Лечить от непоколебимого эгоизма

Сакура прислушивается к мерному дыханию Саске, лежащего рядом, держит свою ладонь поверх его предплечья. Он, подгребший ее себе под бок целой рукой и навалившийся сверху, теплый и необычно домашний. В голове медитативная тишина. Тело плывет по волнам тихого и шаткого умиротворения, приятно расслабленное и отдохнувшее. Она просыпается гораздо раньше, чем обычно. О причинах Сакура не думает и вообще — не думает. В комнате только начинает светлеть. На деревянном полу дрожат серые полосы проклевывающегося сквозь черноту ночи рассвета. Ей не хочется вставать и идти на работу — снова связываться с упрямыми АНБУшниками, джонинами и всякими там чунинами, которые только и тянут в рот ядовитые растения на заданиях D-ранга. День хочется провести дома, рядом с Саске и Сарадой, может быть, пройтись по рынку, набрать продуктов для хорошего ужина и вместе им его приготовить…       Нет-нет, так далеко мы еще не зашли, думает Сакура с иронией, чтобы заставить Саске готовить — нужно сбежать в госпиталь и оставить на него Сараду. Рука, расслабленная и тяжелая, шевелится — вздрагивает и проводит ладонью по простыне. Согнувшись в локте, она притискивает Сакуру спиной еще ближе, так, что уже не пошевелиться. Ловкие пальцы растирают между собой тонкую лямочку ночной рубашки, и все становится понятно. Саске проснулся. — Рано, — лаконично замечает он и плавно садится. Лишенная опоры и источника тепла Сакура разворачивается на другой бок и смотрит на Саске, держащего в руке свою немного порванную жилетку. Жилетка была дурацкой, ей она никогда не нравилась. По лицу мужа сложно сказать, насколько он недоволен, но она приглядывается к линии губ и бровей и понимает: абсолютно не в восторге. — Я могу ее зашить, — нейтрально замечает Сакура и садится, довольно потягивается. Саске безразлично откладывает жилетку на край кровати и встает. Но стоит Сакуре схватить его за запястье и потянуть обратно, как безразличие пропадает. — Еще рано. Давай полежим немного? — она смотрит снизу-вверх и неловко улыбается краем губ. Саске соглашается, пускай под «полежать» он подозревал — по глазам видно — совершенно другое. Но не сопротивляется, идя на уступку. Хотя просто лежать — это не похоже на него. Как только он просыпается, обычно сразу встает. Сакура устраивает голову на его плече и чувствует, как его рука придерживает ее за талию. Раннее утро затягивает сонной техникой в легкую дрему. Вслушиваясь в звук его дыхания, она медленно впадает в пограничное состояние между легким сном и бодрствованием. Мелькнувшая на периферии мысль, впрочем, безжалостно перевешивает. Скоро проснется Сарада — можно и не сомневаться, что сначала она прискачет к ним в спальню, а не в ванную умываться — и ее надо будет накормить. Сакура помнит, что с вечера на утро ничего готового не осталось. Это влияет на приоритеты. — Нужно сделать завтрак, — вздыхает Сакура и добавляет мысленно: и сменить белье на кровати, и принять ванну… Она начинает с белья. Саске в это время отправляется в ванную. Потом они меняются, и Сакура недолго отмокает в теплой воде, заодно залечивая несколько случайных синяков на бедре. После решает устроить вечер стирки, когда вернется с работы. Задумывается. Становится интересно: каким будет лицо Саске, если попросить его закинуть в стиральную машину сначала детские вещи (белое отдельно, цветное отдельно), потом их одежду (та же схема с цветным и белым, только добавляется черный), а потом и постельное белье? Сарада просыпается ровно в тот момент, когда кухня наполняется запахом еды. Сакура узнает об этом по топоту маленьких — и наверняка босых — ножек по ступенькам лестницы. Дочь спрыгивает с предпоследней ступеньки на пол и первым делом врезается Сакуре в бедро. — Доброе утро, — вздыхает Сакура, удивляясь такому приступу утренней нежности именно к ней, а не к папе. — Ты уже умылась и почистила зубки? Сарада, не отрываясь от ее бедра, отрицательно трясет вихрастой со сна головой. Сакура вздыхает и бросает взгляд на Саске. Муж, наблюдающий за тем, как она готовит, с нечитаемым выражением спокойного лица, прикрывает глаза. — Нужно умыться, — замечает он в никуда с самым равнодушным видом. Сарада сопит, держится цепкими маленькими пальчиками за ткань домашнего платья, но голову все-таки поднимает. Щечка отлежана, на второй карамельный развод (а казалось, что конфеты кончились) и глаза на мокром месте. — Папа, а ты уж-е умывался? — Сарада, опуская голову, чуть разворачивается к нему и тянется ладошкой. Саске молча кивает. Но все же отходит от стены, к которой прислонялся, и протягивает Сараде руку. Дочь нервно шмыгает носом — Сакура начинает тревожиться — и хватается. Но и от бедра не отлипает. Предчувствуя очередную манипуляцию для получения данго, Сакура вздыхает: — Никакого сладкого на завтрак. Но дочь вдруг странно всхлипывает, цепляется мертвой хваткой за платье и за руку Саске и разражается громовым ревом. Саске, не шевелясь, поднимает взгляд на Сакуру. Сложно сказать, что сейчас испытывает муж, но что-то мельком подсказывает: отцовское волнение ему не чуждо. Ответа на немой вопрос у нее нет. Никогда не догадаешься... Руки сами собой тянутся — обнять, пригладить вихры. Приходится нагнуться. — Что такое, милая? Потеряла своего лягушонка? — спрашивает она, мягко встрепывая мягкие волосы на теплой макушке. Саске, с неожиданной (для таких случаев) интуицией опустившийся на колено, подергивает глазом. Она не заостряет на этом внимание, потому что Сарада, наконец-то отлепившись от ее бедра, глубоко вдыхает и жалобно и гундосо тянет: — Папа заберет тебя с собо-ой, а я останусь одна-а-а! Так-так-так. — Кто это сказал? — и когда успел, потому что еще вчера Сарада улыбалась, каталась на папином рукаве с молчаливого позволения и все пыталась намекнуть на убранное в холодильник сладкое. — Мне приснило-о-ось, — круглое заплаканное личико, задранное кверху, берет за живое. Сакура вздыхает негромко, тянет себя за ниточку контроля, чтобы не улыбнуться. Все-таки зря грешила на Яманаку... Но Сарада всхлипывает снова, и становится горько. Глупые нехорошие сны. Такая мелочь, но почему-то задевает за больное. Саске смотрит на нее коротко. Прервавшаяся на объяснение дочь снова расходится. Не время думать о больном. Приходится как-то присесть, не разрывая сложившуюся живую цепь. — Это просто сон, Сарада, — она вздыхает и вытирает теплые щечки одной рукой, а второй успокаивающе гладит по спине. — Я никуда не уйду, а ты не останешься одна. — Д-да? — дочка недоверчиво всхлипывает, смотрит красными глазами-щелочками и косится на Саске. Они отвечают одновременно: — Да. — Ну конечно! — И вы не отдадите меня ба-абушке? — сопит Сарада и вертит головой, смотря то на нее, то на Саске, готовая вот-вот снова расплакаться. Сакуре от этой ситуации хочется нервно рассмеяться.       Ками-сама, неужели я настолько плохая мать, думает она и машинально качает головой, потому что слов нет. От плиты тянет дымком. Завтраку грозит явная опасность. И она машинально распрямляется, чтобы потянуться и выключить огонь. Сарада воспринимает это как побег и мгновенно приклеивается к ноге. — Нужно умыться, — стать голосом разума, непоколебимым и спокойным, решает Саске. — Вместе-е, — гнусавит дочь. — Твоя мама готовит тебе еду. Не отвлекай ее, — он выпрямляется медленно и неумолимо разворачивается в сторону лестницы. Сарада резво вертит головой, решая: упереться или пойти с папой. — Никуда не исчеза-ай, — икает она, дергая Сакуру за край платья. — Я умоюсь и вернусь! Сакура качает головой, наблюдая, как дочь раскачивает руку Саске, хватаясь за большую ладонь обеими своими. Теплое сонное утро неотвратимо растворяется внутри зыбкой дымкой.