Jardin Royal, или Выживут самые дерзкие!

      Длинный протяжный звонок вгрызся в голову сверлом, в очередной раз заставив Джонатана содрогнуться.       Каждый раз, когда он раздавался, в допросную заходил человек, и это каждый раз был маленький сердечный приступ. Мэтьюз испытывал теперь лишь отголоски того, что раньше называлось чувствами, и их у него осталось только два — панический ужас и нестерпимая отчаянная боль. Всего два чувства, и оба разом обдавали спину огнем, когда кто-то переступал порог. Это не был отец — и сердце на миг в страхе останавливалось, — и это не была Мануэла — и оно раз за разом разбивалось.       Джонатан не знал, сколько провел в камере, здесь не было окон, а ощущение времени потерял давным-давно.       На той вечеринке какую-то вечность назад он, оказывается, напился так, что в полицейском участке, куда его привезли как знаменитость, с камерами и толпой, бегущей вслед, едва смог стоять. Какое-то время, что он провел в машине, парализованный случившимся — оно все еще как несмываемый рисунок стояло перед глазами каждый раз, как они закрывались, — Джонатан ощущал облегчение. Столько дней безумного, доводящего до панических атак и тошноты страха, столько мучительных бессонных ночей и еще более мучительных кошмаров, в которых он видел этот миг — когда все вскроется, — и вот наконец это случилось в реальности.       Бензли держал этот телефон в руках, а Джонатан смотрел, как умирает какая-то часть внутри каждого из его родных, как черствеют навсегда их лица, как внутри каждого из тех, кто был ему так дорог, прорастает жгучая ненависть к нему. Он видел, как безвозвратно вся его жизнь с оглушающим треском ломается на куски и рушится в бездну, оставляя его в вакууме, но в тот миг чувствовал облегчение. Дальше ничего не было, но и эта агония, жрущая его днями и ночами все последние недели, тоже была безвозвратно позади. Все кончилось.       Тело потеряло чувствительность, кровь внутри застыла, Джонатан просто делал шаги за Бензли, который, сам того не понимая, подвел его на эшафот, и единственным, что рыболовным крючком вгрызлось ему в легкие, стал ее взгляд.       Он поймал взгляд Мануэлы, и увидел в нем, как рвется между ними последняя ниточка. Все то, о чем он терзал себя все последние месяцы, все ее сомнения, ее чувства к другому, все то, что подтачивало их любовь изнутри и снаружи, оставило от их связи тонкую нить, за которую Джонатан держался, как сумасшедший, и в этот момент она оборвалась. Он проиграл. Просрал абсолютно все. Облажался по полной.       Она дала ему понять, что больше не придет, и с той поры Джонатан погрузился в глухую пучину отчаяния.       В участке ему задавали вопросы, но очень скоро Джонатан потерял способность отвечать на них. Шок сошел ледяной волной, и обнажил каждую трещинку на его истерзанной душе. Камера, спасибо уж черт его знает кому — кто еще в этом мире был ему другом? — была одиночная, и там, лежа на твердой холодной койке, оставшись наедине с собой в этой проклятой робе, таким, каким он себе снился в кошмарах, Джонатан предался своему отчаянию всласть. Отчаянию, которое теперь разбавляли только два демона, каждый на своем плече.              Дверь распахнулась, и мелькнул панический ужас, а следом отступил — не отец. Шагнул в допросную мужской силуэт, и внутренности залила отчаянная боль — не Мануэла.              Вошел Бензли и сел напротив арестованного, положив ладони на стол. Он нарочно не брал трубку сразу, чтобы оценить состояние Джонатана. Если тот начинал заливаться слезами или не мог сфокусировать взгляд, Бензли уходил, не терзая его вопросами. Если едва заметно согласно кивал — тогда они пытались говорить.       Прошло несколько томительных секунд, Мэтьюз сглотнул сквозь больной комок в горле, потер саднящие глаза и кивнул, впервые взяв трубку первым.       На лице Бензли отразилось оживление, он явно обрадовался — впервые его собеседник сам проявил инициативу. Наверняка он догадался, что теперь Джонатан наконец готов по-настоящему поговорить.        — Как ты? — спросил он.        — Следующий вопрос, — сипло сказала Джонатан, опираясь на ладонь с трубкой.       Его сейчас не волновала даже антисанитария.        — Это важный вопрос, Джонатан, — настоял Бензли. — Мне нужно знать, что говорить твоему отцу. Он не готов с тобой общаться, но, думаю, ты понимаешь, что он безумно переживает за тебя.       Мэтьюз промолчал. Отец его ненавидит, и ничто этого уже не изменит. Все ненавидят его, и к этой новой реальности, где он никому на свете больше не друг, Джонатан привыкал уже несколько дней. Не получалось: на глаза снова набежали проклятые слезы, вызвав вспышку боли в затылке.        — На этом всегда и заканчивается наш допрос, — произнес он нестройно, утирая глаза. — Я плохо. Думаю, мой отец это прекрасно понимает. Прошу… давайте уже наконец поговорим о том, что имеет значение.        — Хорошо, — кивнул Бензли.       Джонатан мог поклясться, что в его глазах видел искреннее сочувствие. Ладно, может быть, не все его ненавидели… кто-то просто презирал.        — Мы действительно обнаружили твои отпечатки на телефоне, с которого Кас отправлял сообщения дилеру, — начал Ройе. — Начнем с простого… ты оправлял их?        — Нет, — покачал головой Джонатан, глаза которого снова начали слезиться — теперь уже от яркого света. — Сообщения отправляла Миа.       Голос дрогнул в ожидании реакции. Джонатан успел прикинуть вероятность того, что ему поверят — кто может в такое поверить? Мию Бензли наверняка сцапал по чистому наитию — ведь ее стараниями все пути вели к брату, — и отпечатки точно убедят его в том, что теперь он пошел по верному следу.        — Хорошо, — сразу кивнул Ройе, и не думая спорить. — Как давно ты знаешь о том, что она делала?       На несколько секунд Мэтьюз лишился дара речи. Бензли… ни на миг не усомнился в его словах. Или, по крайней мере, очень талантливо сделал вид — вот только зачем? В голове Джонатана стали проступать воспоминания, цепочка событий, которую он восстанавливал еще до ареста на его случай. Воспоминания, похороненные его отчаянием, когда арест все же произошел. Возможно, решил он, если Бензли верит… может быть, еще не все потеряно. Может быть, еще есть крохотный шанс.        — Я понял, что это она, когда вскрылся мотив, — сипло произнес Мэтьюз, глядя в стол, роясь в памяти той, прошлой жизни. Как же он тогда понял… — Когда выяснилось, что Кас травил несостоявшихся убийц Эндрю; и что он бывал у Уоттса. Я знал, что Миа бывала там, видел ее раз или два. Не стал говорить родне, чтобы не обострять, я и так сестру часто строил…        — Значит, вы действительно не были близки? — уточнил Бензли.        — Нет, — вяло помотал головой Джонатан. — Миа намного младше меня, и характеры у нас всегда… да о чем я, думаю, вы уже поняли, что она не в себе.        — Значит, ты знал, что она ходит к Уоттсу? — Ройе не глядел на него, просто что-то коротко записывал одними сокращениями.       И оттого, что пристальный, змеиный светло-зеленый взгляд не сверлил его, Джонатану, признаться, было легче говорить.        — Да, и о ее привязанности к Сесилу тоже знал, — продолжил он, восстанавливая дыхание. — Сопоставил все, когда она стала беспокоиться за мои отношения с Мануэлой. У нас это не то чтобы норма… — он с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на оскорбления. — Миа плевала на мою личную жизнь, а что касается корта — так и подавно со своим фанатичным отношением к Чемпиону постоянно колола меня, мол я бездарный игрок…       Бензли молча усмехнулся, словно уничижительное прозвище Эндрю ему польстило.        — А потом я и Мануэла расстались и… — Джонатан словно сидел не на допросе, а на сеансе у психолога, но он столько дней ни с кем не говорил по душам, что было почти приятно делиться хоть чем-то осязаемым. — Миа, знаете, была не из тех, кто выбирает слова, так что, когда она стала утешать меня по поводу разрыва с Ману, я быстро точки над и расставил. Но тогда это не показалось мне чем-то предосудительным.       Ройе слушал его внимательно и без доли скепсиса или иронии. Казалось, все их дрязги имели действительно решающее значение, и тогда Джонатан понял, что Бензли не просто ему верил.       Бензли верил себе — все же он арестовал Мию. Не просто из прихоти или, как поначалу думал Джонатан, чтобы выйти на доказательства его вины… Нет, этот умный сукин сын откуда-то знал, что это она. Может быть, только они двое из всего поселка по-настоящему знали правду, Джонатан — потому что эта правда открылась ему во всей красе и погубила, а Бензли — потому что черт его знает как сумел до нее догадаться.        — А когда речь зашла про отраву, — проронил Мэтьюз не дыша, — я тогда сразу подумал про Мию, это ведь не первый раз, когда…       Бензли поднял взгляд.        — Что?       Джонатан в этот момент почти усмехнулся, но рот не послушался. Он ощутил, что наконец нащупал жилу, по которой, как по путеводной нити, может быть, удастся вылезти наружу из этого болота.       О том, о чем он собирался рассказать, не знала ни одна живая душа. Отец запретил говорить об этом и друзьям, и родственникам — даже дома между собой, чтобы не услышали слуги.       Но раз уж Мэтьюзам и их благоразумному великолепию гореть в огне… Так пусть горят все сразу.        — Миа не просто так училась дома, сэр, — произнес Джонатан, распрямляясь. — В старшей школе она как-то облила кислотой свою одноклассницу. Смешала неизвестно как прямо на уроке и вылила на руки… не знаю, что между ними было, Миа клялась, что это случайность…       Бензли замер, занеся ручку над листком, а Джонатана словно прорвало: слова полились фонтаном:        — Она тогда выкручивалась как могла, но ни я, ни папа ей не поверили, так что… Я не знаю, сказал он вам или нет, но папа не мог не догадаться. Он точно понял ещё до ее ареста, что она это сделала! Он знал ее, мистер Ройе!       Сглотнув, он прижал трубку ближе и был готов поклясться, что глаза его в этот миг загорелись с новой силой.        — В общем, я все сопоставил и просто задал ей тогда вопрос. Надо было сразу идти к вам, но я не догадался… Она с готовностью мне все рассказала, — горько усмехнулся Джонатан и снова потер глаза. — Я только потом понял: она хотела, чтобы я знал, хотела втянуть меня, а я так глупо попался…        — Хотела втянуть? — уточнил Ройе, отложив ручку.       Он внимал каждому слову и не хотел даже отвлекаться на записи.        — Конечно, — горячо покивал Мэтьюз. — На тот момент она уже слишком много раз облажалась и продумывала, как съехать с наказания… Ей нужно было с кем-то поделить вину. Миа очень умная, сэр, намного умнее, чем вы, наверное, о ней думаете…        — Я не питаю иллюзий насчет твоей сестры, — мрачно отозвался Бензли. — Я понял, что она обвела нас вокруг пальца, когда ты признался насчет отпечатков.       Джонатан сглотнул, потирая шею, вопросительно глядя сквозь стекло.        — Мы думали, что телефон станет доказательством ее вины, — пояснил Ройе. — Когда ты признался, я понял, что она не просто так дала нам этот намек. Она тебя подставила.       Он бросил короткий, резкий, изучающий взгляд на собеседника.        — Ты ждал, что она так сделает, верно?        — Разумеется, она меня подставила, — выдохнул Мэтьюз. — Мои отпечатки на телефоне появились не просто так. Уж конечно, я им не пользовался и ничего с него не отправлял, я же не дурак…        — Тогда как? — прищурился Ройе.        — Когда она призналась во всем, — вспомнил Джонатан. — Она дала мне этот телефон в руки. Я тогда и подумать не мог… Я был настолько в шоке, что это она, что она призналась…       Бензли снова взялся за ручку и стал быстро делать пометки.        — Значит, она нарочно посадила туда твои пальцы?        — Само собой, — простонал Джонатан, растирая шею. — Позже, когда я говорил, что она должна прекратить, иначе я позвоню в полицию, она и сказала мне… что телефон с моими отпечатками надежно спрятала. И если я дернусь, она выдаст ФБР его местонахождение.        — И тогда за убийства арестуют тебя, — закончил Ройе.       Воздух кончился, правда была разлита перед ними на столе, и больше у Джонатана не было ни информации, ни сил ее выуживать. Он покивал обреченно, потерев переносицу.        — Да… Так оно и вышло.        — Так, да не так, — качнул головой Бензли.       Джонатан замер. Неужели у него все-таки есть какой-то план? Разве есть хоть что-то, что может его теперь спасти?        — Мне никто не поверит, сэр, — тихо сказал он. — Нет ни одной улики против нее. Телефон, мотив — все на меня. Присяжные ни за что не поверят, что это все провернула шестнадцатилетка.       Бензли усмехнулся, и в его усмешке Джонатан увидел отблеск знакомого азарта. Такой когда-то вечность назад обуревал его на корте — когда соперник сильнее и удача не на твоей стороне, но ты все-таки усмехаешься в лицо судьбе: «рано меня хороните».        — На сегодняшний день Миа умнее нас, — подытожил Ройе. — Я говорил с окружным прокурором, мне даже не подвязать к делу ее наводку по телефону. Она, черт возьми, продумала даже, как именно это сказать, чтобы я не смог потом на нее сослаться… не удивлюсь, если она и Сесила приплела только, чтобы меня отвлечь.       Его губы дернулись на миг в бессильном раздражении, но Бензли быстро взял себя в руки.        — Но пока ты находишься под следствием, у нас есть время попытаться выбить из нее признание.        — Она ни за что не признается, — безнадежно проговорил Мэтьюз. — Да и… будем честны, за соучастие мне все равно всучат хороший срок.       Он на миг позволил себе поверить в призрачную надежду, вырваться на несколько секунд из душащего кольца отчаяния, и в эти секунды неумолимый рок как будто отступил, позволил ему забыть о том, что единственное ожидает его теперь в реальности. На какие сделки с совестью ни иди, финал будет одним — и неважно, восторжествует ли при этом справедливость.       Или… все же важно?       Бензли собирал бумаги, бодро рапортуя что-то о том, что продолжит обсуждение с окружным прокурором, а Джонатан думал в этот момент о наказании того, кто был повинен во всех его бедах. Да, быть может, его судьбу арест Мии уже не изменит, но вот судьбу его семьи… Если она останется там одна, наедине с ними, уже пылающий по ее вине родной дом Джонатана однозначно рухнет и рассеется пеплом. Готов ли он был оставить своих родных на откуп этой сумасшедшей суке, даже притом, что они отвернулись от него?       А если нет, то что он мог сделать, чтобы не позволить хотя бы этого?       И в этот миг раздался еще один звонок, рассекший нутро пополам. Бензли вскинул взгляд, охрана оповестила еще об одном посетителе. Ройе кивнул и хлопнул документами по столу, ровняя стопку.        — Взбодрись, — сказал он на прощание. — Эта мелкая зараза не только разбила сердце своих родителей, моих друзей. Не только довела тебя, невиновного, своего брата, до тюрьмы. Не только хладнокровно убила пятерых, мать ее, человек…       Он на мгновение замолк, на щеке дернулась жилка.        — Она опозорила меня.       И по лицу Бензли в этот момент пробежала настоящая тень.        — Так что ни хрена еще не кончено, Джонатан. Ни хрена еще не кончено.       

***

             Ману разбудило пение птиц. Звук инородный, непривычный врезался в ее сознание, выхватывая из поверхностного, неспокойного сна. В посёлке так долго стояли непогоды, что Мануэла отвыкла от беспечного щебетания, которое сопровождало ее пробуждения почти всегда. Дом окружал грушевый сад, ветви раскидистых деревьев доставали до окон ее спальни, птицы тут были частыми гостями. Тучи рассеялись, и они с песней вернулись на привычное место, будто бы ничего не произошло.       Несколько секунд Мануэла с закрытыми глазами инстинктивно, мысленно ощупывала мир, как ребёнок. Запах грушевого цвета из приоткрытого окна, тепло лучей, падавших на лицо, нагревших шелковую наволочку подушки. Щебет, похожий на нескладную музыку.       А затем воспоминания накрыли ее удушливой волной, заставив открыть глаза. Так проходило каждое утро с тех пор, как Джонатана арестовали, каждый раз одно и то же, как гребаный день сурка: пробуждение, несколько умиротворённых секунд — и возвращение в действительность.       Тут же словно стихло птичье пение, лучи солнца скрылись, погрузив спальню в полумрак. Мануэла грузно села в постели, поймав взглядом отражение в зеркале трюмо. Отёкшее лицо, красные глаза, спутанная копна волос. Нос забит, веки распухли настолько, что озираться получалось через боль. Каждый день приводить себя в состояние, совместимое с социумом, приходилось заново.       Расшторив окна, Мануэла припала на подоконник, обессилено оглядывая лужайки, видневшиеся с ее этажа. Казалось, сам посёлок должен оплакивать своё разбитое сердце, но прорыдавшись как следует в день ареста, Жардан Рояль будто избавился от гнойной раны и, отстрадав свою боль, стремительно пошёл на поправку. Вдохнул воздуха и засиял.       Кругом стоял солнцепёк, типичный для начала апреля, зелень набирала цвет, птицы носились стремглав от замка к замку, словно мелкие насекомые, крошечные на фоне громоздких построек. Дуло с юга, в комнате даже стало душно, и Мануэла открыла окно настежь. Зацветали сады, природа просыпалась от зимней меланхолии и полнилась цветом, соками и благоуханием, будто запевала нестройным счастливым хором.       «Какая чудесная погода для такого паршивого дня», — подумалось Мануэле.       Не то чтобы этот день был каким-то особенным в сравнении с предыдущими, но чудесная погода стояла во все из них, так что несоответствие уже бросалось в глаза.       На часах было за полдень, и в любой другой день Мануэла послала бы режим и учебное расписание к черту — родня бы не осудила, — но сегодня все же решила подняться и привести себя в порядок.       Все прошедшие дни она отказывалась давать комментарии даже близким, отменяла встречи с друзьями и родственниками, не желая обсуждать ни произошедшее, ни свои чувства. В опалу попал даже Эндрю. Один из немногих людей, с кем Мануэла хотела бы и могла обсудить то, что было на сердце, уже несколько дней не выходил на связь, и все в посёлке знали почему. В день ареста Джонатана, день, когда, похоже, все по-своему сошли с ума, в полицию за вождение в нетрезвом виде угодила и Хантер Ферлингер, а оттуда почти сразу была отправлена в рехаб. Уоттс по своему опыту набросал пару строк в общий чат посёлка, пояснив, что связи с мисс Ферлингер в ближайшие дни точно ждать не стоит. И хотя Мануэле сейчас не помешала бы поддержка, от осознания, что Хантер в надёжных руках, становилось капельку легче.       Весь день она проводила в бесцельном мотании по дому, за просмотром сериалов или любой другой жвачки, забивавшей извилины и не дававшей им шевелиться, а ближе к ночи заваливалась в постель и набирала номер Грэга.       Он оказался единственным, с кем удавалось хотя бы немного выплеснуть наболевшее. Вудкастером владели почти те же чувства, что и ею: яростная горечь и постыдная, унизительная боль. Мануэла знала, он не был так близок с Мэтьюзом, как она, но Грэг был одной из жертв Каса, и это их равняло. Любимая девушка, которой Джонатан столько времени лгал, и друг, которого попытался прикончить. Вечерами до поздней ночи они без устали говорили, говорили и говорили об одном и том же, словно лучшие друзья, повторяли и поддакивали друг другу. Обоим от этого становилось ощутимо легче, и спустя пару часов разговоров Мануэла наконец проваливалась в сон.       Прошедшей ночью Грэг сообщил, что собирается устроить тусовку на яхте, раз уж распогодилось и больше ни от кого не приходится ждать удара в спину.        — Ты уверен? — сипло спросила она тогда, прижимая телефон к уху, чтобы расслышать его угрюмый голос. — Мне кажется… не получится делать вид, что все нормально. Ни у кого из нас.        — Не надо делать вид, — сказал Грэг. — Соберёмся, перемоем козлу кости и как следует отметим его грядущий срок. Пора шевелиться: на носу лето, а мы и так позволили этому дерьму на столько дней нас выбить из колеи… Не верю, что ты не хочешь показать нашим придуркам, что ты кремень и в рот их всех имела.        — Не хочу я ничего показывать, — буркнула Мануэла. — Хочу забыть обо всем, что произошло за последние полгода, как о страшном сне…       Наутро, однако, она все же приняла решение пересилить себя и явиться. Тем более что ночью Грэг прислал ей на оценку приглашение, которое собирался забросить в Фейсбук — неизменно стильную чёрную карточку, на которой алым лаконичным шрифтом было выведено:       «КРОВАВАЯ РИГАН. Пирс Кабрильо Марина, 22:00. Дресс-код: красный»        — Вот уж тематика-то на злобу дня, — протянула сама себе Мануэла, но ненароком прикинула, что есть в ее гардеробе не слишком затасканное в алой гамме.       Это походило на маломальский повод привести себя в божеский вид. На яхте не будет никого из сочувствующих, охающих и ахающих направо и налево взрослых, городской сброд Грэг точно не пустит, а Сесил и сам туда не сунется. Мануэла избегала его нарочно, не только потому, что осадок от ее нервной истерики еще не до конца стерся, но и потому, что заботой о себе была сыта по горло. Все это проклятое сочувствие ни капли не уменьшало ту пропасть, что разверзлась у нее внутри, а от обязанности вежливо на него отзываться уже тошнило.       Пожалуй, единственное, чего ей сейчас хотелось — это как следует перемыть кое-кому кости и выпить за его грядущий срок, так что Мануэла налепила на веки освежающие патчи и набрала номер Вудкастера, который уже выбился в избранные.        — Красный, значит? — мяукнула она вместо приветствия. — Целиком или хватит детали?        — Целиком, само собой, — отозвался Грэг, зевая на том конце провода, а после предупредительно кашлянул. — Только без красных глаз, Мануэлита, поняла меня?       

***

             Красные глаза были обязательным элементом дресс-кода любой вечеринки Грэга, так что даже если ты не собирался ему следовать, все равно мог быть уверен, что на яхте «Риган» без этого не обойдется.       После рехаба Уоттс, ей-богу, решил поменьше налегать на вещества, но не все дни складывались гладко. Вот и грядущая вечеринка у Вудкастера, судя по баннеру, вновь обещала щедрые возлияния и воссыпания в себя всего, что будет в наличии, а зная Грэга — в наличии будет все.       Кэмерона не удивила его столь скорая тяга к веселью. Уже несколько дней поселок помалкивал о произошедшем у Мэтьюзов, и Уоттс знал, что Вудкастер сдастся первым. Из всех, кого задело — а его еще и задело посильнее прочих — Грэг был самым юным и впечатлительным жителем Жардан, а это значило, что не пройдет и недели, как он вывалит все наболевшее, да погромче. Эта кровавая тусовка была в самом что ни на есть обиженном вудкастерском стиле, буквально кричала обо всей боли и унижении, что претерпел хозяин.       Не пойти означало нанести обиду еще более тяжкую.       Однако проснувшись и неторопливо вкусив щедрый завтрак из косяка и бокала белого вина прямо в спальне, Уоттс столкнулся с препятствием, к которому не был готов — в его гардеробе не оказалось ровным счетом ни одной толковой красной вещи. Нашлись только какие-то подтяжки, похожие на экипировку стриптизера, чья-то алая шелковая кружевная сорочка и пара кед. Кеды Кэмерон натянул и озадаченно стал пялиться в экран, раздумывая, так ли сильно он любит Грэга, чтобы ради его ЧСВ тащиться по магазинам, и насколько это по шкале от одного до «полный лузер» позорище — не иметь чего-то в своем шкафу, живя в Жардан.       Бокал белого сделал свое дело — к полудню Уоттсу стало плевать. Будь он проклят, если Вудкастер не впустит его на свой девичник как есть. Он, мать его, Кэмерон Уоттс.       Говоря откровенно, услышав о приглашении на «Риган», он подумал сразу только об одном — если вечеринку устраивает близнец, значит, туда точно явится Хорнер. Ну, или как минимум, Уэсли получил приглашение, а насчет того, явится или нет, Уоттс решил уточнить лично. Конечно, трубку он снял сразу — небось, с утра махал ракеткой.        — Привет задротам, — непринужденно поздоровался Уоттс. — Тренишь? Хотел уточнить, ждать ли тебя вечером на вудкастерской посудине.        — А что, без меня не пойдешь? — рассмеялся Хорнер на том конце провода. — Буду-буду, как такое пропустить. Вся королевская рать соберется там поныть… Твоя подружка придет?        — Какая подружка? — удивился Уоттс. — Ты моя подружка да хозяин — оба обещали быть. Кого тебе еще надо?       Уэсли рассмеялся и громко свистнул. Кэмерон услышал на фоне собачий лай.        — Значит, будет… Сам-то занят? — спросил Хорнер, взяв трубку поближе. — Приезжай в гости, перетрем, как уберечь тебя от очередного срыва. Или ты уже смирился?        — Нет уж, — буркнул Уоттс. — Ну, то есть… в общем, да, перетереть бы не помешало.        — Пасифик Палисейдс, я тебе локацию скину, — лаконично ответил Уэсли и попрощался.       Поездки в гости к друзьям для Уоттса были в новинку. Не было у него друзей, как он многократно повторял, только собутыльники — и поездки к собутыльникам, конечно, случались нередко. Но теперь, если не считать бокала белого, он впервые перся к кому-то в дом трезвым.       По приезду спустя каких-то полтора часа Кэмерон припарковался за оградой, чтобы пройти несколько десятков метров пешком и рассмотреть пейзаж. Место не походило ни на одно из тех, в которых он раньше бывал.       Океан, несмотря на ясный день, бушевал. Брызги и крики птиц долетали до почти черных, нагретых солнцем асфальтированных дорожек. Пасифик Палисейдс тоже был коттеджным поселком, но тут и близко не царила размеренность Жардан: порывы ветра трепали листья пальм, машины носились по улочкам, задорно рыча на ходу, во всем тесно обустроенном разноцветном скоплении домов ощущалась жизнь.       Неподалеку от отвесной почти белой скалы, выходящей прямо к океанскому берегу, и нашелся адрес с координат. Уоттс позвонил в дверной звонок и вспомнил, что звук собственного даже не воспроизвел бы сейчас мысленно — так давно никто им не пользовался. В Виньябле можно было въехать на бульдозере и распахнуть двери ногой.       Сначала послышался лай, а после на Уоттса с жужжанием повернулась камера слежения. Он поежился, и тогда услышал голос откуда-то со стороны калитки.        — Это доставка элитных веществ?       Кэмерон глупо уставился на решетку динамика прямо над кодовым замком и усмехнулся.        — Прости, все вещества уже в доставщике, — бросил он, услышав, как запищала сигнализация.       Ворота легко поддались, и Уоттс переступил порог в частные владения Хорнеров. Порыв ветра буквально подхватил его под руки, обезоружил на мгновение, в глаза ударило солнце, и лишь проморгавшись, Уоттс осознал, где находится.       За его спиной, за оградой, еще веяло душным многоголосым Лос-Анджелесом, впереди стоял белокаменный замок, объятый ветрами, политый солнцем, а за ним — бился ничем не сдерживаемый, выкрашенный в бронзу океан.       Здесь, на этом клочке земли, было столько… свободы. Ощущалось так много воздуха, света, так широко над ним простиралось небо. Кэмерон замер, ощущая, как подбежавший массивный пес сразу полез тяжелыми лапами на колени. Свист смешался с ветром и птичьим криком, смех Хорнера финальной идеальной нотой лег в атмосферу этого волшебного места. Уоттс наконец увидел всё. Слезы от палящего солнца выдуло, улыбка сама собой расползлась на лице, ладони погрузились в теплую собачью шерсть.        — Ну что, не так шикарно, как у вас там, за оградой, да? — смешливо спросил Уэсли, подойдя и хлопнув Уоттса по плечу.        — Нет, там такого не бывает…       Он осмотрел внимательнее дом, компактный особняк с колоннами, будто часть утеса, у которого его построили, такой же белый и так же естественно смотрелся на фоне этих волн.        — Неужели ты тут живешь? — не выдержал Уоттс.        — Тесновато, но мне хватает, — рассмеялся Хорнер и взял пса за ошейник, призывая оставить гостя в покое.       Тесновато… Тесновато было во всех домах, где Уоттс до этого бывал, но только не здесь.        — Это Скиттлз, — кивнул Уэсли на пса. — А это вот Кэмерон. Как он тебе? Ну, идем внутрь.       Уоттс сам взял Скиттлза, тот ясно ответил на вопрос, подпрыгивая и пытаясь лизнуть его в руку.       В доме было эхо. Несмотря на скромные размеры, тут нашлось где развернуться, Уэсли провел гостя в столовую, по пути в которую Кэмерон чуть не навернулся на маленьких ступеньках. Всего пара штук, без какого-то практического смысла, они придавали холлу чуть более торжественный вид, самую малость. Каждая деталь этого дома как будто имела смысл сугубо радовать глаз. Белая плитка, фигурная собачья дверка на входе, панорамные окна столовой, пропускавшие каждый лучик солнца внутрь…       Уоттс на мгновение представил, как Хорнер взрослел в этом доме, а потом запретил себе об этом думать. От приятеля он знал, что детство у Уэсли было счастливое.       В столовой все было белое, но вопреки ожиданиям, больничным холодом не отдавало, бархат и минимализм ощущались уютно. Вокруг стола стояли туго набитые, пухлые стулья, Уэсли повозился с кофемашиной в соседнем помещении за симпатичной аркой, а после вернулся с двумя чашками кофе.       Рухнув за один из таких фигурных, нагретых солнцем бархатных стульев и щедро отпив кофе из фарфоровой чашечки, Уоттс бросил сумку на землю и, достав оттуда бутылку виски, хорошенько плеснул добавку. Хорнер не прокомментировал.        — У вас нет прислуги? — спросил Кэмерон, отпивая намешанный утренний коктейль.        — Есть, — пожал плечами Хорнер. — Но с кофеваркой я и сам сдюжить в состоянии. А где твой костюм, кстати?       Он, конечно, заметил, что из красного на Уоттсе были только кеды, да и в сумке, помимо бутылки, заметно виднелась пустота.        — А твой костюм где? — Кэмерон порадовался, что разговоры на тему того, с чем он в состоянии сдюжить сам, отошли на второй план.        — О, ща, — пообещал Уэсли и ненадолго куда-то ушел.       В это время Кэмерон отпил кофе и пощурился в сторону окна. Такая тишина стояла в доме, прерываемая лишь тихим отзвуком океанского прибоя, что в душе поселилась непривычная умиротворенность.       «Когда-нибудь у меня будет такой же дом», — вдруг подумал он, и это был первый раз в жизни, когда Кэмерон задумался хоть о чем-то, что могло ждать его в будущем.       Хорнер вернулся в ярко-красной гоночной куртке с логотипом команды, которой по рассказам владел его отец. Он напялил ее прямо на голое тело, со свободными джоггерами цвета мокрого асфальта — в таких легких тканевых штанах Уоттс видел его большую часть времени.        — Это все? — усмехнулся он, прогоняя меланхоличные мысли. — Так и пойдешь?        — Да, — кивнул Уэсли, натягивая кроссовки. — Зря, что ли, в школе Сесила потею? Пусть хоть девчонки поглазеют. Ну, а у тебя-то что?       Уоттс поджал губы и вытянул ноги.        — Все, что дома нашлось. В город за шмотьем я ради этого выпендрежника не поеду.       Хорнер рассмеялся и расселся за столом, закинув ногу на ногу. Он отпил кофе и покровительственно кивнул:        — Ну, вещай.        — Что тебе вещать? — насупился с ходу Уоттс.        — Что хочешь. Тебя к Хани-Бани тоже не пускают? — Хорнер плеснул в чашку кокосового молока из кувшинчика на столе.        — Нет, — качнул головой Кэмерон. — Сказали, минимум неделю точно не соваться.       Оба помолчали. Уоттс наведался в рехаб, где содержали после ареста Хантер, на следующий же день — хорошо помнил свою реабилитацию и то, как в первые дни отчаянно хотелось кого-то увидеть, отец ведь лишил его средств связи. Но вердикт выдали однозначный — мисс Доусон беспокоить нельзя.        — Это она молодец, что все-таки приняла помощь, — промолвил после паузы Хорнер.        — Да уж, — кивнул Уоттс. — Хотя помню я свой рехаб, несладко мне там пришлось.        — Первый раз лежал? — спросил Уэсли.        — Почти, — мрачно ответил Кэмерон.       Помолчали еще немного, и Уоттс заметил, как легко это было в присутствии Хорнера — молчать. Естественно, без напряжения и саднящего желания продолжить беседу о чем бы то ни было, чтобы не слушать тишину. Здесь тишина не давила.        — Значит… думаешь, Адель придет? — неожиданно сам для себя нарушил тишину он.        — Ну, если я хоть что-то понимаю в жизни, — улыбнулся лучезарно Уэсли. — Думаю, она теперь везде будет, где ты.        — Почему?        — Очевидно, что она на тебя запала, — пожал плечами Уэс.        — Думаешь? — пригнулся к столу Уоттс. — Как ты понял?       Хорнер расхохотался и кивнул приятелю на сумку, намекая на дозу виски в свой утренний кофе. Тот исполнил молчаливую просьбу.        — Это же Аделия Ройе. Она хоть с кем-то вела себя так, как с тобой? Ты знаешь ее лучше, чем я, так что уж точно должен понимать.        — Ну… — сконфузился Кэмерон. — Я-то почем знаю, как она там с кем себя ведет…        — А ты сам-то? Запал на нее?       Этим вопросом гребаный Хорнер буквально безо всякого предупреждение выстрелил прямо в лоб, даже не извинившись! Кэмерон, разумеется, скорее умер бы, чем признал хотя бы что-то похожее на то.        — С ней теперь все очень сложно, вот и все, — нахмурился он.        — Теперь? Ты ведь говорил, у вас и раньше была… какая-то связь? — вспомнил Уэсли, отпивая еще кофе с виски.        — Ну да, но я ей тогда… я не давал ей воли, — скомкано объяснил Кэмерон.        — А теперь-то что изменилось?        — Теперь я спал с ней, вот что! — не выдержал Уоттс. — Я знаю, каково это, ну… ею обладать… Боже, я звучу как один из этих сопливых идиотов, которых играл Дюаваль!       Он откупорил вискарь и, пренебрегая всякой добавкой, хлебнул из горла за эти проклятые слова. Звучало ужасно, прямо в стиле дюавалевских соплежуев.       Уэсли снова рассмеялся и разлил вискарь по пустым, еще пахнущим кофе чашкам.        — Ну, давай начнем с того, что врать себе — дело неблагодарное. Она тебе нравится?        — Да, будь ты проклят, — буркнул Уоттс.        — А почему? — спросил Хорнер, и Кэмерон мог поклясться, что в этот миг в его взгляде не было и намека на улыбку.       Что ж, этот вопрос Уоттс и сам себе задавал не раз и не два. Лежа по ночам без сна и обдумывая, по какой причине эта связь его до сих пор так мучает, он все-таки заключил, что Адель ему нравится. Но почему? Потому что не видела в его имени позорного клейма? Так ведь видела, уже давным-давно научилась у своих сверстников верному отношению. Та девчушка, что принимала его таким, как есть, осталась где-то в небытие, детских зыбких воспоминаниях. Нынешняя Аделия была образчиком общества, которого он избегал.        — А почему Хантер нравится тебе? — спросил он в лоб.       Раз уж врать себе такое неблагодарное дело…        — Она не похожа ни на кого из тех, кого я знаю, — задумчиво ответил Уэсли, вытянув ноги под столом и закинув руку за голову. — Она очень умная. У нее куча амбиций и внутренней силы. Она меня восхищает.       От зависти к тому, как четко и искренно кто-то может выражать свои чувства, в груди у Уоттса заныло.        — Ну же, чел, — подначил Хорнер, подтолкнув к нему чашку. — Ты знаешь ответ, просто скажи его себе. Почему она?       Почему она…       Что делала Аделия, чего не делали другие? Чем она отличалась от десятков девчонок, которых он знал и перепробовал?       Телом не отличалась и более того — не выигрывала, лишенная выпуклостей гладь не то чтобы была в его вкусе, — но как она им управлялась… То ли это была любовь к себе, то ли просто заносчивость такого уровня, но освобождаясь от одежды, Адель становилась похожей на греческую богиню. Холодный, но призывный взгляд и разгоряченная, влекущая плоть, сексуальность на грани вульгарности, в любую секунду будто вот-вот грозящая обрушиться в сокрушительный по силе унижения отказ. И каждый раз, когда она отдавалась целиком, Кэмерон ощущал себя победителем жизни.       Он ощущал. Вот что с ней было иначе, чем с любой другой женщиной, с которой он когда-либо бывал. У него уже бывали юные и злые, бывали вспыльчивые и неприступные, бывали холодные и обворожительные — и со всеми, со всеми ними он всегда ощущал одно и то же. Всю свою жизнь.        — Я с ней… чувствую себя по-другому, — почти бесшумно сказал он. — Как будто я чего-то стою.       Хорнер улыбнулся так, будто это был правильный ответ.        — Что? Думаешь, я в заднице? — безрадостно спросил Кэмерон.        — Думаю, сегодня тебе понадобится прикид получше, — выдал вдруг Хорнер.        — Я же сказал… — начал Уоттс.       Но Уэсли уже поднялся и махнул по пути из столовой, указывая идти следом.        — Ты худоват, конечно… — послышался его приглушенный голос с лестницы. — Но что-нибудь красное на твой размер у меня точно найдется.       

***

             Вечеринка под кодовым названием «Кровавая Риган» началась задолго до захода солнца и даже не на одноименной яхте, а в «Рококо». Разумеется, девочки были сегодня при деле, как и на каждой VIP-тусовке Грэга, а теперь еще и требовалось заранее подготовиться к антуражу.       Весь отель стоял на ушах, Голди и Зара с утра были злыми, рявкали на девочек, слишком медленно собиравших свой аутфит, и обходили стороной одну только Хейзел. Уже неделю та безвылазно сидела в отеле, реабилитируясь, как называл это персонал, после злополучного вечера в отеле. Реабилитировали тут на славу — отменно кормили, девчонки развлекали болтовней, работал безлимитный вай-фай, а еще Грэг освободил Хейзел от работы в Диаман Флувьяль. Ей даже предложили поговорить с психологом, если требуется обсудить произошедшее. Однако… Хейзел этого не потребовалось.       По правде говоря, она думала, продать свое тело будет сложнее.       В тот вечер, когда один из немецких гостей пожелал с ней развлечься, и Грэг пообещал почти баснословные десять штук всего за одну ночь, она почти приготовилась проститься если не с жизнью, то как минимум с честью и какой-то частью души. Но все прошло не так, как она ожидала.       Гость и в правду был вежлив и даже ласков. А еще довольно красив, хоть и уже не юн, и ни слова не понимал по-английски. Хейзел не успела испугаться, потому что, как оказалось, говорить было не обязательно. В номере работал плазменный телевизор, играла ненавязчивая музыка, принесли выпивку, казалось, это просто отдых в компании, а они двое уединились случайно — оказались в одном помещении.       От страха Хейзел влила в себя сразу все, что попалось под руку, и это оказалось верной стратегией, потому что спустя какие-то двадцать минут она перестала трястись и сосредоточила свои мысли на том, куда потратит десять штук. А потом и эти мысли выветрились — осталась музыка, явно недешевый кристалл и мужчина рядом с ней, внимательный, приятно, дорого пахнущий и очаровательно молчаливый.       Когда все закончилось, он почти сразу ушел, а Хейзел осталась на шелковых черных простынях в окружении легкого запаха табака и мужского одеколона с мыслями о том, что в ее жизни бывал секс и похуже.       Целую неделю по распоряжению Грэга она оставалась в Рококо, отдыхая и «приходя в себя». Это было просто фигурой речи — никакой реабилитации ей не требовалось, уже на следующий день, когда сошло похмелье, и Хейзел поняла, что можно безлимитно пользоваться местными благами, объедаться французской кухней, отдыхать целый день, облачаться в шикарные шмотки и получать за это времяпрепровождение деньги, она осторожно спросила Зару, часто ли в «Рококо» проходят такие вот торжественные ужины.       Конечно, она не планировала оставаться в публичном доме. Но, говоря откровенно, оттого, что разок-другой она съездит в отель на выходные, проведет время с каким-нибудь приятным парнем и получит за это свою годовую зарплату, возможно, мир пополам не переломится.       Разумеется, она в этом не признавалась и держалась особняком, но девочки и сами охотно рассказывали, что житье в «Рококо» именно такое, каким кажется на первый взгляд: платят хорошо, кормят вкусно, лечат и холят, да и насильно никто не держит. Адриана, очень красивая серьезная девица, скуластая брюнетка с лисьим взглядом и веснушками, по секрету сообщила Хейзел, что вообще-то Вудкастеры дают такую возможность не каждой. Бывали тут, дескать, девочки, которые не тянули стандарт, и их заменили на более ухоженных и собранных.       Хейзел действительно осмотрел врач, тесты не выявили никаких проблем, и она получила справку о полной исправности. Сидя в номере посреди пушистого вороха белья, поедая роллы и краем глаза глядя Кардашьянов, Хейзел поймала за хвост интересную мысль: она проскочила через этот не самый легкий опыт без последствий. Ее тело осталось таким же чистым, душа явно не кровоточила, а даже наоборот — словно нашла какую-то новую шаткую, но все же опору. Ощутив запах близких денег и вкус жизни, которая ей никогда не светила, Хейзел почувствовала себя иначе. Что-то перевернулось в ее сознании, когда она поняла, что, в общем-то, может так жить. В теории. Если захочет.       К тому времени, как Грэг через Голди объявил о вечеринке на яхте, Хейзел загорелась идеей поехать. К ее удивлению, стоило ей поделиться соображениями с администраторами, Вудкастер явился в ее номер лично.        — Как ты здесь себя чувствуешь? — с несвойственной заботой интересовался он, проходясь по неубранному номеру.       Хейзел его не ждала и сконфуженно комкала в руках упаковки от чипсов. Грэг, казалось, не замечал беспорядка или плевал на него, скорее всего, и то и другое. Он пришел сосредоточенным и одетым неизменно с иголочки в черный костюм на белую сорочку с небрежно повязанным галстуком-лентой. Платиновые волосы, как обычно, зачесаны, на пальцах поблескивает золотишко, горбатый нос по ветру. Сунув руки в карманы, Вудкастер стоял у окна и терпеливо выслушивал ее нехитрые суждения о пребывании в отеле. Под конец Хейзел уронила вопрос о своем возвращении в особняк.        — Ты не обязана туда возвращаться, — пожал плечами Грэг, — если только не хочешь, конечно. В Диаман Флувьяль за тобой еще закреплено место горничной, но гонорар, насколько я могу судить, позволит тебе заняться чем-то поинтереснее.       Он обернулся на нее и просканировал светло-карим, по-птичьи въедливым взглядом. Изучающим. Странно, но Хейзел он не напугал. Она как будто уже знала, что с этим бесцветным коршуном проще договориться, чем вступать в драку.        — Да, верно… Я должна дать тебе счет, так ведь? — напомнила она. Грэг молча кивнул, и она продолжила: — я слышала от Голди, что девочки будут работать на вечеринке на яхте. Я вот и хотела уточнить… может, там можно будет поприсутствовать?       Ей почудилось, что уголок его рта на миг дернулся в улыбке. Хейзел приняла бы это за насмешку над ее жадностью, но, кроме того, ни один мускул на лице Грэга не дрогнул. Он поджал губы, подняв глаза к потолку и что-то молча посчитав.        — В целом… да, можно было бы тебя вклинить, — ответил наконец он, нахмурив сосредоточенно брови. — Ты хочешь поработать?        — Я бы… ну… посмотрела на контингент. Просто вдруг мне кто-то понравится? Это было бы выгодно нам обоим.       Вудкастер снова кивнул и набрал что-то на сверкающем дисплее сотового. Хейзел проводила его взглядом и поняла, что может себе такой позволить. Легко, без особого ущерба для ее нынешнего кошелька.        — Голди тебя оденет, приготовься быть на подхвате, — убрав телефон, сказал Грэг. — По поводу контингента лично со мной будешь договариваться. Правила, думаю, тебе объяснят, но на всякий случай — никакого упоминания о том, чем мы занимаемся, где работаем, как у нас тут все устроено. Поняла? Ты просто пришла на вечеринку, повеселиться. Если кто-то будет спрашивать о привате — ты должна поболтать об этом со своим другом, — он многозначительно показал пальцем на себя. — Все темы сугубо светские, ничего о себе не рассказывай. Если будут допытываться — выдумывай. Имя тоже придумай, свое не называй.       Хейзел все запомнила, и правила снова показались ей какой-то мудреной шпионской игрой. А еще Грэг разрешил выпивать, если сумеет держать себя в руках. Конечно, она сумеет.        — Когда я получу свои деньги? — едва успела спросить она, когда Вудкастер почти уже покинул ее номер.        — Рассчитаем тебя со всеми остальными, — бросил он и на миг замер на пороге. — Плюс надо понять, сколько до того момента ты заработаешь.       И улыбнулся ей холодно, но с азартом. Свежим, многообещающим, пьянящим азартом, который ядом ворвался в ее кровь и побежал по венам.       

***

      К тому времени, как обтекаемый длинный Майбах, принадлежавший Тори Фостер-Спрингс, плавно подобрался к причалу Кабрильо Марина, Лос-Анджелес окончательно погрузился в темноту. Она ожидала увидеть хотя бы махонькую, но толпу перед громоздкой глянцевой посудиной, сверкающей в отблесках прибрежных фонарей, однако возле девственно белоснежного трапа стояли только два манекенообразных секьюрити с непроницаемым лицом. Несмотря на помпезность вудкастерской яхты и явно приглашающий вид охраны, на пирсе не наблюдалось ни одного человека.       «Тут явно троекратное VIP», — подумала Тори, выходя из машины, пока молчаливый, незаметный водитель неизменно поддерживал за локоть. Она, сверкая улыбкой, уже готовилась называть свое великолепно звучащее в любой обстановке имя, но секьюрити расступились сами. Кажется, Грэг настолько науськал свою охрану, что нужных гостей она узнавала в лицо.       Мимо Тори проплыло начертанное на борту имя «Риган», на сей раз расцвеченное кровавыми подтеками, намекая на стиль вечеринки, к которому гостья подготовилась. Поднимаясь по ступенькам, Тори подобрала длинную юбку из алого стекляруса, которая спускалась с накидки, наброшенной поверх закрытого бикини в цвет. Ярко-красные полупрозрачные каблуки и длинные стрелки на веках подчеркивали, как сильно Тори понравилась тематика.       Да, впрочем, не в тематике было дело: повод для тусовки — вот по-настоящему стоящая причина вытащить из гардероба все красное. Когда новость об аресте Джонатана Мэтьюза облетела Эл-Эй, Тори перешла в режим ожидания. Со дня на день, она знала, жардановцы устроят какой-нибудь отчаянный сабантуй, где можно будет вдоволь перемыть Мэтьюзам кости. А об этом она только и мечтала.       Антураж соответствовал. Тори не знала, был ли Грэг рад, что его приятеля, вероятно, ждал электрический стул, или печалился по этому поводу, но обстановка намекала на недавнюю или скорую кровавую расправу из каждого угла.       Вся палуба была залита рубиновым светом: приглушенным, сдержанно зловещим, но не надоедливым. На столиках и бортах расставили пирамидки бокалов для маргариты с ярко-красным содержимым, даже вода в бассейне за счет подсветки стала кровавой. Соответствовали и закуски — темно-алая посуда и золотые приборы, по краям столов возвышались длинные красные свечи, а вокруг них разложили наливные пурпурные яблоки. Атмосфера, насколько она могла, соответствовала настрою поселка. Что бы ни думали о произошедшем с Мэтьюзами жители, злорадствовали или оплакивали его — здесь это делать было одинаково просто.       Несколько человек из числа гостей уже были на месте — почти все знакомые, потому что контингент на вечеринках Грэга был до скучного проверенный. Однако заметив мелькнувшую около бортика родную физиономию, как обычно, с уже приложенным ко рту бокалом, Тори расплылась в улыбке и в припрыжку поспешила вперед.        — Какие лица! — поприветствовала она Уоттса, сходу обнимая и прижимаясь поближе к дышащему спиртом приятелю. — Ты роскошно выглядишь, Кэмерон! Приоделся!       Уоттс и правда предстал перед ней удивительно подготовленным — в небрежно расстегнутой у ворота темно-красной клетчатой рубашке, рукава которой закатал аж выше локтей, потертых джинсах и алых кроссовках.        — Взаимно, моя дорогая, — промурлыкал Кэмерон, улыбнувшись и поцеловав Тори в щеку. — Ты, конечно, выглядишь пороскошнее… Но если бы не Хорнер, я бы и того не смог.       Уэсли обернулся от бортика и сделал несколько шагов через смутно знакомых Тори девчонок, чтобы попасть на очередь в объятия. Он в расстегнутой гоночной куртке и солнцезащитных очках в красной оправе сверкал голым торсом и явно был уже в подпитии.        — Уэс, — простонала, прижимаясь к его приятно пахнущему плечу, Тори. — Что-то редко мы с тобой стали пересекаться… на этих всяких…        — Да и не говори, — согласился он, уже раздобыв для нее бокал «кровавой Мэри». — Будешь?        — Ненавижу томаты, — мотнула головой она, и Хорнер тут же влил содержимое всего бокала в себя. — Бес с ними… расскажите наконец, как вы оба? Вы же с Касом-потрошителем, вроде бы, дружили, да?       Она ждала, что Кэмерон рассыплется в сарказме, а Уэсли опечаленно потупит взор, но все вышло ровно до наоборот. Хорнер хохотнул, набирая закуску со стола, а Уоттс грустно улыбнулся и покивал, помолчав, словно в знак уважения.        — Да уж, никто не ожидал, — подытожил он.        — Уоттс еще не оправился, — резюмировал Хорнер, заставив Тори на миг вскинуть удивленно брови.       Непривычно было слышать о том, чтобы кто-то так с порога влезал Кэмерону Уоттсу в душу, а еще непривычнее — чтобы тот это спускал.        — Не в этом дело, — отмахнулся тем временем беззлобно Уоттс. — Мы в Жардан привыкли… ну, что все, кто там рождается, с дебильцой, и даже больше. Капитана, как минимум, всю жизнь знаем.       На это все трое усмехнулись, Тори машинально поискала Вудкастера взглядом, но не нашла. Ни капитана, ни его сестры поблизости не наблюдалось.        — Но вот Мэтьюз… — продолжал задумчиво Кэмерон. — Я от него правда не ожидал. Даже не того, что он на такое пойдет, а… что сможет так хорошо притворяться.        — Если хватило духу пришить пятерых человек, там лицо уже держать не такая сложная задача, по-моему, — сказал Хорнер.       Тори отметила, как легко он это выдал, без каких-то эмоций. Кажется, Уэсли вообще не трогал тот факт, что он играл в одной школе, общался и пил с убийцей.        — Не знаю, — отозвался Уоттс, наполнив бокал новой порцией виски. — Я знаю только, что он виноват. А вот в чем — это пускай Бензли разбирается.        — Надеешься, что он все-таки это не сам? — догадалась Тори.       Она перестала иронизировать. Уоттса нечасто можно было застать в таком серьезном настроении, и это явно были последние минуты, учитывая, какими глотками он пил.        — Мию ведь все еще держат взаперти, — напомнил Кэмерон. — Я надеюсь… ну, что они хотя бы не хотели зайти так далеко. Вот и все.        — А я думаю, это может быть в большей степени ее вина, — заметила Тори.       Хорнер обернулся, на этот раз удивленно, Уоттс поднял проницательный взгляд.        — Ты так думаешь? Почему?       Тори пожала плечами.        — Я тоже женщина. Вам, мужикам, не понять, до какой степени мы иногда умеем злиться.       Она вообще-то хотела сказать это серьезно, но, закончив, рассмеялась, и Уоттс с Хорнером подхватили. В этот миг палуба под ними дрогнула, и яхта медленно отчалила от причала.        — Погнали, — потер ладони Хорнер, набирая еще закусок.        — А где кэп? — заозирался Уоттс, оглядывая толпу. — Его обычно к этому времени на любой тусовке уже слишком много, а тут что-то не отсвечивает.        — Готовит эффектное появление, — со знанием дела ответил Уэсли.       Тори закусила губы, скрывая улыбку, потому что Хорнер хорошо знал своего друга. Если Грэга до сих пор не было на палубе, это означало, что просто так, без шоу, он не явится.        — У него сегодня два повода разом, — напомнил Уэсли, наконец набрав во все руки канапешек и бутербродов с икрой. Все трое двинулись ближе к бассейну. — Третье место на турнире как-никак получил.        — На турнире о нем еще помнят? — усмехнулся Уоттс.        — Еще бы, — улыбнулась Тори. — После того мордобоя, что они устроили с Криком на твоей последней толковой тусовке, Кэм, смотреть на их потуги было еще веселее!        — Давай-ка без прозвищ, — фыркнул тот.        — А что? Не нравится? — делано сочувственно заканючила Тори.       Уоттс упал на лежак напротив бассейна и продолжил высматривать кого-то в толпе. Тори изящно присела на соседний, подобрав свои юбки, Уэсли передал ей бокалы, она отпила слегка разбавленного клубничным соком виски.        — Да не ищи, этот чертила нарочно прячется, — посоветовала она Кэмерону.        — Уоттс кое-кого другого ищет, — ехидно заметил Хорнер, за что получил носком кроссовка под колено и захохотал.        — Кого это? — прищурилась Тори, а после решила переключиться на вопросы, на которые с большей вероятностью получит ответ. — Почему ты сокращения не любишь, Кэмерон?        — У всех есть свои заскоки, — просто ответит тот.       Переговариваясь, Тори заметила, что народу на палубе прибавилось. Она выхватила взглядом несколько фигур, вокруг которых собрались свои маленькие кружки-компании: сверкнул круглыми темными очками Дэмьен Марлоу с сигаретой в зубах, неподалеку от него в ярко-багровом платье в пол с разрезом показалась Иза Кикенфилд, она уже возлегала, словно греческая богиня, на шезлонге, собирая вокруг воздыхателей и зевак. Однако были на палубе и те, кто явно не хотел привлекать лишнего внимания. За стеклянными дверями на капитанский мостик мелькнуло лицо Мануэлы. Около бортика в хвосте яхты Тори заметила и Аделию, прищуренно оглядывающую палубу с высоким бокалом подкрашенного алым кристалл. На миг их взгляды встретились, и что-то подсказало Тори, что Адель давно уже заметила их скопление у бассейна. Тут же легким шагом, отведя взгляд, она скрылась за углом рубки.       Тори вдруг поняла, кого искал глазами Уоттс.        — И что, ты свои заскоки никому-никому не спускаешь? — протянула она, расфокусировав взгляд.        — Нет, — просто отозвался Кэмерон.       Он развалился на лежаке, попивая свою слаборазбавленную виски-колу через трубочку, и выглядел весьма довольным жизнью.        — И даже тот заскок с поцелуями? — уточнила Тори, приглаживая волосы.       Уоттс не сразу понял, но затем складка между бровей разгладилась, и он кивнул.        — Конечно, этот в первую очередь.        — Что за заскок с поцелуями? — нахмурился непонимающе Уэсли.        — Твой друг тебе еще не рассказал? — съехидничала Тори.       Она уже поняла, что между этими двумя было что-то большее, чем общая палуба или одна бутылка виски на двоих. Кажется, Кэмерон Уоттс впервые на ее памяти завел себе кого-то вроде приятеля.        — Я не целуюсь на людях, вот и все, — ответил Уоттс. — Многие так делают.        — Никого не знаю, — добавила Тори.        — Я что-то слышал о том, что ты под транками один раз трахнул кого-то на людях, — вспомнил Хорнер.        — Но мы же не целовались, — рассмеялся хрипло Кэмерон, и Тори с Хорнером снова подхватили.       По палубе в этот момент заскользили ярко-красные лучи, подсвечивая лица собравшихся и то там, то тут выхватывая из бордовой полутьмы особо именитых гостей. Тори почувствовала, как по ее лицу проехало пятнышко света, выцепив медовую прядь, сверкнувшую в алом зареве. Все трое услышали шум, смутно напоминавший гул лопастей, и Уоттс первым рассмеялся, зажав лицо рукой.        — Только не это, — с улыбкой произнес Хорнер, глядя в небо.       Тори жадно всмотрелась в чернильную тьму над яхтой. Шум нарастал, гости собрались поближе к центру палубы, а тем временем прямо над рубкой с грохотом, заглушившим и разговоры, и музыку, вынырнул из мглы непроницаемо черный блестящий вертолет. Одежду гостей и волосы девиц взмотнуло потоками воздуха от огромных лопастей, вертолет, вроде бы, метил в посадочную площадку на крыше капитанского мостика, но так и не сел — завис над сборищем, а из открывшейся двери выбросили веревочную лестницу. По ней-то невозмутимым прогулочным шагом и вышел капитан.       Судя по тому, как ловко Грэг перебирал ногами по мотающейся лестнице, он был еще трезв; гости заохали, увидев показавшегося из темноты хозяина лодки, целиком одетого в рубиновый — роскошного вида костюм-тройку, сверкающий атласными лацканами. Даже носки ботинок блеснули красным. Капитан спустился по лестнице, и едва его нога коснулась палубы, гости встретили громогласными аплодисментами, перемежавшимися с хохотом. Выход был столь же эффектный, сколь смехотворный.       Тори, Уоттс и Уэсли поднялись, чтобы поприветствовать хозяина, но раньше других к нему подоспела, видимо, особая гостья.       Мануэла, облаченная в кроваво-красный слитный купальник с воланами на груди, стелящееся по полу парео и пляжную шляпу с огромными полями, вальяжным шагом проследовала с капитанского мостика, не глядя ни на кого из гостей. Свои шикарные вороные локоны она перекинула на грудь и, конечно, не пренебрегла красной помадой. Мануэла преподнесла капитану поднос с единственным бокалом «кровавой Мэри», тот взял и вскинул его в знак первого тоста.        — Мои поздравления, сброд! — оскалился Вудкастер из-под солнечных очков с золотой цепочкой. — Мы все сегодня здесь собрались по знамен-нательному поводу, не так ли, душа моя? — Он приобнял Мануэлу за пояс и повел средь гостей. — Справедливость! Слово, которое мы там, в Жардан Рояль, слышим нечасто… все-таки восторжествовала, мать ее! Выпьем же за победу над паршивым убийцей!       Он осушил бокал, а следом за ним, почти незаметно, изящной поступью спустилась по лестнице его сестра. Мэдс принарядилась в латексное красное обтягивающее платье и алые ботфорты с высокими, массивными каблуками. На голове в кои-то веки у нее красовалась не обычная укладка-каре, а объемные кудри. К ней подошли сразу двое одетых в сдержанно-красный лакеев и под ее началом стали раздавать гостям лонг-дринки.       Мануэла поддержала тост молча и без эмоций, Грэг преподнес ей еще один бокал и, звонко чокнувшись друг с другом, они выпили до дна. Гости, едва заслышав тост, расшумелись — с энтузиазмом стали опрокидывать, и волна двинулась по всей яхте: зазвенели стаканы на корме даже у тех, кто не слышал, за что пьет.       Без слов хлопнул Уэсли, а Уоттс сдержанно кашлянул в свой бокал.        — Что ж, — подытожила Тори. — Теперь хотя бы ясна тематика этой тусовки.        — А до этого тебе ничего не намекало? — усмехнулся Хорнер, кивнув на декор.       Тори ухмыльнулась ему в ответ.        — Ну, это большая разница: бухать с горя или на радостях.       А на это лишь иронично, с грустной улыбкой хмыкнул Уоттс:        — Поверь, сегодня все они будут чередовать.       

***

             Эпичное появление капитана и вправду дало вечеру старт, как, судя по всему, и намеревалось. Не только Тори с опозданием просекла статус нынешней тусовки. Приглашение было столь лаконичным, что никто сходу не разобрался, какого рода досуг будет организован на «Риган». Намерены ли жардановцы жеманно поносить отсутствующего, но сквозящего в каждой повисшей паузе виновника торжества — или же это вечеринка-поминки по дружбе и доверию еще к одному засранцу, оказавшемуся засранцем без двойного дна. Теперь же гости, с разной степенью меланхолии собиравшиеся на яхту, осознали, что даже по такому безрадостному поводу можно бухать с тем же апломбом, что и обычно, расслабились и налегли на спиртное.       Около мостика, прямо напротив бассейна, с прибытием Грэга разместили VIP-зону, эдакую выносную капитанскую рубку — Вудкастеры хотели пить в узком кругу, но у всех на виду. Здесь расположили массивную столешницу в форме полумесяца, несколько сидений и высоких лежаков, а между ними расставили чадящие красным светильники. Стол заломился от обилия алых бокалов и блюд, вокруг поплыла пелена сигаретного дыма. Конечно, к дешевому аналогу тронного зала из поместья Уоттса сразу стеклись все ближайшие друзья капитана.       С прибытием хозяев началась первая стадия — надменного раута. Где бы и как ни появлялся Грэг, всегда наступала эта стадия, как минимум благодаря его надменному лицу. Однако теперь и его гости предпочитали держать марку. Рассевшись за столом-полумесяцем, Мануэла, Дэмьен, Изабель, капитан с сестрой и троица во главе с Уоттсом заняли все свободные места. Оставались лишь края лежаков и разбросанные вокруг бассейна кресла-подушки, слишком низкие, чтобы кто-то из снобов-гостей Грэга мог позволить себе их занять. Потому большинство тех, кто хотел присоединиться к празднику капитана, просто стояли вокруг стола, делая вид, что вовсе не утомлены на ногах или того пуще — высоченных шпильках.       Мануэла на своих уже притомилась, но без местечка поближе к себе хозяин ее ни за что бы сегодня не оставил. Стоило ей появиться на корабле, Грэг по какой-то причине решил, что вечеринкой они рулят вдвоем — на правах самых оскорбленных. Мануэла поначалу со скепсисом отнеслась к этой идее, но теперь, глядя на затаившихся по углам, пожирающих ее взглядами гостей, машинально приняла как можно более невозмутимый и холодный вид. Сегодня на «Риган» явно собрались все те, кто жаждал скандальных подробностей, слез и бьющихся сердец, а иначе откуда взялось столько сброда на, казалось бы, тусовке для своих?       Пусть они лучше думают, что Мануэла, как и капитан, пришла сюда отпраздновать восторжествовавшую справедливость, чем раскроют истинную причину, по которой покинула поселок этой ночью. Хотя бы ненадолго избавиться от давящего вакуума и бесконечного самоедения на тему «что я могла сделать, чтобы все не обернулось таким кошмаром?»        — Ну что ж, братцы, — вскинул свой виски Дэмьен, вытянувшись за столом напротив нее. — Поднимем бокалы? У кого-нибудь есть вразумительный тост?..       Мануэла отметила, что на его лбу, неряшливо прикрытая темными прядями волос, все еще виднеется ссадина, напоминающая об аварии. Той самой, в которую они попали вместе с Хантер, и которая окончилась для нее арестом и рехабом.        — Давай-ка сам толкни, — хитро произнес Уоттс, рассевшийся на лежаке и без стеснения закинувший ноги в алых кроссовках прямо на стол подле своей тарелки. — Думаю, не мне одному интересно… кто что реально думает обо всем этом, м-да?       Грэг раздраженно пожевал, глядя из-под очков, и Мануэла догадалась, что он смотрит на нее, но, говоря откровенно, была благодарна Уоттсу за честность. Обсуждать арест Мэтьюза не хотелось, но показательно о нем молчать было мерзко до тошноты.        — Да, — подала голос она, словно и вправду табу на эту тему все держали ради нее. — Кэмерон прав. Толку молчать? Мы целую неделю молчали… Говори, что думаешь, Дэмс.       Марлоу отпил из своего бокала, так и держа на весу, глядя куда-то в горизонт, а после прищурился и поджал губы.        — Да не знаю я… Я с Мэтьюзом знаком с пеленок, играли вместе…        — Ой, давай только без этого нытья, — фыркнул Грэг, перекатывая коктейль в бокале. — Я с ним тоже с пеленок знаком, тоже вместе играли — а потом он мне яда подсыпал!        — Ну а… вдруг это не он? — озвучил, без сомнения, имевшую место сегодня на яхте мысль Марлоу.       На него с разным выражением лиц обратились все, сидящие за столом. Гости, стоящие вокруг, переговаривались между собой и в этот момент притихли.        — Кто же, по-твоему? — спросил Грэг, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу, продемонстрировав подошву ботинка.       Позади него бесшумно возникла почти незаметная девушка в черном с красной лентой на шее и подала металлический портсигар. Грэг без слов взял, и девушка растворилась в красном мареве светильника, стоящего за спиной капитана.       Девочек Вудкастера уже никто и не замечал, до того примелькались.        — Да мало ли, кто, — пожал плечами Марлоу. — Ну, посуди сам, зачем ему?        — Ты тупой, Дэмс? — раздраженно невнятно буркнул Грэг, подкуривая сигарету, что зажал в зубах. Когда она занялась, бросив спичку, он выхватил сигарету изо рта и выдохнул дым. — Он признался! Зачем ему признаваться, если это не он?        — Вообще-то… — подала голос Изабель, со смаком обкусывая раковую шейку. — Мэтьюз сказал только, что на телефоне его отпечатки. И все.       Гости вокруг стола загалдели, вспоминая и сверяя сплетни, кто-то из них протянулся через стол, попросив у Грэга сигарету, тот кивком позволил взять.        — А что за телефон-то? — спросил, воспользовавшись возможностью втиснуться в ближний круг, этот парнишка.       В это мгновение Мануэла увидела, как взгляды сразу нескольких человек приклеились к чему-то за ее спиной, и обернулась. Позади чинно, но спокойно, цокая каблуками, поднялась на палубу Аделия, облаченная в безупречно сидящий на ее худой фигуре летний брючный костюм насыщенно-алого цвета. Обтягивающий топ с тонкими лямками на удивление выгодно выделял небольшую грудь, брюки-клеш визуально увеличивали и без того ладные бедра, волосы Аделия распустила и завила в локоны, собрав передние пряди на затылке и нарисовав ярко-коралловые стрелки. Мануэла разбиралась в стиле, а еще лучше она разбиралась в стиле, которого придерживалась Адель, потому сразу смекнула, что та отчего-то сегодня хорошенько запарилась с прикидом.       Аделия молча подошла к столу, и гости, тершиеся около, вокруг нее расступились. Глаза на вошедшую почти одновременно подняли Уоттс и Хорнер, и вдруг второй соскочил со своего стула и улыбнулся.        — Присаживайся, Аделия, негоже леди напиваться стоя!        — Спасибо, Уэсли, — улыбнулась в ответ почти смущенно Адель, опустившись на сидение рядом с Кэмероном.       Она бросила на него всего один взгляд, он — на нее, они не обмолвились ни словом, но Мануэла нутром почуяла, какая горячая волна прокатилась между этими двумя. Несмотря на откровенно смурной настрой, она мысленно усмехнулась.        — Аделия! — раскинул ладони воодушевленно Дэмс, так и оставшийся стоять после своего несостоявшегося тоста. — Ты-то наверняка в курсе, да? Что там за телефон?        — Что? Откуда я… — растерялась Адель, подтягивая бокал ближе к бутылке, из которой наливал молчаливый лакей. — Ты о чем?       Она бросила неуверенный взгляд на Мануэлу, словно опасаясь задеть ее ответом на вопрос. Смягчившись, та сама пояснила:        — Тут вопрос возник, что за телефон такой, на котором отпечатки Джонатана, и что это значит. Тебе ведь отец рассказывал?        — А… — вскинула брови Адель, отпив. — Ну, это телефон, с которого Кас отправлял сообщения дилеру. То есть… по сути, если на нем отпечатки Мэтьюза, значит, он им пользовался.        — Это значит, что Джонатан держал его в руках, — уточнил Уоттс, тоже взяв сигарету из портсигара Грэга, сиротливо валявшегося на столе.       Мануэла пропустила вздох. Она тоже хотела возражать, говорить: это ведь ничего не значит, следствие еще ведется… Но так тяжело было даже думать об этом, снова лелеять какую-то надежду, что она почти усилием воли заставила себя смолчать. Не хватало еще защищать на глазах у всех того, кто мокрого места не оставил от ее доверия.        — То, что он держал его в руках, значит, что даже если сообщения отправлял кто-то другой — Мэтьюз об этом знал, — продолжила Аделия. — Так или иначе, он причастен к убийствам, а самолично совершал их или нет — в этом сейчас разбирается отец.       Повисла гнетущая тишина, нахмуренный Дэмьен наконец поднял свой наполовину опустошенный бокал.        — Я хочу выпить… за то, чтобы наши худшие опасения не подтвердились, — промолвил он. — Может, он и знал. Но что убил кого-то… я не верю.       Он вскинул свой стакан и по какому-то негласному правилу этой тусовки соединили бокалы с ним лишь те, кто согласился с его надеждой. Вытянул блестящую красную банку с энергетиком, куда заблаговременно влил вискаря, Уоттс. Поддержала длинным бокалом с клубничным пюре Изабель. Звякнули вокруг стола тары тех гостей, кто разделил тост. Помедлив, качнула бокалом в сторону Дэмса и Мануэла.        — Надеюсь, хотя это ничего не меняет.       

***

             Аделия тоже заметила, что народу на яхте Грэга сегодня явно наблюдалось больше, чем подразумевает приглашение «для своих». Объяснить она это могла лишь одной догадкой — Вудкастер хотел, чтобы как можно больше народу уяснило и передало по цепочке: он этой историей подтерся и начинает новую жизнь.       Получив небрежное неличное приглашение на кровавую тусовку, сама Адель, в отличие от многих, сразу поняла и ее символический смысл, и то, насколько это веселье было сейчас нужно всему поселку. Что уж там говорить — и ей самой тоже.       Известие выбило из колеи и лишило присутствия духа. Не только потому, что Мэтьюз многим в поселке был близок, но и потому, что жители осознали: если возмездие догнало даже такого как он — рано или поздно оно придет к каждому.       Мэтьюзы не просто были основателями поселка, его старожилами и богатейшими обитателями, они были ориентиром для всех. Лучшим образцом, примером для подражания. Теперь, когда их дом постигла такая катастрофа, никто в поселке больше не чувствовал себя в безопасности.       И из-за этого навалившегося на всех и сразу чужого, но такого близкого горя, все жители поселка всю неделю ощущали вакуум, сидя в своих домах. В сети пестрили заголовки, репортеры порывались пробраться через золотую ограду, но на сей раз КПП был наглухо перекрыт даже для такси. Ни одна живая душа больше не просочилась бы в поселок, словно еж, схлопнувшийся от боли и выставивший вперед иголки.       Почти сразу о произошедшем заговорили в КГН, куда Адель продолжала ходить без пропусков, и даже она не выдержала в окружении жаждущих сплетен чужаков больше дня. Некому из соседей было ее поддержать — жардановцы с первого дня не казали носа из-за ворот и правильно делали.       После колледжа, где каждый незнакомый взгляд грозился разорвать на клочки, даже тусовка Вудкастера показалась уютным местом, где можно расслабиться. И Адель наконец начала признаваться себе в очевидном — она шла туда в надежде увидеть Уоттса.       Они не виделись и не говорили с того самого дня, и придя на «Риган», Аделия, признаться, ожидала, что рядом с Кэмероном ей наконец удастся выдохнуть и высказать все, что который день скреблось на душе. Сделать то, что однажды уже так хорошо получилось у нее рядом с ним.       Но когда они встретились глазами, она увидела его, даже не пренебрегшего дресс-кодом — что было редкостью, на пару с Хорнером — что теперь случалось часто, и целующим Тори Фостер-Спрингс по-свойски в знак приветствия — что заставило неприятные мурашки пробежать по ребрам. Их взгляды пересеклись всего на мгновение, и Адель сразу поспешила исчезнуть. Слишком много людей стало бы свидетелями того неосязаемого, что между ними было. Слишком хрупкого, чтобы на это хотя бы пала тень чьего-то взгляда.       В тот день с Уоттсом она не просто забыла о том, какая грозовая туча повисла надо всем поселком — его присутствие еще ощущалось на коже, когда она снимала с себя одежду в полной темноте, готовясь ко сну. Сознание отказывалось возвращаться, словно какая-то часть души оставалась там, где-то вдали от знакомого мира, расслабленная, напившаяся вина из горла бутылки, надышавшаяся океанским воздухом, натрудившая ноги, гуляя по зыбкому песку.       Они говорили без остановки обо всем, что терзало душу, и на несколько часов словно забыли, кто они такие. Забыли свои имена и места, которые занимали, забыли прошлое, что связывало и тем более то, что отдаляло их друг от друга. И без имен, мест и прошлого оказались просто двумя людьми, которых манило друг к другу с силой земного притяжения.       Конечно, вначале ими владела нераспробованная прежде нежность… Но и для страсти место нашлось.       В сумраке, отключив телефоны, они лежали на горячем песке, перешептываясь ни о чем, касаниями передавая друг другу сигналы куда более явные. Адель была готова позволить одной только темноте укрыть их от остального мира, но Уоттс увел ее с пронизывающего ветра, и они спрятались в его машине.       Вся его гордость как будто куда-то испарялась в ту минуту, когда они оказывались наедине. Каждое движение просило прощения за пренебрежение минутой ранее, а Аделия ужасалась тому, как чудовищно быстро она привыкла бывать рядом с этим мужчиной. Что-то неосязаемое влекло ее к Уоттсу так сильно, что она не могла сопротивляться, ощущала это лишь на уровне простых физических эмоций. Буквально загоралось что-то внизу живота, когда он целовал ее, и она чувствовала, как кожу царапает его щетина, когда забиралась на колени и осязала себя такой непорочной рядом с ним.       Еще несколько недель назад Адель и не подумала бы, что их может что-то связывать, до того они были полярны на этой крошечной планете за золотыми воротами. Но полюса притянуло так сильно, что теперь было не расцепить. Тонкое, мягкое, податливое тело соединялось с мускулистым, царапающим, резким, грубым, бархатная кожа прижималась к шершавым ладоням, тонкий, невесомый голос сливался с хриплым шепотом. От осознания этой потрясающей разницы Аделия закрывала глаза и молча улыбалась себе, позволяя рукам Уоттса проникать туда, куда ни за что не допустила бы даже его мысли какие-то пару недель назад.       Она даже не представляла, как с ним может быть тепло. Вопреки всем предрассудкам, Кэмерон не старался горделиво копировать видео для взрослых, подтверждая статус главного гуляки поселка. Нет, он был до одури ласковым. Таким, что захватывало дух просто от осознания, что такие чувства можно проявлять, не имея при этом настоящих чувств.       Они не говорили друг другу ни слова, но тишина кричала то, что гордость никогда не позволила бы выдать вслух. Они снова оказались вместе не по простой случайности или от скуки.       Адель признавалась мысленно — только так, как могла, чтобы уберечь свое сердце от новых ран. Она проговаривала в голове: «я думаю о тебе», «ты мне снишься», «мне теперь так нравится твой голос» и «кажется, я хочу верить, что это не просто так». Вслух она все равно не смогла бы выдать столь длинных фраз, потому что дыхание перебивало каждое мгновение оглушительными стонами. Руки, едва слушаясь, неловко проявляли смелость стаскивать с него одежду, а Уоттс поддавался с до безумного преданной готовностью.       «Я постоянно о тебе думаю».       И в самый последний момент, даже не осознавая — «не хочу, чтобы это заканчивалось». Всего на миг, перед тем, как дымка рассеялась, и Адель не вспомнила, в каком мире живет. В мире, где никто не был в силах дать ей большего.       

***

             Чем больше в организме Мануэлы становилось «кровавых Мэри», тем сильнее ей хотелось подняться и пройтись. Вечеринки на яхте были непривычно статичными, в стиле капитана, который любому активному времяпрепровождению предпочитал вальяжное протирание штанов в кругу почитателей, где и теперь надменно смолил, делая вид, что весь этот сброд вокруг тщательно не собирал на свою вечеринку целый день.        — В общем, именно тогда я и подумал, что с ним что-то неладно! — завершил какой-то неизвестный Мануэле паренек свой бессвязный тост, посвященный Мэтьюзу.       Вроде как именитый гость где-то с Джонатаном пересекался один или два раза, но говорил о нем с таким придыханием, что ясно выдавал всю реальную степень своей именитости. Капитан его даже не слушал — Грэг с Изабель один на один играли в двадцать одно.        — Да все с ним ладно, — хохотнул с другого конца стола Уоттс. — Ну, в самом деле, кому из нас хоть раз не хотелось этого белесого придурка придушить? Пусть первый бросит в меня… что-нибудь.       Только потому, что это был Уоттс, ему такие шутки и были позволительны, но Мануэла заметила, как дернулся нерв на щеке у Грэга. Глядя в карты, свободной рукой он схватил пустую пачку и на удивление прицельно метнул Кэмерону в голову. Тот расхохотался, легонько отклонившись, словно того и добивался.       Коробочка пролетела мимо, приземлившись на пол, откуда ее тут же подняли рукой бесшумной женской фигурки в черном. Пачка словно сама проплыла в темноте обратно до стола.        — Грэгори, — мелодично позвала Изабель, одновременно сосредоточенно всматриваясь в карты и вытаскивая из-под его руки последнюю сигарету из портсигара. — Ты у нас один еще не выступил… Скажи пару слов, я же вижу, у тебя накопилось…       Мануэла мысленно поблагодарила Изабель за то, что та не вспомнила о ее собственной очереди, и поддержала, молча подняв пустой бокал. Откуда-то из-за ее спины выступил официант и раболепно подлил новую порцию. Что ни говори, пронеслось в голове у Мануэлы, а навести лоска Грэг умел.       Сам капитан в это время взял стопку чего-то полупрозрачного, вытянул ее, привлекая внимание, хоть отвлекаться от партии в очко ради такого дела и не собирался. Увидев его готовность, к скопищу подтянулись все те, кто, не дождавшись интересной сплетни, уже собрался уединиться в каютах.        — Что сказать, — сквозь зубы произнес Грэг, жуя сигарету. — Наконец получил по заслугам тип, который не стоил ни капли нашего доверия. Да будет срок его долгим!       Вскинув стопку, Вудкастер сплюнул окурок и залпом выпил, а, отставив тару, продолжил выбрасывать на стол карты из колоды. Изабель разочарованно застонала, отшвыривая свои. Кругом вяло поаплодировали, явно ожидая большего.        — А если оправдают? — елейно заметил Кэмерон.       Ему, казалось, было в радость просто подначивать капитана, глядя на его очевидную, сочащуюся изо всех щелей обиду.        — Тогда я ему лично возмездие устрою, — покивал Грэг, собирая карты. — За все мои выблеванные от его отравы кишки.       Жиденькая толпа в этот момент вокруг них странным образом рассредоточилась, но Мануэла даже не догадалась оглянуться, пока не услышала голос:        — А ты часом не забыл, за что кишки выблевывал, капитан?       Она повернулась, почти не чувствуя своего тела. Не то чтобы Мануэла боялась этой встречи, но здесь, на яхте вдалеке от берега, его внезапное появление прошлось очередью по ребрам.        — Чемпион, — безрадостно констатировал Уоттс.       В окружении гостей, невозмутимо сунув руки в карманы брюк, в ярко-красной футболке-поло и впрямь собственной персоной стоял Сесил.        — Ты даже по дресс-коду оделся?! — не выдержав, изумленно выпалил Грэг, сдернув очки.        — Так с толпой слиться проще, — терпеливо объяснил Эндрю.       В его глазах не было привычного скрытого презрения, какое Мануэла видела на всех тусовках, что он посещал вместе с ней. Сегодня там было презрение открытое, почти брошенное всем собравшимся заместо приветствия.        — Что ты здесь делаешь? — прочистила горло она.       Впервые он опустил на нее взгляд, и Мануэла сразу поняла, что он будет ждать объяснений. Мгновенно затошнило, еще до того, как она подумала о причинах.        — Захотелось посмотреть, что в программе у выживших, — пожал плечами Эндрю, проходясь до стола. — Да что-то не очень ты, Грэг, активно злорадствуешь, в чем дело? Слишком грустно?        — С чего это я грустить должен, — бросил капитан, дерганно придвинувшись обратно к Мануэле.        — Да вот и я удивляюсь, с твоей-то гнилой душонкой так психовать из-за такой же чьей-то… — хмыкнул Сесил.        — Эндрю, зачем ты пришел? — оборвала его Мануэла, сложив руки на груди. — Только чтобы поязвить?       Всего секунду она изумлялась его присутствию, а сразу затем рассердилась: неужто Сесил даже сюда, в вотчину ненавистного ему Вудкастера, явился, чтобы ее пасти?        — А вы, смотрю, с капитаном спелись, — заметил Эндрю, шагая мимо.       Несмотря на то, что приказа не последовало, к нему тоже бесшумно подошел официант с полным подносом напитков, и Сесил взял бокал с «кровавой Мэри».        — А чего бы нам и не спеться? — не выдержала Мануэла, угрюмо бросив взгляд. — Мэтьюз нас всех в дерьмо окунул со своим поганым враньем, а его еще и чуть не прикончил!.. Если уж со всеми своими связями он и правда получит по заслугам, такое не грех и отпраздновать.       За проведенные на корабле пару часов Мануэла устала держать марку надменной железной леди. Мэтьюз, мать его за ногу, унизил ее (снова!), и если уж в этой клоаке сей факт ни от кого не получится скрыть, пусть все они видят, какова она в гневе. Гости вокруг загудели от сказанного, словно только теперь вспомнили, что арест еще не обещает наказания. В воздухе повеяло тоскливым напряжением.        — А чего ты-то взбеленился, Сесил? — бросил Грэг, снова нацепивший свои очки и теперь фальшиво лыбившийся из-под них. — Тебе бы радоваться, что Мэтьюза закрыли — тебе и титул, и может еще чего из его трофеев достанется…       Мануэла треснула его каблуком в лодыжку, хоть Вудкастер наверняка и не понял, за что. На сей раз она пеклась не за свою честь, а лишь за то, чтобы не давать Эндрю новых поводов думать, что хрупкий баланс между ними снова нарушится. Однако она и представить не могла, что в его голове это уже произошло и безо всякого вмешательства.        — Мне его трофеи без надобности, — промолвил Сесил таким тоном, что по ее шее пробежала горячая дрожь. — И злорадствовать, в отличие от вас, не вижу повода. Смотреть тошно, как вы собрались тут с умным видом и надираетесь от радости, хотя ни одной страницы дела Каса в глаза не видали. Вы хоть в курсе, за что он сядет?       На это Мануэла не выдержала.        — Да как ты можешь его защищать?! — воскликнула она, теряя остатки самообладания.        — Как я могу? — вскинул брови Сесил и делано задумался. — Не знаю, может, дело в том, что я тоже люблю тебя, как и он. И на его месте хотел бы, чтобы любимая девушка меня хотя бы выслушала.       Он сказал это так спокойно и без толики страха или стеснения, что Мануэла осела. Это была именно та тема, которую она старательно обходила стороной в своем сознании и отчасти из-за этого пришла на эту проклятую вечеринку. Сесил — последний, от кого она ожидала услышать обвинения в равнодушии, ведь так или иначе, Грэг был прав, и он сам претендовал на все, что Мэтьюз здесь оставил и предал…       Но теперь Эндрю смотрел ей в глаза, и Мануэла вдруг поняла, что не одна лишь мужская солидарность движет его обидой.        — На его месте я хотел бы, чтобы моя любимая была рядом в трудную минуту, когда нужна мне, — продолжил Сесил, и только она одна, наверное, заметила, как надломился его голос. Потому что слишком хорошо знала. — Но ты не была рядом с ним. Ни с ним, ни со мной.        — Я не… — кашлянула она почти шепотом, до того сипло это вышло. — Я не готова была говорить с вами обоими…        — Ну, разумеется, — усмехнулся горько Эндрю. — Весь мир создан лишь для того, чтобы услаждать тебе или тебя добиваться, так ведь, Ману?       Вся спесь, которую Мануэла так старательно, будто второй наряд, надевала на эту тусовку, Сесил, человек, от кого она ожидала меньше всего, в тот миг словно сдернул с нее рывком. Обнажил все ее потайные стыдливые страхи. И правду.        — И я тоже для этого создан, — покивал он. — Потому ты меня избегала всю неделю, боялась, что снова примчусь и начну лезть со своей заботой тебе в душу? А мне, представь, твоя забота тоже была бы в эти дни очень кстати, лучшая подруга.       Весь стол замолк, и даже Вудкастер, приклеившийся к своей сигарете, не торопился прерывать. Как будто все они этой публичной порки ждали много лет. В следующее мгновение Мануэла вдруг осознала, что так и было.       Она не заметила, как сжалась в комок от этих слов: «лучшая подруга». Так он назвал ее, когда в последний раз признавался в любви, но теперь этими словами буквально хлестнул наотмашь.        — Я, знаешь, даже не оскорбился, когда ты звонки сбрасывать начала — привык уже, что я только для твоих проблем и создан, своих-то у меня нет, — продолжил непривычно едко Эндрю. — Но ты, черт тебя дери, даже на свидание к нему не сходила?       Мануэла сморгнула слезы и поняла, что ее трясет. Не потому, что впервые слышала такое из его уст — ведь еще ни разу Эндрю даже подобным тоном с ней не говорил, — но потому, что он говорил именно то, что она где-то в самой глубине души думала о себе сама.        — Даже не потрудилась узнать у него лично, что произошло, — почти плюнул Сесил. — Куда уж мне с моими жалкими бедами, если тебе не хватило участия даже к своему без пяти минут жениху… так вы говорили с отцом, кажется?       Эндрю разбудил в душе Мануэлы то, что она накрепко запирала внутри с самого дня ареста, что набатом стучало окрест, а она изо всех сил зажимала уши. Теперь вина, которую она из последних сил не хотела признавать, поднималась откуда-то из глубины души, грозясь затопить собой все.        — Так что я здесь не для того, чтобы подстелить тебе очередную перинку, дорогая, — фыркнул Сесил, словно став выше от сказанного. — А чтобы посмотреть тебе в глаза и спросить, что с тобой стало?        — Я дерьмовая девушка Мэтьюзу, это ты хотел сказать? — хрипло бросила она.        — Это он тебе и сам скажет, если свидитесь, — пожал плечами Эндрю. — Я хотел сказать, что ты еще и дерьмовая подруга.       Прямо перед ее уже подернувшимся пеленой взором сидели Аделия и Уоттс, и выражение лиц обоих Мануэла запомнила после надолго. Аделии — потому что она, хоть и сидела, прикусив губу, казалось, чтобы стыдливо не улыбнуться, а все-таки сочувственно смотрела на нее, не побоясь подбодрить прямым взглядом. Словно говорившим: «он прав, но я знаю, что ты чувствуешь».       А Уоттса — потому, что тот не отрываясь смотрел Сесилу в лицо, и в этот миг впервые на ее памяти в его глазах, обращенных к Эндрю, Мануэла увидела уважение.        — Так что не переживай, няньчиться с тобой и носиться с твоими чувствами я больше не собираюсь, — подытожил Эндрю, снова взглянув на нее, и тогда Мануэла увидела боль в его глазах. Она уже знала, что услышит после, и оттого земля поплыла у нее под ногами. — Хватит с меня нашей дружбы, Мануэлита.       И это прозвучало таким тоном, что почему-то ни Мануэла, ни, она была уверена, кто-либо еще из окружающих не усомнились в том, что Сесил говорил без доли сомнения. На ее лице наверняка было написано все, что она по этому поводу думала, но Мануэла постаралась сохранить хотя бы ошметки гордости.        — Пусть так, — проговорила она, глядя поверх стола. — Ты только ради этого сюда вломился без приглашения?        — Нет, не только ради этого, — на удивление ровным тоном ответил Эндрю, сделав шаг и сев между Изабель и Аделией за стол, опустив свой бокал. — Интересно было послушать, какими словами вы празднуете отсидку нашего общего друга.       Он поднял взгляд и пробежался им по Мэдс, Дэмьену, Изабель и Аделии. На Уоттса даже взгляда тратить не стал.        — Ладно эти двое, — качнул он головой на капитана и Мануэлу. — А вы-то чему радуетесь?       Эндрю отпил пару больших глотков из бокала и откинулся на спинку. К изумлению Мануэлы никто из собравшихся в ближнем круге не вымолвил ни слова. Только Дэмс, шумно передвинув свой стакан, пожевал и тряхнул челкой.        — Ну… я вот думаю, что ничего еще не понятно с этим телефоном…        — Эндрю, мы все просто хотели немного развеяться, — примирительно подняла ладони Адель. — Арест Джонатана нас всех выбил из колеи, и тебя, как погляжу, тоже.        — Да уж, пожалуй, — вдруг легко согласился Сесил.       Мануэла почувствовала, как вокруг нее словно электризуется воздух. Словно появление Сесила поломало какие-то проклятые декорации, и все перевернулось с ног на голову. Никто из этих трусов уже как будто и не верил в то, что они все видели своими глазами!        — Он, мать его, признался в причастности к убийствам! — из последних сил выпалила она. — Сам бы ты на нашем месте что делал?!        — На вашем месте я бы к нему сходил, — спокойно сказал Сесил. — Да что уж там, я и сходил. И узнал много интересного, знаешь ли.       В этот миг Мануэла замерла. Она что угодно могла бы предположить, но только не то, что Сесил, самый недружественно настроенный к Джонатану во всем поселке, в такой момент протянет ему руку помощи. Не окажется злее всех, а, не будучи ведомым обидой или гневом, сможет подумать о произошедшем холодным рассудком.       Вина окончательно затопила Мануэлу в ту секунду: боль, вылившаяся наконец вся целиком, и вина — за то, что даже он сделал это, а она нет. Как же, должно быть, мерзко ощущал себя Мэтьюз там, за решеткой, увидев его перед собой — последнего из тех, кого хотел бы увидеть…        — Что он сказал? — спросила Аделия, подобравшись на сидении.       Уоттс, Уэсли и Дэмьен без слов смотрели в лицо Сесила, ожидая ответа.        — Сказал, что сестра подставила его, и я склонен ему верить, — ответил Эндрю. — Это Миа подслушала ваш разговор о заговоре на вечеринке и запомнила всех, кто согласился на план О’Берли, — продолжил он, глянув на Грэга. — О том, как она относилась ко мне, говоря по правде, я догадывался и раньше… но кто мог знать?       Мануэла не задавала вопросов, лишь слушала, забившись в свое сидение и опустив подбородок. Каждое слово, что она слышала от Эндрю, отзывалось жгучей болью в груди. Она хотела бы быть там и слышать это от него. Глупая ревность пробилась сквозь стену отчаяния и шепнула «это было твое право и твоя обязанность». Она должна была быть там, потому что, вопреки всем доводам оскорбленного разума, эта беда принадлежала ей.        — И ты думаешь, сам Мэтьюз к этому не причастен? — озвучила родившийся у всех одновременно вопрос Адель. — Да, мотив у Мии, но… разве провернуть все это не было бы на руку и ему?        — Не было бы, — возразил Сесил. — К чему ему так мараться ради пары соперников, которых он и так в легкую раскатывал на корте? А больше делить им было нечего.       В сердцах бросив сигарету за борт, на это выпрямился и упер локти в столешницу Уоттс. Даже он, казалось, на миг преодолел свою неприязнь к Сесилу, чтобы убедиться в подтверждении собственных мыслей.        — Погоди, ну а его признание? Он ведь сказал, что на телефоне Каса его отпечатки.        — Так и есть, — кивнул Эндрю. — Экспертиза это подтвердила. Но у тебя самого сходится, почему он, зная о своих отпечатках, позволил федералам улику изъять?        — Нет, — качнул головой Кэмерон, пристально, пытливо глядя Сесилу в глаза. — Он явно уничтожил бы ее, если б не хотел попасться.        — Он бы уничтожил ее, если бы знал о ней, — подсказал Эндрю. — Если б был в курсе, где находится телефон. Но это знала только Миа.       Он замолк на пару секунд, давая им всем осмыслить то, что они своими глазами или посредством СМИ увидели в день ареста Джонатана. То, что Мануэла не просто не смогла — запретила себе осмыслять. Запретила верить, потому что еще одно слово лжи, казалось, могло нанести настоящую, физически ощутимую рану. Свести с ума окончательно.        — Ну, положим, он не знал, — подняла ладони Аделия. — Но отпечатки-то откуда?       Сесил опустошил свой бокал и поставил на середину стола. Мануэла молча вперилась в стекающие по стеклянным стенкам кровавые разводы.        — Мэтьюз действительно был в курсе того, что делает его сестра, и даже держал телефон в руках. Однажды. По его словам, он даже не знал, что держит улику.       Мануэла прокручивала подобное в голове, вероятности, упущения, сделки с совестью, на которые он мог пойти… Но все они разбивались с треском о тот простой факт, что он ничего не сказал. Да будь он, мать его, хоть трижды настоящим убийцей — скажи Мэтьюз ей все напрямую тогда, когда это еще что-то значило, казалось, она могла бы простить.        — И когда он узнал? — спросила она, привлекая внимание Эндрю.       Он сидел лицом от нее и даже не повернулся, чтобы ответить.        — Незадолго до того, как отравился Уэйн. Хотя догадывался и раньше… Но после того, как Миа во всем ему созналась, Джонатан собирался рассказать обо всем Бензли.        — Почему же не рассказал? — не вытерпел Грэг, до того насупленно игнорировавший диалог.        — У Мии уже был телефон с его отпечатками, который она спрятала в надежное место, — ответил Сесил. — Все то, что она собиралась сделать в случае, если брат ее заложил бы, она и сделала после своего ареста. Навела федералов на улику… не без моей помощи. И та вывела их на Джонатана.       Вудкастер поднялся, приняв от лакея еще один портсигар, бросил его в раскрытом виде на стол, откуда тут же взял Уоттс. Сам капитан вытащил сигарету и с претензией воззрился на Сесила, будто тот говорил лично от имени Мэтьюза и потому нес всю его вину.        — То есть он обо всем знал на тот момент, когда меня травили, да? И даже тогда смолчал?       Сесил пожал плечами — сочувствия в адрес Грэга он явно не испытывал.        — По его словам, планами на новые покушения Миа с ним не делилась. Но в конечном итоге именно он убедил сестру, что соскочить они оба смогут, только если сделают из тебя козла отпущения. Поэтому марки в конце концов Миа пыталась спихнуть именно тебе.        — О, то есть я его благодарить должен, что он меня еще и чуть не засадил?! — фыркнул Грэг, затягиваясь.        — Он тебе жизнь спас, дурья башка, — подал голос Уоттс, быстрее капитана сообразивший схему.       Эндрю на это лишь покивал.        — На самом деле, Джонатан был почти уверен, что Бензли в твою вину не поверит, — сказал он Вудкастеру. — Тот тебя подозревал почти с самого начала и хорошо знал реальную долю твоего участия в деле, так что Джонатан просто оттягивал время для вас обоих. Утвердившись в планах тебя посадить, Миа, во всяком случае, перестала пытаться тебя прикончить.       Наконец оживились все те, кто до сей поры не мог сложить два и два — по разным причинам. Усмехнулся с азартом Уоттс, переговариваясь с Уэсли и Изабель, поджала губы Адель — задумчиво, но с интересом. Дэмьен, который только сейчас осмыслил сказанное из-за банального опьянения, поднялся, подхватив свой бокал.        — Он, значит, невиновен? — вопросил он. — Так это же хорошо!        — Ничего хорошего, — качнул головой Сесил. — Доказательств в его пользу, кроме его слов, нет.       Осознание этого тяжелой печатью легло на грудь Мануэле. Она еще не осознала, верит ли, готова ли снова совершить усилие и открыть свою душу тому, кто — по своей ли воле или нет — заставил перенести столько страха и страданий. Но по всему тому, что атмосферой заполонило воздух вокруг, поняла, что ее беда пошла на новый виток. Что-то изменилось в сознании собравшихся и в их настроении, и Мануэле нужно было лишь успеть решить: собраться с силами, чтобы продолжать стоять против напора этой безжалостной стихии или окончательно отдаться на откуп любому закону природы.        — Так что в ближайшие недели грядет суд, на котором Джонатану, вероятно, дадут пожизненное, а вот его сестра очень скоро окажется на свободе. И не где-нибудь, а там, за золотой оградой, — махнул ладонью куда-то на берег Эндрю. — В нашем доме.       Все сидящие за столом машинально проследили за его рукой. Сесил впервые назвал поселок так, впервые обозначил что-то, объединяющее его с людьми, которых до сих пор, казалось, презирал.        — И мы ничего с этим не сможем сделать. Никто из нас по одиночке не смог ее даже вычислить, что уж говорить о том, чтобы с ней бороться.       Наконец встрепенулся, видимо, осознав сказанное, Вудкастер.        — Виновен Мэтьюз или нет, но если мотив у нее… — сообразил он вслух. — Это… она же меня в покое не оставит!       Его сестра, явно сообразившая быстрее, с нахмуренным видом выставила локти на стол.        — Эндрю, но она же всего лишь подросток… и мы уже знаем, на что она способна.        — Способна сейчас, — напомнил Сесил. — Если она останется безнаказанной — можешь не сомневаться, это только начало. И даже если Миа заляжет на дно, чтобы Бензли наверняка засадил ее брата… она будет жить среди нас, черт возьми. Серийная убийца с безграничными возможностями. В самом центре поселка, в доме человека, который там буквально управляет всем.       И только теперь Мануэла прочувствовала весь тот ужас, который вдобавок к отчаянию просочился прямо вглубь ее души. Если это правда, и Миа Мэтьюз заварила всю эту кашу, а теперь, посредством ареста брата, выйдет сухой из воды… Боже, они все в полной заднице.       И судя по лицам, прочувствовала это не она одна.        — Единственный шанс помешать этому — доказать ее вину, — закончил Сесил. — А если за ее преступления осудят Джонатана — все будет кончено.        — Но почему он ничего мне не сказал… — Мануэла не поняла, как произнесла это вслух, и лишь когда на нее обратились взоры всего стола, осознала, что плачет.       Эндрю наконец обернулся на нее и помиловал взглядом в глаза — без жалости, но и без прежнего презрения.        — У тебя все еще есть шанс спросить его об этом лично.       

***

             Весть о том, что убийца-виновник торжества может быть и не виноват, всколыхнула вечеринку. Каждый гость воспринял ее по-своему, но все в конечном итоге привычно пришли к одному — это повод налечь на спиртное.       За выносной капитанской рубкой почти сразу начался бедлам, перекрикивая друг друга, и гости, и ближний круг начали гадать и выдвигать самые сумасшедшие теории. Капитан вовремя сообразил и махнул своим лакеям, и через пару минут стол заставили стопками с чем покрепче, нежели «кровавая Мэри». Пора было разгоняться.       Тори думала, что Сесил и Мануэла, повыдергав друг другу наконец на радость всем хейтерам перья, разойдутся по разным концам корабля, но оба остались за столом. В честь радостной вести, что тот принес, Вудкастер даже спустил Сесилу его вторжение и как следует проставил, и Чемпион (никто даже не удивился, почему) приложился к бутылке щедро, как никогда.       Мануэлита держалась капитана, все так же сидела у него под боком, потягивая свой уже совсем не-по девичьи разбавленный виски. Поревев и окончательно сбросив маску бесчувственной мстительницы, она расслабилась и теперь угрюмо напивалась, перебрасываясь картами с Мэдс, сидящей напротив. Близняшка, как всегда, трезвая аки стеклышко, молчаливо наблюдала за гостями и выглядела задумчивее обычного.       Прибавили музыку, первые отчаянные полезли в бассейн, напоминавший сегодня кровавую ванну. Понеслись щелчки камер, шум на палубе стал нарастать.       Воспользовавшись моментом, Тори пересела на место Мэдли, отошедшей куда-то на мостик, и прильнула к Вудкастеру, подобно Принцессе, с другой стороны.        — Какие еще на сегодня припасены гвозди программы, кэп? — спросила приглушенно она, елозя пятками по его ноге. — Только не говори, что это все!        — Ты меня перепутала со своим ДСП, Виктория, — усмехнулся Грэг. — Знаешь же, у меня всегда чиллово.       Бросив взгляд на столь пренебрежительно упомянутого Уоттса, Тори прищурилась, оценивая обстановку. Он все так же сидел на высоком лежаке, забросив ноги на стол, рядом на краю примостился Уэсли, громко рассказывая какую-то, видимо, очень неприличную историю. По левую руку от них восседала в своих красных юбках Изабель, а по правую — Аделия, закинувшая ногу на ногу и теребящая завитые волосы.       Тори плохо знала Адель, но достаточно, чтобы понять, что той не требовалось дополнительных причин держаться от Кэмерона Уоттса как можно дальше. Раньше не требовалось.       Тори уже смекнула, что этих двоих теперь, кажется, что-то связывает, но тыкать Уоттсу прямо поостереглась — мог и рявкнуть на такое откровенное вторжение в душу. Однако научный интерес не оставлял, и потому в голове у Тори созрел план, как одним камнем убить и любопытство, и скуку на этой уже слишком разомлевшей от спиртного тусовке.        — Грэ-эг, — позвала она, словно не завалилась на него почти всем телом, и он мог забыть о ее присутствии. — Грэг, дорогуша, а помнишь, как мы мое семнадцатилетие отмечали? Ты тогда еще свой первый перелом носа получил…        — А? Ага… — вспомнил Вудкастер, снова отвлекшийся на телефон. — Ну да, весело было. Мы там, вроде бы, в какое-то СПА ездили?        — Нет, дурила, — шутливо хлопнула она его по плечу. — Это было у меня в особняке… Мы тогда играли в жмурки.       На это Грэг наконец обратил на нее свое внимание и, повернувшись, понимающе расхохотался. Они обменялись взглядами, и Тори заметила столь желанный огонек у него в глазах.        — Да, вспомнил, — коротко отрапортовал он, снова отвернувшись с гаденькой улыбкой.        — Ну а чего бы и теперь не поиграть? — подначила она. — Твой сброд как раз в нужной кондиции.       Тори сделала вид, что не заметила, какой взгляд на нее бросила Мануэла, но промолчала. Видать, сил препираться у Принцессы не осталось даже на нее.        — Ты как себе это представляешь? — усмехнулся Грэг. — Мало того, что ступеньки везде, так еще и бассейн посреди палубы. Потонет какой-нибудь кретин, а мне потом головная боль.        — В моем особняке вас это не остановило! — рассмеялась Тори. — Никто не потонет, посмотри, сколько тут народу… ну же, капитан, пожалуйста, это будет охренеть, как смешно!       Отложив телефон, Вудкастер обвел взглядом стол, который, заслышав идею Тори, теперь выжидательно смотрел на него. Мануэла, прочистив горло, слегка выпрямилась и кинула на Грэга взгляд из-под ресниц.        — Ну, вообще-то, я думаю, идея размяться неплохая. Только вот… что если кто-то за борт свалится?        — Значит, проиграл, — хохотнул Кэмерон с другого конца стола. — Дерзай, кэп, Тори-милашка права — у тебя тут уже тоска смертная намечается, мне больно смотреть.       Грэг был слишком трезв для того, чтобы сходу принять такое сомнительное решение, но за его спиной, проведя ладонями по плечам, выросла сестра.        — Персонал расставим по бортикам, пусть следят за тем, чтобы никто не выпал, — рассудила она. — А что касается бассейна… Придется вам всем раздеться.        — И за разбитые об ступеньки морды я ответственности не несу, — добавил Грэг и махнул охране. — Оттащите-ка нашу трапезную пока в каюту!       Тот факт, что даже Мэдс одобрила развлечение, кажется, прибавил ему уверенности, а Тори закусила губу, наблюдая за тем, как ее маленькая шалость мало-помалу захватывает весь корабль.              Уоттс, разумеется, не собирался играть. Он был пьян, но не настолько, чтобы не суметь увильнуть от ослепленного, набранного по самое не хочу Дэмьена, которому по жребию выпала очередь водить первым. Тори изящно завязала тому глаза ярко-красным платком, на палубе еще сильнее приглушили свет и хорошенько прибавили музыку. Стоило Тори хлопнуть в ладоши, гости врассыпную бросились от Дэмса, а он робко заозирался.       По правилам, которые она вспомнила со своей вечеринки, просто коснуться кого-то было недостаточно — вода должен был угадать, кого он поймал, и если угадывал верно, то мог передать ему эстафету.        — Тот, кто попался и был узнан, обязуется исполнить одно любое желание воды, — подытожила с хитрой улыбочкой Тори.       Теперь она сама заливисто смеялась, стоя от Дэмьена прямо через бассейн, но перед тем, как начать игру, его забыли раскрутить, так что Марлоу помнил, в какую сторону лучше не соваться. Он начал на ощупь спускаться с маленьких ступенек вниз, на основную палубу.       Шуметь и привлекать его внимание оказалось веселее, чем молчать. Какая-то девчонка с визгом сбежала прямо из его рук, едва не попавшись, Марлоу неосторожно попытался ее преследоваться и навернулся через порог капитанской рубки. Хохот окружающих быстро подсказал ему, в какую сторону ползти.       Кэмерон смотрел на это представление из зрительского ряда, хотя все, кто отказывался играть, должны были спуститься на нижнюю палубу; но пропустить такое зрелище было бы грешно. Народ распалялся тем больше, чем дольше Дэмс не мог никого поймать, и вот, наконец какая-то девица из гостей Грэга на слишком высоких каблуках и явно в большом подпитии попалась ему в руки.        — Я понятия не имею, кто это, — рассмеялся из-под повязки Марлоу.        — Мы не знакомы. Это считается? — спросила она, игриво оглядываясь на обхватившего ее за пояс Дэмьена.        — Ну, вот и познакомимся, — невозмутимо заявил он ей прямо на ухо, сорвав сиплое хихиканье.        — Считается! — провозгласил Уоттс. — Переодевайтесь, а то на Марлоу уже живого места нет.       Это было правдой — Дэмс приложился коленями и локтями о разные поверхности и преграды не меньше десятка раз и теперь потирал ушибы, переминаясь с ноги на ногу.        — Рискуешь, Кэмерон, — заметил он, сняв повязку и увидев невозмутимо развалившегося на сидении у бортика Уоттса.       Он хлопнул в ладоши, и игра началась снова. Девчонка, даром, что на каблуках, проворно бегала по палубе, кажется, подглядывая из-под ткани, но на это никто не обратил внимание. Уже спустя пару минут она уцепила за резиновый подол платья Мэдли Вудкастер. По этому хорошо уже знакомому всему кораблю латексу она и узнала хозяйку.        — Я хочу сразу загадать желание! — заявила гостья и озвучила его Мэдли на ухо.       Та только усмехнулась, позволяя надеть на себя повязку, и вальяжно махнула в сторону расставленной у бортиков охраны. Один из секьюрити с невозмутимым видом вытащил из-за пазухи портсигар, открыл его, и в ладонь гостьи перекочевал полиэтиленовый пакетик с белым порошком.       Мотивации играть лучше у всех вдруг прибавилось.       Хлопок ознаменовал новый раунд, и Мэдли быстрым тихим шагом пошла вдоль стен, касаясь их ладонью. Заслышав любое движение или шорох, она делала резкий выпад в сторону звука и таким нехитрым способом уже на третий раз цепко схватила за пиджак своего брата. Вудкастер совершил попытку сбежать и вывернулся из пиджака, но Мэдли поднесла ворот к носу и вскинула голову:        — Живо иди обратно, Грэг, с тебя желание.       Пришлось ему возвращаться и позволить Мэдс завязать себе глаза. Пиджак Вудкастер бросил на лавку прямо около Уоттса и остался в алой рубашке, закатав повыше рукава. На палубе и впрямь становилось жарковато. Как только Мэдли хлопнула в ладоши, Грэг сделал попытку сразу поймать Кэмерона, но тот резво перепрыгнул через сидение прямо за бортик, встав ногами на край и уцепившись за поручень.       Рука Вудкастера зачерпнула воздух прямо около его носа, и тогда Уоттс схватил его пиджак с сидения и швырнул капитану в лицо.       Дезориентированный, тот потерял равновесие и растянулся на полу, сорвав шквал хохота. Позади него, спасая Уоттса, громко похлопала в ладоши Изабель и, не дожидаясь, пока капитан поднимется, унеслась прочь. Вудкастер потерялся в пространстве и пошел по примеру сестры искать стену.       Он еще дважды собрал носом ступени и чуть не навернулся в бассейн сам, но удержался лишь благодаря вовремя подоспевшему лакею. В кроваво-красной воде, куда пустили пузырьки, уже собрались особо разгоряченные гостьи, поскидывавшие одежду и оставшиеся в купальниках. Многие играющие уже остались только в них, чтобы в случае бегства без помех окунуться, но вылезать из теплой бурлящей воды никто не торопился.       Наконец Вудкастер вступил на корму, где прятались от него наименее подвижные и поддатые гости, и решившись пробежать меж ними, словил наконец добычу.       Прижав к себе спиной оторопевшую от азарта Мануэлу, затаившую дух, он склонил голову, щекой проведя по ее волосам.        — Так, кто это у нас тут… — промолвил он, а после бесстыже провел ладонями по ее роскошной груди. — А, Мануэлита! Попалась, душенька…       Она тоненько рыкнула, шлепнув его по рукам, но Грэг уже снял платок и с улыбкой принялся повязывать его на глаза Принцессе. Уоттс пробежался взглядом по палубе — Сесил, видать, укрылся в каюте, потому что в игре не участвовал. Кэмерон был уверен, что и Адель откажется от беготни, но в этот миг увидел ее, выглянувшую из-за угла капитанского мостика. Аделия уже разделась до бикини с высоким поясом и большими глотками пила из высокого бокала с клубничным алкогольным смузи. Она увидела его, и всего секунду их с Уоттсом соединял взгляд глаза в глаза, а после Адель улыбнулась, попятилась от уже начавшей поиск Мануэлы и скрылась за углом вновь.       Куколке будто все поддавались нарочно. Она поймала какого-то парня почти сразу, но не смогла понять, кто это, и пришлось отпустить. Следом ей в руки попался Уэсли, но и его она не узнала. Уоттс хохотал в открытую — Мануэлита, кажется, сама выбирала, кому хочет загадать свое желание.              Тори наблюдала за игрой с противоположного борта. Опрокинув стопочку, она увидела, как Мануэла наконец поймала одного из приятелей Грэга из школы и назвала его имя. Стащив повязку, шепнула ему что-то на ухо, и он горячо покивал. После взял платок из ее рук и надел сам.       Он пошел вдоль бортика, прислушиваясь, потому что музыка стала медленнее и будто немного тише. Тори оттолкнулась от поручня и постаралась как можно более заметно прокрасться мимо него. Стоило пареньку схватить ее за локоть, Тори громко и разборчиво воскликнула:        — О нет-нет-нет!       Чтобы он точно узнал ее голос. Конечно, он узнал, и спустя миг стянул свою повязку, подняв ее руку, словно Тори победила в каком-то бою. Он этого не знал, но за ней и впрямь числилась маленькая победа. Этот смазливый черноволосый мажор потребовал в качестве желания поцелуй взасос, и Тори легко согласилась исполнить его после игры, а следом позволила ему завязать себе глаза.        — Аккуратнее! Серьги прижал! — шикнула она, заставляя ослабить ленту так, чтобы остался небольшой, едва заметный зазор. Через него она хорошо видела силуэты гостей.       Приличия ради, пару минут она погонялась за звуками, загнала одну девчонку в платье в бассейн и почти схватила какого-то паренька за воротник, позволив, разумеется, вывернуться. У нее была всего одна цель на эту игру.       Хитро повернувшись якобы за убегающими каблуками, она на корточках прощупала ступени и забралась на верхнюю палубу, глядя на силуэт Уоттса, который не издавал ни звука и делал вид, что не играет. Проходясь мимо, она резко вытянула руки в стороны и одной из них, разумеется, задела Кэмерона по голове.       Он чертыхнулся, но Тори уже вцепилась обеими руками, не позволяя сбежать. Сделав вид, что определила наощупь, она расплылась в улыбке и громогласно проскандировала:        — Я поймала Кэмерона Уоттса!        — Я вне игры, Тори, — рассмеялся он, когда она сняла повязку, но отвертеться ему было не суждено.       Широко оскалившись, она старательно стала завязывать его глаза красным платком.        — На палубе — значит, в игре, — промурлыкала она вкрадчиво. — И раз уж ты мне теперь должен желание, загадываю тебе поцеловать того, кого поймаешь…              Едва его лицо покрыла алая пелена, Кэмерон невольно усмехнулся. Черт возьми, давно ему не бывало так весело на тусовке. Давно ему не бывало так весело вообще. Может, и неплохая идея развлечься в стиле этого детского сада. Наощупь, обратившись в слух, он сделал шаг, затем второй. Мельтешить и бегать, как это дурачье, он точно не собирался.       Разумеется, Уоттс не был намерен поддаваться на провокации Тори, но ведь вода мог загадать пойманному и свое желание. Почему бы не заставить какого-нибудь пройдоху-сынка миллионера из надутых вудкастерских друзей прыгнуть за борт просто забавы ради?       Он нащупал носком кроссовка ступеньку вниз и, памятуя, что их три, легко спустился и притормозил, прислушиваясь к ощущениям. Вокруг грохотала потрясающе заводящая музыка, сладкая, как патока, тормозящая мысли. Внутри той же патокой циркулировал спирт, от стучащего дрожащим набатом сердца искорками вниз живота, а оттуда пьянящей эйфорией в голову. Бордовая темнота перед глазами словно мысленно развязала Уоттсу руки.       Он пошел вдоль борта, легко проводя по нему одной рукой, будто на чей-то зов, манящий, кажущийся ему впереди. Он словно знал, что там, в конце этой ниточки его ждут.       Каждый медленный шаг словно накалял палубу вокруг него, все громче становились крики и беготня, будто своими тигриными, размеренными движениями Кэмерон их раззадоривал. Кто-то проскакал в десятке сантиметров от него, и Уоттс, словно хищник, учуявший добычу, обернулся на звук. Он не двинулся, только улыбнулся, но гостья заверещала от адреналина и побежала прочь.       Кэмерон услышал хлопки и двинулся к ним, в душе надеясь на то, что они заманят его в бассейн, потому что спина под хорнеровым хлопковым поло уже горела. Уоттс запоздало понял, отчего стало так душно — софиты, во всю мощь освещавшие палубу, буквально накалили ее. Однако впереди была корма, и он это знал, потому что еще ни разу не потерял ориентацию. Там были самые беззащитные жертвы, девочки на каблуках и в длинных юбках и особенно поддатые пацаны. Легкая добыча.       Он оказался в их окружении раньше, чем они предполагали. Уоттс услышал визг, вокруг затоптали, он вытянул руку и замер. Поймать — это еще полдела, нужно ведь угадать, кто попался. Знакомых голосов Кэмерон не уловил.       Поэтому двинулся дальше, за угол, в обратном направлении, когда среди музыки, грохочущей окрест, неизвестно как услышал шаги. Тихое шуршание босых ног по полу. Он пошел прямо, делая вид, что хитрой лани удалось его обмануть, почти прошел мимо и тогда совершил бросок.       Обернувшись, Уоттс резко шагнул назад и обхватил руками фигурку, забившуюся на миг у него в объятиях, но почти чудом смолчавшую. Она, бедняга, полагала, что может остаться неузнанной.       Но едва вдохнув этот запах, ощутив кожей мягкую перину ее волос, сдавив ладонями тощую талию, Кэмерон безошибочно узнал свою жертву. Он столько раз уже держал это тело в руках, ощущал этот запах и стискивал в пальцах эти волосы, что у нее не было шансов — впрочем, Уоттс был уверен, что и попалась она неслучайно.        — Ты водишь, Аделия, — прорычал он ей на ухо, а после легко, но ощутимо укусил за острый выступ плеча.       Она взвизгнула, рассмеялась и вдруг вывернулась из его рук, исчезнув из виду и унеся с собой свой запах. Уоттс стащил повязку и с улыбкой воззрился ей вслед — Адель исчезла за поворотом, и не думая сдаваться.        — Это не по правилам, дорогуша! — громогласно позвал он, широкими шагами преследуя ее.       Кто-то из гостей позвал Адель и приказал соблюдать регламент, но она проскочила мимо и забралась на верхнюю палубу.       Уоттс уже понял, что ей овладел тот же животный азарт. Адреналин, скакавший по венам, не давал остановиться, ни ей, игриво пятившейся от него, ни Кэмерону, преследовавшему ее с красным платком в руке.        — С тебя еще желание, не забыла? — промолвил он со смехом, сокращая расстояние каждым шагом.       Адель за руку попытался ухватить Дэмс, но она выскользнула и из его хватки и, отшвырнув телефон на один из лежаков, вдруг прямо с бортика сиганула в бурлящую кровавую воду бассейна. Почти сразу она вынырнула — полностью покрытая водой, с подводкой, ярко-коралловыми бликами поплывшей по векам — и отплыла к дальнему краю, торжествующе глядя на Кэмерона.        — И что ты хотел мне загадать, Уоттс? — дерзко бросила она.        — Вылезай и узнаешь, — ответил он, встав одной ногой на бортик и сунув руки в карманы.        — Вряд ли это что-то стоящее… — сверкнула глазами она, обеими руками зачесывая мокрые волосы назад.       Уоттс точно ощутил бы себя проигравшим и опозоренным, если бы не азарт в ее глазах, ходившая ходуном грудь и дергающиеся плечи. Словно дежавю, он снова ощутил это — ими владело одно и то же чувство, электрический тон, текший по венам. В этот миг они готовы были совершить одинаковые по степени оголтелости безумства.        — Ты меня дразнишь, Аделия? — спросил Кэмерон, вскинув брови.       Он не удивился, что дразнила, а вот что делала это так показушно, на всеобщем обозрении — пожалуй. Оттого и вопрос Уоттс выдал до жути… простой и прямой.        — Много чести, — бросила Адель из бассейна, но улыбнулась при этом, и в ее улыбке тоже проскользнуло это.       Что-то слишком открытое. Как будто она совсем не боялась ничего из того, что могут об этом подумать другие. Ее волосы поплыли по поверхности воды, Адель подтянулась на руках и приподнялась из воды, Уоттс проследил за облепленной мокрой тканью рельефной грудью и ощутил, как все спиртное, что он сегодня заглотил, турбинным топливом горит у него внутри.        — Напрасно, — мотнул головой он, и в этот момент сноп искр достиг головы.       Не дыша и не желая даже обдумывать, что делает, Уоттс поднял запястье и громко щелкнул застежкой часов. Аделия вспыхнула и закусила губы, ожидая, наверное, что он сейчас начнет раздеваться, чтобы не замочить шмотки, но Кэмерон не собирался давать ей время подготовиться.       Стряхнув часы на лежак около кромки, он прямо в брюках и кроссовках шагнул на первую ступеньку, ведущую в бассейн. Вокруг кто-то из девиц завизжал, а Уоттс шагнул еще и еще вниз, пока наконец не ступил на залитое кровавым светом дно бассейна. Аделия прижалась спиной к противоположному борту, кто-то из угла обдал Уоттса снопом брызг, он только прикрыл веки, ощущая, как по волосам стекает за шиворот. В несколько быстрых шагов он достиг ее и навис над Аделией, хлопнув ладонью о бортик позади нее.        — Ну что, позвездишь мне еще? — спросил он преспокойно, глядя в ее горящие глаза.       Кругом хохотали, а внутри Уоттса все плавилось свечным воском. Он смотрел на взмокшую, разгоряченную Аделию с этим сияющим, довольным, наглым взглядом, на ее худую фигурку, заставлявшую его давиться вдохами, на закусанные губы, каждый изгиб ее тела, и в голове осталась только одна мысль.       «Какая же ты красивая, мать твою».       Непохожая ни на кого из тех, кто его раньше привлекал, такая несовершенная и настоящая, такая… его. Особенная. Лучшая.       В голове повис такой густой туман, что Уоттс перестал слышать даже звуки. Наверняка кто-то орал окрест, но он чувствовал только, как мышцы проседают от желания. Алкоголь, греющий похотью свет, неизвестно откуда взявшаяся пьянящая радость и этот ее взгляд… Кэмерон не знал, что двигало им, когда, опустив ладонь под воду, он подтянул Аделию за пояс, наклонился и с жаром, пробравшим до самого сердца, поцеловал ее.       Впервые в жизни поцеловал кого-то на людях.       Вспышка страха пронеслась далеко на подкорке, мимолетная, почти незаметная. Уоттс не успел как следует испугаться, что Адель оттолкнет его, потому что она буквально приклеилась к нему, целуя в ответ и стискивая в ладонях мокрую ткань рубашки на его плечах. Ее запах окружил, податливые губы вышибли искры в животе, то, как пылко она отвечала на поцелуй, отбило остатки рассудка.       Где-то там, на фоне, гремела музыка, кто-то восторженно смеялся и перекрикивался, но здесь, в алых брызгах и пузырьках, в ослепительном кровавом свету, время на миг остановилось.       Только чтобы вдохнуть воздуха, Уоттс отстранился от нее, глядя невидяще на пузырящуюся под ними алую пелену, и Адель притянула его обратно, увлекая глубже в бурлящую пучину.        — Что за желание ты для меня придумал? — прошептала она, словно не слыша окружающее, кричащее и глазеющее.        — Я его забыл, — честно ответил Уоттс.       И раз уж все равно нарушил все правила… прижал ее к себе и поцеловал вновь, ощущая столь сильную страсть, что прошибла до боли. До самого солнечного сплетения, в каждую вену и до затылка — навылет.       

***

             Все они, кто стоял там, потеряли дар речи в тот миг. Мануэла поняла, что действительно не видела доселе ни разу, как целуется Уоттс, потому что такое она бы запомнила. Это был самый красивый поцелуй на ее памяти, красивее, чем в любой мелодраме из тех, кто она когда-либо видела. Если и было дело, которое Кэмерону Уоттсу завещал Господь — так это целоваться, вот до того великолепно он это делал, во всяком случае, на вид.       Музыка так гремела, а народ бы до того пьян, что, когда они оба вылезли из бассейна, и Уоттс неторопливым, явно излишне сексуальным движением завязал Аделии глаза красным платком, все приняли правила. Игра продолжилась, словно никто не заметил того, что на яхте произошло настоящее событие века.       Мануэла уж точно заметила. Ее измученная переживаниями душа схватывала малейшее колебание чужих эмоций, а от Уоттса исходила такая горячая, несвойственная ему энергетика, что угадать было несложно. Кажется, впервые на своей памяти Мануэла увидела его настоящие чувства.       К тому времени бухту уже залило вязкой, чернильной тьмой. Яхта «Риган» отошла на рекордное расстояние в открытый океан — дальше этого фарватера шкипер судна не решался выводить ее в ночное время. Кругом, по бокам от палубы расстилался безмятежный Тихий океан, редкими тусклыми искрами вспыхивающий где-то вдалеке, где водная масса шла волнами.       Лишь с одной стороны, к которой «Риган» теперь стояла кормой, виднелись огни Лос-Анджелесского порта, такие же крошечные, как звезды, рассыпавшиеся будто повсюду — по бездонному куполу неба и в отражении на почти неподвижной океанской глади.       По палубе разливалась мерная, гипнотически спокойная, но ритмичная музыка. Гости разомлели, и те, кому уже не под силу оказались активные пьяные игры, спустились в общую каюту, где накрывали не хуже, чем на палубе.       Мануэла так и не решив, с горя или от злости, но хорошенько напилась и теперь, закуривая, держала путь в капитанскую рубку. То, что Грэг сегодня сделал ее музой вечеринки казалось теперь даже удачным стечением обстоятельств, потому что только в обществе близнецов Мануэла себя чувствовала худо-бедно не самой паршивой овцой.       Она прошла сквозь прозрачные двери и обратила свой взор на маленький столик промеж кожаных сидений. Там, потягивая кальян и неумело пуская кольца, разлеглась на подлокотниках Мэдли, а рядом, подперев висок длинным пальцем, сидел капитан, сдвинувший очки на лоб, и с кем-то безрадостно переписывался в сотовом.       Мануэла махнула ему сигаретой, и Вудкастер поднялся и послушно вышел на порог.        — Будет у тебя? — спросил он, задвинув стеклянные двери.       Она молча протянула ему тонкую сигарету и вдруг неожиданно для себя обессиленно осела Грэгу на руки, заставив озадаченно поддержать и почти принять в объятия.        — Ты думаешь, он говорил правду? — шепотом спросила она, уткнувшись ему в алый ворот.        — Кто именно? — спросил Вудкастер, сунув сигарету в рот, чтобы освободить обе руки и помочь ей принять вертикальное положение.       Мануэла позволила отвести себя к борту и прислонилась, глядя в залитую алым светом с палубы гладь океана.        — Эндрю, — пояснила она. — Про то, что… Джонатану дадут пожизненное.        — Не знаю, — пожал плечами Грэг, облокотившись рядом с ней.       Он искал зажигалку, она обернулась и, протянув руку, подкурила. Обоих объял дым.        — Думаю, Бензли там разберется, если твой благоверный и впрямь невиновен, — заметил Вудкастер. — Не трепли себе нервы, Мануэлита. Или ты переживаешь из-за того, что этот болезный наговорил?       Подняв взгляд, она не решилась выливать все наболевшее ему. Покачала головой и бросила окурок в волны.        — Он это на эмоциях… скорее всего.       Прохладный ветер отгонял от Мануэлы дым, но она заметила, как тепло все еще было на палубе, несмотря на поздний вечер и океанский бриз. Лето маняще дышало из-за горизонта.        — Да даже если нет — нахрен таких друзей, — фыркнул Грэг. — Что это за друг, который тебе под юбку залезть пытается?       К ним в этот момент подошла бесшумно одна из девчонок в черном, со светлыми волнистыми волосами, ярко блеснувшими в темноте. Вудкастер сразу обернулся и кивком задал вопрос. Она наклонилась и зашептала ему на ухо, но Мануэла услышала.        — …могу отказаться? Это… я не уверена… Простите…       Грэг выпрямился и улыбнулся так, что по спине Мануэлы пошли мурашки. Она видела, как выглядит искренняя улыбка Вудкастера — нечасто, но все же — и это была не она.        — Ну конечно, можешь, — ответил он, приобняв побледневшую оторопело девочку за плечи. — Не переживай, Хейзел. Просто иди в каюту и отдыхай. Я все решу.       Она закивала, зарумянилась от облегчения и поскакала вниз, а Вудкастер стал снова набирать что-то на сотовом, казалось, забыв о Мануэле.        — Ты очень добр к ним, — заметила она, взяв сигарету у него из пальцев и затянувшись.       Грэг на это только раздраженно усмехнулся и пожевал, щелкнув кнопкой блока.        — Сорвется, дура, если надавить. Еще недостаточно завязла у меня. Но ничего, это вопрос времени.       Он махнул ей на рубку, словно указав подождать там, и пошел вниз на палубу. Мануэла обернулась обратно к воде, ощущая горький привкус на языке. Она вдруг вспомнила, чем это общество отличалось от нее и Эндрю, и душа заболела с новой силой от воспоминаний, как они теперь далеки друг от друга. Только по ее вине.       Толкнув дверцу, она вернулась в рубку и присела рядом с Мэдс, та уже отложила кальян и разлила по двум бокалам чего-то прохладительного. Мануэла думала, что Мэдли готовит тару для брата, но та придвинула стакан к ней.        — Грэг сейчас дерьмовый собеседник, — заметила она, сузив по-кошачьи глаза. — У него работа в разгаре.        — Не верится, что твой брат и вправду может чем-то заниматься ответственно, — невольно рассмеялась Мануэла, отпив холодного лимонада.        — Мне тоже, — улыбнулась Мэдли. — Впрочем, если чем ему и заниматься… так ты все переживаешь из-за разговора с Эндрю?       Неудивительно, что близняшка видела ее насквозь — то, как ее осадил Сесил, заметила вся палуба, а Мануэла своего огорчения и не подумала скрывать. Вздохнув, она отодвинула бокал и закусила губы.        — Не хотела об этом думать, но… ни о чем больше не получается. Он ведь прав насчет меня.        — Ну, наш мистер Белое Пальто, конечно, как всегда в своем репертуаре, — кивнула Мэдли.        — Что ты имеешь в виду?        — А то, что Сесил очень любит упрекнуть других в их грехах, а на свои глаза закрывает будь здоров, — лукаво усмехнулась Мэдс. — Это он все тебе наплел, потому что ему самому стыдно за то, какую кашу он заварил.       Мануэла пропустила вздох. В собственных тревожных ночных бдениях и она частенько гоняла эти мысли, ведь Сесил и сам стоял у истоков всего того кошмара, в который они трое попали и теперь без конца ходили там по кругу.        — Мне от этого не легче, — качнула головой она. — Не представляю, что теперь делать…        — Ну, он предложил тебе неплохой выход, — пожала плечами Мэдс и протянула свой бокал, чокнувшись со звоном и отпив.       Поддержав тост, Мануэла отпила побольше, чтобы от пузырьков зажгло в груди, и после помотала головой.        — Больше не быть друзьями? — спросила она. — Это не выход, это… я не могу даже думать о том, что это произойдет в реальности.        — Это и так произошло, — склонила голову Мэдли. — Вы уже не друзья, Ману: он любит тебя. И если у меня еще не окончательно отбило чуйку — ты его тоже любишь.       Глаза Мануэлы мгновенно наполнились слезами. Неужели… неужели все и правда рухнуло? Неужели это видели все?..        — Твое право отказать ему и выбрать Джонатана, — добавила Мэдс, перекладывая угольки на вершине кальяна. — Но, в конце концов… если он хочет перестать лгать себе и окружающим, делая вид, что вы все еще лучшие друзья… наверное, и он такое право заслужил.       Мануэла запоздало поняла, что близняшка говорит так ясно и по существу, потому что трезва — в бокале, что она подала ей, не было ни капли алкоголя. Отпив еще, Мануэла отставила его и закрыла лицо руками.        — Это катастрофа для меня, Мэдс… — всхлипнула она неожиданно для себя. — Я никогда не смогу смириться с тем, что его больше нет рядом.        — Возможно, — согласилась Мэдли, наклонившись и взяв ее за запястья. — Видишь ли, Мануэла, я ведь вижу… ты пытаешься быть хорошей. Хорошей для всех — для Сесила, для Мэтьюза, для самой себя. Но правда в том… что ты не хорошая.       Непонимающе подняв полный слез взгляд, Мануэла молча воззрилась на нее, моргая.        — Так бывает, — усмехнулась Мэдс. — Быть хорошим — тяжелая ноша для тех, кто родился другим. Мы в Жардан все — родились другими. Я, Грэг, даже твой лучший друг Эндрю. Мы тут все совершаем плохие поступки и живем с этим.        — Ты хочешь сказать, — сглотнула Мануэла. — Я… нет, я знаю, что совершала плохие поступки. Но это… я не могу так с ним поступить. Ни с кем из них.        — Если ты хочешь продолжать быть хорошей, за это придется платить, — мягко, но беспрекословно сказала Мэдли. — Решай сама, до каких пор тебе это будет нужно. Но с каждым разом цена будет все выше.       Мануэла понимала, о чем близняшка толкует. О темной стороне, которую Мануэла с таким трудом заталкивала куда подальше, а та оттого лишь росла и захватывала все новые части ее тела и души. Эта темная сторона требовала отбросить проклятую потребность быть хорошим человеком и насладиться возможностью быть плохим.        — Если ты хочешь и дальше чувствовать себя хорошей — ты должна его отпустить.              Наскоро стерев слезы, Мануэла шагала по направлению в общую каюту, боясь лишь, что ее решимости не хватит до того, как она найдет того, кого ищет. В каюте разливался знакомый алый свет, тут догонялись все те, кому уже невмоготу было бегать за девицами по палубе, кто окоченел после купания и просто слишком утомился от щедрых возлияний. На одном из диванов подле открытого окна Мануэла и увидела его. Сесил сидел, закинув ногу на ногу, подперев лоб ладонью, и явно ждал, когда яхта причалит к берегу. Делать ему здесь после свой тирады явно было нечего.       Она подошла и присела рядом, взяв со стола нетронутый бокал с «кровавой Мэри». Этот проклятый томатный вкус еще долго будет ассоциироваться у нее с разрывающей болью в груди.        — Ты напрасно злишься на меня.       Сесил уже заметил ее, но теперь словно заново увидел, опустил руку и изумленно воззрился, не понимая, о чем речь.        — Напрасно?        — Я ужасно переживала за тебя в день ареста, — пояснила тихо Мануэла. — Просто… когда поняла, что ты в порядке, пришла в себя и… испугалась.       Он слушал без слов, а Мануэла позволила себе эту маленькую откровенность, потому что знала, что не сможет позволить никаких больше откровенностей в его адрес еще очень долго. Если вообще когда-нибудь.        — Испугалась того, как сильно меня это выбило из колеи. Как сильно мои чувства зависят от тебя. Поэтому решила отгородиться… хотя бы на время. Вся эта муть с арестом была хорошим поводом.       Сесил наконец осознал сказанное и, подняв брови, разочарованно помотал головой, потерев лоб.        — Переживала… твои чувства не являются поддержкой, Мануэла, — с горечью проговорил он. — Мне нужна была твоя помощь.        — Что случилось? — вырвалось у нее.        — Какая теперь уже разница? — спросил Эндрю, откинувшись на спинку. — Я справился сам, так что не переживай и не терзайся понапрасну.       Мануэла не хотела больше возражать. Даже если бы за тот сумасшедший день он ее и простил… Была еще сотня других дней, когда она принимала его присутствие в своей жизни как должное.        — Может, ты и прав, — промолвила она. — И я дерьмовая подруга. Не только тебе, что уж юлить.        — О чем это ты? — не глядя, бросил он.        — Об Аделии, — сглотнула Мануэла. — Это ведь я разрушила ваши отношения. И теперь, раз уж мы друг перед другом совсем честны… Я всегда это знала.       С самого начала. Та, темная сторона Мануэлы знала с первой секунды, что делает. С того мига, как услышала новости от Эндрю и выронила трубку от ужаса, что произошло то, во что она по-хорошему никогда не верила.       И проклятая темная сторона захватила власть и не оставила камня на камне оттого, что их связывало. Забрала его себе. Отняла возможность быть счастливым с ней и ничем ее не заменила, а принесла только одну лишь боль. Им всем. Всем, кто ее окружал, Мануэла приносила только страдания.        — Мне очень жаль, — проговорила она, обернувшись к нему и касаясь его лица.       Слезы выступили на глазах, но едва ли не впервые ей захотелось спрятать их потому, что сейчас был самый неподходящий момент манипулировать его чувствами.        — Мне жаль, что я тебя подвела, — повторила Мануэла дрожащим голосом. — Я знаю, что все, что между нами теперь происходит, ранит тебя. А это то, чего я не хочу больше всего на свете.       Как и всегда, когда он видел ее слезы, Сесил окаменел, глядя ей в глаза, но молчал, словно что-то внутри у него переломилось. Мануэла поняла, что он хочет утешить ее, но его обида так сильна, что буквально парализовала, чтобы не дать сделать это.        — Поэтому, думаю, ты принял верное решение, — сквозь слезы проскрипела она. — И нам не стоит больше быть друзьями.       Наверное, где-то в глубине души она хотела, чтобы он возразил, но заставила себя сцепить зубы и сглотнуть, унимая слезы. Сесил молча поднял ладонь и погладил ее по щеке, стирая их.        — Прости меня, если сможешь, — проронила она. — И надеюсь, ты станешь счастливее без меня.       Мануэла ощутила, что еще мгновение, и он сломается — не выдержит и скажет что-то, чтобы ее остановить, поэтому отпустила его плечи, поднялась и пошла прочь из каюты, чувствуя, как пол качается под ногами. Принятое решение тяжелым камнем легло ей на сердце, но Мануэла остервенело одернула себя, убеждая в том, что так будет верно. Так будет справедливо. Так будет честно по отношению к себе и им обоим.       И, может быть, так она перестанет причинять им троим, словно застрявшем в этом заколдованном круге, так много боли.       

***

             Через несколько часов после полуночи накал попойки наконец достиг критической отметки, уровня «Виньябле», как называл это Грэг — это значило, что гости выплеснули всю энергию в танце, употребили все, что принял организм, кто-то успел уединиться, кто-то подраться, а значит, нужно было восполнить запас сил, чтобы вечеринка продолжалась без потерь.       Он и его ближний круг сбились в каюту, где всем проставили по дорожке, наименее уставшие еще бродили по палубе и отмокали в бассейне. Там погасили пузырьки, и девицы рассекали через гладкую поверхность алой воды в тишине под тихое мурлыкание уставших подруг.       Яхта двигалась к берегу, где капитан намеревался встать уже до окончания тусовки, а это значило, что самые навеселившиеся гости могли покинуть корабль. Уоттс едва ли устал — уж бывали в его жизни вечеринки и погромче — но собирался воспользоваться этой возможностью. Хотелось уединения.       Он, Уэсли и Марлоу, который раз в четверть часа отлучался в каюту подзаправиться, развалились на лежаках на корме, где под хороший коллекционный вискарь встречали рассвет. Вот-вот небо должны были окрасить первые багровые всполохи, и это было лучшим завершением тусовки из возможных. Кэмерон подумал о том, что впервые за много лет его алкогольной карьеры ему не пришлось допиваться до отключки, чтобы почувствовать себя хорошо. В сознании в кои-то веки было лучше.       Мимо проплывали пришвартованные в лос-анджелесском порту парусники, катера, стоящие на причале здания, теплый ветер взъерошил волосы, и Уоттс с удивлением обнаружил, что передние пряди уже мешаются перед глазами.       Первые отблески восходящего солнца подсветили гладь воды, Кэмерон прикрыл глаза, глядя в горизонт, когда Уэсли едва заметно толкнул его в бок:        — Твоя подруга собирается на выход.       Приподняв веки, Уоттс увидел Аделию, поднимавшуюся из каюты в помятых шмотках с еще влажными волосами. Яхта и впрямь вскоре собиралась причалить, так что, даже не потрудившись придумать оправдание, Кэмерон легко поднялся с лежака и направился к рубке.       Он и Адель не уединились после игры в жмурки, хотя — он это знал — обоим этого хотелось. Но остаться здесь, в той атмосфере пылкого веселья хотелось больше. Быть причастными и прочувствовать. Для секса еще будет время — и почему-то Уоттс на этот раз был в этом уверен.        — Останешься? — спросила Аделия, заметив его.       Остановилась у бассейна, бросив короткий взгляд на него, словно вспомнив. А после надела очки в красной оправе и посмотрела в горизонт.        — Ненадолго, — отозвался Уоттс. — Опрокину разок-другой с капитаном, и на боковую. Настроение у него всегда — такой расслабон.        — Кто бы мог подумать, — усмехнулась Адель.       Они оба смотрели на волны, бьющиеся о белоснежный, расцвеченный алой краской борт, слизывающие следы намалеванной надписи. Аделия облокотилась о поручень и зачесала волосы ладонью.        — Как проспишься, может, наберешь, — небрежно проронила она. — Прошвырнемся куда-нибудь.        — Есть у меня одна мысль, — отозвался он задумчиво.       Встретившись глазами с непроницаемыми стеклами ее очков, он хитро улыбнулся. Идея безумная, как черт, но почему-то сейчас захотелось ее исполнить. Другого такого момента, может, вообще никогда не представится, так что…       Тогда Аделия обернулась на звук и увидела, как Грэг выводит из каюты Мануэлу. Та, заметно уставшая, с отекшими от слез веками, полуспала по пути, но держалась как леди. Уоттс на мгновение залюбовался этой обессиленной красотой.        — Жалко ее, — проронила Адель.        — А Сесила тебе не жалко?        — Его тоже. Они оба… ну, разве они могут расстаться? Видно же, что между ними все очень далеко зашло, а тут еще Мэтьюз и этот арест…       Она отвернулась от палубы и, сдвинув очки на лоб, зажмурилась, позволяя первым рассветным лучам осветить лицо.        — Паршиво у нас с ними получилось, — задумчиво проговорила она. — Но я рада, что больше… в этом не участвую.       Кэмерон только рассмеялся. Да уж, четвертый угол в этот любовный треугольник точно уже не влезал. Как бы то ни было… он теперь отчего-то тоже был рад, что Аделия — больше не часть их заварушки.        — А мне его и правда жаль, — серьезно проронил он. — Сесила. Он пытается из этого вылезти, но куда ни ступи — по-любому окажется в дерьме.       Адель глянула через плечо, будто Сесил был где-то там, позади. Они оба явно представили его, угрюмого, нахмуренного, упертого, а подо всем этим — разбитого.        — Ему сейчас как никогда нужен человек, — промолвила Аделия, повернувшись к Уоттсу. — А ты и я… хорошо знаем, каково это. Это хороший момент.        — Для чего? — не понял он.        — Да ладно тебе, — прищурилась Адель. — Ты же сам убедился — Сесил ни разу не переступил порога твоего дома с тех самых пор, как поклялся этого не делать.       Уоттс поднял взгляд и всмотрелся в горизонт, вспоминая. Целую вечность назад, казалось, он устроил в своем доме мескалиновый ад, после которого вся жизнь полетела кувырком. Самая глупая и разрушительная его выходка, едва не стоившая жизни Натали, еще бог весть скольким людям и Сесилу в том числе. Теперь Уоттс припомнил их последний разговор тогда: он приставил пистолет к его руке, зубоскаля над тем, как легко одним выстрелом подчистую сломать его карьеру и жизнь.        — Это хороший момент, чтобы помириться, — заметила Аделия. — Ведь если я в этой жизни хоть что-то понимаю — вам больше нечего делить.       Пробежало мурашками по спине осознание, что она знала. Поняла, почему Уоттс так сильно ненавидел Сесила в те дни. Впрочем… наверное, любой, у кого хоть немного работали извилины как минимум задумался над тем, что эта ненависть в нем возникла неспроста — и также неспроста она схлынула, словно волна во время отлива. Обнажила пустоту на том месте, где должна была крыться достойная причина ненавидеть.        — И что, я должен извиниться перед ним? — фыркнул Уоттс, закусив сигарету.        — Ты и сам знаешь, что да, — терпеливо ответила Адель.              Он нашел Сесила на корме, глядящим в рассветный горизонт тяжелым взором. Уоттс не знал, успела ли уже Куколка затолкать сказанные им ночью слова назад, но надеялся, что нет. Что бы ни двигало им в ту минуту, когда он говорил это, оно было искренним. Заставь Мануэла его снова смалодушничать и отказаться от своего решения, это точно причинило бы ему еще больше боли, и весь поселок понимал, почему.        — Эндрю, — позвал он, а Сесил обернулся так медленно и удивленно, что явно и сам меньше всего ожидал услышать свое имя, сказанное этим голосом.       Уоттс и не помнил, звал ли вообще когда-то Сесила по имени. Понятия не имея, как начать, он зачем-то сунул руки в карманы и подошел, поравнявшись с ним у бортика.        — Ты прав насчет Мии, — проронил он. — Ну и… что у нас ничего не получится с ней сделать по отдельности. Это касается всех в поселке.        — Толку-то, — дернул плечами Сесил.        — Нет, толк есть, — упрямо отозвался Кэмерон. — Я пока не знаю, как… скорее всего, это будет чертовски сложно, но… думаю, мы эту гадину прижмем. Если все вместе.       Эндрю поднял глаза и усмехнулся невесомо, словно подтрунивая недоверчиво над Уоттсом. Словно у него внутри уже не было никакой обиды на него, хотя Адель и утверждала обратное. Кэмерон знал, что Сесил злопамятен, но был ли прок теперь тратить силы на такого, как он?        — Может, и прижмем, — глухо сказал Эндрю, положив подбородок на ладони. — С Мэтьюзом это, конечно, вышло бы проще… Только хрена с два мы его с таким настроем вытащим.       Он качнул головой куда-то на палубу, словно напоминая помпезный шик праздника в честь отсидки невиновного.        — Проще ли? — заметил Кэмерон. — Она и его, говоришь, вокруг пальца обвела… Ну, а с этой тусовкой дерьмово вышло, согласен.        — От Вудкастера я другого и не ожидал, — фыркнул Сесил.       Он оттолкнулся от кормы, завидев поплывший мимо совсем близко берег, и пошел прочь, когда, сделав глубокий вдох, Кэмерон обернулся и окликнул:        — Сесил!       Тот оглянулся и вопросительно вскинул голову.       Проклятье, какими словами люди обычно говорят, что им жаль? «Я не хотел»? Но ведь тогда он как раз хотел… Уоттс никак не мог сосредоточиться на том, как бы обернуть то, что должно было сказать уже давно. Как подать это в таком виде, чтобы не опозориться окончательно, но при этом так, чтобы Сесил не заподозрил обмана. Ведь в кои-то веки Кэмерон жалел о чем-то, сделанном в его адрес, искренне.        — Ну? — поторопил Сесил после паузы. — Чего ты там жмешься, как девочка, Уоттс?       Они стояли, залитые рассветным солнцем, наедине, окружаемые только океанским ветром и шумом волн. Уоттс вдохнул воздуха и вдруг почувствовал то же, что и когда переступил первый раз порог дома Уэсли — мимолетный вкус свободы. Какая, к чертям собачьим, разница, как это будет выглядеть? Ведь это правда.        — Прости меня за ту тупую выходку с мескалином, — произнес он чисто, без единой запинки, даже горло не запершило. — И что пистолетом угрожал. Это… ну, перебор был.       Сесил замер на месте, а потом дергано обернулся, проверяя, не стоит ли кто-то за спиной. Уоттс сглотнул, заставляя себя выдохнуть и прогнать вспышку злости и горечи, возникшую от этого жеста. Конечно, кто поверит в благие намерения, да из его-то уст… «Эй, и немудрено, — напомнил он себе силой. — Они же видели от тебя одно дерьмо. Дай им немного времени».        — Я бы не… — продолжил он, впервые просто беря эти слова из головы и донося до рта без изменений, такими, какими они возникли. — Я не хотел тебя калечить и вообще стрелять… Просто взбесился.        — Да уж не самоубийца же ты, — выдал ошарашенно Сесил.        — Ну да, — хмыкнул Кэмерон. — Неправильно это было… и низко.       Эндрю стоял напротив, не думая уходить, осмысляя сказанное. Кажется, если до этого момента он не сложил два и два, то теперь уж точно догонит, в чем причина таких разительных перемен в уоттсовом характере. Особенно по отношению к нему. Кэмерон ощутил, как пробежало страхом по лопаткам чувство незащищенности, осознание, что кто-то раскрыл, пусть на мгновение, его нутро — и отпустило. Разве не того он добивался?        — Нет, я… — нашелся наконец Сесил, потерев лоб и сделав шаг к Уоттсу. — Я знал, что ты меня просто позлить хочешь. Ну, то есть…        — Ты тогда сказал, что больше моего порога не переступишь, — напомнил Кэмерон и тоже шагнул навстречу, оказываясь лицом к лицу с Эндрю. — И слово держишь. Это справедливо, конечно, но…        — Да я не особо и хотел переступать порог после того случая, — рассмеялся вдруг Сесил. — Ну, знаешь, это не просто от обиды, а типа… от греха подальше.       Кэмерон улыбнулся и покивал.        — Ладно, Уоттс, — выдохнул Эндрю, услышав швартовочный гудок, и протянул ладонь. — Забудем. Что было, то было. У нас впереди еще целая жизнь на этом маленьком закутке. Придется его как-то делить.       Уоттс протянул руку в ответ и ощутил, какое крепкое рукопожатие у Сесила. Не угрожающе-крепкое, а крепко-надежное.        — Ну, как минимум, этот закуток не получит одна маленькая психованная сука, — заметил Кэмерон, когда они разжали руки.       Лицо Сесила наконец расслабилось, когда они вместе спустились по трапу на твердую землю. Остановившись на мгновение на пристани перед тем, как разойтись в разные стороны, Эндрю кивнул на прощание и невесомо взмахнул рукой.        — Ты за разбитую рожу тоже зла не держи… Сам понимаешь.       Кэмерон хрипло рассмеялся и вытащил сигарету, копаясь по карманам в поисках зажигалки.        — Ну и… это, — не глядя, как бы между делом, проронил он. — Насчет порога. Заходи иногда… Я не против.        — А я, знаешь, по твоему притону даже немного соскучился, — поджал губы Сесил, щурясь в горизонт. — Посмотрим, осталось ли от него еще что-то, да?        — Ага, — кивнул Уоттс.       Сесил махнул головой в знак прощания и пошел по набережной, набирая на сотовом номер своего водителя, а Кэмерон остался смолить около трапа залитой розовым светом яхты, обдумывая произошедшее. Эндрю не позлорадствовал, и Уоттс с удивлением подумал, что, вообще-то, напрасно этого ждал. Что бы ни говорили про гребаного святошу, подлым Чемпион никогда себя не показывал.       Странное чувство объяло Кэмерона в тот миг. Он думал, что придется переломить себя ради «доброго» дела, и это дело постыдным отпечатком ляжет на его нутро, но дело оказалось не доброе, а честное. Слова, что он произносил, не были чужими и вымученными. Это были его слова. И ими он словно очистил какую-то крошечную часть своей души. Отпечаток внутри, оставленный ими, не жег, а казался теперь единственной очищенной от скверны прорехой, сквозь который внутрь полился свет.       Что-то внутри Уоттса словно успокоилось от мысли, что хотя бы один человек в этом мире перестал его ненавидеть. И, может быть, показалось ему на миг, если их станет больше, если он поверит в то, что это возможно — может быть, тогда он сможет перестать ненавидеть себя и сам.       

***

             Снова наступил солнечный день — Джонатан понял это лишь по отсвету на полотке из небольшого окошка в тюремной столовой. Он старался не осмыслять все эти новые термины, все еще не был готов осознавать себя заключенным, так что отложил рефлексию хотя бы до приговора. Нужно только дотерпеть, а там… может быть, и случится чудо.       Он ожидал прихода Бензли с самого утра — Ройе должен был сообщить самые важные на сегодняшний день новости: останется ли Миа под арестом. Окружной прокурор изучал дело, и утром намеревался сообщить Бензли, кого ФБР представит к аресту по собранным уликам. Мию — и тогда Джонатана может ожидать суд за соучастие — или же его самого. В таком случае, им вряд ли удастся возложить на нее хотя бы часть заслуженной вины.       Из-за ожидания с самого утра Мэтьюза одолевал мандраж. Он позавтракал скудной тюремной пищей, а после от нечего делать целый час отжимался от пола.       Делать все равно было нечего, а за пропущенные тренировки Олдос Сесил всыплет по первое число. Там, в прошлой жизни, куда Мэтьюз все еще лелеял надежду вернуться. Он держался за воспоминания о ней и всем, что там было важно, как за спасательный круг. Бензли ведь сказал: ничего еще не кончено.       Оповещение о посетителе ему передали только около двух, и, собрав все силы, Джонатан позволил сцепить запястья металлическими браслетами. Каждый из ритуалов этого кошмарного места ему опротивел еще в первые пару дней, но он покорно следовал за охраной, делая вдох за вдохом и вспоминая все молитвы, которым когда-то учили на проповедях.       Если Господь есть, он должен сейчас ниспослать ему какую-то помощь, ведь за эту неделю Мэтьюз от души раскаялся за все.       Его усадили напротив натертого стекла, сквозь которое все лица просматривались немного мутно, и оставили ждать. Джонатан прикрыл глаза, повторяя про себя простенькую медитацию, ощущая себя песчинкой в безжалостном потоке судьбы.       «Господи, прошу тебя, всего одну хорошую новость…» — взывал он, когда услышал шуршание напротив.       Открыв глаза, Мэтьюз замер. Перед ним в своей лучшей шубке, настоящая во плоти, сидела любовь всей его жизни. Такая сосредоточенная и собранная. Такая красивая. Во всех своих побрякушках, все, как он помнил. Родная.        — Ману… — проронил он шепотом. — Ты пришла…       Она подняла взгляд и улыбнулась: робко, стыдливо, но искренне. Джонатан забыл о правилах и приложил ладонь к стеклу, наклонившись и позволив солнечных лучам, бьющим в окно, залить его лицо. Мануэла перед ним наклонилась и отражением притиснула свою очаровательную смуглую ручку, унизанную золотом. Сдернув трубку, он сбивчиво заговорил:        — Прости меня, Ману… — словно боясь не успеть втиснуть в ближайшие секунды все то, что должен был сказать. — Я так виноват…       Качнув головой, она сняла свою и зажала ее плечом, глядя на него с необъяснимой болью во взгляде.        — Расскажи мне все, — попросила она, не отрывая взгляда.       И Мэтьюз заговорил, чувствуя, как солнечные лучи слепят до слез, и благодаря за то, что на них легко было списать долгожданные слезы радости.