Лечить от непоколебимого эгоизма

— Куда ты собираешься? — голос мужа холодный и колкий. Сакура, продевая руки в рукава короткого зеленого платья, удивленно округляет глаза и оборачивается к Саске как была — полураздетой. Глаза Саске, сурово-ледяные, метельные, смесь снежного крошева и толченого угля, стекленеют. Сакура одергивает платье вниз, давая шелку расползтись по коже тонким барьером от таких вот взглядов. — В кафе, — просто и спокойно отвечает она ему и улыбается, разворачивается к зеркалу, берет расческу. Откипело. Сакура вдруг, смотрясь на себя в зеркало, думает: а если у меня ничего не выйдет? И Саске исчезнет на своей новой миссии снова на пару лет? И тут же решает: а разведусь, я железная, что ли? Развестись — и точка. Сараду на плечи и правда — в Суну. Будет дочка загорелой, веселой и с марионетками. Больно будет — не разогнуться. Но когда-то себя придется надрывать. — С кем? — Саске редко показывает эмоции мимикой, но в этот раз у него, наверное, защемило нерв: левый глаз ощутимо дернулся. — С подругами. Застегни, пожалуйста, — она разворачивается к нему спиной, демонстрируя обнаженную кожу. — Я думал, мы сможем провести время вместе, — медленно ведя собачку вверх, Саске случайно мажет пальцами по позвоночнику. Это похоже на щекотку. Удар током. Удар в больное, в самую кровящую мякоть идиотского сердца. И на мгновение Сакура думает: почему бы… — Нет, — она улыбается мужу через отражение и поводит плечом, сбрасывая опустившуюся на него горячую ладонь, — извини. Я уже согласилась. Будет невежливо отказать девочкам. К тому же, я не так часто хожу в кафе. — А к Ли-сану, — он выделяет обращение тоном, — ты часто с помощью ходишь? Сакура невинно пожимает плечами и убирает прядь ярких волос за ухо. Мажет губы нежно-розовой помадой, сосредоточенно смотрясь в зеркало. К чему эта ревность? К чему этот укол? Саске знает, что она вплавлена в него по самый позвоночник, насмерть.       Разведусь, к черту это все, думает она и закрывает помаду колпачком. — Только когда он в очередной раз пытается спасти мир, — шутит грустно она и добавляет: — Боюсь, когда-нибудь Сарада заразится бациллой силы Юности и тоже будет бегать в трико. Лицо Саске снова перекашивает да так, что начинает дергаться и второй глаз. — Моя дочь рисует на стенах. Ловит голубей. Хочет на день рождения анаконду и взрыв-тэги. Думает, что катоном можно жарить яйца. Спрашивает: есть ли у меня шаринган. Мало этого — она еще и с Ли общается, — Саске набирается злости и глаза у него сверкают не по-детски. — О, — Сакура фыркает, — так она не только с Ли общается. Еще с Нара, Яманаками, Узумаки и даже Акимичи. Про Орочимару и его выводок клонов она красиво умалчивает. А то Саске сразу поймет, откуда надуло анаконду на день рождения. Он и так вон — сереет. — А что ты хочешь? Я работаю, чтобы как-то содержать нас двоих. На наши геройские дивиденды мы купили этот дом. Сарада то у Ино, то у Темари, то у… кого-то еще, — на «Орочимару» Сакура кусает себя за язык. — Она просто всесторонне развивается. — Она не знает, что шаринган можно пробудить. Она думает, что катон используют для розжига костров, — замечает Саске и смотрит на нее нечитаемо. — Странно, — замечает тонко Сакура. — Ведь ей об этом было кому рассказать. Это единственный укол, который она себе позволяет. И выходит из комнаты. В прихожей давно болтается редкоиспользуемая сумочка, и Сакура кладет в нее несколько крупных купюр. Ее до дрожи раздражают полунамеки Саске, эти взгляды и невозможность вывалить все на духу.

Я ненавижу тебя, потому что ты бросил меня одну. Я хочу держать тебя за руку и спать рядом чаще, чем раз в три года. Я хочу, чтобы Сарада росла дома, а не у моих друзей. У всех по очереди.

Сакура стряхивает упавшие на лицо волосы ладонью и уверенно вздергивает голову. Саске наступает на пятки. Но она тоже умеет уходить от разговоров. — Уложишь Сараду спать, хорошо? — улыбается она ему мельком и хватает сумочку, открывает дверь. Саске умен. Знает, сын собаки, что иногда женщин удерживать не стоит. Поэтому он не затаскивает ее обратно в дом. ...или, может, это просто ниже его достоинства? В кафе тепло и по-праздничному весело. Сакура вливается в этот мир инородным раздраженным и распаленным комком нервов, неловко натыкается бедром на угол стола, но встречается взглядом с Хинатой и тает. Опускается рядом уже спокойной, получает щипок за плечо от Ино и комплимент платью от Тен-Тен, улыбается и чувствует себя на месте. Какие же они все еще девчонки… — Весь в отца, — жалуется Темари, запивая улыбку теплым зеленым чаем, — даже разбросанные носки без стратегии не собирает! У него же на все свои тридцать девять и три десятых варианта! И знаете, что?! Шикамару ведь этим гордится! — Пф-ф-ф-ф, будто ты — нет, — смеется Ино и вздергивает узкий подбородок выше, чтобы казаться высокомерной. Она первой нашла язык с Темари, оказавшейся в абсолютно новом мире после переезда из Суны. Темари раздраженно прикладывается к чашке. Хината округляет серые глаза и с укором смотрит на Ино. Сакуре смешно, о чем она и сообщает.  — Она просто хочет анаконду и взрыв-тэги на день рождения! — хохочет Сакура, вытирая выступившие слезы тыльной стороной ладони. — И решила, что папа — это тебе не злая мама, и у него можно попросить. Еще неизвестно, что интереснее: анаконда или взрыв-тэги. — Отпускаешь будущего мужа на вольные хлеба к Орочимару, — язвит Темари и подцепляет сладкое пирожное, — а потом твоя дочь хочет завести дома змею. Кошмар. Интересно, всех Учих тянет к змеям? — Только Саске, — не дает вставить слова Сакуре Ино и хлопает ладонями по столу, смеясь. — У них предки общие-е-е-е. — Вот был бы жив этот ваш Мадара, — Темари снова язвит, тыкая, что мол, вон, у кого мировое зло обычно подрастает, что Саске, что Обито, что Орочимару, что Мадара, спасибо, что Кагуя не из этих мест, — снес бы тебе голову. — Мы еще не настолько пьяные, чтобы так шутить, — Тен-Тен хмурит брови и щурит налившиеся ненавистью темные глаза. Она ненавидит все упоминания об древнем Основателе, и это адекватно, учитывая, что он однажды вдруг решил воскреснуть и навести свои порядки.       Умник, думает Сакура с усталостью, и так по горло было, а тут еще ты решил стариной тряхнуть. Иногда нужно вовремя уходить. — Мы никогда до степени, в которой сможем так шутить, не допьемся. Тут же большую половину от рюмки вырубает! — Ино снова все сводит в шутку и подмигивает Сакуре. — Саске-кун никогда не напивался? Сакура, не понимая, к чему это, мотает головой. — Напьется, — самоуверенно предсказывает Ино, — пока тебя трезвить будет.       Нет, думает Сакура возмущенно, ну что за самоуверенность? Она взрослая и самостоятельная, не зависящая от мнения подруги, и… и вообще! — Да ты первой вырубишься, — хрустит пальцами, разминая кулаки, она.