***
Просыпаясь поутру в своей постели, первым делом Мануэла думала о том, что произошло. Каждый день теперь начинался с мысли «все уже никогда не будет как раньше». Она была уверена, что перемирие, почти пакт, заключенный между ней и Эндрю, обязательно даст трещину. Еще день — и гордость Сесила взыграет, он откажется терпеть боль в ее присутствии и разорвет всякие узы, что их связывали, и тогда Мануэла точно сойдет с ума. Поднявшись на сей раз, первым делом она взглянула на дисплей разбудившего ее сотового — там высветилось поздравление от Снэпчат. «С днем святого Валентина!» — радостно оповещал экран, а Мануэле захотелось закопаться в землю на последующие два дня и не вылезать на свет божий, до того это было не вовремя. День всех влюбленных в Жардан традиционно не отмечали. Как-то не в чести были валентинки и шарики, в целом само понятие любви среди всех, кого Мануэла знала, существовало довольно расплывчато. Каждый год происходило одно и то же: отец дарил маме что-то из украшений, вечером они уходили ужинать, Адель по телефону ныла о своей одинокой судьбе, в то время как весь молодняк поселка забивался по норам, забывая на день о существовании друг друга. Особняк Уоттса словно исчезал с лица земли, настолько там было тихо в этот день, никто не тусовался, все молчаливо ждали нового дня, чтобы продолжить общаться меж собой без лишней неловкости. Этот день влюбленных обязан был прервать традицию сразу по нескольким причинам. Во-первых, в этом году на четырнадцатое февраля выпал очередной матч турнира: Крик против Тафта. А это означало, что хотят они того или нет — но жители поселка соберутся в одном месте в одно время, и им придется поговорить. Во-вторых, как минимум четверо жителей состояли в отношениях, а это диаметрально меняло градус ожиданий. Мануэла, разумеется, предпочла бы забыть о празднике, но если бы Мэтьюз и впрямь его проигнорировал, это было бы как минимум странно. Мануэла спустилась только к обеду и, застав отца в столовой, вспомнила про мелочь, о которой хотела его попросить. Усевшись напротив и показательно сладко потянувшись, чтобы не посыпались новые вопросы из цикла «что это на тебя нашло», приветственно промурлыкала: — Пап, есть одна просьба. — Какая, зайчик? — спросил Арне, не отвлекаясь от чтения какой-то статьи на планшете. — Хочу оправить жемчужину. Это подарок, — сказала Мануэла, стиснув сокровище, что не решилась пока вытащить из кармана. — Во что? — продолжил буднично отец. — Золото? — предположила Мануэла. Папа поднял голову и улыбнулся. — Подвеска, серьги, браслет? — подсказал он. — Пусть будет… подвеска, — передернула плечами она. — Золотая, на каждый день. — Давай сюда свою жемчужину, — кивнул Арне. Она вручила отцу бусину в маленьком полиэтиленовом пакетике, Арне убрал в нагрудный карман и клятвенно пообещал все сделать в лучшем виде.***
Очередной день, коим Хантер уже потеряла счет, ознаменовался кое-чем новеньким: наконец спустя несколько дней в Пасадене засветило солнце. Может быть, так поселок праздновал День Влюбленных, который абсолютно всем встал поперек горла — как знать. Хантер не ждала ничего особенного в этот день, она и Дэмьен не отмечали никаких праздников совместно, так что такую мелочь он наверняка опустит и на сей раз. В КГН, куда Хантер не наведывалась уже давно, собралось немало народу — видно, не только ей приглянулась идея прогуляться по солнцепеку. Однако, едва переступив порог колледжа, Хантер изумленно вперилась в растяжку, повешенную явно кем-то из студентов-энтузиастов. Огромное полотно вещало о любви, приправленное изображением сердечек и ангелов со стрелами. — Ну и дела, — хмыкнул неподалеку от Хантер знакомый голос, она обернулась и увидела застрявшую у дверей Изабель. Та с хитрой полуулыбкой оглядывала растяжку. — Это разве в правилах? — усмехнулась в качестве приветствия Хантер, подходя и приникая щекой к щеке Изабель. — Нет, — рассмеялась та, поприветствовав ее поцелуем в воздух. — Обычно у нас все куда скромнее… но в этом году все не по правилам, спасибо старику Сесилу. — Пойдешь на матч? — осведомилась Хантер. — Схожу только, чтобы посмотреть на остальных бедняг, которым придется собраться в одном месте в одно время на Валентинов день! — расхохоталась Изабель. — Припасу даже парочку валентинок! Они у меня попляшут. Иза поцокала к аудиториям, Хантер задержалась, ожидая Дэмьена, он прислал сообщение, что вот-вот подъедет. Решив перекурить, раз уж все равно надо убить время, она вышла на крыльцо колледжа и пронаблюдала, как к КГН подъехал черный матовый Ламборгини Мэтьюза. Он вышел из машины, вытащив следом здоровенный букет роз, не меньше пятидесяти штук, алых, крупных, почти кричащих о страсти дарителя. Хантер вспомнила, что все еще никак не подвязала это знакомство, и на пару минут задумалась, решая, как это лучше будет устроить. Это все еще была какая-то мудреная игра, словно чем больше человек ей тут доверяли, тем больше она получала очков. Учитывая то, какую сторону она занимала в конфликте с Сесилом — а если речь шла о Сесиле, Хантер всегда занимала его сторону — найти подход к Джонатану будет непросто. Однако все небезнадежно, а уж особенно для неё. Вскоре за Джонатаном подъехала и Мануэла, водитель буднично проводил ее чуть ли не до дверей колледжа, притом, заметила Хантер, делал это явно не из профессионального долга. Принцесса поцокала каблучками, вся облаченная в свой белый пушистый мех, посверкивая золотистым ободком в волосах. Наконец появился и Дэмьен, и разговор с ним сразу не заладился — он, конечно, пришел без подарков, что было ожидаемо, но, что ожидаемо не было, начал день сразу с обвинений. — Что за привычка писать сразу сотню сообщений? У меня телефон всю поездку трещал, как проклятый! — Я тебе не писала, — вскинула бровь Хантер. — Ой, похер, — отмахнулся, поморщившись, Дэмьен и подкурил себе. — Ты в порядке? — прищурилась она. Конечно, Хантер сразу раскусила причину, по которой он был «не в порядке», обычно их бывало две: если он принял, будучи в плохом настроении, или был в плохом настроении и принять не удалось. — Все в норме, — бросил он. — Что ты хотела узнать? — Помнишь, я спрашивала про ставки? — отбросив лишние размышления о поводах обидеться, сказала Хантер. — Где именно можно их сделать, ты ведь в курсе? — А чего это ты в это лезешь? — вскинул бровь Дэмьен. — С каких пор тебя стал волновать тотализатор? — Так и скажи сразу, что не знаешь, — фыркнула Хантер. На подобный настрой Марлоу она напарывалась редко, и, если это происходило, обычно они сразу находили, как это дело поправить. Сейчас не было ни возможности, ни, кажется — у него, всяком случае — желания. — И на кого ты ставить собралась? — продолжил допрос он. — Я пока не собиралась, — передернула плечами Хантер. — А что, с твоего позволения на кого-то можно? — издевательски улыбнувшись, вопросила она. — Просто интересно, с чего это вдруг тебя так понесло в ставки, вот и всё, — бросил он. — Или ты мне не доверяешь? А вопрос-то с подвохом, однако! Хантер как раз не доверяла. В этом вопросе она не доверяла никому, кроме себя, а еще была связана обещанием хранить тайну, данным Олдосу. — У меня есть соображения, как можно было бы поднять немного деньжат, — уклончиво ответила она. — А то у тебя их мало, — усмехнулся Дэмс. — А ты зачем ставишь тогда? Сам-то не беден! — не выдержала Хантер. — Азарт, — пожал плечами он. — Ладно, черт с ним, — отмахнулась Хантер. — Не хочешь помогать — не надо. Попрошу сестер… или Грэга. Дэмьен смерил ее взглядом, больше похожим на попытку удостовериться, не свихнулась ли она. — Грэга, да? Так он тебе и помог, — усмехнулся он неожиданно по-доброму. — А я думаю, он поможет, — хитро отозвалась Хантер. На это Дэмс не ответил, только закурил и качнул головой на двери, как бы намекая, что пора идти, а Хантер впервые ощутила рядом с ним какое-то странное чувство. Как будто… он сбросил с себя какой-то фильтр, и она увидела немного больше. Мог ли Дэмьен просто привыкнуть к тому, что она рядом, и теперь, не стесняясь, являть всю свою натуру, о масштабах темноты которой Хантер услышала задолго до знакомства с ним? Но она никак не могла взять в толк — зачем, черт возьми, он бы скрывал ее раньше! Сколько ни говори, а она упорно не верила в то, что Марлоу умел по-настоящему влюбляться, а не просто развлекался в ее компании. Что уж юлить — Хантер и касательно себя не разобралась, развлекается она или влюбилась. Сердечко трепетало в его присутствии — это верно, но оно и от Грэга временами трепетало еще как, а в том, что с Вудскастером ее связывает исключительно физическая привязка, Хантер для себя уже уяснила. Учитывая, как она начала с обоими, теперь разобраться было почти невозможно, и Хантер решила, что стоит отдать свои эмоции в руки судьбы — тем более, на повестке дня было дело, которым куда больше стоило занять голову.***
Падая сквозь ажурные окна внутрь особняка Диаман Флувьяль, солнечные лучи делали его похожим на замок. Здесь в кои-то веки становилось по-настоящему уютно, лишь когда солнечный свет напоминал — за пределами этой крепости всё-таки есть другой мир. Хейзел Зиглер наловчилась с уборкой маленькой гостиной на втором этаже жилого корпуса довольно быстро. Она вообще довольно быстро осваивала всё, выучила комнаты, поработала на кухне, где перезнакомилась с местными работницами, и когда знакомств на новом месте стало побольше, Хейзел почувствовала себя спокойнее. Она помогала девочкам в обеденной просто по своей инициативе, чтобы завязать связи покрепче, но основной ее работой были простые обязанности горничной. Теперь она справилась почти со всем, что значилось в списке вещей на утро, и могла немного передохнуть, а когда ей выдавалась такая возможность, Хейзел всегда шла в сад. Сад Диаман Флувьяль был миниатюрным произведением искусства — словно маленький Версаль, только красивее, с высокими стриженными фигурно деревьями, фонтанами и клумбами, сейчас зеленевшими новыми ростками, а летом и подавно переливающимися всеми цветами радуги. Вкупе с белокаменным особняком на фоне и палящим солнцем место выглядело поистине райским. Однако на сей раз Хейзел оказалась в саду не одна. Она была уверена, что хозяева разъехались — чета Вудкастеров-старших еще после завтрака уехала по делам в Эл-Эй, а близнецы отбыли, кажется, в теннисную школу. Но на поверку оказалось, что отбыли они не очень торопливо, потому что на внутренней парковке, прямо рядом со своим Феррари цвета металлической фуксии стоял Грэг Вудкастер и болтал по сотовому. Лицо у него, кстати, было не самое довольное — видно, на проводе был кто-то нежеланный. — Я понял, скоро буду, не истери, — проговорил в трубку он. — Подожди меня, и мы все обсудим. Не трепли себе нервы на пустом месте, Адель… и мне тоже. Всё. До встречи. Он повесил трубку, а Хейзел удалось остаться незамеченной, она пронаблюдала, как хозяин докурил, бросил бычок себе под ноги и размашисто сел в машину, чтобы завести мотор. Как ни крути, а в одном Лайла была права. Несмотря на внешне не слишком привлекательный вид, почти отталкивающие манеры и выражение лица, в котором угадывалось все истинное отношение хозяина (обычно не самое ласковое), в какой-то момент, где-то через пару недель общения Грэг начинал необъяснимо притягивать. Хейзел на своем примере это уяснила. Едва придя в дом Вудкастеров, она несмотря на предупреждения Лайлы, решила, что ее «пряником» будет в поместье близняшка Мэдли — именно ее благосклонности она хотела добиться. Грэг же сразу получил статус «непробиваемого» и был признан безнадежным по части налаживания контакта. Однако спустя некоторое время Хейзел уверилась в том, что Лайла не солгала, и у нее самой — как ни прискорбно было признавать — пойти по иному пути не выйдет. Мэдли была абсолютно нетерпима. То есть совершенно буквально нетерпима — она не терпела буквально всё, что касалось горничных, ее бесил каждый их чих и взгляд. Понравиться ей, будучи девушкой в черном фартуке, было просто невозможно. А вот Грэгу приглянуться оказалось куда проще, и Хейзел приглянулась — он даже запомнил ее имя, а это в поместье считалось высшей почестью молодого хозяина. Хейзел научилась следить за его лунными циклами и теперь, видя, что Грэг в дурном нраве, старалась не подходить, а вот заметив, что тучи разошлись, нет-нет да и попадалась намеренно на глаза, чтобы получить крик приветствия, похабную шуточку или еще какой-нибудь непристойный знак внимания. К тому моменту, как она привыкла жить в поместье, это стало чем-то вроде показателя ее статуса — своя в Диаман Флувьяль. Гуляя по саду и вспоминая подслушанный разговор, Хейзел снова вспомнила наставления Лайлы. Все трое уверились в мысли, что соблазнять хозяев — дело гиблое, Хейзел работала на человека, для которого она была предметом мебели, для Нины хозяин был запретным плодом из-за распоряжений его матушки, а после и из желания хоть немного сохранить свое разбитое сердце. Лайла же в качестве аргумента против приводила непреодолимую стену в виде сестры-близняшки. Однако Хейзел поняла: все это было актуально с расчетом на то, что речь шла бы просто о сексе. Конечно, просто затащить в постель кого-то из домашних было бы в крайней степени непредусмотрительно — после подобных развлекушек избавиться от надоевшей давалки мог и сам хозяин. Но если бы речь шла не только о сексе? От подруг по работе Хейзел была наслышана о якобы романе Вудкастера с Аделией Ройе, и судя по нынешнему тону, которым он с ней говорил, просто секс не слишком поспособствовал сближению — по одному виду Грэга было заметно, что он не прочь избавиться и от разговора, и от собеседницы. А если соблазнить босса не вариант, а выбраться из положения прислуги ни у нее, ни у Лайлы ввиду того, что обеих хозяева знали в лицо, уже не получилось бы — тогда вариант оставался только один. Позволить соблазнить себя. Самый действенный способ — заставить себя захотеть и до последнего отсрочивать момент согласия. Это работало если не со всеми, то, во всяком случае, с подавляющим большинством мужчин. А Вудкастер, как бы там о нем ни отзывались в поселке — все-таки был мужчиной. Это походило на какой-никакой план, и Хейзел, прогуливаясь по своему личному Версалю, немедленно приступила к первому шагу: решила как следует пофантазировать.***
Конечно, до украшений алыми шариками-сердечками Олдос не снизошел, но дату матча поставил на четырнадцатое намеренно. Ему показалось, вероятность заманить на трибуны как можно больше народу в особую дату, да еще такую щекотливую, будет выше — и он не прогадал. К полудню корт заполонил народ, причем, как выяснилось, Валентинов День в поселке все же любили, ждали и отмечать собрались сразу за все прошедшие в тишине годы — то и дело девчушки на трибунах делали селфи в праздничных фильтрах, обменивались открытками и крошечными розочками. Сесил внес и свою ложку дегтя — на корте нынче работала камера поцелуев, невесть как установленная в столь кратчайшие сроки. Цель Олдоса была достигнута — народ валом валил на трибуны, чтобы не пропустить событие, фотоотчет с которого будет висеть в ленте Инстаграм еще неделю. Даже Кэмерон решил посетить сие сборище: он теперь посещал все сборища, только б не сидеть дома под вечно виноватым взглядом матери или того хуже — осуждающе-нервозным взглядом отца. Тот действительно наведывался в Виньябле всё чаще, что-то даже пару раз замерял, бормоча, что пора привести поместье в порядок. Матч был не знаковым, но и тем приятнее для Уоттса — Крика и Тафта он не знал, потому не ненавидел и мог хотя бы попытаться сносно провести время. Папаша так и не объяснил, для каких дел ему еще может понадобиться провальный сын, так что ожидание тянулось как нельзя более тягостно. Фрэнклин без конца мотался из дома и домой, отравлял каждый день своим присутствием, а еще отвратительно самоуверенным показным напоминанием, что он тут хозяин, царь и бог. Уоттс совсем сник. Одна радость была у него на примете — прелестница Тори Фостер-Спрингс, которая обещала награду за доставленные неудобства. Еще в ночь юбилея близнецов Кэмерон понял, что наградить его Тори мечтала, похоже, еще со средней школы, а он, на счастье, был совсем не против. Теперь после матча ему была назначена встреча в лаунж-баре одного СПА-отеля, и вечер обещал был поприятнее прежних. Стоило Кэмерону усесться на еще не успевшую заполниться трибуну в первых рядах, на него тут же, будто нарочно, указала камера поцелуев. Он сидел один, так что просто молча попялился в изображение, поправив волосы, но тут к нему, попав в кадр, буквально запрыгнула Изабель. Она успела крепко поцеловать Уоттса в щеку, и камера озарилась пунцовым сердечком. — Смотри, какая мы с тобой красивая пара, Уоттс, — поприветствовала Иза, вставляя ему в волосы крошечную алую розочку. — Вот был бы ты евреем, а я глухонемой… — Ты сегодня решила меня со свету сжить, дорогая? — недовольно поморщился Кэмерон, вытаскивая и выбрасывая розочку. — Знаешь же, я эти чертовы торжества для смермотоксикозников ненавижу. Изабель тут же раздобыла где-то новую розочку и воткнула под резинку, которой Уоттс стянул волосы в пучок на затылке. — Это потому что у тебя нет девушки, — со знанием дела заметила Иза. — Найдешь себе хорошую девчонку — и сразу полюбишь. Ты ж у нас первый спермотоксикозник на деревне! На это Кэмерон хрипло рассмеялся и, отобрав у подруги бинокль, взглянул на корт. — Что это за пытка нас сегодня ожидает? — спросил он. — Кто нынче циркачит? — Ты даже в буклет не смотрел? — удивилась Изабель. — И ради кого бедняга Сесил их печатает, деньги переводит… Джо Крик и Генри Тафт сегодняшние главные герои. — Это кто? — нахмурился раздраженно Кэмерон. — Это я, — заметил голос по правую руку от него, и около Изабели наклонился с ряда выше какой-то долговязый пацан с непослушными черными волосами. — Приятно видеть на нашем скромном торжестве таких дорогих гостей. — Я тебя не знаю, — бросил Уоттс. — Зато я тебя знаю хорошо, — усмехнулся тот и протянул Изабель свой сотовый. — Иза, будь так любезна, поснимай меня, родители просили прислать им что-нибудь с матча. Та послушно взяла телефон и сразу залезла в галерею, чтобы поглядеть фотографии — кажется, она с этим ужимистым зубастым козлом была знакома довольно близко. — А сами они тебя чего не снимают? — фыркнул Кэмерон, откинувшись на спинку. — На самом деле им насрать, и поэтому они живут в Турине, — премило улыбнулся пацан. — Генри, кстати. Генри Тафт. — Ну, меня, говоришь, знаешь, — усмехнулся Уоттс, хлопнув его по ладони. Стоило Генри обмолвиться о родне, приязнь Кэмерона к нему необъяснимо возросла. Около него через проход остановились близнецы Вудкастеры, Генри кивнул в знак приветствия Грэгу и пошел вниз, обратно к раздевалкам. Изабель, вдоволь налюбовавшись на чужие фото, опомнилась, вытащила из пушистой белой сумки какой-то отвратительно алый кусок картона и протянула Уоттсу. — Это тебе, мой несвежий рыцарь! — умильно произнесла она. — Ты с ума, что ли, рехнулась, — пробормотал Кэмерон, открывая картонку в виде сердца, сложенную пополам. — Ох. «Люблю тебя, как ты — бухло». Сомневаюсь, Иза, ох, сомневаюсь! — Как же оставить без поздравления самого сексуального алкаша на планете, — хмыкнула она. — Я же не Пит Доэрти, лапуля… зачем это всё? — Потому что сегодня день влюбленных, а у меня никого нет! — рассмеялась Изабель. — Грэг! Грэг! Иди сюда, у меня для тебя подарок! Вудкастер нехотя подошел, расцеловал Изабель и получил свой кусок красной бумаги. — «Ты — мой любимый мудазвон», — прочел он озадаченно. — Спасибо, Иза, ты тоже моя любимая… это самое. Он покивал, отдал открытку ей обратно и пошел к сестре. Изабель засунула ее между сидений и довольно нацепила очки, подставив лицо солнцу. — Есть еще открытки? Покажи, — сказал Уоттс, она достала из сумки еще несколько штук. — «Мне от тебя нужен только секс», — прочел Кэмерон. — Это кому? — Сесилу, — ответила она. — А это Дэмсу, смотри, тут написано «Ты — мой личный сорт чего у тебя там»! — Ты делаешь для всех этих мудаков больше, чем любая из тех, с кем они спят, — фыркнул Уоттс, отдавая ей открытки. В этот момент Иза что-то ответила, но Кэмерон отвлекся, выцепив из толпы зрителей тонкую фигурку, прячущуюся под полами плюшевой шляпы. На трибуну взобралась Аделия, почти что призрак во плоти: незаметная, сгорбленная, бледная. — Адель? — позвал он. — Ты в порядке? Как себя чувствуешь? — Нормально… то есть плохо… — буркнула она, поднимая лицо, которое на раз выдавало, что хозяйка его не в порядке. — Как я должна себя чувствовать, чтобы ты отвязался? — устало бросила наконец она. Уоттс смерил ее недовольным взглядом — это была не простая, будничная язвительность, которой его обычно встречали принцессы Жардан. Не то чтобы его задело — все еще не настолько грубо — но достаточно, чтобы желание говорить с ней отбило на раз. Слава богу, Уоттс действительно отвязался, и Адель перебралась через несколько сидений, завидев того, от чьего одного лишь вида ноги неприятно подкашивались, отказываясь шагать. Стараясь быть незамеченной, она подошла к Грэгу, он стоял на проходе, болтая с сестрой. Увидев Аделию, он помог ей, придержав за руку, и отвел подальше от чужих ушей. Мэдс проследила за ним сосредоточенно, но без удивления — Адель была почти уверена, что сестра Грэга уже обо всем в курсе. — Ну, что ты хотела сказать? — спросил он, закуривая и щурясь на солнце. Даже не смотрел на нее, так, невзначай перекидывался фразами — во всяком случае так Аделии на эмоциях теперь казалось. — Все подтвердилось, — проговорила она, прикрывая глаза ладонью от палящих лучей. Грэг помолчал с полминуты, продолжая смолить и глядеть куда-то в горизонт, а после бросил взгляд на Аделию, будто ждал, что она продолжит и скажет что-то еще. — Ты уже решила, что будешь с этим делать? — спросил он. — Я? — От неожиданности она опустила руку, и солнце заставило прослезиться. — Ну да, а кто же еще? — вскинул бровь Грэг. — Вообще-то это и твой ребенок тоже! — гневным шепотом напомнила она. — Но не могу же я принять это решение за тебя, Адель! — пораженно заметил он. Несмотря на то, что и от происходящего, и от самого разговора хотелось расплакаться, Аделия вдумалась в то, что Вудкастер ей пытался сказать. Решение все равно принимать ей, и Адель знала это — что бы ни сказал Грэг, она должна будет сделать выбор сама. — В любом случае — полагаю, они у нас совпадают, — подал голос Грэг. — Ты так уверен? — спросила она. — А ты хочешь ребенка? — резонно вопросил он. Адель не осмелилась ответить, только стыдливо отрицательно покачала головой. — Они у нас совпадают, — повторил Грэг. — Значит… я просто пойду и… избавлюсь от него, — проговорила Аделия, не то вопрос, не то утверждение. Она всё еще ждала, что он что-то скажет, чтобы отговорить ее или, напротив, ободряюще поддакнет. Вудкастер глянул на неё еще раз, усмехнулся и, бросив сигарету, обнял за плечо, прищуренно посмотрев на солнце. — Не вешай ты нос, сейчас это дело пяти минут — таблетки выпьешь и всё. Он не понимал — и не мог понять — что Адель мучилась не от страха перед врачами или инструментами, что на душе было так скверно от этого груза, что не хотелось просыпаться по утрам. — Я думала, ты хоть что-то скажешь, — всхлипнула она, закрывая лицо ладонью. — Ну то есть… я знаю, у нас не отношения, чтобы ты был рад, но… я же все-таки живой человек, Вудкастер! Он посерьезнел и посильнее стиснул ее плечо, словно пытаясь этим отрезвить. А после наклонился к самому уху и проговорил: — Хотела, чтобы я решил за тебя? Чтобы тебе потом было, на кого вешать эту вину? Нет, Адель, этого не будет. Ты взрослая девочка: раз доросла до того, чтобы ложиться с кем-то в постель, значит, и отвечать за это должна сама. — Ты тоже там был! — выпалила она, отняв руку от залитых слезами глаз. — Был, — кивнул он. — Я не отпираюсь, решишь оставить ребенка — значит, буду его отцом. Не буду тебе врать — наверняка херовым. Как и ты херовой матерью. Ты же хотела, чтобы я что-то сказал? Я говорю — нам обоим это не надо. Наберись сил и сделай то, что — ты прекрасно понимаешь — сделать стоит. Аделия хотела бы ударить его за сказанное, потому что в который раз Вудкастер, этот чертов глас совести, говорил проклятую правду, к которой она себя, видит бог, никогда бы не допустила. Однако Грэг не позволил, сдавив ее запястья и насилу прижав к себе, заставив уткнуться в плечо. Она расплакалась всего на несколько томительных секунд — горько, отчаянно, словно моля о помощи кого-то, кто ни за что бы не услышал. В эту секунду она готова была выплакаться даже тому, кого ненавидела. Волна отчаяния схлынула так же быстро, как накатила, Грэг успокаивающе гладил по спине, захотелось спать. Аделия огляделась, отмечая, много ли народу видело ее позор — но все вокруг были заняты кое-чем поинтереснее её персоны. Кто-то глядел на корт, кто-то переговаривался. Кому-то из девиц прямо на трибуну принесли букет цветов. До Аделии уже привычно никому не было никакого дела.***
Матч начинался непривычно тихо, до выхода игроков оставалось всего несколько минут. Хантер опоздала, но попросила друзей и сестер занять ей место. По приходу обнаружила, что места заняли сразу все — и для нее посредством нехитрых перетасовок освободился целый ряд. Игроки и сами опоздали, так что торопиться, как выяснилось, было некуда, но осадок от того, что она могла провалить свою явку, остался. Около Хантер сразу же собралась местная свита — так она теперь их называла. Обычно это были ее сестры, Дэмьен и еще пара человек из колледжа или женского разряда школы Сесила — они варьировались. На сей раз в компании всех перечисленных ей было бы жутко тоскливо — особенно после недавней ссоры с Марлоу, да и не веселиться Хантер сюда пришла, ею все еще владело желание выполнить задание Олдоса как можно более успешно. Она почти с тоской оглядывала корт, осознавая, что ставить на матч за пару минут до начала, пусть и странно, а все ж таки если делать, то прямо сейчас. Она же, спасибо Дэмсу, понятия не имела, как выйти на тотализатор. Олдос сказал, что ставят многие. Прямо так уж и многие? Какова вероятность, что ставят ее сестры? Сами игроки? Или вот, скажем, Хорнер? Хантер дернулась от неожиданности, осознав, что ей не померещилось, и Уэсли и впрямь появился в поле зрения. Он присел на краю ряда, сосредоточенно роясь в телефоне, и Хантер, не обращая внимания на свою свиту, поднялась и перебежкой достигла приятеля. Он даже не обратил вначале внимания, а после, сфокусировав взгляд, рассеянно улыбнулся. — Привет, — сказал Хорнер. — Прости меня с минуту, мне срочно надо кое-что зафиксировать. — Уж случаем не ставку ли ты делаешь? — поинтересовалась Хантер. Нет, ну, а чем черт не шутит? На то, чтобы поставить и поймать сведущего в тотализаторе, оставалось минуты три — самое время для маленького чуда. — Ага, — кивнул, улыбнувшись, Уэсли. — Пока не закрылись… — Покажи! — ахнула Хантер, вперившись в экран и усевшись на подлокотник его сидения. — На кого ставишь? Я тоже хотела, но Дэмс зажал контакты букмекера… — Вот засранец, — покачал головой с улыбкой Хорнер. — На, смотри, я на «РойалБет» ставлю. Больше, собственно, на местные матчи и негде. — И на кого поставишь на сей раз? — На Крика, — уверенно заявил Уэсли. — Почему так? Перевес ведь небольшой, — удивилась Хантер. — Крик на себя поставил сорок одну тысячу, смекаешь, сколько это? — глянул на неё Хонер. Хантер нахмурилась, переваривая сказанное. — А ты откуда знаешь? Он сам тебе сказал? — спросила она. — Сам, — кивнул Уэсли. — Мог, конечно, и соврать, чтобы на него побольше поставили, но это если бы он был в сговоре с букмекером… — А он не в сговоре? — прищурилась неуверенно Хантер. Хорнер с гордостью вскинул свой длинный нос и довольно улыбнулся. — Нет. С ним в сговоре я, — шепотом заявил он. Ахнув от удивления (а на деле от неожиданно привалившего счастья), Хантер едва не упала с кресла. Вот повезло так повезло! — Значит, ты в курсе, кто сколько ставит? — расплылась в улыбке она. — Вообще обо всех в поселке? — Ты так радуешься, как будто тебе от этого что-то лично может перепасть, — заметил Хорнер. Она слушала его догадки вполуха. В голове у Хантер уже развернулся полномасштабный план: она раскручивает Уэсли на все сведения о ставках, сливает Олдосу нужное, а остальное использует на свой вкус, при этом в случае необходимости можно было бы прикрыть задницу Хорнера перед хозяевами школы, взяв на себя ответственность, если бы сговор с букмекером вскрылся. Теоретически, Сесил ничего не говорил о том, как именно она должна узнать нужные сведения. Сама она не станет ставить, и при возможной проверке ни один из ее личных счетов не отобразится в сделке, а значит, даже если она бросится на амбразуру — никто ничего не докажет. — Хани? — напомнил о своем существовании Хорнер. — Ты ставить-то будешь? — Ни за что, и ты тоже, — уверенно заявила она, взяв его за локоть и заставив глядеть себе в глаза. — Уэсли, если ты в сговоре с букмекером, ни за что не делай ставки сам, усек? — Какой же тогда прок? — расхохотался Хорнер. — А я тебе расскажу, какой, — хитро улыбнулась она. — Будешь делать все, как я скажу — будешь очень богатым и куда более очень влиятельным. А еще, — она закусила костяшку пальца, взглянув на корт, — при случае не попадешься. Она задумалась над ставкой Крика только теперь, взглянув на его, скажем прямо, весьма посредственную — даже с высоты ее опыта — игру. С чего бы это ему ставить на самого себя сорок штук? — Ну у меня от тебя иногда просто мурашки, — проронил, улыбаясь, Уэсли. — Одно слово — Ферлингер. Что же делать теперь с тем, что мы знаем? — Тебе — ничего, — отозвалась задумчиво Хантер. — Расскажешь мне, кто сколько поставил на этот матч. И будешь присылать все, что знаешь, перед каждым новым. Сам ничего не ставь. Ты достаточно срубишь, просто сообщив, кому надо. — И кому надо? — прищурился он. — А это уже моя забота, — кивнула Хантер, повернувшись к нему на подлокотнике. — Согласен на такие условия? Придется помалкивать, — она наклонилась вплотную и проговорила ему на ухо, — и быть преданным… нашему делу. — Договорились, — пожал плечами он, не понимая, кажется, масштаба действий в мыслях Хантер. Это было неважно, Хорнер, пускай, она и не даст его в обиду, был просто пешкой в этой игре. Она собралась вернуться к свите, когда ее задержали. — Хантер, — позвал Уэсли, остановив ее. — Постой. Возьми, это тебе. Она обернулась и увидела, что он протягивает ей какой-то плоский предмет. Взяв в руки, она поняла, что это картонная красная коробка в виде сердца. — Подарок на День Валентина? — непонимающе вскинула бровь она. — Открой, — пояснил Уэсли, многозначительно спрятав взгляд. Хантер раскрыла коробку. Внутри, в углублениях для конфет обнаружились таблетки абсорбента. — Ну ты и мудак, — не переставая улыбаться, заметила Хантер. — Знал, что ты оценишь, — покивал Хорнер. — Это ты специально для меня распихивал? Как мило! — Ну что ты! Конечно, продавались готовые, — заверил ее Уэсли. Вообще-то Хантер припасла подарок для Дэмса, на случай, если он ей что-то подарит, чтобы не попасть в неловкое положение. Но Марлоу проигнорировал Валентинов День, а значит, подарок уже не пригодился бы, так что Хантер достала из сумки открытку и вручила ее Хорнеру. Сама того не осознавая, она подобрала достойный ответ на столь издевательский презент. — Это тебе ответка, — пояснила она. — «У нас с тобой на двоих одна дорожка», — смакуя, с улыбкой прочел он. — Боже, Хантер, признайся, ты меня клеишь? — Размечтался, — хохотнула Хантер. — До скорого, Уэсли. Она пошла прочь по проходу, улыбаясь сама себе, отсчитывая секунды в голове. На третьей Хорнер наконец не выдержал и рассмеялся в голос, судя по звуку, еще и припечатав себе в лоб. Дэмьен успел куда-то смыться, и Хантер решила, что это к лучшему, по крайней мере, пока она раздаривала столь двусмысленные послания друзьям, что числились у Марлоу в соперниках. На трибуне остались лишь Порш и Дейдра, матч начался, и трибуны ненадолго стали потише. — Куда это подевался Дэмс? — спросила Хантер, сев рядом с сестрой. — Пошел перетереть о чем-то с Мэтьюзом. Чего это он такой сегодня смурной? Брыкается? — усмехнулась Порш. — Ты пресекай. Нечего им вольностей позволять. — Не бери в голову, — отмахнулась Хантер. — Все в порядке, просто немного повздорили. Порш удивленно вскинула взгляд. — Я думала, такие соплежуи, как Марлоу, права качают поменьше, — заметила она. — Впрочем… Грэг тоже это дело любил, видно, чем меньше мозгов, тем больше гонора… — Дэмьен не Грэг, — улыбнулась Хантер. — Он не так боится отца, как Вудкастер, так что его на этот крючок не возьмешь. — Это на словах они все смелые, — покивала Порш, отпивая из бутылки с какой-то зеленоватой газировкой. Хантер проследила взглядом и взяла бутылку следом за сестрой. — Люк, оказывается, уже присылал к нему людей, можешь себе представить? — шепотом сказала он. — Серьезно? — нахмурилась Портия. — Ага, — покивала Хантер. — Если не врет, конечно… хотя, зачем ему. Отец раньше так не делал? — Никогда, — покачала головой Порш, задумчиво почесав подбородок длинным наманикюренным черным ногтем. — Он вообще-то… не особо старается светиться, если ты понимаешь. Будет таскать людей с визитами ко всяким малолетним придуркам вроде Марлоу или Вудкастера — быстро растеряет весь свой авторитет. Не его это полета птицы, сечешь? Хантер секла, она и сама думала об этом с тех самых пор, как услышала новость. Не слишком ли много чести? Она задумчиво покивала, желая, чтобы тема поскорее забылась, потому что с недавних пор от присутствия в жизни всего, что она не могла контролировать, Хантер чувствовала тянущую тоску. А тоска эта сразу толкала ее на действия — и как знать, будут ли они сейчас верны?***
Матч уже шел, когда на трибуны с внутреннего входа незаметно проскользнула Дженна Мастерсон. Она сомневалась, стоит ли приходить, корила себя за самовольство, привыкнув к мысли, что непослушание всегда выходило ей боком — но в конце концов решила, что раз уж раскрутила Грэга на билеты, не воспользоваться ими означает подставить под удар легенду. Раздумывая, в чести ли в поселке приходить на спортивные события вовремя или лучше заранее, Дженна решила, что опоздать — самый надежный вариант. Всегда можно было бы оправдаться тем, что она этого не планировала или, наоборот, не торопилась намеренно. Никого из новых знакомых она специально не искала, чтобы не давать повода, будто бы пришла сюда ради кого-то, а не то, не ровен час, Вудкастер бы подумал, что она его домогается. Однако, вопреки ее ожиданиям, он нашел ее сам — проходил мимо по проходу и узнал в лицо. Зрители, что сидели на рядах, похоже, пришли действительно насладиться зрелищем, а такие, как Грэг, болтались по корту, будто у себя дома, безошибочно выдавая в себе завсегдатаев и учеников школы. Они вроде как и вообще не матч смотреть пришли, а просто присутствовали, потому что имели слишком большое отношение к этому спорту. — Мирна! — позвал он ее, вспомнив, к ее изумлению, даже имя. — Иди сюда, у нас как раз ложа полупустая. Не веря собственным ушам и лихорадочно соображая, за какие заслуги ее могли пригласить в ложу, Дженна перебрала ногами и мысленно перечислила свой прикид, чтобы успокоиться. «Джон Гальяно, Берберри, Балмейн и что же… Гуччи, Гуччи, Гуччи!» Золото высшей пробы, из личных запасов матери, в ушах, укладка в салоне, как будто бы на каждый день, ободок в волосах, обязательно от какого-то мудреного бренда, тридцать три малоотличных друг от друга сверкающих пудр, одна на другую, обязательно каждая с непроизносимым названием, и шмотье от лучших модных домов. Выглядели джинсы, рубашечка и туфли на ней вполне обыденно, помимо, пожалуй, широкого шарфа в клетку и тяжелого пальто из кашемира, которое Дженна несла на руке. Молча поднявшись за Вудкастером в ложу, она судорожно продумывала диалог. Говорить с ним она сегодня не планировала, даже если встретит — максимум обменяться парой слов. Но теперь в ложе на протяжении почти всего матча будет всего пара человек помимо них двоих, и когда Дженна сфокусировала взгляд, и поняла, кто эти пара человек, ей поплохело. Грэг, проведя ее в просторную ложу по правую руку от входа, сел и закинул ногу на ногу, кивнув Дженне на место рядом с собой. Слева от него уселась его всевидящая сестрица, одно присутствие которой отчего-то заставляло Дженну лишаться дара речи. Места ближе к бортику заняли еще двое: едкой внешности еврейка с длинными черными локонами — в которой Дженна в следующую секунду признала Изабель Кикенфилд — и Кэмерон Уоттс. — Ну что, открывай запасы, Грэг, — распорядился Уоттс, а после бросил взгляд на Дженну. — О, пополнение в гербарии? Мы еще не знакомы, мэм? — Мирна, — протянула руку она, вспоминая всё, чему ее учили. — Моро. Может, слышал о моей семье? — Нет, — мотнул головой Кэмерон с таким видом, будто мгновенно ее раскусил. К таким, как он и как эта блондинка, подруга Марлоу, Дженна не была готова. Она привыкла, что жардановцы не обращают внимания ни на кого, кроме себя, и лишь поэтому у нее был шанс влиться в их общество — они были так поглощены собой, что могли проглотить заодно и любую наживку. Но чем дальше Дженна забиралась в лес, тем больше ее встречало мифических чудищ. Уоттс определенно был человеком, которому не терпелось перемыть ей кости. В отличие от молчаливой девчонки Дэмьена, он тут же раскрыл свой рот и продолжил осыпать Дженну самыми неуместными вопросами из существующих. — Ну и кто твоя семья, чтоб я о ней слышал? Чем занимаются? Где, говоришь, живут? Дженна, конечно, готовила текст, но выдавала его так бессвязно, что поняла, что посыпалась, едва Кэмерон обернулся на нее в следующий раз. — Что это с тобой? — поморщился он. — Что ты докопался, Уоттс? — устало проронил вдруг Грэг. — Не глупи. — Что? Как понимать «они финансисты», милочка не знает, чем ее родня заработала на Балмейн? — Мои родители тоже финансисты, Кэмерон, — вальяжно и очень коротко ответил Вудкастер. Это, наверное, что-то значило, потому что Уоттс вдруг многозначительно вскинул брови, присвистнул и отвернулся. Сразу затем, правда, повернулся обратно: — Ну черт с ней с семьей, — махнул головой он. — Болеешь тут за кого-то? Кажется, сама того не понимая, Дженна каким-то волшебным образом умудрилась сотворить себе легенду куда более достоверную, чем ту, что готовила ночами ее мать, роясь в сети. Она накрепко зафиксировала этот диалог в голове, особенно сказанное Грэгом «мои родители тоже финансисты». Звучало как сарказм, но кто же они тогда, если не финансисты? Мать Дженны, вызнавая все про Вудкастеров-старших, конечно, предположила, что инвестиции и операции с ценными бумагами — вряд ли их основной доход, а основной доход вряд ли законен, но что конкретно крылось под этой брошенной невзначай фразой? — О, глянь, — кивнул Кэмерон на ложу, располагающуюся на трибуне правее. — Собралась тусовка свингеров! Дженна отвлеклась от размышлений и взглянула по направлению вытянутого без лишнего стеснения указательного пальца Уоттса. Там, в ложе, расселись друг рядом с другом Мануэла, Джонатан Мэтьюз, его сестра Миа и Эндрю Сесил. — Свингеров? — вскинула бровь Дженна, сама не заметив, что спросила это вслух. После испугалась, но быстро опомнилась — не все внутренние распри жителей поселка должны быть ей известны. — Для тусовки свингеров не хватает Аделии, — ухмыльнулась Мэдли. — Грэг, куда это она подевалась? — Мне почем знать, — буркнул он. — А я думала, вы теперь вместе, — протянула Мэдли. — Думай поменьше, Мэдс, а то морщины будут, — отрезал брат. — Так что с ними… не так? — притворившись, что ею движет простое любопытство, откинулась на спинку Дженна. Изабель, до этого следящая за ложей в бинокль, отняла его от глаз и передернула плечами. — Мануэлита у Эндрю и Мэтьюза что-то типа… на двоих. Знаешь ее? — Видела в колледже, слышала что-то про ее отца-ювелира, — отмахнулась Дженна. — Она и Мэтьюз вместе, так ведь? — Да, а еще у нее есть любовник, вон тот, с лицом «придушил бы, да слишком много свидетелей». — Сесил? — удивилась Дженна. — И доказательства есть? — Ага, тридцать миллионов доказательств, — рассмеялся гаденько Грэг. Дженна вопросительно качнула головой. — Тер Пэриш продал с молотка фамильную реликвию — колье с дохренадцатью бриллиантами, за тридцать миллионов баксов. Угадай, кто его купил и кому торжественно вручил на день рождения. — Высокие отношения даже для меня, — щелкнула языком Дженна. — И что… Мануэла колье… не вернула? — Какое там! — рассмеялась Изабель. — В Пуарье весь вечер в его честь бухали, забыв про её юбилей… Признаться, после упоминания слов «тридцать миллионов» Дженна слушала вполуха. Новость о столь щедром возможном угощении настолько ее потрясла, что она даже на мгновение забыла держать марку. Тридцать миллионов! Вот это поистине вещица, которую стоило стянуть, вместо этой треклятой картины! — Мирна? — позвал ее голос Грэга, тогда Дженна поняла, что конкретно отлучилась от реальности, опьяненная возможностью столь сильно разбогатеть. — Ты куда выпала? — Вспоминала, слышала ли я эту историю раньше или это было какое-то другое колье… — на ходу придумала она. — Эту историю ты бы запомнила, — покивала Изабель и театрально вздохнула. — Столько сердец в тот вечер разбилось из-за этого злосчастного колье… — А у кого-то даже новые связи… зародились… — проронила невинно Мэдли, закусив губу. Грэг смерил ее взглядом, которым при желании наверняка можно было нанести реальный физический вред, но — что, кажется, было совсем уж ему несвойственно — промолчал.***
Еще никогда Хантер так пристально не смотрела теннисный матч, как сегодня. На табло указывали изменения счета, но ей было до того интересно, что она считала очки сама — благо, недели обучения у Олдоса не прошли даром, и она хотя бы подучила правила. На трибуне вокруг нее почти никого не осталось, сестры пошли покупать еду, а Дэмьен обсуждал что-то с тренером у самого бортика, так что Хантер могла без лишних помех как следует подумать. Однако возможность была даровала ей ненадолго. Спустя пару минут к ней молча подсел Уэсли, и она боковым зрением сразу его узнала — по юрким движениям и рукам с длинными пальцами, в которых он протянул ей сотовый. — Все здесь, — лаконично пояснил он. — Я переписал имена тех, чьи номера знаю. Хантер молча взяла телефон и воззрилась на записи на экране. — Не может быть, — пораженно вскинула брови она. — Это не шутка? За какой период статистика? — За этот матч, — заверил ее удивленно Хорнер. — Но это же значит… — проронила она. — Ну да, все ставят, — пожал плечами он. Еще раз смерив его пораженным взглядом, Хантер вернула сотовый. В списке были абсолютно все, кого Хантер знала в Жардан, от азартных игроков вроде Рика Хейли, Тафта, Крика — оба поставили на собственный матч — и даже Дэмса до Его Величества Кэмерона «ненавижу этот дебильный спорт» Уоттса, скромницы Мануэлы и ее вечного воздыхателя Мистера Правильного-Сесила. — Есть еще пара тех, чьи счета мой друг не опознал, так что, будь уверена, если кого-то из твоих здесь недостает — это их, — покивал Хорнер. — Ставки в Жардан — такая же традиция, как и сам теннисный спорт. — Мне говорили, Сесил не ставит, — вспомнила Хантер, глядя в список. — Он просто поумнее других, — покивал Хорнер. — Ему больше прочих стоит шифроваться, сама понимаешь, папаша… Но это его счет, зуб даю. Это был если не куш, то уж точно нечто очень стоящее в эквиваленте информации, за такие данные Сесил-старший наверняка проникся бы к ней уважением на новом уровне. Но теперь Хантер задумалась, будет ли так уж умно заложить Чемпиона и всю остальную команду Олдосу? Да, он говорил «я должен знать», мотивируя это тем, что от ставок могут зависеть результаты матча (а не, казалось бы, наоборот), плюсом это могло бы помочь ему уберечь игроков от чьей-то грязной игры. Но что если эти знания ему не достанутся? На что он пойдет, чтобы иметь к ним доступ? Хантер планировала сливать информацию о ставках и получать за это определенные блага, но могла ли она перепрыгнуть через себя и предложить Олдосу сделку уже на своих условиях? Это стоило обдумать. — Никому ни слова, ты помнишь, — кивнула Хантер в качестве вердикта Уэсли. — Запиши суммы, это важно. — Есть, босс, — усмехнулся Хорнер. — О чем болтаем? — вопросил голос поверх голов, и Хантер почувствовала, как мурашки пробежали по шее от сиюминутного осознания, что кто-то покруче хозяина голоса мог их услышать. — Обсуждаем матч, — отозвалась она в ответ Дэмьену, который сел по левую руку от нее. Он закинул ногу на ногу и бросил короткий взгляд на Хорнера — не агрессивный, просто заинтересованный, но Хантер была уверена, не просто так. Вернулись к концу матча ее сестры, Порш на нашлось места рядом, и она оперлась на бортик, скрестив ноги. Хантер, однако, уже была занята кое-чем поинтереснее — Крик и Тафт играли последний гейм. Несколько томительных секунд, и Джоаннес вскинул ракетку, приветствуя трибуны в качестве победителя. Сорок одна тысяча сыграла, и только тогда Хантер задумалась о том, зачем вообще Крику было ставить на себя столь внушительную сумму? Ответ был прост: он на сто процентов знал, что победит. Иначе ставка бессмысленна, ведь она явно сделана не ради азарта, как говорил Дэмьен и подтвердил после Уэсли. Забавы ради они ставили несколько сотен, тысячу — если были уверены и хотели почесать ЧСВ. Несколькими тысячами могли рискнуть, если ставка была на принцип. Но сорок одна? Крик вряд ли просто отстегнул бы это зазря. Он был парнем не бедным, но и на внебрачного внука Рокфеллера не тянул, ставил бы ради денег — вряд ли нашел бы денег на ставку. Тогда зачем? Вариант у Хантер на уме появился лишь один — Крик ставил не свои деньги, а деньги некоего спонсора, который хотел легко заработать. — Действительно выиграл, — цокнула Порш. — Кто бы мог подумать. — Перевес небольшой, ничего удивительного, — пожала плечами Хантер, и в этот момент подумала как раз о том, что с такими ставками полагаться на простое везение было бы весьма опрометчиво. — Да Джо так кичился, что на этом турнире всех порвет, что я уж подумала, не тронулся ли бедняга от всех своих увлечений, — усмехнулась Портия. — Что? — подняла голову Хантер. — Говоришь, он… готовился? Порш оттолкнулась от бортика и пошла прочь по проходу, на прощание бросив: — Ага, готовился! Морально разве что! Вслед за ней с выражением скуки потянулась и Дейдра, обронив, что ждет Хантер в машине, за сестрами пошел вниз по проходу Уэсли. Рядом с Хантер остался лишь Дэмьмен, она откинулась на спинку сидения, обдумывая сказанное Порш. — Ты едешь домой? — спросил Марлоу. — Да, наверное, — рассеянно проронила Хантер. — А… а что? Он потянулся, облокачиваясь вслед за ней, и улыбнулся. — Поедем лучше куда-нибудь, выпьем хорошего винца да покатаемся? — Одно другое обычно исключает, Дэмс, — рассмеялась вопреки даже своей обиде на него Хантер. — Брось! Ты же мне доверяешь? — снова спросил он. Она осознала, что в тот раз так и не ответила ему, Дэмьен прищурил один глаз как-то по-доброму, как он делал в моменты хорошего своего настроения, которое, видать, вернулось. — А ты будто не знаешь, — усмехнулась Хантер. — Я с тобой в такие передряги шагала бодрым шагом! Дэмьен заулыбался шире, будто бы только этого и ждал, чтобы окончательно подобреть. На них обоих в этот момент показала камера поцелуев, и стоило Марлоу это увидеть, как он сгреб ее в охапку и горячо поцеловал в шею. Хантер не выдержала и рассмеялась, обвивая его плечи руками. — С Днем Валентина, кстати, — напомнил он шепотом. — Кстати? А где же мой праздничный сюрприз? — вскинула брови она. На это, ни капли не смутившись, Марлоу заметил: — Ну так день еще не кончился.***
Окончание матча резво начало очищать трибуны — кто-то хотел первыми поймать игроков и поздравить, большинство старалось поскорее уйти, пока во внутреннем дворе не началась давка, и только восточная ложа, в которой сидели самые осведомленные, никуда не торопилась. Сесил лучше всех знал, что первые четверть часа после окончания матча на трибунах творится полнейший хаос, так что беспечно потягиваясь, расслабленно сидел в кресле, оглядывая корт с высоты. По левую руку от него сидела, аккуратно подобрав ножки, Мануэла, по большей части пялившаяся в телефон, а по левую руку от нее — Мэтьюз, закинув ногу на ногу, читал буклет. Его сестра ушла еще до окончания матча, чтобы встретиться внизу с одноклассницами, и Мануэле показалось, Миа с облегчением покинула их пристанище — уж больно болтливая, веселая сестренка Джонатана притихла во время матча. С нее сталось бы: атмосфера в ложе царила не из самых уютных. Хвала небесам, хотя бы до сюда камера поцелуев не дотягивалась, а не то точно сделала бы какой-нибудь неловкий выбор. Мануэла весь матч тестировала свой новый досуг — такой, каким он теперь будет всегда. Напряженный, неловкий, пропитанный сердитой обидой одного, страстным напряжением другого и бесконечным чувством вины перед обоими — третьей. Она страдала целый матч, и только с финальным свистком что-то оживилось в их ложе. — Что скажете? — подала голос она. — Ожидали такой исход? — Ага, — бросил Джонатан. — Нет, — в тот же миг ответил Сесил. Переглянувшись, оба подобрались, и Мэтьюз успел заговорить первым. — Ну, вообще-то результат был ожидаемым, учитывая форму Крика и Тафта на отборочных… — Тафт прошел в турнир по результатам отбора, а Крика взяли на замену после смерти Скотта, — парировал Эндрю. — Статистика не обманывает! — Это лишь очки, — поморщился Джонатан. — Кому как не тебе знать, что они решают далеко не всё. Сесил явно знал, что возразить, но поймал в эту секунду почти испуганный взгляд Мануэлы, осознавшей, что она натворила, и выдохнул. — Ну да, тут ты прав, — пожал плечами он, снова откидываясь на спинку. Он мог и умело себя контролировал, так что на душе у Мануэлы немного отлегло. Как выяснилось — преждевременно, потому что следом Сесил вдруг выпрямился и, взяв сумку, вытащил оттуда открытку в виде сердца. — Пока не забыл! С праздником, Мануэлита, — весело сказал он, подав ей. Конечно, она понимала, что он не такой идиот, чтобы дарить послания с признанием в присутствии ее законного молодого человека, но — ей богу — в последнее время все слишком часто выходило из-под контроля, чтобы теперь не последовать этой паршивой традиции. Она взяла и раскрыла валентинку, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Внутри открытки был печатный текст, стандартный, что отпечатали вместе с бумагой в типографии. Белый пушистый кот желал «замурррчательного дня Валентина». — Спасибо, Эндрю, — улыбнулась как никогда искренне Мануэла. Джонатан, надо отдать ему должное, даже не взглянул в открытку — впрочем, наверное, тоже догадался, что ничего противозаконного там быть не может, хотя бы в его присутствии. Спускаясь с трибун, Мануэла увидела Аделию. От вида бедняги что-то стыдливо заскребло на сердце — не верилось, что Адель так захирела от одной только обиды и одиночества. Она обмахивалась буклетом, но ей явно было довольно паршиво, что только доказывала шаткая походка, зеленоватый оттенок лица и выражение крайнего дискомфорта на нем. Вокруг неё, вопреки ожиданиям, терся Вудкастер, что-то спрашивал, а она только отмахивалась. Грэг покровительственно обнял ее за плечи и спросил, кивнув вперед, Аделия нехотя согласилась и поплелась за ним. Мануэла поняла, что они идут к выходу, ее путь лежал туда же. Она остановилась у дверей, глядя на проходящие толпы, и стала ждать кого-нибудь из своих спутников. Отчего-то навязчиво хотелось курить, но Мануэла списала это на свой стресс в последние дни. Порывшись в сумке, она подумала, что, может быть, стоило бы и впрямь немного расслабиться с сигаретой, но пачек в сумке она не носила уже давно. Зато пальцы вновь наткнулись на шершавый край открытки, что подарил ей Эндрю. Мануэла вспомнила сегодняшнее утро в КГН, когда Мэтьюз приволок ей целый букет роз и вручил аккуратный и похожий на цепочку из миниатюрных звезд, браслет с бриллиантами. Она была на седьмом небе от восторга, казалось, случилось еще одно Рождество — Мануэла любила получать подарки. Ее как будто поощрили за что-то, Джонатан определенно сделал этот день. Своим вниманием, сюрпризами, а особенно терпением не вступать в перепалки с Сесилом, с которым пришлось провести вместе два часа в закрытом помещении. Всё это он выдержал. В его открытке, прикрепленной к цветам, было написано её имя и первая буква его — в качестве подписи. Мэтьюз любил лаконичные подарки, считал это стильным. На фоне всего этого простой кусочек бумаги от Сесила смотрелся и впрямь очень… по-дружески. Однако зачем-то Мануэла все же достала открытку и, нахмурившись, воззрилась на неё снова. Складная валентинка показывала текст, если читающий тянул за края в разные стороны — такой простой механизм давно использовали в подобных миниатюрных открытках, и, сама не зная, что ею движет, Мануэла надорвала складной край и вывернула валентинку наизнанку. Несколько секунд, что она глядела на изнаночную сторону, сердце в ушах стучало так громко, что заглушило все прочие звуки. Казалось, на мгновение она замерла во времени, потому что на изнанке простым рукописным почерком, знакомым Мануэле до боли, были написано: «Хорошо бы ты этого так и не прочла, но в День Валентина я не могу не сказать, что люблю тебя. Я люблю тебя, моя лучшая подруга». Звуки вновь вернулись лишь спустя пару секунд, Мануэла судорожно запихала открытку как можно глубже в сумку, предварительно дрожащими пальцами сложив ее назад на лицевую сторону. Что-то совершенно неправильное, темное в ее душе будили слова, что Эндрю говорил или писал о своей любви, что-то, что грозило перечеркнуть всё. Он был прав, лучше бы ей никогда этого не читать. Однако подняв голову, поймав взглядом лучи солнца, падающего в холл, вдохнув наконец воздуха, Мануэла почувствовала, как все ее тело словно очинается после удара молнии, расцветает, как бутон, наполняясь силой. Она все отдала бы, чтобы прочесть это снова впервые. Стоя и восстанавливая дыхание, Мануэла вновь увидела Грэга и Адель, первый что-то прошептал своей спутнице на ухо. — Да, — бросила отрывисто Адель. — Хочу воды… принеси мне воды. Почти приказала это, но Вудкастер неожиданно послушался и пошел к киоску с водой. Ученикам ее обычно выдавали бесплатно, вот и теперь рыжеволосый парнишка за прилавком протянул ему бутылку и буднично улыбнулся. Грэг сорвал крышку и дал Аделии, она жадно впилась в содержимое, но спустя пару мгновений отстранила от губ горлышко и махнула Вудкастеру, словно говоря, что больше не хочет видеть воду вообще никогда. Он сам взял и отпил залпом несколько глотков, а после бросил почти пустую бутылку в урну около входа. Наконец из школы показался Джонатан, и Мануэла поспешила на выход, поравнявшись с ним. Выйдя на крыльцо, она попросила его подождать. — Попрощаемся с Эндрю, — пояснила она, на самом деле надеясь лишь отдышаться свежим воздухом, чтобы посмотреть ему в глаза и убедить, что ничего посеявшего в ее душе такой хаос, она не читала. — Сомневаюсь, что он надолго нас оставит, — поджал губы Мэтьюз. Мануэла рассмеялась. — Ты очаровательно ревнуешь, — заметила она. — Знаешь, это мой первый День Валентина… «С тех пор, как я узнала, что мой лучший друг, в которого я была влюблена со школы, тоже влюблен в меня». — С тех пор, как у меня есть постоянная пара, — невозмутимо запихала мысли куда подальше Мануэла. — Мой тоже, — усмехнулся Джонатан. Он наклонился, поцеловав ее в шею, Мануэла на мгновение забылась от мурашек, побежавших по спине, а следом распахнула глаза, увидев Сесила, выходящего из дверей школы. Усилием воли она остановила рефлекс, который призвал высвободиться — будто бы ей было чего стыдиться! Но в следующую секунду Эндрю, глядя сквозь неё, напряженно нахмурился и позвал кого-то, кого, Мануэла не сразу разобрала. Она обернулась, следом за ней оглянулся Мэтьюз, и все трое ошарашенно и без слов, словно в замедленной съемке, увидели, что произошло. Грэг и Аделия, стоявшие наверху и, кажется, о чем-то шепотом спорившие, вдруг почти одновременно стали оседать на землю. — Адель? — помимо воли вырвался у Мануэлы удивленно-испуганный возглас. В этот момент с глухим оханием, прижав ладонь ко лбу, с выражением паники на лице, повалился на колени Вудкастер — и это его спасло, с колен Грэг упал лицом аккурат о каменные ступени и остался лежать. Аделия же, неясно царапая себя за ворот блузки, что-то простонала, дергано перебрав ногами, оступилась с первой ступеньки и кубарем полетела вниз.