***
Сквозь полуприкрытые веки забрезжил рыжий закатный свет, а сразу затем накатила необъяснимая дурнота. Впрочем, стоило Аделии поднять веки и вспомнить последнее, что с ней происходило, причину дурноты она без труда определила. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив в больничных стенах никого, она наконец обратила внимание на свое тело. Конечности болели, голова отзывалась болезненной тошнотой, на правой голени был надет какой-то гипсообразный бандаж, такой же обнаружился на левой лодыжке. Правая рука оказалась по-настоящему загипсована, и вот тогда Адель захватила паника. Она почти решилась позвать кого-нибудь криком, когда в палату зашла медсестра. — С пробуждением, мисс Ройе, — больно горько улыбнулась она. — Как самочувствие? — Бывало и лучше, — протянула сипло Адель. — Что случилось? — Я позову вашего лечащего врача, он все расскажет, — скомкано отозвалась медсестра и поспешила прочь. Аделия легла обратно на подушки. Помимо физической боли, стресс, пережитый за последние дни, буквально душил слезами, ложился на грудь тяжелой плитой. Наконец порог палаты переступили сразу двое: незнакомый доктор и отец. — Папа! — невольно пискнула Аделия, поднявшись на локте. Он без слов подошел, сел на край постели и обнял ее, позволив неуклюже забраться себе на колени. Она не знала, что ему сказать, что спросить, и к своему страху осознала, что он, кажется, тоже. — Мисс Ройе, вас пытались отравить, — поведал врач, придвинув стул и сев напротив. — Вы знаете что-то об отравителе в поселке Жардан Рояль? — Знаю, что он травил теннисистов, — пожала плечами она. — А я… при чем тут я? — Вода, в которую добавили яд, предназначалась не тебе, — глухо сказал отец. — А Грэгу. — О боже, он тоже… — потеряв голос, воскликнула Адель. — Он жив? Оба промолчали. Бензли погладил ее ободряюще по плечу и кивнул врачу продолжать. — К счастью, позвоночник и шейный отдел не пострадали, удары пришлись на руки, — протянул он. — Мисс Ройе, вы знали о том, что были беременны? Была. Аделия чувствовала, как пятна расплываются перед глазами большими белыми облаками, она еще от новости о, предположительно, смерти Грэга не успела прийти в себя, как ее огрели новостью о смерти всего, с ним связанного. — Да, — проронила она, чувствуя, как слезы заполонили глаза. — Почему не сказала? — наконец подал голос папа. Адель решила, что если он не отвечает на ее вопросы, то и она не обязана. Она подняла глаза на доктора. — Ребенок… всё? — спросила она, будто это не было очевидно. — Мне жаль, — кивнул врач. — Интоксикация была очень сильной, произошел выкидыш. — А в остальном… я поправлюсь? — сквозь слезы спросила она, стараясь держаться молодцом. Больше всего хотелось бы получить за это потом леденец, но Аделия вдруг именно сейчас осознала, что уже нихрена не ребенок. — Да, мисс Ройе, — ответил доктор. — У вас перелом руки, неприятный, но срастется без осложнений. Растяжение левой лодыжки и трещина на правой голени, несколько ушибов, всё заживет в ближайшее время. Доктор как-то сам понял, что надо сейчас оставить их, отец ссадил Адель назад на подушки и поднялся, сунув руки в карманы брюк. — Больше никто не пострадал? — спросила тихонько она, стирая все набегающие слезы. — Кроме вас и моей репутации — нет, — отрезал папа. Послышался голос, Адель не успела его узнать, когда отец рванулся, распахнул дверь в коридор и гаркнул: — Пошел отсюда вон, пока я тебя не убил, слышал, Сесил?! Тот что-то очень взволнованно и непонимающе ответил, когда Адель наконец сопоставила происходящее в своем больном мозгу и позвала отца назад. Он отозвался только на третий раз, когда она прочистила горло криком: — Вернись! Живо! Отец захлопнул дверь на полуслове Эндрю и гневно воззрился на дочь. Адель вдруг преисполнилась обидчивым гневом. — И сядь! — гаркнула она. — Довольно уже истерик, у меня был не самый простой день, и твой ор сейчас неуместен! Это сработало, отец утер лицо, приводя себя в чувство, сел около нее на стул, что оставил врач, и устало уставился. — Это не ребёнок Эндрю, — объяснила наконец Аделия, вытерев слезы краем одеяла. — А чей? — опешил отец. — Вудкастера, — просто сказала она, ощутив, как голос дрогнул. — Аделия! — не выдержав, воскликнул, подскочив, отец. — Что? — измученно спросила она, подняв взгляд. — Может, хватит уже орать? — Как я могу не орать? — взмолился папа. — Моя восемнадцатилетняя дочь, оказывается, беременна, да ещё от кого! — Уже не беременна, — мрачно напомнила Адель. Оба словно выдохнули, отец снова сел и запустил пальцы в волосы. — Почему не сказала? — повторил он. — А что бы было, скажи я? Твой гнев, уж прости, это последнее, что мне было нужно в тот момент, — призналась Аделия. — Я все равно решила бы проблему, если бы не… это все. — Решила… господи… — простонал отец, закрыв лицо руками. — Адель… А ей стало как-то необъяснимо легче оттого, что она наконец сказала кому-то вслух. Она снова вспомнила, что Грэг умер, и от этого почему-то залилась слезами снова, укрыв лицо промокшим краем одеяла. — Никакой гнев никогда не пересилит желание тебя защитить, — терпеливо сказал, отняв руки, отец. — Надо было сказать. — Теперь-то уже что, — проревела она. — Господи… Папа снова пересел к ней, взял на руки, стал гладить по спине и голове, как всегда делал в детстве, когда хотел утешить. Адель помнила, как отец пытался воспитывать ее, быть строгим, он всегда хотел сыновей, чтобы сделать из них сильных и волевых людей, но появилась она, и каждый раз на ее детские слезы у него не получалось сказать ничего резкого. Самому неласковому человеку на свете пришлось научиться быть ласковым. — Я не верю, что он вот так взял и умер, — провыла Адель. — Это из-за меня, я попросила воду… — Не плачь, Адель, — шепотом сказал, помедлив, отец. — Грэг… Грэг не умер. — Что? — ахнула она, вскинув мокрые глаза. — А почему ты так сказал? Отец вздохнул и посмотрел на нее с выражением «сейчас будет серьезный разговор», так что Аделия притихла. — Кас пытался отравить его, и… пускай он пока думает, что ему удалось, — объяснил он. — Пускай все так думают.***
Денек, как назло, выдался на редкость солнечным, закат окрасил всю парковку рыжими и розовыми всполохами, и только тогда Мануэла заметила, что уже вечер. Она, Сесил и Мэтьюз, будто проклятые везде быть теперь втроем, дожидались новостей во внутреннем дворе больницы, куда приехали сразу вслед за скорой. На их глазах здесь развернулось целое многочасовое представление. Сразу после обморока Грэга и Аделии началась паника. На ступеньках, куда лицом приземлился Вудкастер, словно шедевр современного искусства, побежала лесенкой кровавая дорожка. Переломанную Адель принялись поднимать внизу и сразу поняли, что с ней дело плохо — закатанные глаза, серый цвет лица и стремительно синеющие губы не говорили ни о чем хорошем. Толпа забесновалась. Откуда-то появились медики, ворвался в образовавшуюся давку Бензли, злобно огрызаясь и пытаясь привести в чувство дочь. Скорая приехала еще через несколько минут и едва смогла подобраться ко входу — туда уже подскочили местные репортеры, что обслуживали матч. На сей раз им подбросили кость повкуснее. Грузили Аделию и Грэга в бессознанке, то тут, то там то и дело слышались выкрики о предположительной гибели обоих. В тот момент из школы показался на мгновение Дэмьен Марлоу, а услышав голоса, побелел и бросился обратно внутрь. На глазах обезумевшей от ужаса толпы тело Вудкастера закрыли в черный непроницаемый мешок и погрузили в скорую. Туда же упаковали Аделию, и почти сразу машина стремительно отправилась прочь. С этого момента школу Сесила объял хаос. Эндрю громко матерился в трубку, со слезами на глазах кого-то расспрашивая, Мэтьюз, бледный, как смерть, бесшумно шевелил губами, не реагируя на вопросы, кругом стоял такой гул, что невозможно было расслышать собственных мыслей. Мануэла не успела понять, что чувствует. Она просто схватила за руки обоих спутников и, распихивая толпу, поспешила к парковке. Там она затолкала Сесила и Джонатана в машину последнего, а сама, не чувствуя рук, села за руль. — Что ты делаешь? — несколько раз ошарашенно вопрошал Мэтьюз, пока она на свой страх и риск впервые в жизни управляла автомобилем. — Мануэлита, ты не умеешь… Ты не… остановись, Мануэла! — побелевшими губами повторял он. — Мануэла, дай мне сесть за руль, — рявкнул Сесил, наконец бросив телефон. Она отпустила руль, обессиленно прижав кулачки к себе, машина мягко остановилась посреди дороги, Сесил пересадил ее на свое место, а сам перебрался на водительское сидение. Машина стартанула, не успев собрать гудки позади, и с ревом понеслась вперед. Мануэла не дыша смотрела на то, как заострились все черты Сесила, пока он неотрывно глядел вперед. Она почему-то вспомнила, что именно так он с самого детства показывал страх. Становился невероятно сердитым и резким, в одно мгновение деревенел и сгустком напряженных нервов держал себя сжатым в кулак, покуда страх его не отпускал. Она даже не заметила, как они прибыли на место. Машина затормозила, Мануэлу затошнило, Мэтьюз помог выбраться из тачки. Все трое они вышли и остановились в оцепенении перед барьером из сочащегося выкриками и тревожным отголосками сборища. Спустя два или три часа толпа схлынула. Мануэла ощутила, что от переживаний устала так сильно, что буквально готова потерять сознание. Она плакала, Мэтьюз и Сесил впервые на ее памяти не кидались ее успокаивать — оба, как каменные статуи, сидели по две стороны и смотрели окаменевшими взорами на вход. Наконец оттуда вышел Бензли. Мануэла хотела подняться и что-то ему сказать, но не смогла придумать. Не может же она глупо вопросить «умерла ли ваша дочь?». Однако рядом с ней, слава богу, был тот, кто готов был пренебречь тактом. — Адель жива? — просто бросил Сесил, вскочив ему навстречу. — Жива, — коротко ответил Бензли, стиснув зубы. — Все трое за мной. Живо. — А Грэг? — всхлипнула наконец вслух Мануэла. — Мистер Ройе, как он? — Мануэла, я сказал живо за мной, — повторил глухо Бензли и пошел обратно на вход. Она лишь сейчас осознала, что ей не почудилось — Грэг умер на ее глазах. Глупая надежда растворилась, и Мануэлу ударило осознанием — оба рядом с ней с самого начала это поняли. Она потратила еще несколько секунд, чтобы согнуться от приступа слез. Джонатан помог ей идти, Мануэла ревела в голос, до того почему-то было больно. Она вдруг жутко пожалела Грэга, такого сволочного, который весело болтал с ней какие-то пару дней назад, подбадривал, когда было дурно — когда никого другого не было рядом. Теперь он умер, и все вокруг были так чудовищно равнодушны к этому, что Мануэла ощущала свою обязанность горевать за них всех. Не видя пола, она поднялась по лестнице, прошла по коридору, где остановилась по инерции, потому что остановилась спина перед ней. Звуки ее отчаянных рыданий отозвались эхом в тишине коридора. — Сесил, ты со мной, — приказал Бензли. — Вы двое — можете повидать Адель.***
В одной из палат по соседству с дочерью Бензли оборудовал себе за пару часов временную допросную. Сесил сразу понял, что это будет именно допрос, по одному лицу Ройе и его отрывистым репликам. Чего гадать, мечту допросить Эндрю с пристрастием старик наверняка лелеял давно. — Садись, — приказал он, Сесил послушно опустился на стул. Бензли сел напротив. Между ними была навороченная высокая больничная койка со снятым матрасом, по ширине действительно напоминала стол и разделяла говорящих на подходящее расстояние: видели друг друга хорошо, но глаза выцарапывать было бы проблематично. — Вудкастер мертв, — проговорил Бензли наконец то, о чем все уже давно догадались. Проговорил и вперился в лицо Сесила. Что он ожидал увидеть, интересно? Что тот расплачется? — Жаль, — проговорил Эндрю, не отрывая взгляда. — По тебе не скажешь, что тебе жаль, — заметил Ройе. Сесил уже понял, что он смотрел на его реакцию, но просчитался: о смерти Грэга и он, и двое с ним за компанию узнали больше трех часов назад, так что время подготовиться было. Впрочем, Эндрю все равно не изобразил бы того, чего Бензли от него ждал. — Я должен его оплакивать? — спросил он. — Твой товарищ по спортивной школе и хороший знакомый мертв, — напомнил Ройе. — Знаю, вы не всегда ладили, но он ведь все же человек. — Потому мне жаль, — без тени эмоций проговорил Эндрю. Бензли помолчал еще с пару минут, а после пустился в свой любимый цирк — стал выводить на эмоции. — Ты рад, что он умер? — Нет, — ответил Сесил. — Ты чувствуешь облегчение оттого, что у тебя больше нет одного из сильнейших соперников? — Бензли откинулся на спинку низкого стула и сложил ногу на ногу. Сесил с мгновение поразмыслил. — Да, — отозвался он. — Впрочем, оно того не стоило. — Почему? — уцепился Ройе. — Грэг мне не соперник, — качнул головой Эндрю. — Он хитрый игрок, но не сильнее меня. Это не то, за что бы я его убил. — А за что бы ты его убил? — усмехнулся Бензли. — Может быть… из-за девушки? — Хотел бы убить из-за девушки — уже убил бы, — фыркнул Сесил. — Ну так он уже мертв, — напомнил Ройе. Выдохнув после этого словесного поединка, Сесил почувствовал, как навалилась тяжестью на голову ноющая, въедливая боль. Этот цирк буквально выкачивал силы, будто Бензли старался ослабить его для чего-то еще более унизительного. — Бросьте, сэр, — сказал он, — мы все понимаем, что Грэга убил Кас. — А вдруг Кас — это ты? — вскинул брови Бензли. — Нет, — ответил Эндрю, отвлекшись на экранчик в углу больничной койки. — Был бы я Касом — вы бы меня не поймали. На это Бензли неожиданно расхохотался, скинув ногу с ноги. Отсмеявшись, он кивнул на Сесила снова и утер глаза. — Правда? Ну и почему, давай, расскажи? — Очень глупо убивать людей одним и тем же способом, — объяснил Эндрю. — Самый тупой просчет — это если убийства можно связать. Нет, я бы выбрал для каждого свою смерть. На сей раз Бензли перестал улыбаться. Он подобрался, прищуренно по-змеиному поглядев на Сесила. — И какую бы ты выбрал для Грэга? — спросил он. — Его я бы не стал убивать. Я бы скинул на него другие убийства, — ответил Эндрю, посмотрев ему прямо в глаза. — Почему именно на него? — подал голос Бензли. В эту секунду он, без шуток, выглядел по-настоящему напуганным, и Сесил едва не рассмеялся, глядя в это побледневшее лицо. Он наклонился, опершись на локти и, не отводя взгляда, ответил: — А потому что ему любая смерть будет подарком.***
Когда Мануэла и Мэтьюз переступили порог палаты, она даже не видела происходящего. Джонатан поздоровался, судя по силуэту, обнял Аделию и что-то сочувственно проохал. Мануэла опустилась на некую поверхность и заревела снова. — Мануэла! Мануэла! Она поняла, что они оба стоят около нее, Адель даже поднялась с постели на костылях и трогала ее за плечо. — Не плачь, Мануэла, — услышала она голос. — Не плачь, все будет хорошо!.. Вот увидишь… — Не вставай, — проговорила только Мануэла, утирая лицо. — Не надо тебе вставать… Постепенно слезы оставили ее. Мэтьюз, опустив плечи, что-то тихо обсуждал с Аделией, Мануэла поняла, что накал истерики прошел, и огляделась. Адель выглядела куда лучше, болезненно, но вполне похожей на живую. Она сидела в постели, завязав волосы на макушке, рассказывала Джонатану про произошедшее из первых уст, а обе ее ноги были загипсованы, как и правая рука. Мануэла почувствовала себя еще в десять раз более уставшей, когда Адель на нее обернулась. — Как ты? — спросила она. — Полегчало? — Это ты как? — спросила, не узнав свой голос, Мануэла. — Жить буду, — просто кивнула Аделия. Мануэла отчего-то думала, что услышит от пережившей такое Адели истерику и сотню жалоб на самочувствие, но она сидела смиренная, спокойная, словно повзрослевшая за один день на пять лет. Немудрено, учитывая, что Грэг умер. — Он правда умер? — спросила Мануэла, чтобы поставить окончательную точку. — Ага, — ответила Адель, глядя в пол. Опять защипало в глазах, в палату зашел мистер Ройе, и Мануэла машинально подскочила. Она теперь боялась его, будто он собственноручно убил Грэга, а не просто сообщил о его смерти. — Мануэла, Джонатан, — позвал он. — Пойдемте со мной. Есть пара вопросов. — К нам? — поморщился непонимающе Мэтьюз. — К вам, — явно приложив усилие, чтобы сохранить самообладание, повторил Бензли. Джонатан обнял Аделию снова, пожелав ей скорейшего выздоровления, следом подошла Мануэла. — Поправляйся, — сказала она, стерев слезы и тронув ее за плечо. — Все наладится. — Да, — горячо ответила Адель, положив свою руку поверх ее. Они помолчали с мгновение, а после Мануэла вышла вслед за Мэтьюзом. Он все эти часы как будто нес какую-то невидимую ношу на плечах, двигался дергано и болезненно, словно его ударило чем-то тяжелым, и он изо всех сил пытался делать вид, что в порядке, но внутри что-то непоправимо переломалось. Бензли без слов зашел в одну из палат, а Джонатан невольно замер перед входом и с тяжелым выдохом прижался спиной к стене. — Что такое? — шепотом спросила Мануэла. — Не могу поверить, что это происходит в реальности, — проговорил он, массируя пальцами бледные щеки. — Какой-то хренов кошмар… — И я не верю, — сказала она, прижимаясь щекой к его груди. — Не верю, что он просто вот так взял и умер, в секунду… Господи, бедная Мэдли… не представляю, что с ней сейчас. Мэтьюз обнял Мануэлу, погладил по спине, на мгновение возвращая в реальность, а ей на глаза вновь навернулись слезы. За окном полыхнул последний алый луч, и Пасадена погрузилась во мглу.***
Мэдли, конечно, не слышала слов сочувствия в свой адрес, но в силу смекалки прекрасно их представляла и в какой-то мере даже наслаждалась — поводов для наслаждения нынче водилось негусто, и грех было пренебрегать даже самыми сомнительными из них. Она лежала в позе эмбриона на койке брата, уткнувшись носом ему в бок, и выслушивала недовольный гундеж, который в кои-то веки ее не бесил. Грэг, как обычно, был не удовлетворён абсолютно всем, но сейчас повод у него действительно имелся существенный. Доза яда, попавшая ему в кровь, оказалась куда больше, нежели та, что досталась Аделии — он отхлебнул осадок — и потому беднягу полоскало несколько часов, несмотря на двойное промывание желудка, а теперь ему еще и светила длительная строгая диета. Ко всему прочему, потеряв сознание, Грэг весьма удачно вошел своим прекрасным ликом прямо в каменную ступень, что значительно подпортило его и без того многострадальный вид. Мэдс подняла голову, взглянув на брата и вновь сфокусировав отвлекшееся внимание на том, что он вещал. — Ты вообще знаешь, что такое гречиха? — ныл Грэг, глядя в листок с рекомендациями по диете. — Я не смогу это есть! — Закрой рот и делай, что велят, — отозвалась невинно Мэдли, устраиваясь обратно. — Ты чуть не умер, прояви наконец немного сознательности, Грэг. Она затыкала ему рот, чтобы не давать волю злости. Сердиться на брата за глупости, которые едва не стоили ему жизни, ей было не впервой, но на сей раз всё было немного иначе. Она действительно невероятно испугалась. Бензли сразу набрал родителям, когда решил показательно запаковать Грэга в мешок для трупов, а вот Мэдс такой чести никто не оказал. Из-за давки она задержалась на трибунах, но благодаря брату знала малоизвестные пути, так что выскочила из ложи в здание школы, где можно было спуститься по черному ходу. Именно оттуда из окна она улицезрела толпу, собравшуюся вокруг лежащих на ступеньках главного входа двоих. Грэга она узнала бы не то что со спины — по одной только тени — так что когда брата на ее глазах погрузили вперед ногами, окружающее поплыло. Визг, который она испустила, казалось, на всю школу, привлек внимание всех, кто был на этаже. Ее собственноручно поднял на ноги Олдос Сесил, рядом материализовался дрожащий Дэмьен, услышав из ее дрожащих уст новости о том, что Грэг мертв, он сам едва не отправился следом. Сесил повел ее по лестнице, лихорадочно названивая и что-то выкрикивая, спустя несколько мгновений или минут — Мэдс в рыданиях ничего не понимала — он очень грязно выругался и сунул трубку к ее уху. — Мэдли, — мерно наговаривал ором отец, явно уже предполагая, в каком она состоянии. — Мэдли, успокойся, Грэг жив. Это спектакль. — Что… — просипела она, едва глядя вокруг. — Девочка моя, возьми себя в руки, — жестким, как никогда, тоном сказал отец. — Не говори ни слова ни Сесилу, ни кому-либо еще. Быстро спускайся и найди мистера Ройе. Поняла? Молчи. Я на тебя полагаюсь. Сказанное столь незнакомым тоном «я на тебя полагаюсь», прямо как и не ей вовсе, отрезвило Мэдли. Она не знала, как, почему, кто и с какой целью, но Грэг был жив, а значит, главное условие ее нормального функционирования было восстановлено. Она невероятно быстро собралась. — Сэр, мне надо на воздух, — проговорила она, цепляясь за Сесила-старшего. Он запричитал, ведя ее вниз, постоянно материл по пути абсолютно все, не гнушаясь ее присутствием, Мэдли учила новые слова и лихорадочно соображала. Зачем кому-то мог понадобиться этот спектакль? О том, жива ли лежащая на носилках с кислородной маской Адель, Мэдс даже не подумала. Она сбежала по лестнице, миновав тело, которое врачи пытались привести в чувство, и побежала к видневшейся среди толпы макушке Бензли. — Где мой брат? — почти рыкнула на него Мэдс вместо приветствия. Тот молча открыл дверцу своей машины и кивнул туда, общаясь с кем-то по сотовому. В машине Мэдли стало душно, начало трясти. Глотая слезы, она смотрела репортажи в сторис, глядела на лежащего ничком брата, залившего кровью ступени, и чувствовала, как вибрирует изнутри ее тело. Столь сильный страх и боль сотрясли его, что все системы, будто пораженные разрядом тока, только сейчас очнулись и начали сбоить. Навязчиво заныла голова, скрутило желудок, затошнило, а голова пошла кругом. Мэдс наконец отбросила телефон и обернулась поглядеть в окно. Аделию загрузили в машину скорой помощи, Бензли отошел оттуда, а едва двери захлопнулись, сразу сел в машину и приказал водителю лететь. С тех самых пор, что Мэдли в закрытой палате увидела брата, она не отходила от него ни на шаг, несмотря даже на запреты врачей. Она просто пихала деньги всем, кто заговаривал с ней, и через несколько часов персонал отчаялся пытаться выгнать ее из постели больного. За всю жизнь Мэдс повидала всякого: и множество жутких похмелий брата, и десятки его отравлений, и болезней всех мастей, и тысячи смешных и страшных казусов — но этот день определенно вошел в топ того, чего она не хотела бы больше видеть никогда. Мэдли почти всегда бросалась на защиту Грэга или заботилась о нем просто инстинктивно — если кто-то бил его, она порой физически ощущала боль вместе с ним, и тело само рвалось закрыть непутевого близнеца от всех бед. Этот день остался в памяти, как один из немногих, когда ей осознанно стало Грэга по-настоящему жалко. Пока беднягу полоскали и промывали почти целый час в отдельной комнате, по одним только стонам Мэдс диагностировала состояние братишки близким к смертельному. После Грэга помиловали и привезли на каталке обратно в постель, куда сложили, как труп, оставив мычать и плакать от боли. Ворот его больничной робы забрызгало светло-кровавыми следами, цвет лица Грэга напоминал больше стену, и он блажил, как сумасшедший, покуда в руку ему не всадили катетер и не поставили капельницу с обезболивающим. Она лежала рядом все это время, гладила по лбу и рукам, исколотым иглами, утирала слезы. Спустя пару часов Грэгу полегчало, отпустила боль, прояснился рассудок. Он продолжал жалеть себя, но теперь уже с некой претензией. Очередные протесты в сторону — о боже — безалкогольной диеты прервала открывшаяся без стука дверь. Мэдс даже не подняла головы. Из всех живущих о том, что они двое находятся здесь, знали всего три человека: родители и Бензли. Он зашел в палату, оглядел лежащих и, сложив руки на груди, коротко выдал: — Грэг, я знаю. Тот отвлекся от листка с диетой и непонимающе помотал головой. Бензли молчал. — Если вы ждёте, что я сейчас в чём-то признаюсь, то… — Грэг поморщился, — не, у меня слишком большой список, я точно не угадаю нужного. — Полагаю, на сей раз речь о ребенке, — подсказала Мэдс. Она безошибочно определила это по степени ярости в глазах Ройе, замершей на отметке овер900. — А, об этом, — стушевался Грэг, поднявшись на локтях. — Я… слушайте, это недоразумение… но ничего, мы уже с ней всё об этом решили… — Адель потеряла ребенка, — рубанул Бензли. — Слава тебе Господи, — с облегчением проговорил Грэг, укладываясь обратно и возвращаясь к листку. Тут же он снова поднял голову. — Надеюсь, ей лучше? — Не заговаривай мне зубы, Вудкастер! — рявкнул Ройе. — Я не посмотрю, что ты болен — по полной программе из тебя душу вытряхну! Ты перешел черту уже давно! — Я едва не умер, проявите сочувствие! — застонал Грэг, бросив бумажку. — А из-за чего ты едва не умер, не напомнить? — резко отозвался Ройе, остановившись около окна. — Ты сам виноват, что убийца нацелился на тебя! — Я ведь вышел из игры! — устало напомнил Грэг, зарываясь затылком в подушку. — Для него это, судя по всему, не имеет значения, — отрезал Бензли. — Ты согласился помогать О’Берли с подрывом трибуны — и он явно это слышал. Теперь ты выйдешь сухим из воды, только если в самом деле умрешь или если мы его поймаем. Его кулаки явно дрожали от желания съездить Грэгу по морде, но Ройе держался даже слишком хорошо. Объяснение этому могло быть лишь одно. — Сэр, — протянула Мэдс, — ну, а хорошие новости есть? — Дилера мы взяли, — неохотно проронил Бензли, повернувшись. — Опознаешь его, когда поднимешься с койки, Грэг, но, полагаю, это тот же человек, что продал тебе марку. — Он что-то сказал? — встрепенулся Грэг. — Это Сесил? Это он пытался меня убить? — Сесил? — вскинул бровь Бензли. — Нет, Риддл… этот парень не выдает заказчика. Но с чего ты решил, что это именно Сесил? Грэг насупился и хмуро лег обратно, взяв листок просто от нечего делать. — Вы же сказали, убивают из-за того, что мы хотели обрушить трибуну. Кому еще это делать? — Любому, кому есть дело до Сесила, — пожал плечами Бензли. — Впрочем… не исключено, что есть и другие мотивы. — Нет, это точно он! — горячо запричитал Грэг. — Он ведь и Адель отравил! — С чего это Сесилу травить мою дочь? — удивился Бензли. — Он состоял в отношениях с ней и был весьма к ней привязан. — А потом я ее… — весело начал Грэг, но тут же побелел и прилег поглубже. — Потом она со мной… дружить стала. Бензли остановился, до этого размашисто прохаживаясь по палате. Он внимательно глянул на Грэга и вздернул бровь, поджав губы. — Вообще-то, нет, не думаю, что это он. Я уже говорил с ним. — И что он сказал? — поинтересовалась Мэдли. — Сесил весьма спокойно принял мысль о твоей смерти, Грэг, — заметил Бензли. — Сукин сын! Он этого и добивался! — взвился на это Грэг. Тут же от слишком яростных скачков ему, кажется, поплохело, и он с кислой миной аккуратно лег как лежал. — Нет, полагаю, желай он убить тебя, он реагировал бы куда более сочувственно, — цокнул Бензли. — Тем не менее я не снимаю с него подозрений. Так что вам обоим придется быть очень незаметными в ближайшие дни. Особенно это касается соцсетей. Грэг одним движением показал, что сотовый отключен от сети. — Мне что, тоже придётся сидеть взаперти все это время? — возмутилась Мэдс, поднявшись и сев в постели. — Ну, если ты сможешь достоверно сыграть убитую горем сестру и не проболтаться — тогда не придётся, — заметил Бензли. Мэдли на это только фыркнула. — Мистер Ройе, — вскинула бровь она, — если бы мой брат взаправду умер, я бы в тот же день вышла из окна вслед за ним. Так что нет, думаю, отыграть на должном уровне у меня не получится. Бензли только понимающе покивал и пошел прочь из палаты. Аделия, стоящая все это время за дверью, едва успела отскочить. На душе, конечно, стало куда легче, когда она увидела Грэга живым и услышала его голос. Но вот то, что он этим голосом сболтнул, заставило все похолодеть внутри от внезапного осознания. Вудкастер хотел устроить покушение на Сесила, вместе с Уэйном и, судя по всему, остальными убитыми. Значит, Эндрю все-таки был причастен к убийствам, как нет-нет да и подозревал практически весь поселок? Или он все же был просто еще одной жертвой?***
Кто-то все еще был в шоке от известия о смерти Грэга, кто-то давал волю слезам — по большей части от неожиданности или страха — кто-то язвительно злорадствовал, кто-то напряженно изображал сочувствие. Но среди всех затесался один человек, который искренне и горько оплакивал Вудкастера, притом и сам от себя такого не ожидая. Сидя за столом в кабинете тренера Джеймсона, положив голову на руки, плакала навзрыд Хантер. Дэмьен истерил где-то на этаже, он был на такой измене, будто сам отправил Грэга на тот свет, почти не спрашивал Хантер ни о чем, а если спрашивал, она отмахивалась, потому что с тех пор, как на ее глазах Грэга погрузили на носилки в мешке, она стремительно рассыпалась и никак не могла собраться. Больно было настолько, что даже странно. Хантер без конца лезли в голову воспоминания о проведенных совместно с Грэгом днях и ночах, о его подколках, о том, каким он был злобным и грубым, а еще каким умел быть ласковым и страстным, и режущая грудную клетку пополам боль заставляла сгибаться в удушливом приступе слез. — Хантер! Хантер! Ты как? — сипел Дэмс, слоняясь по кабинетам. Этот трус боялся даже выйти из школы. Он закинулся чем-то, чтобы попустило, но стало только хуже, за пару часов он Хантер на самом деле надоел. — Хантер? Ты чего это? — вопрошал он, заглядывая ей в глаза. — Просто испугалась, — бессовестно лгала она, зажимая ребра и давая волю слезам. Дэмьен ее обнимал, целовал в макушку, говорил какую-то ерунду о том, что все будет хорошо, а ей хотелось его отпихнуть и остаться один на один с ускользающими воспоминаниями. Она еще помнила, какие у Грэга руки на ощупь, как он пахнет, какой у него голос, а Дэмьен врывался в ее голову со своим запахом, прикосновениями и голосом, и ей казалось, он рушит то последнее, что у нее осталось. Наконец он снова куда-то провалил, и Хантер поняла, что ей надо проветриться. От затхлого воздуха внутри нагретого солнцем здания школы начинало мутить, а может от отчаяния, которым она наполнилась. Так или иначе, Хантер обязана была выйти на улицу. Она спустилась во внутренний двор, где вовсю палило, и сделала несколько глубоких вдохов. Помогало плохо, внутри как будто в прямом смысле что-то поранили, и вдохи без слез лишь бередили раны. С трудом через пелену в глазах Хантер различила, что по двору заметалась знакомая фигура. — Уоттс! — вырвалось у нее. Он обернулся на нее, почти подлетел, спотыкаясь и не глядя под ноги, и взмолился: — Нет, пожалуйста, скажи, что это неправда! Она впервые видела его таким, а он наверняка впервые видел такой ее. На его лице были эмоции, которые она даже не смогла бы толком описать: сошла абсолютно вся напускная дерзость, гордость, равнодушие — осталась одна обнаженная душа, измученная настолько, что он с трудом держался на ногах. Хантер зарыдала, Уоттс согнулся пополам, зажав рот рукой, а после вытянулся, чтобы едва произнести одно слово: — Оба? — Только Грэг, — проревела Хантер. — Сука… — произнес на выдохе Уоттс. — Боже мой… Он закашлялся, остервенело закурил, дыша так тяжело, будто пробежал прямиком от своего дома пешком. Хантер ревела. — Кэмерон, я не могу, — провыла она, желая хоть маленькую часть этой боли сбыть ему. Уоттс просто сгреб ее в охапку и прижал к себе, Хантер вдохнула сигаретный дым, что витал вокруг него, но он не успокаивал. А вот Уоттс, утирающий слезы — да. — Бедный парень, — наконец произнес с чувством он. — Черт, сука… бедный парень… — Я его люблю, Кэмерон, — проревела Хантер. — Бедная ты девочка, — заключил Уоттс. Он говорил эти простые слова, как будто ругался, плакал рядом с ней, пока Хантер мысленно прощала и Грэгу, и ему самому все мимолетные и тяжелые обиды, преисполнялась каким-то неподъемным, монументальным прощением и смирением. Новость разорвала на части ее сердце, но что-то совершенно из другого мира легло поверх изувеченной души, успокаивая кровоточащие раны. Что-то, ради чего все это явно было высшим замыслом.***
После визитов Мануэлы и Джонатана Адель была слегка взвинчена. Она и без того распереживалась, а увидев, как ревет Мануэла, и подавно ощутила что-то похожее на чувство вины вдобавок ко всем прочим неприятным чувствам. Конечно, она знала о том, что Грэг жив, и этим искупала свое равнодушие к его мнимой смерти, но другие могли воспринять это неправильно. Стоило бы укрепить легенду, которую она поклялась отцу поддерживать. Адель собиралась немного поесть — голова навязчиво кружилась, и она сообразила, что с утра ничего не проглотила — тогда мешал токсикоз. Медики разрешили диетический обед, медсестра принесла поднос, когда Адель прервали — ненавязчивым, но решительным стуком в дверь. Она хотела крикнуть, чтобы зашли потом, но дверь приоткрылась и без ее позволения. Порог нерешительно переступил Сесил, Аделия замерла. Слова, которыми она хотела прогнать нежданного гостя, застряли в горле. — Эндрю? — спросила она, осипнув от удивления. Он подошел и сел на край постели, только тогда она поняла, что он действительно пришел к ней, а не случайно заплутал в коридорах, неизвестно откуда здесь взявшись. То, что он вдруг решил навестить ее, даже несмотря на вопли ее отца, сдавило где-то в груди навязчивым чувством жалости к себе. — Ну, как ты? — спросил Сесил совсем беззлобно, а глаза Аделии наполнились слезами от осознания, как давно она слышала его голос таким. И как с тех пор все изменилось. Она передернула плечами, пряча взгляд, Сесил вздохнул и привлек ее к себе, тепло погладив по голове. Аделия всхлипнула и вспомнила, что хотела сказать ему. Уж не знак ли это, что Сесил сам появился на пороге? — Адель, я слышал, что случилось… — тактично проронил он, отстранившись и посмотрев ей в лицо. — Это был мой ребенок? — Нет… — выдохнула она, стыдливо пряча взгляд. — Что ты… я бы сказала. Это моя с Вудкастером ошибка. Сесил сдержанно покивал. — Он знал? — Да, мы договорились что я приму меры, — коротко произнесла Аделия. — Вот козел, — с чувством выдохнул Сесил. — Нет, это не его вина, я сама приняла решение… — начала она. Эндрю ее прервал: — Не оправдывай его, Адель! — Я не оправдываю, — поспешно замотала головой она, вспоминая, что хотела сказать. — Эндрю, я услышала кое-что другое о нем. Грэг… совершил нечто очень гнусное, мой отец наверняка не выдаст этого, пока не закончится расследование, но… я думаю, тебе стоит знать. — Что такое? — нахмурился Сесил. Он по привычке заботливо выправил ее волосы, внимательно слушая, и она на мгновение оторопела. Аделия одернула себя — совсем отвыкла от проявлений какой бы то ни было приязни к себе. Станется еще самой себя возненавидеть. — Грэг, Уэйн и все те, кто умер — это они подорвали трибуну, которая упала на тебя. — Что? — поморщился пораженно Сесил. — Не может быть… — Поэтому отец подозревал тебя в их убийствах, а не из-за твоих побед! — затараторила шепотом Аделия. — Я точно не знаю, что было у Грэга с О’Берли, моему отцу он клялся, что отказался после от этой затеи, но точно это никто не подтвердит и не опровергнет, даже когда очнется Уэйн… — Поверить не могу, — горько рассмеялся Сесил. — Нет, я, конечно, знал, что Грэг, О'Берли и остальные неудачники вроде него на говно от моих побед исходят, но это… Аделия почти виновато молчала, покуда Эндрю не поднял на нее взгляд снова. — Но почему умирать они начали раньше, чем трибуна упала? — спросил он. — Я не знаю, — покачала головой Адель. — Получается… кто-то знал об их плане. А может быть, был и еще какой-то план, который они уже успели осуществить. Эндрю вздохнул и тряхнул головой, словно сбрасывая лишние мысли, а после выпрямился и поджал губы. — Ладно, Аделия, сейчас это неважно. Главное… чтобы ты поправилась. — Бедняга Вудкастер всех зацепил своей паршивой кармой, — покивала удрученно Адель, чувствуя, как глаза снова наполняются слезами. — Мне жаль, что ты прошла через это одна, — произнес Сесил. Она закусила губу, чтобы не плакать, но не вышло. Эндрю молча поднял ее на руки, посадив к себе на колени, где она уткнулась ему в плечо и позволила себе расплакаться. — Эндрю, прости меня за все… — невнятно провыла она, почти физически ощущая, как же сильно она скучала по нему. Несмотря на то, что чувства их друг к другу были столь запутанными, что они и сами не разобрались, одно из них все-таки оказалось простым, ясным, как день и очень сильным. С Эндрю было спокойно. — Забудем, Адель, — мягким шепотом сказал он. — Это все дело прошлое. Это прощение было даровано совсем не так, как предыдущее — наполовину месть, наполовину унизительная подачка. Слова, что он сказал на этот раз, словно заставили выдохнуть. А Адель так долго держала обиды в себе, что едва от них не задохнулась.***
Хантер редко доводила себя до состояния, когда не могла вспомнить, как вернулась домой, но этот День Валентина стал днем исключительным. Она рыдала у Уоттса на плече, покуда во дворик не высунулся Дэмьен и не забрал ее на себе, транспортировав в машину своего водителя. Она надеялась, что он отвезет ее домой, но Дэмс привез ее в место, где она еще никогда не бывала. Это была чья-то квартира, притом не сказать, чтобы как-то роскошно обставленная — обычная квартира вроде той, что служила домом Хантер, пока она не переехала к Люку. На месте Дэмьена встретили еще двое хорошо одетых ребят, он усадил ее на кушетку и кивнул приятелям, буркнув: — Ферлингер. Моя. Они больше не задавали ей никаких вопросов, принесли каких-то таблеток, и Хантер впервые выпила не глядя. Перед ней подростки не больше двадцати лет на вид каждому разводили какую-то химию, атмосфера в квартире царила настолько безнадежная, что Хантер показалось, ей стало еще хуже (а она полагала, что хуже не может быть уже ни при каких обстоятельствах). От таблеток, что ей дали, стало невероятно мутно, никак не легче, но тело словно налилось цементом. Хантер бы полжизни сейчас отдала за дорожку кокса или хотя бы стопку водки, но ничего даже похожего на стимуляторы не было в наличии. Она лишь потом догадалась, что Дэмьен бывал на этой точке не впервые, он слишком хорошо знал, где что лежит. В комнате было жутко промозгло, постоянно стояло распахнутым окно, а Дэмс закурил и почти сразу стал полностью невменяем. Тогда Хантер в первый раз увидела, как он курит крэк. К тому моменту, как её стали слушаться пальцы, отчаяние затопило до того, что Хантер, кажется, уже с полчаса просто выла в голос. Никто не возражал, даже слова ей не сказал. Вероятно, никто и не слышал. Она выползла на балкон, схватила воздуха и поняла, что ей очень страшно. Не зная даже, что ею движет, Хантер достала сотовый и набрала номер единственного человека, кому ей пришло в голову это доверить — Хорнера. Она знала его большую тайну, значит, он сохранил бы её. Она чудом нащупала в сотовом геолокацию, отправила ему и вышла из квартиры, даже не закрыв дверей — вряд ли кто-то заметил бы. На лестнице у двери Уэсли ее нашел. — Мать твою, Хантер, что это за… — далее Хорнер излагал такими словами, которые Хантер не стала бы произносить в приличном обществе. Так и не смогла описать, что делает здесь, и просто попросила увезти ее домой. Накрыло какой-то новой волной, Уэсли ее как-то дотащил до машины и доставил до Фёлль дель Олив. Она не помнила даже как попрощалась с ним. Нашла себя уже дома, лежа на кушетке в гостиной, где до нее пыталась дозваться Детта. — Черт подери, да что с этой девчонкой, — шипела она, вместе с мажордомом пытаясь растолкать ее. — Хантер! Какого дьявола ты себе позволяешь?! Ввалилась в дом в таком состоянии!.. Ты из ума выжила! — Мне сейчас не до нотаций, мэм, — просипела Хантер, садясь и глядя на себя в зеркало в панели напротив. Когда в школе крутили фильмы про наркоманов и помещали на кадры самые худшие из их снимков — они всегда выглядели примерно как-то так. Дело было даже не в подтеках туши, невменяемых зрачках, синяках и сером цвете кожи, нет, что-то изменилось в ее взгляде, выражении лица. В глазах как будто не осталось никакой надежды. Только холодное, черное равнодушие абсолютно ко всему, и это чудовищно не вязалось с той горящей пропастью, что на самом деле ощущалась у нее в душе. — Если ты здесь себе возомнила какое-то особое положение, забудь! — шикнула на нее Детта. — Я знаю о твоем родстве с моим мужем! Это не дает тебе права… — Детта, — подняла голову Хантер. — О боже, разве не видно, что мне насрать? Та даже приумолкла от неожиданности, выпрямившись. — Я тебя приняла в своем доме как родную, а ты… — проговорила, бледнея она. — Я и есть родная, — бросила Хантер, вытирая щеки. — Я дочь Люка, и это мой дом. Так что… отнеситесь ко мне как к родной. У меня сегодня был… не самый легкий день. Мажордом что-то шепнул Детте на ухо, она побледнела еще сильнее, а потом вдруг покраснела снова, пунцовея с шеи. — Это не дает тебе права приходить в таком виде! — вымолвила наконец она. — Ты хоть понимаешь, что сделает с тобой отец, если узнает, что ты принимаешь? Хантер горько усмехнулась про себя. Детта, которую она боялась чуть ли не больше, чем своего отца, в секунду признала ее своей падчерицей и теперь только и могла, что прикрываться гневом мужа. Хантер подняла голову и поджала губы. — А вы не говорите ему, — предложила она. — Может, быстрее снюхаюсь… Вам же легче… — Не смей мне дерзить! — сцепила зубы Детта. — Люк узнает, каких ты тут добилась высот, можешь быть уверена! Видит бог, он тебя не для того сюда приволок… Она гневно затопала прочь, Хантер ни на грамм не испугалась. Все угрозы казались теперь такими плевыми, по сравнению с теми кошмарами, что в реальности происходили прямо перед ее носом. Видимо, то, чем она закинулась, еще не совсем отпустило, потому что Хантер за каким-то чертом поперлась на второй этаж особняка, где располагались апартаменты и кабинет отца. Она не хотела с ним встречаться, особенно в таком виде, но что-то ее туда потащило, и, как оказалось, не зря. Она увидела в гостиной перед кабинетом Люка Бензли Ройе и сразу поняла, зачем он здесь. Это точно было связано с убийством Грэга, а об этом Хантер теперь хотела знать как можно больше. — Сэр? — позвала она, сама не понимая, что делает. — Вы знаете, кто это сделал? Видимо, Бензли, бедняга, подумал, что она просто заплаканная, ну или сделал вид, что не заметил, насколько она угашена, поэтому сочувственно поджал губы, увидев Хантер, и покивал. — Еще не совсем, Хантер. Но дилер уже под стражей. Мы выясним, кто виновен в смерти Грэга. — Кто он? Кто этот дилер? — просипела она. Бензли поразмыслил с секунду, а после, видимо, решил, что теперь уже не так важно, кто знает, и проговорил: — Его фамилия Риддл. Тебе это ни о чем не говорит? — Нет, — сокрушенно покачала головой Хантер, опустив взгляд в пол. В кои-то веки она была бесполезна, хотя почти всегда умудрялась где-то что-то подслушать или подсмотреть. Руки опускались, не только касательно дилера. Хантер вдруг почудилось, она все в жизни сделала не так. — Если вдруг ты от кого-то услышишь это имя, дай мне знать, — попросил Ройе. — Конечно… — проронила она. — Сэр… Но… разве это не конфиден… Она не смогла выговорить, Бензли прищурился, кажется, раскусив ее, а после смягчился. — Да, это закрытые сведения, — согласился он. — Но… я тебе доверяю. Хантер подняла голову и с пару секунд смотрела на него, а после сделала несколько шагов и произнесла почти бесшумно: — Я в родстве с Люком недавно и еще не успела привязаться. Бензли довольно улыбнулся уголком рта. — Но он мне доверяет, и я всегда поблизости, — закончила Хантер. Тогда она поняла, что таблетки отпустили — мозг заработал. Бензли улыбнулся обоими уголками. — Я поняла, — кивнула она. — Вы можете на меня положиться. Поднимаясь к себе совершенно обессиленной, Хантер всего на мгновение остановилась около открытого балкона на этаже, думая, не перекурить ли ей для спокойствия. Она услышала какие-то невнятные звуки и перешагнула порог, чтобы в оцепенении увидеть Портию, сгорбившуюся на лежаке для загара. В темноте, в самом углу, забившись туда, где, как она думала, никто не найдет, Порш вымещала свою боль, о которой Хантер даже не подозревала. Она остановилась, наверняка зная, что ее уже заметили, и сочувственно поджала губы, чувствуя, как глаза наполняются новой порцией слез. — Что в нем такого, Порти? — спросила она шепотом, зная, что сестра услышит. — Что в нем такого? — Я спрашиваю себя об этом всю жизнь, — произнесла Порш. Хантер поняла наконец, кто тот единственный, кто смог бы разделить ее горе. Она подошла и без слов села на лежак рядом с сестрой, Портия позволила положить голову ей на плечо. — Отец сказал, если ты Ферлингер, грех плакать о таком, как Грэг, — прошептала она. — Наверное, я все-таки не Ферлингер, — заметила Хантер. — Может, и я тоже, — всхлипнула Порш. Она села прямо, утерла сразу все залитое слезами лицо и подставила его лунному свету. Хантер впервые видела ее плачущей и почему-то подумала, что наверняка в последний. Все скуластое, острое лицо Портии вдруг округлилось, стало нежнее и румянее. Сразу сошел весь ее угрожающий вид. Наверное, она была единственным на свете человеком, которого красили слезы. — Нет, ты Ферлингер, — покивала вдруг Порш и горько усмехнулась. — Любить этого козла — это у нас точно семейное.***
Вообще-то Бензли не планировал засылать в дом к Ферлингер шпионку, но как только увидел убитую горем Хантер, сразу решил, что ее эмоции могут пойти ему на пользу. Поначалу он решил просто слить ей маленькую неопасную информацию, чтобы если что, преисполнилась праведным гневом и под влиянием разбитого сердца побежала восстанавливать справедливость. Но то, как быстро средняя Ферлингер сообразила и приняла распоряжения, его даже порадовало. Пускай поглядывает по сторонам. В кабинет Люк впустил его с легким опозданием — в любом другом доме это свидетельствовало бы о неуважении. Но ситуация была поистине патовая, и Бензли не обижался. — Входи, — кивнул Ферлингер, складывая на столе какие-то бумаги. — Как успехи с дилером? — Молчит, — цокнул Бензли. — Он в шоке, плачет. Пересрался, как пить дать, до смерти. Попробуем разговорить его завтра. — А что насчет Вудкастера? Он живой? — проницательно глянул на него Люк. Он, конечно, не был идиотом и вполне мог предвидеть такой ход от Бензли, но тот все же лелеял надежду чистоты эксперимента ради скрыть информацию о Грэге и от него. Нехотя выдохнув, Ройе кивнул. — Плох, — выкрутился он. — Врачи надеются, обойдется без комы, но шансы пятьдесят на пятьдесят, состояние тяжелое. — Что будем делать, если откинется? — спокойно спросил Люк. — Тянуть информацию из Риддла или ловить на живца — у меня остался Уэстбрук, на жизнь которого убийца тоже покушался. — Так он тебе сказал, — напомнил Люк, вскинув палец. — Не думаю, что он лгал, — заметил Бензли. — Артуру нет смысла лезть на рожон, если бы он не хотел поймать преступника, как и мы. Да и подсовывать отраву Дюавалю убийце иначе просто незачем. Люк прошелся по комнате и закурил. Бензли невольно сглотнул, подумав, что и сам не прочь. — Значит, всё-таки Сесил не доглядел? — задумчиво размышлял вслух Люк. — Убийца ударил по его школе. Зря мы, выходит, подозревали Марка? — Все поставки в Жардан Рояль осуществляются с контроля Мэтьюза, — ответил Ройе, взяв без спроса сигарету из портсигара. — Да, Мэтьюз обеспечивает дома в поселке и КГН, — согласился Люк. — Но школа принадлежит Сесилу. — Нет, — нехотя припомнил Бензли. Люк заметил сигарету в его руках и предложил огня. — Когда Марк проектировал Жардан, Олдос не хотел вкладываться в дело из-за нехватки средств, и Мэтьюз пообещал построить школу, если Сесил даст денег на Сад. — То есть… — замер, сжав сигарету зубами, Люк. — Школа по документам принадлежит ему, но строил ее Мэтьюз, и всеми поставками туда занимается он, — закончил Ройе. — То есть яд оба раза поставили под его контролем? — невольно усмехнулся Люк. — Бред, — выдохнул Бензли. — Бутылку с отравой продал сам дилер, а значит, он мог принести ее с собой. Эта улика не против Марка. Не сказать, что от этого было легче, но Бензли не хотелось подозревать друга. Да и какой у него мог быть мотив? Он поделился с Ферлингером своими мыслями. — А какой мотив может быть у Сесила? — пожал плечами тот. — Я знаю, ты спишь и видишь, как бы скинуть все на него или его сынка, но с мотивом и тут туго. — Все, что мы знаем — убийца так или иначе связан с Сесилом-младшим, — протянул Ройе, затягиваясь. — Я опросил сегодня всех, кто был близко знаком с Вудкастером, хотел взглянуть на их реакцию. — И как? — спросил Люк. — Сесил подставился? — Нет, как ни странно, — поджал губы Бензли. — Сесил, пожалуй, единственный, кто не вызвал у меня сомнений… Ерничал, но был в шоке очень искренне, хоть и о мнимой смерти Грэга не сожалел. — А кто вызвал сомнения? Бензли припомнил всех, с кем ему довелось поговорить за этот длинный день. Мэтьюз, чьи эмоции были очень похожи на те, что он испытал, став свидетелем гибели Скотта Рэншоу — шок и слезы. Мануэла, ревущая без остановки, жалеющая всех вокруг, даже тех, кто этого не стоил. Его собственная дочь, которую Бензли сразу причислил к невиновным из-за того, что Аделия разделила с Грэгом яд. Сесил, уставший, огрызающийся и набивающий себе цену показным равнодушием. Марлоу, пребывавший в каком-то истерическом припадке — слишком возбудимый в принципе, чтобы хранить такую тайну. Уоттс… — Пожалуй, только Мануэла, — проговорил наконец Бензли. — Она единственная, в чей мотив я мог бы поверить. — Девчонка? — поморщился Люк. — Брось, не может быть. — Люк, твоя шестнадцатилетняя дочь недавно едва не покромсала человека на фарш, — напомнил Бензли. — Не стоит недооценивать женщин. Даже таких юных. — Ты так уверен, что это кто-то из юнцов? — Люк спросил об этом уже не в первый раз. Бензли вздохнул. — Да, почти уверен, — кивнул он. — Убийца действует очень импульсивно, он или ребенок, или… хочет на него походить. — А Уоттс? — спросил наконец Люк. — Что с ним? Как он отреагировал? — Пожалуй, даже слишком эмоционально, — заметил Ройе. Кэмерон Уоттс был единственным, чьих слез Бензли не ожидал увидеть. Он был уверен, что как и после смерти Рэншоу, Уоттс останется безучастным, но, видимо, Вудкастер был ему кем-то вроде приятеля или верного собутыльника — его Кэмерон искренне оплакивал. — Как насчет моих дочерей? — неожиданно протаранил вопросом Люк. — С ними ты тоже успел поговорить, так ведь? Бензли успел поговорить лишь с одной из них, но признаваться в своей нерасторопности Люку не планировал. Он уже думал о Портии как о возможной преступнице, но именно сегодня отмел все свои подозрения. Именно в тот момент, когда, на выходе из школы Сесила увидел ее воочию. На глазах Порш тело Грэга поместили в мешок, и стоило ей увидеть это, как старшая из дочерей, самая суровая наследница безжалостного Люка Ферлингера, заверещала и лишилась чувств.***
Наконец пришел черед Робин позаботиться о сыне, а не наоборот. Кэмерон пришел домой в таких разбитых чувствах, что она даже запаниковала в какой-то момент. На вопрос «что случилось», ответ находился один: «все в порядке», но сын был в таком невменозе, что ей пришлось поставить ему укол успокоительного, которые вообще-то были прописаны ей самой. От укола Кэмерону стало немного лучше, но тучи на душе, конечно, не рассеялись. Его ударило так сильно, что внутри все ныло от простого воспоминания, как ужасно было услышанное, как больно врезалось в память произошедшее. Уоттс просто лежал на кушетке в холле, пытаясь бухать, но на деле только выл и всё. Он чувствовал себя настолько маленьким и слабым, настолько неготовым к ужасам этого мира, что даже теперь, когда шок отступил, когда появилась хорошая новость, все равно никак не мог собраться. Робин советовалась по телефону с кем-то из поселка, вместе хотели звонить Анабель Вудкастер, но так и не позвонили. Кэмерон не хотел думать, как она там сейчас. Как сейчас Мэдли, которая наверняка уже вены вскрыла, узнав про гибель брата. Слишком тяжело было просто отойти от осознания того, что все случившееся — правда. — Кэмерон! — прорезал тишину голос отца. — А ну вставай, что, черт подери, ты разнылся? Как он попал в дом, Уоттс вообще не помнил, но все сказанное проигнорировал. Засуетилась Робин, что-то наговаривая взбешенному мужу, и тут замолкла. Кэмерон кожей почувствовал чужое присутствие. — Мистер Уоттс? — спросили прямо над его головой. Он разомкнул глаза и сквозь пелену уставился на мудаков в форме. — Сэр, мы напоминаем, что в понедельник вас ожидает судебное заседание, — загундосил один из них. — Пошли вон… — прошептал Уоттс. — Кэмерон, живо поднимись и выслушай, — приказал Фрэнклин. — Иди нахрен! — отоварил и его Кэмерон, закрыв лицо руками. — Сэр, вы должны это взять, — напомнили сверху. Он отнял руки от лица и уставился на лист бумаги, что пытались ему всучить. — Что это?.. — слабо спросил он. — Повестка, сэр. Держите. — Пристав сунул листок ему в руки и что-то пометил у себя в документах. — Понедельник, шестнадцатое, пятнадцать ноль-ноль. Пожалуйста, имейте в виду, что если вы не явитесь на заседание, вас поместят под стражу, и вы больше не будете иметь права выйти под залог. — Пошли вон! — проорал Уоттс, пихнув одного из них ногой в колено. — Вон! — Никто больше не собирается вносить за него залог, так что он явится, — ядовито заметил Фрэнклин. — А это что еще такое? Откуда в доме кошка? Вышвырнуть отсюда этот кусок шерсти! — А ну не трожь кота, сука! — взвыл Кэмерон, подскочив. — Тронешь моего кота — убью! Отец цокнул, закатив глаза так далеко, как только смог, и пошел проводить приставов до двери. Кэмерон был почти уверен, папаша их сам и притащил, а иначе бы они явно не приперлись с такой пунктуальностью. Но сейчас его это не волновало, он повалился обратно на диван и заорал матери, чтобы принесла чего-нибудь холодного на лоб. Кот вспрыгнул прямо ему на грудь и стал устраиваться. Словно чувствовал, что у хозяина разбито сердце, на него и сел, пытаясь согреть. Кэмерон положил ладони на кота, чувствуя тарахтение, и снова завыл. В гостиную вернулся папаша и опять что-то стал орать прислуге, Уоттс как будто очутился в адской версии дня сурка, где без конца было невыносимо паршиво, а визиты отца никогда не заканчивались. — Поднимайся и живо приведи себя в порядок, — приказал вновь Фрэнклин, на сей раз появившись в поле зрения. — У меня к тебе разговор. — Чего надо? — чертыхнулся Уоттс. Видно, Фрэнклин понял, что большего внимания сына, чем сейчас, он не добьется, так что остановился и почему-то резко подобрел. К Кэмерону бесшумно подошла прислуга и, присев на корточки, положила на лоб мокрое прохладное полотенце. Он взглянул из-под ресниц и узнал Нину. — Спасибо, Ниночка… — простонал он. Она погладила его сочувственно по голове и поджала губы, заодно протирая столик у дивана. — В ближайшее время ты отправишься за решетку, — заметил Фрэнклин. — Тратить деньги на твой очередной откуп у меня нет возможности, через месяц-другой или через год — ты все равно рано или поздно там окажешься. Так что я решил вопрос с твоим дальнейшим содержанием. — Как? — равнодушно спросил Кэмерон. Он уже знал, что услышит, спасибо Тори Фостер-Спрингс, так что папаше не стоило рассчитывать на новую порцию слез. — Ты разочаровал меня, Кэмерон, — отрубил Фрэнклин. — Окончательно на сей раз, я устал с тобой бороться. Так что после своей отсидки ты сам по себе. — Неужели, — проронил тот. Он даже сел на диване, ссадив кота, чтобы просмаковать все подробности. Того, как папаша в очередной раз — на сей раз, видит бог, последний — его предаст. — Я забираю у тебя право пользования трастовым фондом, — заявил Фрэнклин. — И все свое содержание, так что халява кончилась. — Ты не можешь забрать у меня фонд, — напомнил Уоттс. — Для этого нужно мое согласие. — Оно у меня есть, — похлопав по кожаной папке под мышкой, ухмыльнулся отец. — Нет, нету, — помотал головой Кэмерон. Он поднялся с дивана и отдал полотенце Нине, та взяла, глядя на происходящее глазами размером с луну, едва не плача. — Довольно ерничать, — сквозь зубы произнес Фрэнклин, рывком открывая папку. — Ты сам подписал! — Я же не идиот, подписывать все, что ты подсунешь, — улыбнулся грустно Кэмерон. — Ты мне в жизни за просто так нихрена хорошего не делал, так что… Нет, конечно, я ничего не подписывал. — Это твоя подпись, Кэмерон, я ее прекрасно знаю! — заорал Фрэнклин. — А станешь отпираться — проведу экспертизу! — Проводи, — кивнул, шмыгнув носом Уоттс. — Она не сойдется. И в следующий раз, когда решишь повесить на меня еще какое-то свое дерьмо — потрудись запомнить, что я правша. Фрэнклин побагровел и вперился взглядом в бумагу, покачав головой и злорадно рассмеявшись. — Нет, ты блефуешь, — покачал головой он. — Ты не мог подписать левой! — У тебя будет достаточно времени, чтобы это проверить, — заметил Уоттс, хлопнув его по плечу. Лицо Фрэнклина изменилось до того, что Кэмерон невольно расхохотался. — Не ты один умеешь врать и изворачиваться, папуля! Ищи другого дурака! — вскрикнул Уоттс, бегом взбираясь на лестницу. — Нина! Ниночка! Он взбежал наверх в свою спальню, где швырнул об пол что первое попалось под руку со стола, сел на него задом и, закрыв лицо руками, рахохотался. Смех медленно переходил в плач, а Кэмерон всерьез раздумывал, не вызвать ли ему себе скорую — рассудок был шаток, как никогда. Бесшумно закрылась дверь, ему в руки сунули что-то прохладное. Он отнял ладони от лица и машинально взял стакан, что дала ему Нина. Он хотел отбрехаться от воды, но учуял запах спирта и хлопнул сразу полстакана. — Спасибо, Ниночка, — произнес он невнятно сквозь слезы уже второй раз за вечер. Она стояла напротив, забитая, какой еще никогда при нем не бывала, совсем осунувшаяся, не как обычно. Даже брови грустно опустились, лишая лицо всей дерзости. — Вот, напарил своего отца на деньги, — поделился радостью Кэмерон, глядя в окно. — Отвоевал у него средств на жизнь. Молодец я? — Вы молодец, — покивала Нина, и он только тогда понял, что в ее глазах тоже стоят слезы. — Да что ты, Нина, черт подери, — поморщился он. — Нашла кого жалеть… — Вы молодец, — перебила она, вдруг сделав шаг к нему и взяв за руки. — Вы так отчаянно боретесь со всем этим, сэр… простите, вы меня, наверное, уволите за это, но… ваша родня вас не заслужила. Ваш отец — настоящая сволочь, а мать просто слабая… — Ну что ты такое говоришь, будто я чем-то лучше, — усмехнулся сквозь слезы Уоттс. — Вы лучше всех на свете, — шепотом сказала Нина. Она вдруг взяла его лицо в ладони, наклонилась совсем низко, и он понял, что она ему пыталась сказать. Дуреха чертова, куда же она попала. — Вы самый лучший из всех, кто живет в этом жутком месте, — продолжила Нина. — Вы веселый, — улыбнулась она, — и добрый. У вас правда сердце есть, в отличие от них всех. С вами всегда так легко… И вы настоящий человек. Мистер Уоттс, я знаю, вам плевать и лучше б я не говорила! Но… я вас люблю. Это правда, всегда любила! — Господи, вот же нашла кого любить, а… — рассмеялся, плача, Кэмерон. Он согнулся пополам, утирая лицо, а Нину как будто прорвало. — Вы этого больше всех заслуживаете! Я вижу, как вы мучаетесь оттого, что не любите, так хоть я вас буду любить, вам это как лекарство необходимо! Как лекарство! Кэмерон ее больше не мог слушать. Он разогнулся, утер слезы, взял эту девчушку за плечи и притянул к себе, метко поцеловав. Нина словно окаменела на мгновение, а после вцепилась в него с таким остервенением, как будто всю жизнь этого ждала. Пусть даже он знал, что пользуется, чтобы хоть немного залечить свои раны, и она тоже это знала. Уоттс устал себя за все ненавидеть. Он, черт подери, хотел ее любви. Усадив ее на свой освобожденный от вещей стол и стал расстегивать на своей горничной блузку. Она даже не была одета в форму, наверняка и не работала сегодня: Нина просто прибежала ему на выручку, как делала всегда, когда была нужна. Она сама помогла ему раздеть себя, целовала его щеки, нос, глаза, лоб, как будто хотела успеть оставить как можно больше поцелуев, пока не кончится это безумие. Кэмерон ощущал только, как по капле его наконец оставляет боль. С ней было так тепло. Как будто он впервые оказался дома или лег в постель после безумно долгой дороги. У него это было впервые — заниматься сексом с кем-то не из простой похоти, а из непреодолимого животного желания быть хоть кем-то любимым. С девушкой, которая любила его, он тоже был впервые. Это подействовало: успокоило, исцелило открывшиеся раны и освободило от душащей вины и ненависти к себе. То, от чего Кэмерон всю жизнь бежал, в самый тяжелый миг его спасло. Как лекарство.***
Утром Хантер понемногу пришла в себя. Вокруг был все тот же жестокий мир, который бил ее в самое сердце, но жизнь текла, и игнорировать ее ход было глупо и опрометчиво. Хантер решила, раз уж в сердечных делах она по всем фронтам потерпела полнейший крах, стоило сосредоточиться на каком-нибудь деле. И почти сразу она вспомнила о ставках, которыми должна была заняться по поручению Олдоса. Конечно, сейчас ставить никто в здравом уме бы не стал, во всяком случае до официального объявления изменения в сетке матчей — уже в третий раз за этот сезон. Хантер предположила, что в связи с текущими событиями Сесил-старший не ровен час и вовсе отменит турнир, но оценить нынешнюю ситуацию все равно было не лишним — кто-то мог успеть поставить вчера, особенно после не слишком ожидаемого выигрыша Крика. К счастью, Хантер знала, как выйти на внутренний счет букмекера — к сожалению, для того, чтобы войти туда, необходимо было позвонить Хорнеру и узнать у него одноразовый пароль, который менялся каждые сутки. Не то чтобы она не хотела с ним говорить, но навязчивое чувство вины за то, что Уэсли пришлось лицезреть днем ранее, не отпускало. Однако так или иначе, медлить было излишне, и Хантер решилась. Набрав номер Хорнера и услышав в трубке его голос, она сразу предупредила расспросы: — Уэс, мне нужен пароль от РоялБет, — буднично, невинно проговорила она. — Ты там вообще как? — осторожно спросил он. Тем не менее пароль все же назвал. Пока Хантер вбивала, Хорнер осмелел и спросил, помнит ли она вообще, что творила вчерашним вечером. Ударил по больному, память Хантер все еще отказывала, так что она решила покаяться. — Прости, Уэсли, — выдохнула она в трубку. — Вчера был очень непростой день… я сильно перенервничала. Знаешь, все эти события… — Да уж я-то знаю, — заметил Хорнер. — Ты мне вчера в подробностях все выдала. Внутри Хантер все похолодело. Проклятье, что она выдала?! Только бы не проболталась про сделку с Олдосом! — Что… именно? — стараясь держать голос ровным, поинтересовалась она. — Правда ничего не помнишь? — уточнил Уэсли. — Как я тебя забрал из какого-то притона, куда тебя затащил Марлоу и где тебя обдолбали до состояния нестояния? Как ты у меня в машине рыдала, что, оказывается, Вудкастер — твоя единственная любовь на всю жизнь? Всё вот это? — Так это… всё? — аккуратно спросила Хантер. — Боже помилуй, Хантер! Если это не всё, боюсь, у меня не хватит больше сил на твои новые откровения! — ахнул Хорнер. Хантер невольно рассмеялась. — Все в порядке, Уэсли, — выдохнула она. — Точнее… все плохо, но я переживу. Да, я и Грэг… нас кое-что связывало, но теперь это уже неважно. А насчет того места… — Это место мне очень не понравилось, Хантер, — заметил Уэсли. — И когда я говорю «очень», я имею в виду, что я был просто в ауте, когда его увидел. Какого дьявола вы там вообще забыли? — Я не помню, — честно призналась Хантер. — Дэмс привез меня туда, я впервые там была. Я поговорю с ним об этом… честно говоря… мне тоже там очень не понравилось. Хорнер тяжело вздохнул и дал тем самым Хантер слегла отдышаться. — Я не хочу тебе навязывать свое мнение, особенно касаемо сердечных дел, — осторожно заметил он после паузы, — но… и Марлоу, и Грэг явно… не самые лучшие кандидаты для долгосрочных отношений. И если Вудкастер уже физически никому не причинит вреда, то вот за компанию Дэмьена мне теперь как-то совсем не по себе… Слушая это, Хантер одним глазком просматривала ставки, когда увидела счет, который заставил сердце невольно екнуть. Она сразу запомнила его из-за трех первых одинаковых цифр, и теперь на автомате взглянула на время ставки — почти девять вечера. — Что за… — проронила она, не сдержавшись, вслух. — Все хорошо? — спросил по сотовому Уэсли. Она не ответила. Хантер и сама себе сейчас не смогла бы ответить, что это она такое увидела, но если она все сопоставила верно, лучше было бы об этом помалкивать. — Я тебе перезвоню, Уэс… — проговорила она. Подскочила с кровати, чтобы достать из рюкзака ежедневник, где делала пометки. Сверила все еще дважды. Все сходилось. В девять вечера вчерашнего дня Грэг Вудкастер поставил тысячу долларов на самого себя в будущем еще не отмененном матче, и сделать это ему не помешала даже собственная смерть.