***
Мануэла покинула дом Мэтьюзов ближе к вечеру, оставив Джонатана в одиночестве. Доля истины в том, что она дурачила его своим нежным отношением, конечно, была, но… Лишь доля. Спустившись на спортивную площадку, Мэтьюз размялся, а после нажал на кнопку на теннисной пушке, стоявшей напротив него в противоположном конце мини-корта. Отсчитал до десяти, сделал глубокий вдох и услышал, как к мерному гулу машины добавилось утробное дребезжание. Через секунду полетел пулей первый мяч, Джонатан выбросил руку с ракеткой и отбил его, запустив к противоположной стенке. За ним последовал второй, третий, четвертый, и каждая новая атака железного противника была неожиданнее и каверзнее прежней, каждый новый удар Мэтьюза был натужнее, резче, сильнее. Грохотали шаги, сбивалось дыхание, он все сильнее стискивал зубы, отражая удары, все яростнее размахивал ракеткой, до тех пор, пока череда мячей не заставила небо косо взметнуться перед глазами. Джонатан потерял ориентацию, подавился воздухом, чудом не грохнулся на настил и остановился, чувствуя, как вокруг него глухими ударами прыгают упущенные мячи. Один, второй — ударили в плечо, в колено, но Мэтьюз опустил ракетку и прикрыл глаза, тяжело вздыхая и выдыхая. — Не так уж плохо, — заметил позади голос, чей тембр и тон явно выдал, что его обладатель лукавит. Джонатан обернулся почти испуганно, от неожиданности едва не выронил ракетку, но тут же приказал себе собраться и сглотнул. — Ты как здесь? Разве не уехал? — Нет, — отделившись от дверного проема, шурша подошвами начищенных туфель, на площадку проследовал, сунув руки в карманы отутюженных брюк, гость. — Решил еще немного у вас погостить. Ты против? — Конечно нет, — выдохнул Джонатан, наконец-то улыбнувшись. Старая привычка напрягаться в присутствии дяди уступила место воспоминаниям из настоящего. Давно уже не было ни резона, ни желания напрягаться, а сомнения и настороженность уступили место живому интересу и любопытству. — Что ты здесь заколачиваешь? — спросил Мейсон, закусив губу. — В смысле? — Ну, какие проблемы так яростно забиваешь теннисом, я это имел в виду, — пояснил дядя, и Джонатан смутился. — Обычная тренировка, — буркнул он. — Пойдем-ка в дом, я запарился, выпьем чего-нибудь. — Как скажешь, — легко согласился Мейсон и, не дожидаясь племянника, пошел внутрь. И все же на секунду, прежде чем покинуть площадку, Джонатан замер и натужно выдохнул. Подобные появления из-под земли были очень в духе его дяди, которого он и дядей-то никогда не называл. Мейсон всегда был Мейсоном, чем-то средним между старшим братом и надзирателем. Он почти на семнадцать лет был моложе отца, но и Джонатану в ровесники не годился, так что вечно висел где-то посередине. Это был тот самый родственник, который сегодня по-свойски подмигнет тебе, увидев в рюкзаке пачку сигарет, а завтра без намека на смущение расскажет о них твоему отцу. Впрочем, больше всего напряжения сеял Мейсон именно из-за своей проклятой прозорливости — он, пусть и с помощью старшего брата, но строил свой бизнес уже много лет, и хитрости и смекалки ему было не занимать; такой же проницательностью Мейсон отличался и в быту. Стоило ему всего одним глазком взглянуть на старания племянника, бросить одну короткую фразу, и тот ощутил себя развернутым препаратом под окуляром микроскопа пытливого ученого. Прошли в гостиную на втором этаже, где Джонатан, стянув теннисную куртку, попросил горничную принести вина. Самому хотелось накинуть не меньше, чем уважить дядю, если вообще был смысл уваживать — каждый раз, приезжая в Пале де Фонтэн, Мейсон себя здесь вел как дома: гонял слуг и расхаживал по особняку в одном халате, плохо прикрывающем отлично сложенный точеный торс. — Вот, хотим искупаться, — тягуче рассказывал Мейсон, глядя в окно, пока разливали красное полусладкое. — Да и вообще… давненько в ваших краях не отдыхал. Звучало как паршивая отговорка. И чтобы там ни было, не только Мейсон подобрал ключики к племяннику и вскрывал его, как сто раз отворенный замок — племянник его изучил не хуже. — А я-то подумал, ты задержался из-за Аделии, — нагло вставил он, отпивая из бокала. Попал в цель: на мгновение губы дяди дернулись в усмешке. — М, из-за кого? — вскинул брови Мейсон, и Джонатан гаденько улыбнулся. — Ой, да ладно, все ты понял. Отказала? — Конечно, отказала, — пожал плечами беззлобно дядя. — Ну а как же иначе. Нет, эту лошадку объездить занятно, конечно… и я думаю, у меня найдется на это пара вечеров, но вообще-то я здесь не за этим. Джонатан отставил бокал и воззрился вперед, ожидая продолжения. Черт его знает почему, но каждый раз, когда заходили подобные разговоры, он ощущал себя мальчишкой. Мейсон намеренно тянул, словно и не собирался делиться с племянником столь важными сведениями, но Джонатан знал, что это лишь обычная семейная забава, чтобы его подначить. — Твоему отцу требуется небольшая помощь, — уклончиво сообщил наконец дядя. — Только и всего. — Какого рода? — зорко вперился взглядом Джонатан. — Некоего, — заверил его Мейсон и откинулся на спинку кресла, смакуя вино. Пропустив возмущенный выдох, Мэтьюз снова взялся за свой бокал. Что тут скажешь, мало что приносило дяде такое удовольствие, как его маленечко позлить. Выпытывать информацию было бесполезно — Мейсон либо скажет сам, либо не скажет вообще. Джонатан поднялся с кресла. — Ладно, приятно поболтать, но мне уже… — Может, и твое содействие окажется полезным на сей раз, — заметил невозмутимо Мейсон, заставив племянника застыть внаклонку. — Это как? — Дело касается поселка, — спокойно пояснил он. — Нам стало известно, что Фрэнклин Уоттс нагрянул в Виньябле и что-то его дернуло тут задержаться. — И что же? — продолжил Мэтьюз. — Пока не знаю, — коротко сказал Мейсон. — Но что бы ни было, Марку это не по нраву. Ты знаешь, что с Уоттсом он всегда был на ножах. Долгое время это держало старого ворюгу подальше от Жардан, а теперь, видишь ли, вернулся… что бы это могло значить. Сказанное сложилось в голове Мэтьюза лишь в одну более-менее оформленную мысль, которую он сразу и озвучил. — Я должен Кэмерона допросить? — Расспросить, — поправил Мейсон. — И нет, пока ничего ты не должен. Сиди высоко, гляди далеко. Может, чего увидишь или услышишь. Он отпил с таким видом, что Джонатана невольно пробрала дрожь. Один только этот взгляд, направленный в никуда, поверх бокала, буквально сказал — речь сейчас шуточными фразами шла о чем-то нешуточном. И Джонатан был теперь почти уверен, что весь разговор был тщательно спланирован отцом, разыгран и подан сыну в самом непринужденном виде для отвода глаз. Но одного конспирологи не учли — Джонатан тоже был Мэтьюзом. И в моменты просветления, когда отступали страсти, он и сам проявлял недюжинную прозорливость.***
— Итак, — провозгласил, встав на подножку кресла, как на трибуну, Артур и поднял лист на уровень глаз. — Мы имеем десять основных подозреваемых, если верить твоей теории об убийце из поселка. Марлоу, Уоттс, Мэтьюз, Вудкастер, вторая Вудкастер, Кикенфилд, тер Пэриш, Сесил и пара Ферлингер. Кто, по-твоему, главный? — Уоттс, — не думая, бросил Бензли. Он сидел, развалившись, в кресле в домашнем кабинете, курил и всем своим видом демонстрировал и выражал несобранность. Нерабочая обстановка была запланирована: официальные встречи, деловые костюмы и формальные позы ни к чему не привели. Ройе решил на сегодня обойтись рубашкой-поло и легкими брюками, запасшись пачкой парламента, чтобы хоть немного разрядить напряжение, которое неизбежно висело над горе-детективом, который и детективом-то не был. Они оба не были — именно поэтому на очередной мозговой штурм он позвал только Уэстбрука. — Почему он? — нахмурился Артур. — Не слишком ли это… ну, по-злойдески? — То есть? — Уоттс всем своим существом олицетворяет зло, — пояснил Уэстбрук. — Будь он еще и убийцей, это был бы поистине карикатурный злодей, не находишь? Ты смотришь с точки зрения умудренного, зрелого человека, но я… я его вижу иначе. И на самом деле, знаешь, думаю, Уоттс безобиден. — Ты уже забыл скандал с его мескалиновой тусовкой, что ли? — вскинул бровь Бензли. Артур усмехнулся и облизал губы, спустился с подножки и сел на стул, поставив его спинкой вперед. Он почти оправился от нанесенных ему отцом убитой Падмы ранений, скакал довольный и воодушевленный — больше всего, видать, тем, что из наркоторговца вырос до помощника адвоката. Уэстбрук одобрил идею с неформальным видом и приехал в Вуа Верт в джинсах, кожаной потертой куртке и голубой рубашке с коротким рукавом в тонкую полоску. Куртка теперь валялась позади — в кабинете стояла изрядная духота — и в своем простеньком виде Артур и вправду походил на одного из Уоттсовых приятелей, сбросил разом несколько лет. — Нет, до всяких опасных забав он, конечно, горазд, — покивал он, тряхнув листком, чтобы распрямить его и снова вглядеться. — Но если хочешь услышать мое мнение, это не он. Ну вот… не в его это стиле, такая хитрость, такая осторожность… Бензли молчал, безмолвно повелевая продолжать. — И не Сесил, — качнул головой Артур, продолжая бегать по строчкам. — Да и Мэтьюз не подходит, все они слишком… — По-бараньи упрямые и прямолинейные, — закончил Ройе. — Да, согласен. Но сбрасывать их со счетов нельзя. Мы многого еще не знаем, убийца может быть и не один. Он нарочно набрасывал эти идеи, в которые не так уж верил и которые его, признаться, маленько раздражали, лишь повинуясь плану вывалить сегодня на обозрения двух светлых голов все, что хранилось в уме относительно дела. Любая, даже самая идиотская мысль могла натолкнуть на мысль получше. — Двое секрет хранят, только если один мертвец, — процитировал с усмешкой Артур. — Нет… если позволишь, я выскажу догадки, хоть я и не детектив или психолог… но убийца один. Он не просто один — он одинок. Все, что он делает, он делает с колоссальной осторожностью, каждого подельника держит на расстоянии, ничем себя не выдает. Это потому что он знает… — Что ему никто не поможет в случае чего, — кивнул, довольный ходом мыслей Бензли. — Да, верно. Почему бы у него могло быть такое мнение? — Основываясь на твоей теории о том, что наш Кас — подросток, можно предположить, что этот подросток уже сильно подставлялся раньше. Но это противоречит его действиям. Ты встречал когда-нибудь преступника, который попался много раз, а потом вообще не попался? Бензли лишь медленно категорично помотал головой. Артур мыслил в хорошем ключе, но истина опять ускользала от обоих. — Значит, он боится попасться почему-то еще, — просто сказал он. — Может быть, наш убийца, как и все в Жардан, понимает, что совершает нечто очень серьезное, и боится лишиться комфорта? — А может быть, он боится не за себя? — вдруг спросил Артур. И эта догадка, как и многие, прозвучавшие не раз в подобных кулуарах, залах суда или допросных в присутствии Бензли, словно возникла из ниоткуда, прошибла слух искаженным тоном, отличным от тона всего, сказанного ранее. Встрепенувшись, Ройе сделал пометку на листе бумаги, лежащем перед ним на столе. Такая мысль заслуживала еще одной сигареты, и он торопливо вытащил ее из пачки. — Значит, у него тут кто-то есть. Кто-то, кто ему дорог, и кого его действия могут сильно подставить. Артур протянул руку и получил вторую сигарету. Под потолком расплывалось табачное марево, подсвеченное утренними лучами — как и всегда, лучшие мысли приходили Бензли по утрам. — А что с текстами? — поднял голову Уэстбрук, невнятно произнеся это из-за зажатой в зубах сигареты. — Ничего, эксперты еще работают, но утешительных новостей нет, — качнул головой Бензли. — Обычный текст, без признаков личных особенностей. Даже не знаю, планировал ли он это, продумал ли… — Бьюсь об заклад, он продумал, — кивнул Артур. — Дай-ка мне взглянуть. Бензли передал ему распечатку сообщений с телефона Риддла, тем временем обдумывая сказанное Уэстбруком раньше. Значит, Кас за кого-то волнуется, кому-то его старания могут выйти боком. Переживать за семью бессмысленно — что бы он ни задумал, старшие наверняка об этом не знают. Возлюбленная? Возлюбленный? Нет, что-то не то… что-то между. Более значимый, чем партнер, более вовлеченный, чем отец или мать… — Есть идеи? — не выплывая из мыслей, не глядя на напарника, спросил он. Артур поднял голову и, тряхнув листами, широко улыбнулся. — Знаешь, что это? — Что? — Ройе, отвлекшись от раздумий, вскинул подбородок. — Это перевод, — сказал Артур. — Смотри. Он придвинулся ближе, провезя ножками стула по паркетному полу, Бензли почти улегся локтем на стол, чтобы взглянуть. — Конструкция без знаков препинания, безличная, местами даже кривая, — указал он, ткнув в несколько строчек подряд. — А вот здесь, смотри… видишь это? — Приближенный день… да, звучит странно, — согласился Бензли. — Мы списали это на неграмотность заказчика. — Нет, это не просто неудачный синоним, — мотнул головой Артур. — Такие косые замены предлагает автоматический перевод. Заказчик написал текст, перевел его на какой-то другой язык, а потом снова перевел на английский. Подняв взгляд, Бензли недоуменно воззрился на Уэстбрука. Приглашая детектива, на такую смекалку он даже не рассчитывал. — Умно, — не смог не заметить он. — Не просто умно, — согласился Артур. — Таким способом догадается воспользоваться в первую очередь подросток. Кажется, ты был прав насчет этой теории. Поднявшись, Бензли молча сделал несколько заметок, пока Артур осматривал листы и подчеркивал цветным маркером места, где еще выдавал себя машинный перевод. Такая идея действительно легче пришла бы в голову тому, кто пользуется транслейтером на постоянной основе, а чаще всего его использовали подростки — в основном по учебе. — Нет ли вероятности понять по конструкции, на какой язык переводили текст? — вопросил он наконец. — Спроси об этом своих экспертов, — пожал плечами Артур. — Я не смогу определить, но возможность исключать не стоит. Думаешь, он воспользовался бы тем языком, который изучает по специальности? — Почти уверен, — кивнул Бензли, присаживаясь. Оба почти синхронно откинулись на спинки своих сидений. Уэстбрук закусил сигарету и мечтательно покачал головой. — И все равно не могу свыкнуться с мыслью, что это кто-то из местного молодняка. Они же все просто… дети. Здесь, за золотой оградой тем более — не знающие жизни, избалованные, эксцентричные дети. — Плохо ты знаешь местный молодняк, — усмехнулся Бензли. Он вновь поднялся, подойдя к окну, и оказался в горячем пятне солнечного света. — Все местные, как ты выражаешься, дети — каждый со своей червоточиной в голове. Каждый — редкая, опасная зверюшка с вот такенными зубами, — он раскинул пальцы на пару дюймов, не оборачиваясь, — каждый со своим безумством — большим или маленьким. Повернувшись, он застал Уэстбрука с выражением легкого изумления. — Они просто друг к другу уже привыкли, — пояснил Ройе. — Но жить в Жардан — это как жить на минном поле. И это не нас, основателей и старожилов надо бояться. По лицу Артура было видно, что он не верит, но Бензли и не думал его в чем-то убеждать. Судя по всему, бывший Кас тут задержится, а значит, вкусит все великолепие местного колорита самолично. Бензли хитро улыбнулся и окончил свою мысль: — Бояться стоит тех, кого Жардан породил.***
Всякие привязанности бытовали в Жардан Рояль, одобряемые и постыдные, явные и скрытые, стандартные и извращенные — кроме, пожалуй, одной: привязанности к вещам. Испытывать какие-либо чувства к неодушевленному в мире, где даже езда на одной и той же машине в течение полугода считалась моветоном, просто не получалось. Девицы каждый месяц обновляли гардероб, подчас ни разу не надев вещей из предыдущего, а юноши в дурмане прощались с кошельками, сотовыми, часами и портсигарами едва ли не каждую неделю. Однако из любого правила есть исключения, а в поселке вожаком стаи белых ворон был Кэмерон Уоттс — единственный в своем роде человек, связанный крепкой многолетней дружбой с домом. Виньябле был не просто поместьем, это был кров, утроба, из которой, спроси кто его мнения, Уоттс двадцать пять лет назад ни за что бы не вылез. Пришлось оборудовать утробу из подручных средств, и со своей задачей, надо сказать, она справлялась. Что бы ни происходило минувшей ночью, Виньябле принимал старого друга в любой кондиции, укрывал от непогоды, грел теплом каминов, отпаивал и откармливал запасами от сердца. Стойко терпел все нападки, прощал заклятого приятеля за все шрамы, нанесенные уж точно не со зла, и снова и снова приходил на помощь, когда тот в нем нуждался. Этим утром Кэмерон сидел на открытой террасе, оглядывая загаженный двор, и курил. Утро выдалось пасмурным, такими же были и мысли Уоттса, проспавшегося и наконец прояснившего сознание после ночных безумных выходок. Дом принял, как всегда, позволил упасть себе в объятия и будто успокоил во сне, пропитав ноздри знакомым запахом. Дома всегда было лучше — так Кэмерон объяснял себе странные думы, посещавшие его голову. Дело в том, что о произошедшем ночью он ни хрена не жалел. Нет, сначала, конечно же, в полнейшей панике, едва продрав глаза с рассветом, подорвался, чтобы бегом покинуть место, где снова совершил кошмарную оплошность, но опомнился, когда понял, что проснулся в каюте один. Адель опередила его и сбежала первой. Теперь, после хорошего, мирного сна в родных стенах, завтрака и чашки крепкого черного кофе Уоттс обмозговывал все произошедшее, решив наконец быть честным с собой. Самообман все равно не удавался: проклятая правда лезла наружу и заставляла совершать одну ошибку за другой. По крайней мере, если он обсудит все происходящее сам с собой, в следующий раз обе его личности будут готовы. И та личность, что мрачно попивала кофеек на террасе, развалившись в шезлонге, со скепсисом обдумывая произошедшее. И та дурацкая личность, которая оголтело кидалась в постель с Аделией даже при всем сквозившем напряжении, грозившем поджарить любого, ступившего между ними. И что бы он теперь себе ни думал, обе личности не могли не признать, что результаты этой связи были приятными до одури. Признавшись себе в том, что это не разовый секс просто из любопытства, Уоттс понял, что это вполне себе может быть и многоразовый секс просто для удовольствия. И с такой колокольни содеянное перестало казаться таким уж кошмаром. Адель уже состояла в подобной связи с Вудкастером, чем он пару раз лениво похвастался, а потом оба отвалились друг от друга без каких-либо последствий. Это Жардан Рояль, тут бывает и так. Легализовав отсутствие угрызений совести, Уоттс перевел внимание на то, что действительно его требовало: а именно набившее оскомину присутствие в особняке отца. Эта последняя деталь не давала ему как следует насладиться жизнью, а воспоминание о попытках Фрэнклина отнять трастовый фонд не давала на его присутствие привычно забить. Нет уж, если папаша за каким-то чертом все еще здесь ошивался, значит, что-то все-таки задумал, а ожидание атаки затянулось. Кэмерон решил, что нужно бить на опережение. Прознать что бы то ни было о планах Фрэнклина стало в разы сложнее, когда из Виньябле съехал Стэнли. Если папаша и мог с кем-то обсуждать свои дела, так это только с ним, с этим карманным прихвостнем, единственным в своем роде человеком, который еще мог его поддерживать. Однако оставалась еще одна лазейка, возможно, даже более удобная — телефонные разговоры. Раз уж старшенький больше привычно не терся подле, ожидая очередных распоряжений, как-то эти распоряжения все-таки нужно было ему отдавать, и старомодный козел Фрэнклин все еще использовал для этих целей голосовые звонки. Пустое рассиживание на террасе с сигаретой, в общем-то, имело лишь одну цель: дождаться, пока отец придет в свой кабинет, находившийся сразу по коридору после дверей на балкон — соответственно, на тот же загаженный двор буквально через пару метров выходили и окна кабинета. Фрэнклин уже не молод, март выдался жаркий, кондиционеры папаша не признает ввиду своего полнейшего бессилия перед сквозняками, а значит, окна будут открыты. Час, два или три придется просидеть на протертом лежаке некогда черного дерева — неважно, Кэмерон был преисполнен решимостью дождаться любого полезного разговора, во что бы то ни стало. И на удачу, которая в последнее время наконец-то повернулась к Уоттсу лицом, долго ждать не пришлось. Еще на подходе к кабинету шаги Фрэнклин явно выдали нервозное настроение, он пролетел мимо террасы, даже не удосужившись проверить на ней наличие кого угодно. На самом деле, это было и ни к чему — на этой террасе только иногда загорал кот, а больше она ни для чего не годилась: обширный балкон давно не убирали и не оборудовали ничем, кроме этого грязного от дождя и пыли шезлонга, служившего коту лежанкой, а Кэмерону — походной курилкой. Однако будь папаша посообразительнее, догадался бы, что его непутевый сынок выбирает места для уединения себе под стать. Фрэнклин влетел в кабинет, захлопнул скрипучую, как заправская виолончель, дверь и, судя по звуку, плюхнулся в кресло. Удивительно даже, до чего грузно у него это выходило, учитывая, что лишнего весу в Уоттсе-старшем не бывало ни грамма — наоборот, все тело словно состояло из сухого дерева. Кэмерон прислушался, для верности закрыв глаза — даже тягостный сдавленный выдох папаши отчетливо донесся из-за колышущихся наружу штор — значит, и голос донесется, если заговорит. Молчание длилось минута за минутой, слышался скрип дипломата, где Фрэнклин таскал свои бумажки, какие-то маячки уведомлений, стук пальцев по клавиатуре ноутбука. Кэмерон закурил пятую сигарету подряд, ощущая, как в голове мутится от табака. На колени вспрыгнул бесшумно кот, потерся о подбородок и стал устраиваться, топчась когтями сквозь ткань брюк. Уоттс выдохнул дым в сторону и вновь прислушался. Наконец-то звучали гудки — едва различимые, тихие, словно хозяин прикрывал динамик ладонью. Ветер стих, шторы улеглись по внешней стороне подоконника, воцарилась идеальная тишина. — …придется заняться этим позже. Ты же понимаешь, сколько у меня сейчас возни, — загундосил Фрэнклин. Будь Фортуна еще посговорчивее, Кэмерон услышал бы даже слова собеседника, но ветер снова легонько зашумел кронами пальм, уныло сохнущих по кромке бассейна, и удалось разобрать лишь шуршание в трубке Фрэнклина. — Еще нет. Долгое молчание, такое, что Кэмерон уж было подумал, что разговор окончен. Но следом шуршание возобновилось. — Тод, время поджимает, — произнес отчетливо Фрэнклин. — Я выполню обязательства, как договаривались. Но сделку нужно оформить скорее. Тод? Уоттс прислушался, одновременно вызывая в памяти различные имена, которые он слышал от отца за все то время, что тот ошивался в особняке, но такого не припомнил. Записав на подкорку, что у папаши дела с неким Тодом, которому он что-то должен предоставить, а взамен получить некую сделку, Кэмерон прислушался вновь. — Я понимаю. Но держать их обоих здесь та еще пытка сущая, помилуй! — Отец перешел на стенания. — Нужно разбираться с этим делом скорее. К тому же… чем меньше ушей, тем лучше. «Вот идиот», — решил про себя Уоттс. Знал бы папаша, что уши прямо сейчас развесились и внимают каждому его слову. И судя по всему, еще и предметом разговора был Кэмерон собственной персоной. — Хорошо, давай так… — пожевал Фрэнклин. — Я приму две партии. Две в качестве залога. А ты, уж пожалуйста, решай быстрее со своими декларациями! Продажу нужно оформить как можно скорее, и лучше без участия Мэтьюза… А вот это было уже не по плану. Кэмерон сел на лежаке, выпрямив спину, так резко, что даже кот, почуяв напряжение хозяина и гневно муркнув, спрыгнул с колен. Пускай Фрэнклин и считал сына идиотом, на деле Уоттс становиться им пока не планировал. Если в разговоре упомянут Мэтьюз, значит, речь идет о поселке. А единственная толковая сделка, которую мог в пределах поселка осуществить отец — это продажа Виньябле. «Скажи еще что-нибудь!» — буквально взмолился Кэмерон, вперившись для верности глазами в колышущиеся шторы отцовского кабинета. Сигарета во рту дотлела почти до фильтра, на колени Уоттсу упала целая горстка пепла. — Ладно-ладно, — смилостивился, словно над подслушивающим сыном, Фрэнклин. — Не мельтеши, все решим… Время еще есть. Шуршание в трубке оборвалось, Кэмерон уже подумал, что дальнейшее сидение с пеплом на коленях бессмысленно, как вдруг снова услышал голос отца. — Да, — буркнул он совершенно другим тоном, нежели минуту назад — тут с первого звука ясно, что говорит с подчиненным. — Послушай меня, нужно будет кое-что принять на складе в Уэстчестере… две партии топлива. Да. Все документы должны быть подписаны фамилией Лестерли. Проверь, дубина! Чтобы его рукой, везде его подписи! Понял? Иначе сразу звони мне, неважно, когда… Все, отбой. Он просил трубку, и Уоттс услышал, как отец скрипит креслом, щелкает зажигалкой. Кэмерон хотел поскорее смыться с террасы, но не успел — Фрэнклин рывком открыл двери и маршевым шагом пошел по коридору. Уоттс застыл на лежаке, но взвинченное состояние папаши недооценил — тот промчался мимо выхода на террасу быстрее ветра и заклокотал каблуками на лестнице. Кэмерону осталось лишь собрать нехитрые и неутешительные догадки вместе, как кучку клочков бумаги: сделка о продаже Виньябле, некие партии топлива на складе в Уэстчестере и имя Тода Лестерли.***
Уже невесть сколько Хантер снились совершенно безумные сны. Казалось, они начали приходить с самого приезда в Жардан, а может и позже: не то что сон — даже явь в ее голове мешалась сама с собой, воспоминаниями, фантазиями и чужими рассказами. Во сне вся эта какофония приобретала очертания куда более мрачные, росла, множилась, как растения, отравленные радиоактивными отходами, уродливела и травила в ответ сознание Хантер. Теперь эти сны мучили ее почти каждую ночь. Усталая, вымотанная, весь последующий день она засыпала везде, где приходилось, и только прерывистый, поверхностный сон-дрема не приносил этих ядовитых видений. На часах было больше трех, когда Хантер в очередной раз попыталась привести себя в чувство душем. Ей требовалось хорошенько обдумать какой угодно план дальнейших действий, но вспышка нужности, произошедшая на точке, быстро угасла, когда Хантер осознала, что не знает, как помочь. В беде Дэмьена нельзя было разобраться при помощи логики и дедукции, здесь бесполезна была хитрость и смекалка — здесь стоило запастись эмпатией, а вот с ней у Хантер в последнее время были проблемы. Стоя перед зеркалом в душевой и глядя на свое обнаженное отражение сквозь текущие по стеклу потоки воды, она ощутила, что скучает по расследованию Каса, куда ее допустили всего на мгновение. Там она чего-то стоила, там ее навыки и умения могли быть полезными. А что делать с Марлоу и его ранами, она не знала. Конечно, ей было стыдно. В последние недели ей почти за все было стыдно — за свой паршивый образ жизни, внешний вид, безжалостное отлынивание от учебы в КНГ и школе Сесила, а больше всего за свое равнодушие. Не только к Дэмьену — в тумане прошедших событий она забыла всех друзей, и прежних, и нынешних. И особняком среди этого частокола причин ощущать себя виноватой стоял Уэсли Хорнер. Он продолжал звонить изо дня в день, будто негласно контролируя, в порядке ли она, но Хантер не признавалась, где находится и что делает. Она знала, что он не станет осуждать, но именно перед ним ощущала самую жгучую вину. Хорнер был лучиком света в этом царстве беспредела, он меньше всех заслуживал лжи, притворства и такого друга, как она. Тем не менее, этим утром, когда Уэсли вырвал ее из зыбкого сна своим звонком, неожиданно огорошив приглашением в гости, Хантер так же неожиданно согласилась. Что-то сопровождало образ Хорнера для нее, такое, что невольно притягивало к себе, и она не смогла противиться этой тяге. Привести себя в такой вид, чтобы семейство Уэсли ее хотя бы впустило, оказалось задачей не из легких. Сквозь потеки воды на нее смотрело существо не самого приятного вида: исхудавшее до костей, серокожее, с впалым всем, чем только можно. То тут, то там на бледной коже виднелись синяки, ссадины, какие-то язвы неясного происхождения; под мышками словно кто-то прошелся наждачкой, все тело после контакта с моющим средством ненавязчиво ныло мелкими травмами. Волосы висели блеклой соломой, губы обтрескались, по лбу и щекам пошла сыпь. Даже когда Хантер пыталась изобразить на лице улыбку, выходило до тошноты нездорово, слишком уж изможденным был вид. Косметика, лак для волос, шпильки, каблуки, духи — все это могло поправить положение. Но Хантер, к своему стыду, знала, что поправит положение намного, намного быстрее. Сделав вдох и испустив постыдный выдох, она решила, что это необходимая мера — не ради себя, но ради сохранения нервных клеток Хорнера и его родни. Больше полутора часов пришлось потратить на простые действия вроде сушки волос и выбора чулок достаточной плотности, чтобы пренебречь эпиляцией. Когда Хантер наконец присела около широкого витого зеркала трюмо и принялась вымазывать лицо консилером, в комнату послышался требовательный стук. Нахмурившись, Хантер не сразу поняла, какого черта происходит: никто на ее памяти еще так в дверь в Фелль дель Олив не колотился. Девочки входили без стука, отец всегда вызывал к себе, Детта и вовсе ее не посещала, а прислуга походила на домашних призраков — до того бесшумная. Но спустя секунду сомнения развеялись: дверь распахнулась, и в комнату прошагала безо всякого приглашения Фрэн. В первое мгновение Хантер вздрогнула, прижав к груди бюстгальтер, который не удосужилась надеть — она о присутствии в доме кого-то нового уже успела забыть. С приезда Фрэн прошло больше двух недель, и, хотя она грозилась за кого-то там взяться, все эти дни от нее не было ни слуху, ни духу. В какой-то момент Хантер даже почудилось, что сестрица Детты, не добившись эффекта своими угрозами, просто уехала, но спустя секунду после ее появления в комнате события в голове Хантер со скрипом начали возвращать былой порядок. Дне недели, что она провела на точке, Фрэн была здесь — это Хантер не было, потому она новоявленную тетушку и не запомнила. Вернулась дня три… четыре назад? Вчера? Голова мучительно заныла. — Дела твои куда хуже, чем я предполагала, — присвистнула вместо приветствия Фрэн и села на постель напротив, всматриваясь в каждую клеточку лица. — Куда собираешься? — В гости, — сипло ответила Хантер. — Уж простите, что не могу… поболтать… — Ты в одном чулке, — напомнила Фрэн, кивнув вниз. — И без белья. Полагаю, время поболтать у тебя все-таки найдется. Волосы все еще были мучительно влажными, Хантер взмолилась всем богам, чтобы мозг заработал хоть немного. Она невольно скосила глаза в сторону ящика комода — там валялась маленькая сумка от Гуччи, в которой оставался порошок. Вот бы каким-то образом до него… Глаза Фрэн метнулись туда же со скоростью пули; еще раньше, чем Хантер успела пикнуть, она поднялась и быстрым шагом проследовала к комоду. — Это мои личные… — попыталась Хантер, но ее слова, как детские пульки, попали в спину Фрэн и отскочили. Гостья выпотрошила комод и почти сразу нашла порошок — еще б его кто-то толково спрятал. Ни грамма удивления не было в лице, ни секунды растерянности. Фрэн тряхнула пакетом, глянула на Хантер и поджала губы. — Видишь? Будь ты хотя бы в относительном порядке, спрятала бы поприличнее. Он же выпадает, как дверь откроешь. — Никто в моих вещах не роется… — кашлянула Хантер, чувствуя головокружение. Она ничего еще не съела, а вечерние возлияния заставили по пробуждению опорожнить желудок, так что слабость давила настолько, что не давала выдохнуть ни единого слова. И тут уж началось что-то совсем невообразимое. Фрэн бросила пакет туда, где взяла, и захлопнула дверцу. После вернулась на свое место на кровати, и села, скрестив ноги по-королевски. Она, как и ее сестра, тоже была высокой, длинной, как спица женщиной, уже явно за сорок, но в прекрасной форме, поджарая и гуттаперчевая. Детта стригла волосы в каре, но Фрэн носила длинные и закалывала в причудливый хвост, перехваченный на затылке еще одной заколкой. — Зачем вы здесь? — спросила устало Хантер, отложив бесполезный бюстгальтер на пол. Она схуднула настолько, что он все равно больше не был по размеру. — Ваша сестра меня что-то вроде… ненавидит. Так что вы здесь явно не для того, чтобы меня спасти. Поэтому оставили все… как есть? — Я оставила все как есть, потому что я знаю, что происходит с такими, как ты, — спокойно сказала Фрэн. — Если я заберу это, ты просто найдешь нового. Зачем мне тратить твое время. — Откуда вы знаете, что происходит… с такими, как я? — нахмурилась Хантер. Фрэн улыбнулась, но улыбка не была ни веселой, ни приветливой — самодовольной и хитрой. Она расправила складки на очень тонкого покроя длинной юбке в горох, вновь выпрямилась, и Хантер остатками дедуктивного ума отметила идеальную осанку — слишком выхолощенную для того, чтобы быть случайностью. — Это моя работа, — спокойно ответила Фрэн. — Я руковожу центром для наркозависимых. Собственно, поэтому я и здесь. Детта говорила, что с тобой у них возникла… небольшая трудность. Теперь я вижу, что трудность большая. — И что вы будете делать? Рассказывать о вреде порошка? — усмехнулась невольно Хантер. Склонив голову, Фрэн поглядела на нее почти разочарованно. — Хантер, и я, и моя сестра — обе происходим из семьи очень небедной. Детта удачно вышла замуж, впрочем… не будем об удаче. Она вышла замуж так, что ей ни в чем не приходится нуждаться. Информация входила в голову Хантер, как каменные блоки в неудобоваримо узкую щель. — Так вот я не вышла замуж, — продолжила Фрэн. — Не было интереса, да и род занятий не располагал… это неважно. Мне тоже ни в чем не приходится нуждаться, только это уже моя заслуга. — Хотите сказать, ваш центр тоже класса люкс? Для меня это не новость, я живу в Жардан, — фыркнула Хантер. Настал через еще одной довольной улыбки, и только тогда Хантер ощутила, что ее снова вели по беседе, как слепую, чтобы привести к угодному собеседнику финалу — так же, как делал это совсем недавно Олдос, а после и Бензли. Она рассвирепела в секунду, хотела подскочить и бросить упреки этой самодовольной жеманной дуре в лицо, но ноги не подчинились приказу мозга, Хантер лишь неуклюже подпрыгнула на пуфе, ударившись локтем о край трюмо. — В том-то и дело, Хантер, мой центр не класса люкс, — снизошла до ответа Фрэн. — Я всего лишь беру деньги по окончании терапии. И только за положительный результат. — Ну а на первый вопрос… вы не ответили, — промямлила тоскливо Хантер. — Вам это зачем? Детта заплатит? Ей уж точно не нужно, чтобы я… чтобы я пришла в годность. Поднявшись, Фрэн последовала к выходу. Ошарашенная Хантер даже не нашла слов, чтобы ее остановить — настолько не привыкла к столь бесцеремонному прерыванию диалога. Но на пороге Фрэн замерла, словно решалась, сказать или нет? И все-таки обернулась. — Если бы Детта могла сделать то, чего действительно хочет, она бы посадила тебя в такси в первый день твоего пребывания здесь и отправила назад туда, откуда ты приехала. Она… не позволила бы всему этому произойти с тобой здесь… — Сделав всего одну паузу, Фрэн сверкнула глазами в полумраке дверей. — Мне заплатит твой отец.***
Хорнер порывался заехать, но Хантер решила не сдавать все позиции разом и настояла взять водителя. Адрес Уэсли сразу сбросил в смс, но в относительный порядок Хантер привела себя только ближе к вечеру, так что, когда она, исключительно в лечебных целях закинувшись порохом, ехала в своем благородно-алом с золотыми прожилками Кадиллаке, за окном уже собирались розоватые сумерки. Даже самые элитные дома, выстроенные в частном секторе Пасифик Палисейдс, при всем желании не дотягивали до особняков Жардан — в городе элементарно не было столько места. В поселке обширные угодья вилл, стоящих там с основания, распределялись Мэтьюзом столь щедро, что, поднимаясь к себе за золотую ограду, Хантер невольно забывала, что она в Калифорнии. В Жардан, в отличие от душной низины, царила горная прохлада и свежесть, раскидывалась перед взором забредшего панорама с другого континента: изумрудные, пышущие влажностью луга, столь редкие в этом засушливом крае, а по ним вольготно разбросанные стояли изысканные шато: кремовые, розовые, персиковые, оливковые облицовки, сверкающие отсветы окон, стремящиеся ввысь мелкие шпили и фигурно обрамленные крыши. Больше всего контрастировал поселок с городом своими просторами. Каждой вилле полагался сад, а то и несколько садов на разный манер, засаженных плодоносящими деревьями, с живописными лужайками, украшенных фонтанами, беседками, прудиками и причудливыми конструкциями из камней. Вместительные паркинги крылись под землей, а поверху расстилались выложенные камнем дворы, поля для игры в крокет и гольф, пальмовые и кипарисовые аллеи. Создавали настоящие произведения ландшафтного искусства в виде фигурных мостов и набережных, укрощавших протекавшую меж усадьбами горную речушку Итош Уош; некогда своенравную песчаную дикарку, а ныне — серебристую оправу, покорно, лениво обволакивающую узорный рисунок построек. Здесь, в Пасифик Палисейдс, город вплотную подходил к побережью, так что у каждого счастливца, кому хватило средств на здешний особняк, был в распоряжении личный пляж. Горной прохладой тут и не пахло, зато ощутимо пахло океаном — терпкий, свежий, холодный аромат пропитывал возвышающиеся особняки, лишая всякого лоска. Пасифик Палисейдс был обиталищем богатых лихачей. Дом Уэсли стоял аккурат около утеса, оформленный в стиле нео-средневекового замка, небольшой, но высокий, с бело-серыми стенами. На подъезде Хантер пропустила охрана, Кадиллак проследовал по аккуратному, уложенному белой плиткой двору с фигурными гортензиями и спиреями. Во дворе, куда Хантер на неровно стоящих ногах выползла из машины, было хоть и безупречно красиво, но тесно. — Я уж думал, не доедешь, — рассмеялся от входа голос Уэсли. Он сам вышел на белокаменное крыльцо с массивными колоннами, вытирая руки, а из-за спины выбежал опрометью крупный пес и с довольным лаем принялся скакать вокруг Хантер. — Сидеть, — коротко, но весомо произнес Уэсли, подойдя. — Фу! Пес неохотно послушался. Это был высокий, крепкий немецкий боксер кофейного с медным окраса, нетерпеливый пес, но на хозяина смотрел с благоговейным обожанием. Хорнер поцеловал Хантер в щеку и повел в дом, словно не замечая, как у нее заплетаются ноги. Внутри его дома было душновато, но она решила, что это может и казаться ей спьяну. Запоздало пришла мысль, что она и вправду явилась в дом к приличным людям нетрезвой. Стыд тоже запоздал. Уэсли держал ее за локоть, пока Хантер глядела беспорядочно под ноги, чтобы не споткнуться, а перед глазами мельтешил подол ее платья — красный в мелкий белый с золотым цветочек. Она зачем-то нацепила каблуки, на которых теперь чертовски плохо держалась. Кокс сделал свое дело — мозг заработал, а вот тело от его неконтролируемых доз отказывало. Хорнер что-то говорил на фоне, показывал ей дом, а она только дивилась, как это все такое белое вокруг и чистое, когда услышала шаги навстречу. Подняв взгляд, она уперлась им в небольшую лестницу, всего в три или четыре ступеньки, широкую, от стены до стены, на которой появились двое людей — взгляд не сразу смог сфокусироваться, кто именно. Там, где уровень пола поднимался, угадывалось другое помещение, залитое закатным солнцем, и эти двое, кажется, встречали, чтобы туда проводить. — А вот и мы, — оповестил Уэсли, пес побежал вперед него, уткнувшись восторженно в колени женщине. — Мам, пап, это вот… Хантер. — Мисс Ферлингер, очень рады, — послышался мелодичный голос, и Хантер наконец подняла глаза. Это было сродни пантомиме. Высокая, скромно, неприметно, но дорого одетая женщина с короткой стрижкой, смотрела заинтересованно, а стоило Хантер поймать ее взгляд, как заинтересованность сменилась вначале оторопью, а после и вовсе смятением. — Доброе утро, — проговорила Хантер, не сумев избавиться от хрипотцы. — Уже восемь вечера, — кашлянул Уэсли. Она перевела взгляд на него. Хорнер растянул губы в вежливой улыбке, но в самой глубине его взгляда она увидела стыд. Мимолетный, хорошенько запрятанный, но искренний. И вот тогда он нагнал наконец и саму Хантер. Конечно, все было белое и чистое, как и у всех нормальных людей; конечно, восемь вечера. То ли порошок наконец добрался до главного мыслительного центра в мозгу, то ли совесть, но перед Хантер в тот миг как будто раскрылись все карты. Уж конечно Уэсли привел ее в свой дом не просто посмотреть на гребаные белые полы. Он привел ее в знак чего-то очень для него важного, в знак чего-то, что хотел показать и ей, и своим родным. Хантер сглотнула, молясь всем богам, чтобы ей пришла хоть одна хорошая идея. Ради него. — Простите… — прочистила горло она, улыбаясь. — Простите меня, я… у меня с утра ужасная мигрень. Все смешалось. — Полагаю, горячий чай и вкусный ужин смогут немного поправить ситуацию? — произнес почти грустно светловолосый мужчина, хорошо в годах, но еще свежий. Никто из них ни на секунду в это не поверил, но Хантер была благодарна просто за то, что все они трое все еще зачем-то держали марку перед ней. — Да, — покивала она, вымучивая улыбку. — Да… спасибо. «Ради всего святого возьми себя в руки», — отчаянно подумала Хантер. Хотелось сказать себе, что это именно тот миг, к которому ее готовили, но она вдруг забыла напрочь все, чему учили сестры. Что-то там было про то, что надо уметь употреблять, чтобы другие видели факт, но не видели последствий. Она просрала всю науку. Белая столовая, такая уютная, утопающая в розовом отсвете почти опустившегося за кромку горизонта солнца, напоминала трапезную в каком-нибудь курортном отеле — всюду окна, всюду свет. Хантер этому свету теперь была не рада, все ее трещинки и так были видны невооруженным глазом, а уж когда со всех сторон светило… Еда категорически не лезла, Уэсли все что-то говорил семье, казалось, отвлекая, от ее персоны, а Хантер только старалась держать на лице приветливую улыбку, даже не думая, как выглядит со стороны. На самом деле ее легонько потряхивало, и чем сильнее, тем становилось жутче. Если это то, о чем она думает, сейчас затрясет так, что полягут все, даже самые изощренные отговорки. — Мы перебрались из Сан-Хосе, но вообще-то работа в Долине еще в процессе, так что… скорее всего будем жить на два дома, — рассказывал рассеянно мистер Хорнер, когда Хантер сумела-таки выдавить из себя единственный осмысленный вопрос. Руки она спрятала под стол, уже ощущая, как колотит колени, но в этот момент подвело лицо. Глаза, до того просто бегавшие, теперь ритмично несинхронно замигали, словно кто-то легонько бил Хантер током в затылок. Дрожь распространялась по всему телу, мало-помалу отнимая не только координацию, но и внимание. Хантер уже не слышала, что там плел отец Хорнера, она всецело сосредоточилась на своих конечностях, а на глазах от осознания того, в какую пропасть все летит, навернулись слезы. — Хантер? — звучно спросила миссис Хорнер. — Вы в порядке? Уэсли, оказывается, смотрел на нее уже какое-то продолжительное время, теперь наконец осмелился раскрыть рот. — Тебе плохо? Помочь? — Да, — кивнула Хантер, зная, что вариантов все равно негусто. Если отходосы начнутся прямо здесь, придется похоронить не только репутацию, но и этот шикарный белый бархат на фигурных креслах. — Прости, у меня… кажется, знобит. Прошу прощения, мне так жаль… я действительно… мне правда… Хорнер вырос где-то в поле зрения, поднял ее, позволил на себя опереться, Хантер отвлеклась от всего, держась за его плечи, ощущая приятный запах и от этого еще сильнее чувствуя сжимающийся кольцом вокруг горла стыд. Уэсли, кажется, хотел отвести ее наверх и что-то говорил про врача, но она вовремя шепнула, чтобы сложил ее в машину и поскорее. Он послушался, голоса его родни маячили где-то на фоне, Хантер даже не пыталась вслушаться. Отдохняк это полбеды, а вот то, как ее прихватило от страха, стыда и тоски, не давало даже толком рассмотреть и осознать происходящее. Ощутив под задницей знакомую обивку Кадиллака, Хантер беспомощно подняла голову и посмотрела на Уэсли из-за завесы спавших на лицо спутанных прядей. Он сидел перед ней на корточках, ее ноги медленно разъехались от бессилия. Тогда Хорнер положил ладони ей на колени и свел ноги обратно. Гамма чувств на его лице была непередаваема. — Уэс, — проговорила она невнятно. — Со мной… не выйдет так. Ты же видишь. Он молчал. — Со мной так не выйдет, — повторила она. — С самого… начала ничего… со мной не выходило путно. Уэсли продолжал молча смотреть ей в лицо, не говоря ни слова. — Я делала такие вещи… — она опустила голову. — Я самая такая вещь… что со мной ничего не выйдет так. Со мной ничего… Хантер почувствовала, как он поднялся, поцеловал ее в макушку, а после, взяв под коленями, переставил ее ноги в салон и захлопнул дверцу.***
Март был для студентов Колледжа Гуманитарных Наук Мэтьюза месяцем ненапряженным. Впрочем, как и февраль, апрель и другие месяцы, кроме тех четырех экзаменационных недель, когда их времяпрепровождение в КГН измеряли и оценивали на предмет каких угодно плодов. В марте жители поселка и другие студенты хай-класса посещали колледж в среднем один раз в неделю, чтобы сильно не гневить родню и создавать хотя бы видимость присутствия. Однако нынешняя среда стала своего рода парадом планет. Иногда происходит такое редчайшее небесное явление, когда орбиты всех планет солнечной системы синхронизируются — по чистой случайности, не более чем причуды теории вероятности — и тогда вдруг на редкий миг сходятся в одну линию сразу несколько небесных тел. Вот и в эту среду около КГН разом притормозили сразу несколько заметных автомобилей, высадивших своих еще более заметных пассажиров. Никто из них не договаривался меж собой, каждому просто пришло в голову именно сегодня посетить колледж, и видать что-то такое было в воздухе, что столько венценосных особ разом решили послушаться внутреннего голоса и вправду вылезли из постелей. Припарковалась с рыком вначале машина Вудкастера, знакомая всем Феррари цвета металлической фуксии, уже в достаточной степени потрепанная, чтобы считаться подержанной. Бока этого болида вряд ли были предназначены для столь неосторожного обращения — несмотря на природную склонность к порой болезненной аккуратности, водитель из Грэга был посредственный, особенно после бурных возлияний. То тут, то там по корпусу виднелись царапины, потертости и мелкие трещинки. Припарковывая авто в излишне узкий зазор между чьими-то внедорожниками, Вудкастер нервно выжал газ, оставляя черные следы на асфальте и запах горелой резины. Дверцы, некогда плавно отъезжающие вверх, на сей раз взметнулись, как подбитые крылья, неровно и с задержкой. Хозяин покинул машину брезгливо и хмуро, одетый в светлые брюки и форменный бордовый пиджак с вензелем КГН. В таком же пиджаке, причем явно с плеча брата, появилась из недр окутанной паром машины и Мэдли. Пол-лица ее занимали массивные солнечные очки, а из-под бордового пиджака виднелось обтягивающее черное платье до колен из хлопчатого полосатого материала. Через машину от них остановился узнаваемый Бентли семейства Ройе, оттуда выпорхнула деловито в брючном костюмчике слоновой кости Аделия и, треплясь с кем-то по сотовому, спешно пошла ко входу, приветствуя близнецов одним только долгим не особо довольным взглядом. Адель перестала красить волосы и теперь светлые кончики слегка контрастировали с более темными в рыжинку корнями. Чтобы не выдавать разницы, Аделия сооружала на макушке высокий хвост с пухлой резинкой, и от этого собранного вида выглядела крайне серьезной. Она прошла мимо Грэга и Мэдс и последовала дальше по ступенькам, сосредоточенно потряхивая кончиками волос и виляя худыми бедрышками. Говоря по правде, появление Аделии около КГН не было такой уж причудой статистики — она единственная на протяжении последнего месяца посещала его каждый день. В другом конце парковки застрял у въезда алый в золотинку Крайслер, но его хозяйка отказалась покидать машину и идти целых десять метров, так что громоздкому авто пришлось вклиниваться между машинами, медленно и терпеливо, чтобы наконец затормозить у самого крыльца. Только тогда водитель открыл дверцу, и Хантер Ферлингер, словно в кокон, упакованная в какую-то серебристую ткань то ли платья, то ли запахнутого кардигана, на слегка ватных ногах вылезла из салона и последовала по лестнице. Ее провожала взглядом вся толпа на входе, сверкнула глазами от входа незаметно Адель, остановились, не скрывая интереса, близнецы. Всяк знавший ее до или после переезда в Жардан Рояль замечал, как плохи ее дела. Почти сразу за ней взобрался широкими шагами через ступеньку Марлоу — в своих излюбленных круглых черных очках. Он подпрыгнул к Хантер позади, взял за плечи, и издали было видно, как она вздрогнула, перемялась на ногах, зажалась, но поддалась на поцелуи. Вместе они покинули крыльцо и скрылись во тьме. Дженна Мастерсон наблюдала, как обычно, со стороны. Она уже выучила привычки местных и перестала сыпаться на самом простом — жардановцы друг к другу не липли, держались на расстоянии. Раздумывая о том, стоит ли ей показательно оскорбиться на Вудкастера за неприглашение на вечеринку, она склонилась к мысли, что это будет лишним. С точки зрения ее мнимого положения о таком и вспоминать было бы негоже, не то что возмущаться. Дженна решила, что Мирна Моро побывала на вечеринке куда круче дурацкой вудкастерской яхты, у людей, которым он и в подметки не годится. И тщательно нацепив на себя соответствующее выражение лица, степенно стала подниматься по ступенькам КГН. Именно сегодня она рассчитывала выловить среди толпы особенных студентов Хантер Ферлингер, дабы сделать предложение, от которого та не сможет отказаться. На деле, конечно, еще как сможет, так что Дженна скрестила пальцы на удачу. От прочих высоких, худых, одетых во что-то поблескивающее девиц с пучком высветленных волос Хантер отличала в первую очередь походка — неровная, спотыкливая, словно кто-то держал ее фигуру на марионеточных нитях и время от времени дергал сильнее нужного. Кроме того, рядом со средней Ферлингер вечно терся Дэмьен Марлоу, которого можно было вычленить из любой толпы по то и дело раздающемуся сигнальному приступу хриплого кашля. Несмотря на то, что о каждом из тех, с кем пыталась вертеться, Дженна досконально вызубрила все что могла еще до приезда в КГН, формировать впечатление приходилось по ходу. Первое ее знакомство в поселке — бампер машины Вудкастера, а после и он сам, оставили впечатления смешанные. Как она и думала в начале, Грэг был типичным представителем золотой молодежи, а его сестра — ручной змеей, выпускавшей зубы на всех, кроме брата. Эти двое, решила Дженна, без двойного дна: надменные, обманчиво-блеклые, ушлые и способные пролезть в любую щель. Не обманула молва и насчет прочих — томная принцесса Мануэлита себе-на-уме, строящая из себя даму в беде, а на деле умела цеплять на крюк нужных людей похлеще близнецов; тугой амбициозный ханжа Сесил, чемпион без титула в ослепительно белом пальто; наглый, надсадно дружелюбный Мэтьюз, до того широкая душа, что того и гляди затянет, как в капкан, а там поминай как звали. Гордячка-сучка Аделия — ребенок в теле женщины, колкая и язвительная, тоже скрывала изворотливый ум за личиной блестящей дивы, видать, тут у них это было модно; депрессивный шут Кэмерон, упивавшийся своим безумием напоказ, любитель циркачеств с соседями в главных ролях. Ядовитая, скалящаяся по поводу и без Изабель в шмотках одна на другую, как в маскарадных доспехах; скурившийся напропалую злюка Марлоу — мальчишка, который распробовал драки. Все они были именно такими, какими Дженна их себе и представляла, или во всяком случае, такими себя показывали. Все, кроме Хантер Ферлингер. О ее сестрах Дженна раскопала многое (учитывая крайне скудные сведения об их отце), и все это тоже было ожидаемо. Девочки Ферлингер везде ходили с охраной, даже если не были об этом в курсе, ели люкс, одевались в премиум. Но в общем и целом это были две довольно скучные личности. А вот об их сестре сказать такого точно было нельзя. Подружки Хантер с факультета отзывались о ней как о тихой и неприметной девчонке из пригорода, которая чудом попала в КГН, немного замкнутой, но в целом похожей на тысячу других. Они, конечно, замечали последующую перемену, но списывали это на новое обиталище бывшей подруги, а вот Дженна склонялась к тому, что дело не только в этом. От соседей Хантер по поселку она слышала диаметрально другие характеристики — те описывали ее пробивной и бескомпромиссной акулой, способной сожрать с дерьмом любого, кто посягнет на честь и достоинство. От людей, кто Хантер лично не знал, и подавно сыпались описания одно чудесатее другого — «каланча деревенская, ни здрасьте, ни до свидания», «хитрая жардановская сука», «какая-то мутная деваха мрачная», «вся от кутюр, на шпильках, а братается с отбросами» и даже «напудренная, намарафеченная, вся такая ладная, аж завидно». У Хантер Ферлингер как будто была тысяча лиц, свое для каждого в зависимости от потребности. Дженна робела перед разговором с ней. В первую встречу Хантер почудилась ей обычной девицей из Жардан, такой же, как прочие местные аристократки, но стоило ей открыть рот, как впечатление тут же изменилось. В ней была какая-то неясная глубина, двойное, а то и тройное дно, и Дженна размышляла, к какому из них лучше всего будет воззвать. Несмотря на то, что Хантер как никто другой подходила на роль сообщницы, именно о ее мотивах при жизни в поселке Дженна знала меньше всего. Однако разговор решила не откладывать. Замысел с похищением колье становился все более экстренным, и медлить больше было нельзя, так что Дженна, не особо прячась, отыскала среднюю мисс Ферлингер в холле перед занятием, на которое в кои-то веки кто-то из поселка приехал без опоздания. Хантер стояла у стены, щелкая длинными ногтями по дисплею мобильного, и вид у нее был такой, что в здравом уме подходить к ней с каким-то делом ни один адекватный человек бы не стал. Если бы слову «изнеможенный» требовалось изображение в словаре, сегодняшний вид Хантер подошел бы идеально. Тем не менее Дженна решила, что она сегодня смертница, и подступилась. — Хантер? На пару слов? — кашлянула она, сделав вид, что они и впрямь знакомы и уже десять раз вот так говорили по душам. И сразу поняла, что просчиталась. С Хантер не получалось, как с другими жителями Жардан. На ней не было тех волшебных слепящих линз, которые не позволяли ее соседям разглядывать фальшивость Дженны. Она вдруг почувствовала себя перед собеседницей словно голой. — Мирна Моро, — окинув взглядом, с хриплым придыхом проговорила Хантер. — Что с тобой сегодня неладное? — Хотела с тобой кое о чем поговорить, — хмыкнула Дженна, непринужденно оглядываясь. — Но… без посторонних глаз. — Секреты? От кого? — осведомилась Хантер. Она полностью закуталась в серебристый жакет из тонкой ткани и только теперь, приглядевшись, Дженна заметила, что ее собеседница мелко, но ощутимо дрожит. Хантер смотрела ей прямо в глаза цепким, колким взглядом, но было видно, что фокус дается ей с трудом. От этого Дженна немного расслабилась. Как бы ни была проницательна и опасна для ее хилой легенды эта девчонка, она сейчас явно не в лучшей форме. — От всех, — ответила Дженна. — Видишь ли… я задумала одну штуку, и мне с ней нужна небольшая помощь. Я подумала, кто мог бы мне помочь? И тогда вспомнила — Хантер Ферлингер! Кто как не она, да? Кто тут, в Жардан Рояль, самый толковый, если не Хантер Ферлингер? — Чего надо? — отрубила устало Хантер. Дженна на миг оторопела. Она вспомнила что-то о том, что рассказывали однокурсницы, дескать, Ферлингер из своего бедного прошлого притащила еще немного хамоватых манер, но ее нынешний тон навевал не самые приятные подозрения. Хантер могла хамить вот так, только если точно знала, кто перед ней… — Ну… я… — протянула Дженна. — Я хочу доверить тебе дело. Но только если ты его сохранишь в тайне. Та только презрительно усмехнулась. По спине у Дженны прошелся холодок. — Давай не тяни, — кивнула нетерпеливо Хантер, снова кутаясь в жакет. — Что у тебя там за дело? Ходишь к Уоттсу, строишь из себя богачку… Просто ради денег вряд ли, слишком сильно вкладываешься. Аудиенция чья-то? Нет, получила бы и без меня, — невозмутимо перебирала она, нахмурившись и глядя прищуренно в горизонт. — Если нужна посторонняя помощь, значит, дело серьезное. Спереть что-то хочешь? Дженна на это только моргала, не в силах пошевелиться, лихорадочно придумывая, что бы такого сделать, чтобы не посыпаться так сильно, как могла. Черт его знает, как, но эта Ферлингер ее видела насквозь и, Дженна поняла, скорее всего, увидела сразу. — Да. Отступать было некуда. — Хочу кое-что спереть, очень ценное, а ты… в общем, можешь поучаствовать, если тебе интересно. Если нет — подробностей не скажу. Стоило держать марку хотя бы на предмет того, насколько Хантер на самом деле была ей нужна. Но и тут не вышло. — Куда ты денешься, — усмехнулась она. — Я уже знаю, и теперь, коли что пропадет, будет ясно, чьих рук дело. Но, положим, я заинтересована. От меня что нужно? А вот это был интересный поворот. Дженна почти уже разуверилась в мысли, что Хантер поможет, мысленно попрощавшись со всеми своими амбициями и планами, но, кажется, не учла бедового положения собеседницы. Кажется, что-то все-таки могло получиться. — Нужна помощь, — выдохнула Дженна. — Доступ в особняк тер Пэриша и… некоторые сведения. Хантер медленно вскинула бровь, смерив ее глазами, словно увидела впервые. — Уж не на колье ли за тридцать лямов ты позарилась? — выдала она. — Почему сразу?.. — опешила Дженна. — Драгоценностей у тер Пэриша много! — Стала бы ты так ради обычных цацок рисковать, — склонила голову Хантер. — Чего ты вытаращилась? Ты же поэтому пришла ко мне? Потому что знаешь, что я знаю, каково это — быть тобой. Все на поверхности… Переведя дух, Дженна успокоила сердцебиение и снова подняла глаза. Хантер явно что-то просчитывала в уме, оставалось лишь ждать вердикта. — Что уже придумала? — наконец спросила она, закусив сигарету и качнув головой на выход из вестибюля. — Нашла как будешь сбывать камни? — Нет… это дело десятое, главное их заполучить, — стараясь держать голос ровным, отчитывалась Дженна. От деловитого тона средней Ферлингер одновременно стало и легче, и еще больше не по себе. Обсуждение происходящего с кем-то, кроме внутреннего голоса совести, успокаивало, но вот что говорил внутренний голос Хантер… Ясности все еще не было. — Ну а где красть собралась? — поторопила она, пропустив ответ мимо ушей. — Я полагала… на дне рождения Джонатана Мэтьюза, — выдала Дженна, остановившись напротив собеседницы на крыльце. — Он ведь на будущей неделе. Та закурила и задумалась. — Да, только где гарантия, что на это время Пуарье останется пустым? — Нет, я… думала, может, стоит как-то убедить Принцессу его надеть? — Хочешь спереть при свидетелях? — вскинула бровь Хантер. — Вообще-то, это может быть даже проще, — заметила Дженна. — Тем более что после кражи я в Жардан Рояль не задержусь. Меня вряд ли… пригласят на праздник, так что смогу действовать скрытно, ты подсобишь… я обеспечу тебе алиби. Меня не увидят, а ты — наоборот, будешь весь вечер на виду у всех. Хантер только сделала пару затяжек, щурясь вдаль. — Ну а где будет проходить праздник, ты уже знаешь? — спросила она наконец. — Я думала, ты узнаешь, — склонила голову Дженна. — Моя доля? — рубанула неожиданно Хантер, вперившись ей в лицо. От такого напора Дженна слегка оторопела. Признаться, об этом до сего момента она не думала — не было никаких гарантий, что средняя Ферлингер вообще ее выслушает. Стоило как-то аккуратно донести, что доля Хантер будет весьма скромной, что для нее это скорее дело чести… Впрочем, решила Дженна, это можно донести и по факту. — Пятьдесят на пятьдесят, — передернула плечами она. — Но после того, как мне удастся его сбыть, конечно… Ты понимаешь. — Ага, — отозвалась Хантер, смоля. Они постояли молча еще с минуту, Дженна не подавала голос: она уже поняла, что Хантер прикидывает и обдумывает. Что-то явно скрывалось от взгляда Дженны, когда она продумывала этот разговор — кажется, деньги новую Ферлингер интересовали не меньше, чем честь. Для чего они могли быть ей нужны в таких количествах, думать не хотелось, да и вряд ли Дженна догадалась бы. Но чем-то предложение, видать, все-таки зацепило. — Завтра здесь же в полдень, встретимся, обсудим детали, — сказала наконец Хантер. — Мэтьюз отмечает день рождения в элитном серф-парке на Санта-Каталине. Дресс-код далеко не вечерний, если ты понимаешь… — Ты приглашена? — вырвалось у Дженны помимо воли. — Естественно, — выдохнула дым Хантер. — В общем, придется постараться заставить Мануэлу надеть туда свою игрушку, особенно учитывая ее происхождение. Дженна смутно припомнила историю о подарке Сесила, который порушил сразу несколько счастливых судеб. Задачка не из простых, но что-то подсказывало, что Хантер ее щелкнет, как орех. — Я думаю, ты справишься, — сказала она, спустившись на ступень ниже. — Значит, до завтра? Хантер только кивнула, и Дженна стала спускаться ниже. Неофициально ее первая в жизни операция, и сразу такая крупная, была открыта. Если все пойдет как надо, очень скоро Дженне будет что отпраздновать с куда большей помпой, чем чей-то там день рождения. И на этот праздник — о да! — она сможет потратить гораздо, гораздо больше.***
Многие вещи стали куда яснее Аделии с тех самых пор, что она начала вникать. Не только конституционное право США, элементарная финансовая грамотность и все плюсы утвержденного распорядка дня, но и отношения. До того, как Адель нарвалась на роковую интрижку с Грэгом и огребла от нее последствий уроком на полжизни вперед, она и не думала о том, что отношения надо строить. Рядом бывали мужчины, которых ей хотелось, и она с ними сходилась. А потом что-то происходило, и дальнейшее нахождение вместе оказывалось невозможным. И теперь Аделии, чей мозг, незатуманенный ни гормонами, ни алкоголем, начал наконец производить некоторую работу, эта схема казалась какой-то непродуманной. Ныне, думая о возможных последующих интрижках и покорно признавая, что рано или поздно им все же суждено случиться, она тренировалась анализировать совместимость со всеми подряд на всякий случай, просто в качестве развлечения. Теперь ей кристально было ясно, что из нее и Грэга никогда не вышло бы толковой пары. Грэг ни с кем на свете не составил бы толковой пары: этот фрик не обладал даже минимальной степенью эмпатии, помимо инстинктивной, не особо здоровой любви к сестре. Адель лишь теперь осознала всю очевидность этого простого вывода и с постыдным самоедением вспоминала, как нечто подобное еще полгода назад втолковывала ей Мануэла. Со стороны виднее, конечно, но… вряд ли Принцесса понимала в вопросах любви много больше. Бесполезно было и пытаться наладить связь с Сесилом после всего, что оба они наворотили. Вспоминая этот роман, подвижки к которому длились дольше, чем он сам, Адель понимала, что отношения с ним были обречены с самого начала. Даже слепой бы понял, что Эндрю без ума от своей лучшей подруги, без ума до того, что даже захватывал ненароком своей влюбленностью всех, кто ее достаточно близко окружал. Вероятнее всего, думала Адель, именно поэтому он и обратил внимание на нее — на свою беду, потому что Эндрю и Аделия были слишком похожи. Упертые, вспыльчивые и горделивые, оба любили соревноваться, оба хотели друг другом обладать. И оба не были по-настоящему друг к другу привязаны, чтобы не натворить дел. Магнитные полюса оттолкнулись, и… слава богу. А после, сколько бы она ни огибала этот образ в своих мыслях, рано или поздно самоанализ доводил Аделию до Уоттса. И тогда, сделав глубокий вдох и отбросив все свои обиды и накопленную за годы соседства злобу, Адель принималась анализировать и его. Жуть заключалась в том, что Кэмерон до смешного подходил ей. Вроде бы, как и Сесил, Уоттс был чем-то на нее похож, но это были не торчащие друг другу навстречу идентично острые копья. Скорее это были одинаково цепкие репейные колючки, того и гляди сцепятся вместе. Потому что схожести между ней и Кэмероном были не характерные, а приобретенные. Отверженность и отчужденность, прочувствованная обоими, боязнь близости, сквозившая в каждой ее саркастично брошенной фразе, в каждой его пошляцкой шутке. Аделия ощущала от него что-то настолько явственно близкое, что сколько б ни твердила себе об абсолютной невозможности этой близости, шла на нее каждый раз, как мотылек на огонь. Видя в его взгляде что-то столь знакомое, Адель борола желание дать волю слезам, сказать что-то очень личное, и сдавалась. Уже не в первый раз. Из мыслей, в очередной раз приведших к Уоттсу, ее отвлек звук СМС. Мать по новой напоминала о близящейся вечеринке Джонатана и призывала Аделию пройтись по магазинам. Делорис не сказала этого вслух, но Адель хорошо понимала, что речь о Мейсоне и том, что после всех своих выходок она должна как следует его уважить, чтобы не потерять лицо. «Ладно, прикуплю чего-нибудь симпатичного», — настрочила она в ответ. В кои-то веки Аделия решила согласиться с матерью в вопросах сватовства. Выслужиться перед Мейсоном Мэтьюзом не повредит — пускай отцовский авторитет она подпортила осознанно, но не стоило так безжалостно топтать свой. К тому же это могло бы стать хорошей терапией против постоянных мыслей о Уоттсе, а то так недолго и заиграться в эти игры. «С другой стороны… — пробежала предательская мысль. — Там и Уоттс будет». Улыбнувшись себе, Адель взялась за ручку и вникла в появившиеся на доске новые строчки. Если она не хочет снова пасть так низко, как уже падала, стоило держать руку на пульсе и не отвлекаться, даже если для этого придется заиметь лишнюю пару рук.***
Близнецы Вудкастеры в колледж заехали лишь для того, чтобы себя показать и народ посмотреть, а уж точно не для учебы. Оба прошлись по коридорам, со всеми знакомыми перекинулись парой фраз или взглядов, помаячили перед преподавателями, а после по-быстрому смылись обратно в свою излишне заметную машину. Сегодня дел было немало, работа в «Рококо» отнимала все силы, что давал Грэгу сон и порошок, так что на глупости вроде образования ресурса уже не хватало. Надо сказать, он не слишком-то об этом жалел. По сути, его работу и работой-то сложно было назвать. Вудкастер пребывал в восторге — как он и думал, управлять чем-то оказалось сущим весельем. Все в отеле ходили перед ним на цыпочках, новенькая администраторша, которую Голди привела на замену мисс Бри, оказалась с хваткой, построила девиц и как следует причесала на предмет всяческих грехов. Тандем с Голди они образовали практически незаменимый, так что у Грэга в контактах теперь появилось аж два лишних номера с пометкой избранное. Сами девочки нового хозяина обожали до поросячьего визга, стоило ему только появиться в дверях «Рококо», как стайка выглядящих как модели девчонок окружала траурными бабочками с предложениями исполнить любую прихоть. Особых принципов касательно продажных девочек у Грэга не было (тем более его-то товар был высшего сорта, уж это он знал), но пользоваться привилегиями не торопился. Его слишком захватила эйфория почти безграничной власти в стенах «Рококо». Это было куда круче секса с самой искусной гетерой на свете — от одного осознания, насколько же каждый дюйм этого места принадлежит ему, Вудкастер каждый вечер был на пороге оргазма. За рекордные три недели все в отеле преобразилось. Никаких больше пошляцких кофейно-персиковых гардин и ковриков с розанами. Весь антураж «Рококо» был отныне выполнен в черном цвете: стильные настенные панели, минималистичный интерьер, светодиодные геометрические бра, черные каллы и амарилисы в прозрачных вытянутых вазонах, ну и конечно, дресс-код. Девочки Вудкастера щеголяли строго в черном, включая тона макияжа, те же правила относились и к администраторам. Грэг сменил даже вывеску, теперь лаконичная тонкая каллиграфия на черном фоне куда меньше светила в глаза местным зевакам, открываясь лишь посвященным. Напоследок Вудкастер выписал себе две партии матовых черных визитных карт — с названием отеля и личных, именных — а последним штрихом приобрел аккуратное золотое кольцо на безымянный палец правой руки. Тонкий ободок с чеканной фигуркой женской туфельки должен был в скором времени стать еще одной визитной карточкой, на сей раз уже его личным символом успеха. Сегодня Мэдс должна была осуществить кое-какую помощь в «Рококо», так что, приехав домой, брат наказал ей переодеться и собраться по делу. Мэдли в дела Грэга не лезла, наученная и отцом, и опытом — брат легко справлялся и без нее — но, конечно, возможности убедиться лишний раз в своей значимости не упускала. Пока она копалась наверху, Грэг завалился на диван в гостиной и бездумно листал ленту соцсетей, поглаживая пальцем колечко. Он краем уха услышал какой-то шум на фоне и обернулся, глядя на блондиночку-горничную, старательно протирающую какую-то тумбочку за его спиной. Вудкастер достаточно пожил в своем доме, чтобы запомнить, что прислуга протирает пыль в какое-то определенное время во всех помещениях, так что эта девица тут явно была неспроста. Как только она распрямилась, он мигом узнал в худой светленькой горничной с волнистыми волосами Хейзел. Это она — новенькая заместо предыдущей хабалки, она пыталась юморить при первой встрече, она без намека на принципы поддалась на пьяные приставания и она же докучала своими просьбами на яхте. Имя само как-то запало в голову, именно из-за последнего случая, когда Грэг ненароком спутал ее с одной из своих девочек. Тогда ему в голову пришла короткая, но ясная мысль, что Хейзел бы сгодилась в стан его элитных золушек не хуже профессионалок — утонченная внешность, горящий взгляд, непотасканная. Мысль повертелась да убежала куда-то с приходом других забот, а вот теперь снова вспомнилась. Грэг кашлянул, привлекая внимание. — Чего трешься? — спросил он, кивнув на тряпку в ее руках. — Уборка вроде не по графику. — Привозили цветы для столовой, рабочие поставили сюда, вот и осталась грязь, — ответила хитро она. — А вы график уборки знаете? Зацепилась за возможность продолжить разговор, подумал с усмешкой Грэг, снова укладываясь. Что ж, может, оно и к лучшему. — Послушай, Хейзел, — протянул он, заставив ее замереть. — Твоя подружка… заместо которой ты сюда пришла? Ее от Сесилов еще поганой метлой не погнали? — Лайла? — кашлянула Хейзел в ответ. — Нет, ее… она еще на месте. — Не рассказывала ли она тебе чего-нибудь интересного про Чемпиона, а? Может быть, прознала у них там прислуга, что у него за хворь… Хейзел аж бросила тряпку и порхнула на диван, присев около Грэга. Тот только вскинул бровь, бессловесно спрашивая за подобную дерзость, но вслух ничего не сказал. — Нет, сэр, — отчиталась Хейзел. — То есть… Лайла рассказывала, что мистеру Сесилу там бывает очень плохо и вся семья на нервах, но что с ним — никто не знает. Даже они сами. — Вот как… — протянул Грэг, снова утыкаясь в телефон. — Ну ты меня держи в курсе, если что, договорились? Горничная быстро покивала, розовея на глазах. Она сложила руки на коленях и вроде бы даже как-то попыталась пококетничать: пересела незаметно боком, склонив голову и выгнув спину. — Вы ко мне обращайтесь по любому делу, — добавила она спустя мгновение. — Я всегда вам рада услужить… — У него для этих целей есть целый штат девиц куда более умелых, — мрачно послышалось с лестницы. Грэг только с улыбкой поднял глаза. Мэдс переоделась в привычный для посещения «Рококо» черный необычно быстро, теперь спускалась в узких брюках, на каблуках и в длинном кардигане, цоканием явно желая показать, что промедлений не потерпит. Грэг слез с дивана и кивнул Хейзел на прощание, с трудом сдерживая ухмылку. — Давай, иди работай, не зли мисс Вудкастер. Она разгильдяек не любит. Странно, что эта девица так распоясалась — о том, как Мэдли не терпит прислугу, лезущую в штаны к ее брату, был наслышан весь дом, да и за его пределами уже давно ходила молва. Видать, либо глупая, либо слишком в себе уверена. Хейзел только молча сделала подобие извинительного реверанса и смылась куда подальше. Грэг оглядел сестру, что пялилась вслед горничной чернее тучи. — Чего ты взъелась? Эта новенькая, еще не запомнила твой кодекс чести. — Значит, она здесь на замену той хамоватой потаскухи Лайлы, — протянула задумчиво Мэдс, медленно оборачиваясь на брата. — Не желаю видеть в доме ни единого напоминания об этой суке. Тем более ее подружек. — Твоя любимая Лайла там, у Сесилов, наверное, уже пополам треснула от натуги, — усмехнулся Грэг. — Знаешь же, они с прислугой не церемонятся. Мэдли только поджала губы, вскинув голову. — Тебе есть чему у них поучиться, — лаконично заметила она. — Или тебе эта девчонка приглянулась? — Шутишь, что ли? — поморщился Грэг. — Не глупи, Мэдс. Языкастая девка в доме Сесила мне не повредит. Пускай-пускай дружат. На это Мэдс лишь дернула понимающе бровями и сделала неохотный кивок. Грэг с довольным видом нацепил солнцезащитные очки и поторопил сестру, взяв под руку. — А если будут сильно надоедать… — хохотнул он. — Найдем применение обеим. И мгновенно оценив шутку, а еще больше долю в этой шутке шутки, Мэдли надела точно такие же очки, как были на нем, и наконец расплылась в ядовитой улыбке.