first love

Юнги обманул. Точнее не так — он обещал, что если будет нужен Чонгуку, то обязательно придет, просто иногда будет чуточку больше занят. И он действительно выполняет это обещание, на самом деле он появляется не сильно реже, чем обычно. Но что делать Чонгуку, если хен нужен ему всегда? Если он хочет видеть его так же часто, как раньше, а может даже и больше — но точно не только тогда, когда случается что-то плохое. Юнги для Чонгука словно дом, тихая гавань — его хен всегда может успокоить или утешить, если младшему плохо, всегда знает, как поступить, всегда знает, что сказать и какой совет дать в трудной ситуации. Чонгук благодарен, но, черт, возможно, это эгоистично — требовать столько — но он хочет, чтобы Юнги был с ним и в хорошие моменты тоже, хочет, чтобы они много гуляли, много бесились и творили всякие глупости, хочет каждый день бывать в классе и играть на пианино, каждую свободную минуту (а летом свободного времени у него действительно слишком много) хочет проводить с Юнги и остальными хенами. Иногда, значительно реже, чем раньше, но Юнги и Чонгук все же остаются вдвоем в классе, чтобы поиграть. В этом смысле, кажется, ничего не меняется — иногда Юнги играет один, иногда они учат новые песни вместе, иногда просто сидят на скамье и объедаются сладостями — все по-старому. Только теперь, даже когда старший рядом, Чонгук ощущает, будто он на самом деле очень далеко, настолько, что можешь, вроде бы, коснуться, но по-настоящему все никак не дотянешься. Чонгук привык, что в жизни хена есть место только для них — для него и остальных ребят, а теперь Юнги делит свое сердце, мысли и время с кем-то еще. Теперь у Юнги-хена есть девушка. Это эгоистично и абсолютно по-детски так ревновать, Чонгук понимает, конечно же, он это понимает. Но что он может сделать, если чувствует это? Как человек может приказать себе не чувствовать что-то? Мы можем говорить себе — «не ревнуй!» или «не скучай!», но когда это работало? Сами себе киваем, верим, думаем, что обманули свое сознание, гордимся своей силой воли — только вот, честно, чьи сердца по-настоящему слушаются? Чонгуково вот нет. Будь он чуть старше, чуть опытнее, чуть вдумчивее, будь у него такой же мозг, как у Намджуна, или такая же острота мироощущения, как у Юнги, он бы нашел себе причину и оправдание — мол, он в хене видел защиту и опору, восхищался, просто хотел эту силу рядом с собой всегда иметь, чтобы было на кого положиться, за чьей спиной прятаться. Подумал бы, что ничего страшного, ничего особенного в этом нет, решил бы, что в итоге перебесится, что никто от тоски по своим хенам еще не умирал. Чонгук обязательно бы придумал все это и успокоился, только вот он не может, а потому мучается, сам себя не понимает, переживает, почему настолько сильно по Юнги скучает, понять не может. Он просто думал, что хен всегда будет с ним, и оказался не готов снова остаться одиноким. Конечно, Чонгук не одинок, не так, как раньше. У него есть такие замечательные хены, и он обожает их так сильно, что жизнь за них готов был бы отдать, и они все еще с ним, все так же часто видятся, заботятся, поддерживают и тоже запрещают пить крепкий алкоголь и есть вредную пищу. Чонгук с ними много смеется и все еще чувствует себя любимым, но иногда ловит себя на мысли — ревновал бы он так же сильно хоть кого-нибудь из них? Он не хочет признаваться даже сам себе, но если бы кто-то другой нашел себе пару, Чонгук, конечно, ревновал бы совсем немного, но больше всего был бы рад за счастье хенов. Почему так не работает с Юнги? Наверное, Чонгук просто не думал, что хен может оставить их. Сегодня они снова решили напиться на природе, только выбрали для этого не лес, а дворик у контейнера Намджуна — если это, конечно, вообще можно назвать двориком, просто небольшой пустырь на железной дороге, куда они притащили найденные на свалке диван и пару кресел и расставили вокруг обложенного кирпичиками места для кострища. На самом деле июнь выдался жаркий, и даже ночью уже достаточно тепло, чтобы не бояться замерзнуть, но они все равно почему-то разжигают костер — просто благодаря огню кругом становится уютнее и светлее. У Чонгука сердце мимолетно сжимается — костер ведь всегда обязанность Юнги, только вот он уже полчаса как разожжен, а старшего все еще нет. Чонгук даже не уверен, придет ли он вообще сегодня. Парни долго бродят вокруг, помогая Намджуну сделать какие-то дела по дому, для которых требуется несколько рук — Чонгук не уверен, чем именно они занимаются, все это время он сидит на диване и сверлит взглядом костер, наблюдая за тем, как языки пламени не спеша пожирают ветки, обугливая их и превращая в серый пепел. Чонгуку кажется, что то же самое уже месяц происходит у него внутри — будто что-то пожирает его, обугливает внутренности, и в его легких тоже пепел оседает. — На, держи. — Это что? — распахивает глаза Чонгук и переводит взгляд на лицо Тэхена, сующего ему красный стаканчик. — Ром, — улыбается тот, как будто это нормально, как будто ничего такого в этом нет. — Мне нельзя, — хмурится Чонгук, снова опуская взгляд на стакан, зажатый в протянутой руке. — У меня желудок больной, мне потом плохо будет… — Знаю, — вздыхает Тэхен и опускает стакан, сам себя мысленно ругает. — Ты прав, прости. Я просто подумал… — Эй, прекрати спаивать нам ребенка, — возмущается Хосок, словно из ниоткуда появившийся, но на самом деле вылезший из кустов, в которых собирал ветки. — Лучше бы мне помог. — Ты не должен грустить, Куки, — Тэхен улыбается Чонгуку квадратно и тычет локтем под ребра. — Ты хороший ребенок и ты… — Тэхен, живее, — перебивает его Хосок и манит к себе рукой. Тэхен не договаривает, только еще раз улыбается и ерошит волосы младшего, прежде чем встать и пойти помогать собирать ветки для костра. Чонгук не должен, он это знает. Но что он может сделать? Солнце окончательно садится, когда парни заканчивают со всеми делами и усаживаются на кресла во дворе. Они немного измотаны, поэтому всем лень вставать за забытыми в вагоне стаканчиками, и бутылка просто передается по кругу — каждый делает пару глотков и передает дальше. Беситься или даже болтать настроения ни у кого нет, поэтому они просто молчат и смотрят на небо. В конце концов, когда темнеет достаточно сильно, Намджун все же открывает рот и указывает ладонью на россыпь звезд на небе. — Если смотреть с запада на восток, то вон там, — Намджун указывает пальцем в сторону скопления звезд по правую руку от себя, — можно увидеть созвездие Весы — это Чимин, потому что он родился в октябре. Чуть левее — Стрелец и Козерог — это Джин и Тэхен. Козерог — это который в форме треугольника, вон там, — смеется Намджун, беря в руку палец Тэхена, пытающегося отыскать свой знак зодиака на небе, и направляя его в нужную сторону. — А вон там Водолей… — Джунс, перестань, кто в здравом уме будет верить в гороскопы? — возмущается Хосок, но потом видит, с каким восхищением Чимин разглядывает свой знак, напоминающий треугольник с ножками, и сбавляет пыл. — Я говорю не о гороскопах, Хосок-а, а о звездах. Это другое, — улыбается Намджун, отпивая из переданной ему бутылки пару глотков. — Хотя ты прав, это глупо. — Нет, хен, пожалуйста, расскажи еще, — канючит Чимин. — А ваше с Чонгуком где? — Наш знак — Дева. Это созвездие тоже наблюдается в нашем полушарии, но только весной, сейчас мы его не увидим. Оно напоминает ромб с небольшим ответвлением в сторону… — А Юнги-хен? Видно ли созвездие Юнги-хена? — впервые за вечер подает голос Чонгук. Намджун замолкает и переводит на него взгляд, смотрит долго и как-то странно. На самом деле все затихают и смотрят на младшего, но Чонгук этого не замечает, потому что пристально вглядывается в чистое небо. — М-м, его созвездие — это Рыбы. Оно находится вон там, слева, видишь, похожее на букву V? — указывает пальцем Намджун, и ребята прослеживают за ним взглядом, но на самом деле им сложно разглядеть на небе хоть что-то. — Его сейчас не очень хорошо видно, потому что это созвездие, которое лучше всего наблюдать в ноябре. — То есть наше с тобой и его созвездия никогда не бывают видны на небе одновременно, да, хен? Наше весной, а его только осенью, — Чонгук спрашивает это спокойно и тихо, даже взгляда от неба не отрывает, но внутри него почему-то из-за одной этой простой мысли такая буря разгорается, что он впивается ногтями в ладони, лишь бы виду не подать, что такие глупости его расстраивают. — Да, Чонгук, это так. Но это на самом деле не так важно, — так же тихо отвечает Намджун. Чонгук не видит, с каким лицом он это говорит, потому что отрывать взгляда от неба совсем не хочется. — Как ты думаешь, хен, есть ли там еще жизнь? В смысле, вдруг где-нибудь существуют другие версии нас, которые точно так же сейчас сидят у костра, смотрят на ночное небо и размышляют о жизнях на других планетах? — задумчиво интересуется Тэхен, и все смеются из-за его слов — они смеются не над ним и не над его вопросом, скорее, сама мысль кажется странной и немного забавной. — Не знаю, Тэтэ, но надеюсь, что они намного удачливее нас, — смеется Намджун. — Давайте выпьем за удачу тех ребят, пусть их жизни не будут такими же отстойными, как наши, — салютует небу бутылкой Хосок и, сделав большой глоток, передает ее дальше. Чонгук тоже пьет пиво из своей бутылки, оно немного горячит кровь и размягчает тело, но сердце у него в груди все равно больно сжимается, и, возможно, именно поэтому он тянется рукой к сидящему рядом Джину и стискивает пальцами его ладонь. — Юнги-хен сегодня снова не придет, да? — все еще не отрывая взгляда от неба шепотом спрашивает он у старшего, так, что больше никто не может этого услышать. Он не знает, почему все еще думает об этом и почему спрашивает — просто ему бы хотелось, чтобы Юнги тоже сейчас был с ними, разглядывал небо и ворчал, что все это глупости, и звезды совсем не похожи на какие-то там знаки. — Я не знаю, ребенок, — отвечает Джин и сжимает в ответ ладонь Чонгука. — Но ты не должен расстраиваться из-за этого или думать, что Юнги больше не хочет быть с нами. Такое случается, иногда люди… — Эй, привет, засранцы, — раздается за спиной тихий насмешливый голос, и Чонгук чувствует, как у него мурашки по спине врассыпную разбегаются. Он подскакивает на месте и оборачивается — Юнги стоит прямо над ним, облокотившись о спинку дивана, и улыбается, оглядывая рассевшихся у костра друзей. Все сразу расплываются в ответных улыбках и приветствуют его разными глупыми выкрикиваниями. — Хен! — выдыхает Чонгук, он сразу ощущает, будто у него в легких становится в три раза больше места, даже сердце, кажется, стучать чаще начинает, разгоняя перенасыщенную кислородом кровь. — Привет, ребенок, — опускает на младшего взгляд Юнги, и улыбка на его лице становится теплой. Юнги протягивает руку и треплет Чонгука по волосам, младшему даже кажется, будто он чуть дольше, чем нужно задерживает свою ладонь, накручивая пряди на пальцы, но быстро спохватывается и, поправив Чонгуку челку, чтобы не лезла в глаза, отнимает руку. — Они тебя не обижали? — Твоего малыша попробуй обидь, — смеется Джин, уступая Юнги место рядом с собой, и Чонгук ощущает, что его щеки краснеют — из-за слов Джина, из-за того, что хен садится очень близко к нему (хотя когда это кого-нибудь из них смущало?) или всего лишь потому, что костер горит слишком ярко и припекает лицо. Чимин передает Юнги бутылку, и тот с благодарностью принимает ее, сразу делая несколько глотков — Чонгук наблюдает за тем, как огонь отражается в плещущейся жидкости и черных глазах старшего. В свете костра его розовые волосы кажутся темнее — почти коричневыми. Если честно, Чонгуку очень хочется прижаться к Юнги поближе, возможно, положить голову ему на плечо или прилечь на колени — так, как он делает это обычно — но почему-то сейчас это кажется неправильным, и Чонгук просто продолжает сидеть, сверля взглядом пламя и соприкасаясь своими коленями с коленями Юнги. Некоторое время все внимание сконцентрировано на пришедшем старшем — парни интересуются, как его дела, как работа и все такое, никто не спрашивает его о девушке, но Юнги, кажется, это не беспокоит — он как всегда кратко бросает в ответ пару слов о своих делах, и болтовня постепенно уходит в другое русло. Хосок с Джином и Намджуном обсуждают что им еще необходимо сделать в контейнере Намджуна, чтобы его жизнь здесь была чуть комфортнее, а Чимин с Тэхеном о чем-то шепчутся — Чонгук не может расслышать о чем именно. На самом деле он их почти не слушает, но ему кажется, что с приходом Юнги разговоры стали чуть живее, и атмосфера в целом ощущается более расслабленной. Наверное, парни тоже скучают по Юнги, а возможно, дело только в том, что алкоголя в их крови к этому моменту стало больше, и так сильно тоскует здесь только Чонгук. Он все еще сидит, гипнотизируя взглядом огонь, но на душе у него, кажется, уже чуточку спокойнее — хотя бы из-за мысли, что старший сейчас здесь, с ними. — Как ты, Чонгуки? — наклоняется к нему Юнги, его голос звучит тихо и отдает хрипотцой из-за крепкого алкоголя. — Тебя не было почти целую неделю, хен, — так же тихо отвечает Чонгук, не поворачивая головы. Он не обижен, на самом деле он не знает, что чувствует, ему просто хочется сказать Юнги, что не приходить целую неделю — это слишком долго, и он это говорит, не думая над причинами. Юнги, услышав упрек, молчит несколько секунд, и Чонгук уже хочет отмахнуться от своих слов и сказать, что это не важно, но Юнги все же отвечает. — Я знаю, что обещал бывать чаще. Прости, я был немного занят, — говорит он, касаясь колена младшего и чуть сжимая его, будто показывая таким жестом, что то, что он говорит — серьезно, и он имеет это в виду. — Ты всегда был сильно занят, но находил время на нас. «На меня», — хочется сказать Чонгуку, но он не говорит этого, он вообще не знает, почему упрекает Юнги — ему бы радоваться, что старший сейчас рядом, побыть с ним, поболтать, как раньше, и, возможно, даже насладиться чужими пальцами в своих волосах, но Чонгук правда сильно скучает и он все еще слишком расстроен, чтобы слушаться разума и не быть вредным. — Прости, ребенок. Я не хочу, чтобы из-за меня ты расстраивался. — Я не могу не расстраиваться из-за тебя, хен, — выпаливает Чонгук, и сам смущается своих слов и того, как на самом деле ощутимо краснеют его уши. Юнги на это больше ничего не отвечает, он чуть сильнее сжимает колено Чонгука, а после совсем убирает руку. Это почему-то задевает, и Чонгук отворачивается, хотя и чувствует, как черные глаза сверлят взглядом его профиль. Вечеринка (если можно так назвать то, что происходит у них обычно) все еще не получается слишком веселой. Обычно они стараются это исправить, устраивая танцы, распевая песни или как-нибудь хулиганя, но не сегодня — сегодня они продолжают сидеть в кругу и разговаривать. В конце концов, Чонгук ощущает, что алкоголь слишком сильно затуманивает его сознание, и у костра становится слишком жарко — он встает со своего места, чтобы отлить и немного размять затекшие конечности. — Куки, раз уж ты встал, захвати нам, пожалуйста, стаканы и еще выпить, — пьяно улыбается ему Тэхен и трясет почти пустой бутылкой перед лицом. Чонгук кивает и отходит за вагон, чувствуя, как Юнги провожает его пристальным взглядом. На самом деле он ощущает слабость в теле, и его немного шатает, поэтому отливая, Чонгук облокачивается лбом о стену вагона. Наверное, со стороны он выглядит глупо и нелепо, но Чонгука это не волнует. Он почти забывает зайти в вагон, но все же вспоминает о выпивке и стаканах и заходит в приоткрытую дверь — все необходимое лежит на столике в углу, но Чонгук решает ненадолго привалиться на кровать, потому что он правда ощущает себя словно вареная картошка. Возможно, в итоге он некрепко засыпает или слишком сильно уходит в свои мысли, потому что не замечает того, как рядом оказывается Юнги. — Эй, — чужая рука зарывается в растрепавшиеся темные волосы. — Мы тебя потеряли. Чонгук открывает глаза и видит, что Юнги стоит над ним, он тоже выглядит довольно пьяным — его щеки раскраснелись, глаза блестят, а его пальцы беспорядочно копошатся в волосах Чонгука. — Ты плохо себя чувствуешь, ребенок? — спрашивает Юнги. — Нет, просто устал почему-то, — сонно бормочет Чонгук и льнет к чужой руке. — Ты пьян, — смеется Юнги и чешет младшего за ухом, словно он котенок какой-то. — Ты тоже, — серьезно отвечает Чонгук, прикрывая глаза, и накрывает своей рукой ладонь Юнги, притягивает ее к лицу, касается губами чужого запястья, ладони и пальцев. Он оставляет еще несколько коротких поцелуев, прежде чем поднять взгляд и встретиться с глазами Юнги — старший смотрит пристально, его глаза широко раскрыты, и даже на черных радужках видно, как сильно расширены его зрачки. — Я правда очень скучаю, хен. Юнги дергается, будто его током ударили, но руку не отнимает — прижимает ладонь к чужой щеке и проводит по мягкой коже большим пальцем. — Я знаю, ребенок, я тоже. Но у меня есть причины… — Знаю, все дело в любви, — кивает Чонгук. — Это хорошо, что ты влюблен, хен. — Чонгук… — Намджун-хен показывал нам звезды. Он сказал, что наши с тобой созвездия никогда не бывают видны на небе одновременно, — рассказывает Чонгук, не желая продолжать говорить о том, что его хен влюблен. — Тебя это расстраивает? — тихо интересуется Юнги, поглаживая чужую щеку. Его взгляд кажется растерянным и грустным. — Да, потому что мне даже на небе тебя не хватает, — Чонгук кивает, не отрывая пристального взгляда от старшего. Юнги думает, что Чонгук слишком пьян, потому что его язык немного заплетается, произнося глупости — младшему не мешает поспать. — Давай я посижу здесь с тобой, а ты ложись удобнее, — говорит Юнги, усаживаясь на кровать и чуть двигаясь, чтобы Чонгук мог уложить голову ему на колени. — Но хены… — Они переживут некоторое время без выпивки, — улыбается Юнги и снова запускает пальцы в чужие волосы, когда Чонгук все же ложится. — Хен, пойдем завтра в класс? Вдвоем? — бурчит Чонгук старшему куда-то в джинсы. По голосу слышно, что он уже почти засыпает, и Юнги старается сделать свои поглаживания более аккуратными и невесомыми. — Звучит хорошо, Чонгуки, — шепчет Юнги, не уверенный, что младший это уже услышал. — Эй, ребенок, — Чонгука аккуратно трясут за плечо, и он, не разлепляя глаз, мычит в ответ что-то нечленораздельное. — Тебе нужно домой, вставай, я тебя провожу. — Почему ты перестал гладить меня, — бормочет Чонгук сквозь сон, в котором Юнги продолжает перебирать его волосы и гладить щеки. — Чонгук, — странно, как этот голос на самом деле отличается от голоса его хена, он будто звучит ниже и глубже. — Мне не хочется тебя будить, но твои родители не будут ругаться, если ты не придешь к утру? — М? — Чонгук наконец открывает глаза, готовясь начать ворчать на Юнги, но над ним почему-то нависает Намджун, и младший совсем теряется. — Где Юнги-хен? — Он ушел еще ночью, не захотел тебя будить, но сейчас уже почти утро, и я подумал… — Он ушел? — поднимается на кровати Чонгук, кажется, сонливость в одно мгновение спадает с него, уступая место удивлению, разочарованию и жгучей обиде. — Почему он не разбудил меня… — Мне жаль, ребенок, — сочувственно поджимает губы Намджун. — Если родители не будут ругаться, ты можешь остаться спать у меня, или я могу тебя проводить. — Можно я останусь, хен? — тихо спрашивает Чонгук, не поднимая взгляда. Он слишком разочарован — тем, что уснул, тем, что Юнги ушел и не разбудил — чтобы идти сейчас домой и выслушивать упреки, потому что на самом деле его родители будут ругаться в любом случае. — Конечно, — улыбается Намджун и немного ерошит волосы младшего. — Но тогда тебе придется подвинуться. Намджун быстро переодевается в спортивные штаны и футболку и дает Чонгуку что-то для сна тоже, потому что младший уснул в своей повседневной одежде. Они быстро разбирают постель и забираются под одеяло — Чонгук сразу прижимается к боку старшего, закидывая на него ногу. — Ну чего ты, — тепло усмехается Намджун, наблюдая за тем, как Чонгук ворочается и елозит, пытаясь устроиться поудобнее. — Угомонись уже и спи. Намджун уже почти засыпает, когда тишину нарушает тихий голос Чонгука. — Как ты думаешь, Юнги-хен больше не будет общаться с нами так, как раньше? — Я не уверен, — задумчиво говорит Намджун, прижимая младшего поближе к себе. — Но у него должны быть причины. — Ты тоже скучаешь по нему? Просто я очень. Мне кажется, что я поступаю неправильно, так сильно скучая и обижаясь, но ничего не могу с собой сделать. У тебя так же, хен? — Чонгук чуть елозит и утыкается носом Намджуну в бок, пытаясь скрыть то, насколько ему некомфортно говорить об этом. Намджун на мгновение опускает глаза на Чонгука и хмыкает, снова переводя взгляд в потолок. — У меня не так, Чонгуки. Я скучаю по хену, но я не обижаюсь — я рад за него. Каждый заслуживает быть любимым. — Тогда почему у меня по-другому? Почему я не могу порадоваться за него? Хен, мне иногда кажется, что я просто с ума схожу, когда он не с нами, а с ней, — на одном дыхании выпаливает Чонгук, потому что это правда так сильно его беспокоит. Почему он не может быть счастлив за хена? Старший долго ничего не говорит, но, в конце концов, вздыхает и отвечает. — Я не могу ответить тебе на этот вопрос — это можешь сделать только ты сам. Если сейчас не можешь, значит, ты пока не готов, — говорит он. — Зато я готов уснуть прямо сейчас, поэтому прекращай болтать и давай спи. Намджун засыпает быстро, почти сразу, Чонгук еще долго не может выкинуть из головы слова старшего, но в конце концов засыпает вслед за ним. Чонгук просыпается ближе к обеду. Намджун уже встал, его нет в трейлере, но отойдя ото сна, Чонгук различает шум, доносящийся со двора — видимо, старший делает что-то по хозяйству. Несмотря на алкоголь, разочаровывающее окончание вечера и пару часов ворочания без сна из-за мечущихся в голове мыслей, Чонгук чувствует себя неплохо — он выспался (с большим Намджуном ужасно удобно спать), родители наверняка уже на работе, и можно вернуться домой, не опасаясь скандала, а главное — вечером Чонгук с Юнги пойдут в класс, будут играть на пианино, есть сладости, и, возможно, Чонгук расскажет старшему о своих мыслях, о том, что его беспокоит. Юнги-хен умный, он все поймет и объяснит младшему. Чонгук уверен, что он разберется в себе, и все будет хорошо. Он быстро встает и собирается, на прощание благодарит Намджуна и говорит, что вечером они с хеном идут в класс (на самом деле Чонгук говорит это, чтобы больше никто не приходил, но сам себе он в этом не признается). Намджун дарит улыбку с ямочками и машет Чонгуку, а потом долго и задумчиво смотрит ему вслед. Дома, как и ожидалось, никого нет — Чонгук принимает душ, наспех перекусывает и весь оставшийся день занимается разными бесполезными вещами, чтобы только скоротать время до вечера. В восьмом часу Чонгук уже места себе найти не может, старший не звонит и не пишет, а стрелка часов все тикает и тикает, неумолимо сокращая время до момента, когда придет мать, а следом и отчим. Чонгук, то и дело вертящий телефон в руках, все же открывает КаТок.

Чонгук: Хен, я слышу зов. Кажется, это наше пианино зовет на помощь.

Чонгук пялится на экран, перечитывая свои слова и смущаясь из-за того, какие же они глупые, и он тоже глупый, но сообщение так и висит непрочитанным, и Чонгук уже почти начинает волноваться. В конце концов, Юнги заходит в онлайн, и под его именем долго-долго высвечивается надпись «Печатает...».

Чонгук: Что ты там так долго печатаешь? Ты пишешь мне поэму? Я тронут, хен.

Чонгук слегка хихикает, посчитав эту шутку более удачной, чем предыдущая. Он уже хочет написать что-то еще, но экран мигает входящим сообщением. Юнги: Ребенок, прости, сегодня не получится увидеться. Мне очень жаль. Чонгук снова и снова перечитывает сообщение, не веря в то, что хен действительно написал это. Он уже хочет ответить что-нибудь о том, что они же, вообще-то, договаривались, что это нечестно и обидно, но эта самая обида с такой силой накатывает на Чонгука, что он просто откидывает телефон в сторону и падает на постель, зарываясь лицом в подушки и накрываясь сверху одеялом. Юнги обещал, и впервые он не сдержал обещание. Чонгук чувствует себя преданным и брошенным, обида и злость накрывают с головой, а внутри расползается болезненное чувство, будто ему в сердце заноза впилась. Чонгук не сдерживается и тихо скулит, сжимая в ладонях простыни. Сегодня отчим впервые замахивается на Чонгука, но в последний момент останавливается. Чонгук думает, что в конце концов он однажды его ударит.