит украдкой на Сакуру. Та важно кивает. — А у моего змеи, — так же важно говорит дочь и задирает нос к потолку. — Вот такие! — разводит руки в сторону. — В сто… нет, в два сто раза больше! — В двести раз, — поправляет ее Сакура с полуулыбкой, но чувствует облегчение. — И папина змея, и жаба твоего папы, — подмигивает Боруто, — примерно одного размера в высоту. Она осторожно отпускает обоих, но дети уже отвлеклись. — Сказку вы не хотите? — невинно улыбается им Сакура, отвлекая от разгоревшегося спора «а кто шире». Потому что, очевидно, шире жабы Наруто. Значит, Сарада из кожи вылезет, чтобы найти что-то помасштабнее у призыва Саске. Как было бы все просто, люби дочка котят, щенков или… да хотя бы и обезьян или лошадей. — Хотим! — мгновенно шлепаются на футон оба и даже закапываются под одеяло. Сарада умильно улыбается, сложив ручки на животе, а Боруто гипнотизирует большими и чистыми голубыми глазами. Сакура гасит свет, оставляя только маленький ночник, чтобы тени плясали в углах и резвились на стенах. Садится детям в ноги, подталкивает одно большое одеяло с двух сторон, обещает, что все призраки ради них поспят на улице и никого пугать не будут. Она придумывает сказки сама, что-то вспоминая из детства, что-то соображая на ходу. Дети с любопытством слушают о жадном дайме, который сердит умного шиноби. А умный шиноби использует призыв и напускает в дворец дайме столько мышей, что они съедают весь его рис и щекочут дайме каждую ночь. Сакура заканчивает, когда глаза Боруто, тонкие голубые щелки, слипаются по линии ресниц окончательно, а Сарада не начинает причмокивать, как совсем крошечная. Нужно погасить ночник и пойти спать самой, но она только сидит, поджав ноги под себя, и рассматривает свою маленькую дочь. Темные прядки растрепавшейся челки мерцают в желтом свете. От одного ее вида, хрупкого, такого нежного и невыносимо любимого, в груди хрустит. Чувствительная детская кожа по сравнению с ее ладонью — нежная и тонкая. Сакура осторожно приглаживает мягкие волосы и собирается спуститься на кухню. Но Сарада мелко вздрагивает всем телом, даже ручки дергаются, и приоткрывает глаза. — Ш-ш-ш-ш, спи, милая, — нашептывает ей Сакура, склонившись к ней, гладит по щечке. Сарада пристраивается к ее руке и сонно бормочет: — Я буду лучшей химэ… только не отдавай меня бабушке… — Я буду любить тебя, даже если ты не будешь химэ. И я никому тебя не отдам, — Сакура оставляет на маленьком носу невесомый поцелуй, разрываясь внутри от горечи. — Правда-правда? — хныкает полу-проснувшийся ребенок, возясь под одеялом. — Ага, — подтверждает Сакура и чувствует, как тени, бегущие по стенам, просачиваются внутрь нее. — А ты кого больше любишь? — Сарада цепляется за ее рукав ладошкой. — Папу или меня? У нее мутные черные глаза-пуговки. Убедить, что все хорошо, убаюкать, потом успокоить себя — вот и план. Сакура приступает к нему с не исчезающей с языка горечью. — Я люблю вас по-разному, — понижает голос она и осторожно ложится рядом, на край футона. — Тебя как дочку. А твоего папу как… как твоего папу. Ты же любишь меня и тетю Карин по-разному, да? Сарада хлопает ресницами, медленно, но упрямо. Ей очень хочется заснуть. Но мама, которая лежит рядом, очевидно интереснее… — По-ра-а-а-азному, — зевает она и пододвигается к Сакуре еще ближе. — Но тебя, мама, больше… — Я тебя тоже больше, — Сакура нежно целует ее между бровей, запирая горечь внутри. — Спи, милая. Нет. Она не будет грустить вечность о том, что ее дочка даже в полусне просит ее не уходить. Может, она и не самая лучшая мать. Но она исправится. Сарада, услышавшая то, что хотела услышать, послушно закрывает глазки. Поерзав, устраивается так, чтобы лежать к Сакуре вплотную. Та обнимает ее поверх одеяла, гладит маленькую спину. В этот момент Сакуре кажется, что она сможет все. Маленький кошмар Сарады — глупый и рассеиваемый под светом в пыль. Но только для взрослого. Ребенка он приводит к жутким выводам. И Сакура должна с этим что-то сделать. Надо… надо взять завтра выходной. Да, снова, но… Неужели без нее не справятся? Вон, подрастает смена, у Акино-сан ученица какая. Да, только допустили к операциям, только аттестацию прошла, каменеет в экстренных ситуациях, но и что? Когда-то все такими были. Может, однажды она станет главой госпиталя, лет через двадцать… А опыта нужно дать набраться уже сейчас. Сакура поправляет одеяло на плечах Сарады, бесшумно встает и прикасается пальцами к щекам... Саске не оценит ни вопросов, ни слез. Но слезы сейчас высыхают, а вопросы должны быть однажды заданы. Ей не приходится далеко идти. Саске стоит, прислонившись к стене в коридоре, прямо около двери. Темно, и его лицо почти не видно. Но, похоже, он ждет ее. Может, даже слышит их с Сарадой перешептывания. Сакура закрывает за собой дверь, надеясь, что внутрь этой комнаты сегодня не просочатся ни кошмары, ни призраки, ни их разговор.