Make it real, или Всё в твоих руках!

      Следующим утром, едва добравшись до госпиталя, Сакура сразу же направилась в палату Канкуро. Проверить, в каком он состоянии, конечно, не мешало, но, в основном, Харуно хотела убедиться, что он никуда не сбежал.       Открыв дверь палаты, Сакура застала следующую сцену: на кровати, с книгой в руках и чрезвычайно довольной улыбкой на лице, восседал полуголый Канкуро. Видимо, больничная одежда не казалась ему особо привлекательной, так что, застать его одетым во что-то кроме пижамных штанов было практически невозможно.       Сказать, что у старшего братишки Казекаге была хорошая фигура, значит не сказать ничего — он был умопомрачительно сложён! На животе шиноби, даже сквозь тугую повязку, отчётливо просматривались идеальной формы кубики пресса, чем-то напоминая плитку белого шоколада. На руках рельефно вырисовывались бицепсы. Но тяжелоатлета или участника соревнований по пауэрлифтингу он не напоминал. Всё великолепие было как раз в меру.       При этом, без излюбленной боевой раскраски (на пару с дурацкой ушастой шапочкой, делавшей его похожим на гигантского кота) лицо Канкуро оказалось вполне симпатичным. Даже мужественно-красивым, можно сказать. Шиноби совсем не портили два довольно-таки заметных, перечеркнувших правую бровь и левую щёку, шрама. Как-то раз, когда Сакура особенно долго их разглядывала, Канкуро, сияя гордой улыбкой, выдал общеизвестное и его любимое: «Шрамы украшают мужчину!»       Немного отросшие за время, проведённое в больнице, каштановые волосы в художественном беспорядке раскинулись по подушке, придавая его виду безмятежность и даже какую-то мечтательность. Что не очень-то вязалось с больничной обстановкой, капельницами и монитором, стоящими рядом с кроватью. Харуно давно отметила, что глаза Канкуро своим цветом напоминают крепкий кофе с золотистыми отблесками. Теперь же она могла отчётливо разглядеть так и плясавшие во взгляде озорные огоньки, наводя на мысль о забавном сюжете книги.       Весь образ Канкуро заставлял Харуно улыбаться, когда она понимала, что даже тяжёлые травмы не способны отнять у этого юмориста ни капли его тяги к жизни. Так почему же тогда она, абсолютно здоровая, просто по непонятным причинам оказавшаяся в другой реальности, должна грустить?       — Теперь понятно, откуда взялись слухи, что ты плохо влияешь на своих соседей по палате. Кто тебе, интересно, разрешил читать с температурой? — легонько стукнув шиноби по голове его же собственной историей болезни, шутливым тоном спросила Сакура.       — Сдаюсь, босс! — поднимая руки в уже ставшем привычным ему жесте раскаяния и полнейшей капитуляции сказал Канкуро, послушно откладывая книгу на тумбочку. — А если серьёзно, то нет у меня никакой температуры! — немного обиженным тоном пробурчал он, сдувая постоянно падавшую на глаза чёлку и подставляя Харуно лоб, чтобы она могла убедиться лично.       — Знаю я твоё вечное «нет температуры»! Обычно это всё заканчивается в лучшем случае 37.5 градусами, — Сакура достала из кармана халата термометр и, не обращая внимания на разочарованное выражение лица шиноби, протянула ему.       — Ну, вот так всегда! Сначала незаслуженно обвиняют, а потом ещё и лишают маленьких радостей жизни, — еле слышно пробурчал он, запихивая градусник подмышку. — Вредина! — показав Харуно язык, сгримасничал Канкуро.       — Прекрасно! — немного раздражённым тоном, взглянув на только что отобранный у шиноби при попытке экстренной эвакуации под кровать градусник, сказала Сакура, качая головой. — Доигрался, 38.5! И ты мне будешь заливать, что не почувствовал, как поднимается температура, когда ты начал читать эту, непонятно где заныканную, книжку? Признавайся, другие тайники есть? А то у меня не так много времени, чтобы ещё устраивать полный обыск твоей палаты.       — Отодвинь третью доску снизу, — виновато опустив глаза, Канкуро жестом указал на стену под подоконником.       Сакура последовала указанию и взгляду открылась занимательнейшая картина: судя по всему, тайное место было известно не только Канкуро (либо все свои многочисленные визиты в госпиталь шиноби проводил именно в этой палате), потому как за доской обнаружилась весьма внушительная дыра, где хранился примерно двухмесячный запас книг и журналов. Некоторые из которых, кстати, имели не вполне приличное содержание.       — А ты у нас, оказывается, книжный червь, — усмехнулась Харуно, доставая из тайника увесистый томик по социальной психологии. — А если серьёзно, завязывай с чтением научных фолиантов. Да и любой другой литературы — до получения моего согласия. Если, конечно, не хочешь застрять тут ещё на пару недель, — с мстительной улыбкой заключила она.       — Слушаюсь, босс! — отдал честь Канкуро.       После недельного лечения и неуклонного исполнения предписанного постельного режима (с практически тюремным надсмотром), Харуно впервые официально разрешила Канкуро ненадолго выходить из больницы. Радости шиноби не было предела: он скакал по палате, как бешеная белка, не обращая ни малейшего внимания на гонявшуюся за ним с требованиями прекратить этот балаган Сакуру. Наконец, поимка «белки» была успешно завершена, и Харуно устало присела на краешек кровати, куда и был отконвоирован заключённый пациент. Тяжело дыша и держась за грудь, Канкуро одарил Сакуру взглядом преданного спаниеля:       — Ты моя богиня!       — Канкуро, разрешение покидать плату явно не стоит такой благодарности, — смущаясь проговорила она. — Тем более, ты и самовольно вполне успешно отсюда эвакуировался.       — Сакура, разрешение тут практически не при чём! Не веришь, что ты — моя богиня? — шиноби изобразил на лице выражение крайнего изумления. — Ты ещё просто не осознаёшь весь спектр открывающихся возможностей. Ничего, я тебе всё продемонстрирую, просто подожди немного.       — Да ладно, что-то ты сегодня перебарщиваешь с юмором, — улыбнувшись, Харуно уже собиралась подняться на ноги, но Канкуро не позволил, снова усадив рядом с собой.       — А тут никто и не шутит, — совершенно серьёзным тоном произнёс он и прикоснулся губами к щеке Сакуры, не выпуская её руку.       В это время к воротам Суны приближалась высокая фигура. Поблёскивавший в лучах утреннего солнца протектор и форменный жилет сразу же выдавали в незнакомце шиноби Деревни Скрытого Листа, хотя юноша и так абсолютно не планировал маскироваться. Его волосы, цвета воронова крыла, спереди практически доходили до плеч, сзади же непослушно топорщились в разные стороны, придавая обладателю слегка озорной вид, что никак не вязалось с отстранённым выражением лица и презрительным взглядом холодных полуночно-чёрных глаз.       Вся фигура Саске, а это конечно же был он, источала угрозу и будто предупреждала окружающих: «Не подходи — убьёт». Он выполнял порученную миссию один, так как находясь в Конохе на испытательном сроке, ещё не допускался к командной работе.       Когда юный Учиха принял решение вернуться в родную деревню, новые товарищи последовали за ним и теперь также находились на испытательном сроке. Но о работе в команде речь больше не заходила.       Суйгецу и его беременная невеста — Карин поселились в небольшой служебной квартире, выделенной им Хокаге. Хозуки иногда отправлялся на миссии, но только ради пополнения семейного бюджета. Найти в себе силы покинуть невесту дольше, чем на три дня, он просто не мог.       Джуго согласился сотрудничать с технологическим отделом Деревни, стремившимся найти способ управлять его печатью без помощи Шарингана, оградив шиноби от продолжавших преследовать его приступов жажды убийства. Но пока всё это удавалось с большим трудом.       Так что, все прошедшие месяцы Учиха работал в гордом одиночестве. И нельзя сказать, что это его как-то не устраивало. До конца испытательного срока оставался примерно месяц, а Саске уже с содроганием представлял, как достанет его за время грядущих миссий Наруто.       Это блондинистое недоразумение и так последние пять месяцев постоянно находилось в поле его зрения. Саске пока ещё не разобрался до конца, какие цели преследовал Узумаки, всё время надоедая ему и частенько попадая под раздачу, когда терпению Учихи приходил конец. Имелись всего две версии — либо этот кретин просто не мог до конца поверить в возвращение лучшего друга, либо пытался удостовериться, что этот самый друг в очередной раз не слинял из деревни. В принципе, эти версии можно было объединить в одну. В любом случае, как Саске ни пытался отогнать от себя подобные мысли, всё равно был рад видеть этого идиота, с каждым днём придумывавшего всё больше и больше забавных глупостей.       Спокойно миновав дежурных, уже предупреждённых о его появлении, Учиха проследовал к резиденции главы деревни. Поднявшись на второй этаж, он, постучав, зашёл в кабинет не дожидаясь ответа.       — Казекаге-сама, Цунаде-сама приказала доставить, — отрапортовал Саске, протягивая Гааре перетянутый тонкой кожаной лентой запечатанный свиток, держась при этом за правое предплечье.       — Спасибо, Саске. Можешь возвращаться в Коноху. Пожалуйста, передай Хокаге-сама моё глубочайшее почтение, — ответил Казекаге, не глядя на Учиху уже начав изучать принесённый ему документ.       — Слушаюсь, — ответил тот, поворачиваясь спиной к столу Гаары и направляясь к двери. Не успев даже протянуть к ней руку, Саске замер, нос к носу столкнувшись с ворвавшейся в кабинет с громким криком «Гаара!» Матсури. Её лицо тут же приобрело оттенок спелого томата. Пробормотав что-то невразумительное, подозрительно напоминавшее «Прошу прощения! Зайду попозже», она стрелой метнулась прочь из кабинета.       Изумлённый тем, что она осталась жива после подобной выходки, Саске обернулся, только за тем, чтобы получить новую порцию шока: взгляд Казекаге был устремлён за дверь, на губах играла нежная улыбка, он слегка покачивал головой, будто только что увидел нашкодившего, но по-прежнему милого котёнка. Саске пребывал в глубокой прострации. Первой его мыслью было «Мир сошёл с ума!», второй — «Я сошёл с ума!». А после, в голову стали лезть совсем уж неуместные, в его представлении, мысли о весне и сопутствующих этому времени года осложнениях.       Опомнившись, Гаара оторвался от созерцания пустого дверного проёма и перевёл взгляд на стоящего посреди кабинета с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом Учиху, по-прежнему державшегося за предплечье.       — Ты ранен? — избавляясь от глупой улыбки и приводя мысли в рабочее состояние, осведомился Казекаге.       — Ничего серьёзного, Гаара-сама. Обыкновенная царапина, — Саске медленно убрал руку от раны, демонстрируя взгляду залитый кровью рукав, основательно продырявленный между локтем и плечом.       — Да, да. Конечно, царапина. Никто и не спорит, — ухмыльнулся Казекаге. — Будь любезен, загляни в госпиталь. А то не очень-то прилично будет возвращать Хокаге-сама шиноби без правой руки. Согласен?       — Конечно. Разрешите идти? — поклонившись и сжав губы в тонкую линию, Учиха поспешил убраться из этого дурдома, недоумевая, когда Гаара научился шутить и ухмыляться так, чтобы у собеседника при этом не возникало страха за свою жизнь и желания немедленно спасаться бегством. Хотя, последнее Учиху всё же посетило, только опасался он уже за свой рассудок.       Выйдя из палаты Канкуро, Сакура направилась в регистратуру, намереваясь сдать смену и дойти до своего, к сожалению, временного, дома, где находилась замечательная, просторная ванна, мысли о которой преследовали куноичи последние часа два. И вот, её мечты о горячей, пенной ванне, со щепоткой ароматной морской соли, уже готовы были воплотиться в жизнь, Кагоме — девушка, дежурившая в тот день в регистратуре, безжалостно их уничтожила, огорошив Сакуру заявлением, что к ним с лёгким ранением поступил шиноби. А поскольку Сакура была единственным врачом, остававшимся в больнице этим вечером, то ей и предстояло оказать ему необходимую помощь.       Захватив медицинскую карту нового пациента, даже не взглянув на её содержание, Харуно направилась к указанной палате, где её должен был дожидаться раненый шиноби. По пути куноичи успела помянуть его всеми тихими неласковыми словами, которые только были ей известны. Сакура также тихонько бурчала себе под нос что-то насчёт детского сада и тупых изнеженных шиноби, неспособных самостоятельно перевязать даже небольшую царапину, а она должна за это в одиннадцатом часу вечера, когда все нормальные люди давно разошлись по домам, отвечать.       Сакура всем сердцем надеялась, что его ранение окажется настолько несерьёзным, что его можно будет отпустить сегодня же. Тем более, Кагоме сказала, что он не из Суны, так что можно будет просто оказать первую помощь, а уж дальше пусть с ним разбираются в родной деревне.       Утешая себя подобными мыслями, Харуно открыла дверь в палату. Открывшееся зрелище чуть было не заставило Сакуру выронить из рук зажатую в них карту. Напомнив себе о необходимости убрать с лица выражение глубокого шока и натянув чисто профессиональную «сочувствующую» улыбку, Харуно подошла к кровати, где, свесив ноги на пол, сидел Учиха Саске собственной персоной. Из одежды на нём красовались только чёрные форменные штаны, так что все великолепные мышцы были выставлены напоказ. Сакура невольно вспомнила полуголого Канкуро, виденного ей не далее, как десять минут назад. Сравнение оказалось явно не в пользу последнего.       — А, это ты, Сакура? И тут уже умудрилась меня найти? — за грубостью Саске пытался скрыть удивление от встречи с Харуно, которую он не видел приблизительно три года. В Конохе она считалась пропавшей без вести, а проинформировать шиноби о том, что Сакура преспокойно работает в госпитале Суны никто, конечно же, не удосужился.       — Здравствуй, Саске. Кажется, тебя направили не в ту больницу. Здесь психиатрией не занимаются, так что, с твоей манией преследования ничего поделать, к сожалению, не смогут. А вот рукой, если ты конечно не возражаешь, я займусь, — с каменным лицом глядя Учихе прямо в глаза, Сакура начала осматривать рану. — Сейчас вернусь, — равнодушно бросила она и вышла из палаты.       Саске ошарашенно уставился на закрывшуюся дверь. Видимо, мир сегодня сговорился свести его с ума — на фоне холодной, уверенной в себе Сакуры, даже дружелюбный Казекаге казался явлением почти нормальным. Харуно же как будто подменили: повсюду бегавшая за ним по пятам, словно пришитая, девчонка теперь обращалась с ним, как с не очень близким да и не особенно приятным знакомым!       Но не только это поразило Саске. Изменения, произошедшие в Сакуре, касались и её внешности: за прошедшие несколько лет фигура, ранее скорее напоминавшая мальчишескую, приобрела все необходимые молодой девушке изгибы. Розовые волосы немного отросли и теперь красивой волной спускались до лопаток. Движения утратили подростковую неуклюжесть, на место которой пришли изящество и грация. Лицо Харуно так же стало значительно более привлекательным.       Хотя, вполне вероятно, до этого Учиха просто никогда не приглядывался, отмахиваясь от Харуно точно так же, как и от десятка других фанаток. Возможно, именно по этой причине он и не замечал миндалевидных изумрудных глаз, веера густых ресниц, изящно изогнутую линию бровей, хорошо очерченных высоких скул… Увлечённый подобными мыслями, шиноби пропустил возвращение Сакуры, державшей в руках небольшой поднос с материалами для перевязки и внушительных размеров шприцом. Окинув содержимое подноса равнодушным взглядом, Саске даже не поморщился, когда игла пронзила нежную кожу на локтевом сгибе его здоровой руки. Также никакой реакции не последовало ни на обработку, ни на перевязку раны. Всё это время Учиха со скучающим видом рассматривал стену.       «Надо же, а этот не боится», — подумала Харуно, не заметив никакой реакции на укол обезболивающего. «Даже бровью не повёл — первый раз такое вижу. Никаких «А может, не надо? А может, потом?» Вот это выдержка! Обычно, парни начинают ныть, как только приходит время перевязки. А уж когда дело доходит до уколов! Чуть ли не по всей палате ловить приходится, уговаривая, что это совсем не больно, как будто комарик укусит — детский сад настоящий. А Саске — ничего, терпит молча…»       — Всё, Учиха, свободен! Можешь идти. Думаю, доживёшь до госпиталя Конохи. Там тебе, скорее всего, наложат несколько швов, — невозмутимо отчеканила Сакура, направляясь к выходу из палаты.       — Спасибо, — очень тихо, практически себе под нос, проговорил Саске. Но в тишине вечерней больницы Харуно его прекрасно расслышала.       — Не за что. Это моя работа, — опять же, безо всяких эмоций в голосе отозвалась Сакура, поспешно, чтобы скрыть выступивший на щеках румянец и унять галопом скачущее сердце, выходя из палаты. Она впервые в жизни услышала от младшего Учихи слова благодарности. В этот момент, из-за поворота показался радостно улыбающийся Канкуро. Сакура напомнила себе, что Саске — высокомерный урод и предатель и зашагала навстречу радостному шиноби.       — Пойдём! У меня есть для тебя небольшой сюрприз, — улыбаясь ещё шире заявил Канкуро, нисколько не заботясь о поддержании тишины.       — Обязательно было так орать? Всех пациентов перебудишь! Мы же всё-таки в больнице, а не на стадионе, — шутливо состроив грозное лицо, ответила Харуно. Но приветливый тон прекрасно демонстрировал, что она была вовсе не так уж и против этих криков. Новость о сюрпризе была вполне приятной.       Услышав чей-то громкий голос за дверью, Саске быстро натянул оставшуюся одежду и выглянул в коридор. Заметив, как Сакура нежно приобнимает Канкуро за перебинтованную талию, а тот, в свою очередь, притягивает Харуно к себе, обнимая за плечи и целуя в розовую макушку, Саске ощутил, как всё внутри сжимается от незнакомого, но определённо неприятного чувства — ревности.       Презрительно фыркнув и закатив глаза, Учиха поспешил прочь из этого «гнезда разврата», как он мысленно окрестил госпиталь Суны.       Продолжая осторожно придерживать Харуно за плечи, Канкуро дошёл до отлично замаскированной двери, за которой притаилась лестница на крышу. Об этом выходе было известно лишь нескольким врачам, но, как все знают, шиноби не любят сдаваться и в конце-концов за несколько лет Канкуро удалось выяснить его расположение. Остановившись, шиноби вынул из кармана заранее приготовленную широкую тёмную ленту и завязал Сакуре глаза. Предотвращая попытки протеста, он прижал палец к её губам, прошептав:       — Не спеши. Сюрприз ждёт тебя наверху, — и, предварительно открыв дверь, стал осторожно вести по лестнице временно лишившуюся зрения Харуно. Оказавшись на крыше, они почувствовали прикосновение прохладного ночного ветра, ласково игравшего с волосами. Розовые локоны Сакуры развевались пушистой волной, как будто призывая коснуться их. И Канкуро не устоял. Нежно пробежав по шелковистым прядям пальцами, шиноби поднёс одну из них к губам и поцеловал, вдыхая свежий аромат.       Вспомнив об обещанном сюрпризе, он наконец-то взял себя в руки и подвёл Сакуру к краю крыши.       — Мы уже на месте? — Харуно нащупала перед собой холодный металл ограды, предотвращавшей падения неосторожных любителей прогуляться по краю. — Снимай скорее, хочу свой сюрприз! И темноту я не люблю! — капризно добавила она, сразу же еле слышно рассмеявшись, тем самым демонстрируя, что просто подшутила над ним, изображая избалованную девчонку.       — Считай, что уже снял! — улыбнулся Канкуро. Наклонившись и отведя в сторону её волосы, он поцеловал Сакуру в ключицу, резким движением развязывая ленту, закрывавшую ей глаза. Ткань скользнула на плечо и продолжила своё падение. — Ничего себе! — прошептала Харуно, задыхаясь от нахлынувших впечатлений. Перед её глазами, вновь обретшими способность видеть, простиралась ночная Суна, искрящаяся разноцветными бликами. Кафе, бары, магазины и гостиницы горели яркими огнями, освещая тёмную южную ночь. — Канкуро! Это восхитительно! Если в этом и заключался сюрприз, то ты просто волшебник! — широко раскрытые изумрудные глаза Сакуры сияли восхищением, она даже не замечала, что ночь становится прохладнее и её кожа уже начинает покрываться мурашками. — Я не волшебник, я только учусь, — улыбнулся шиноби, отходя от Харуно. Через пару секунд она ощутила на своих плечах прикосновение чего-то мягкого и очень тёплого, в последствии оказавшегося шерстяным пледом. — А вот и основная часть сюрприза, — Канкуро приобнял её за плечи, и осторожно развернул спиной к краю крыши. Прямо перед ними располагался небольшой столик, накрытый на двоих. Чистая клетчатая скатерть придавала атмосфере домашний уют, а горящая в изящном подсвечнике белоснежная свеча добавляла оттенок романтики. Так же, на столе красовалась бутылка великолепного красного вина, очевидно, тайком вынесенная из погреба резиденции Казекаге. — Прошу, — Канкуро галантно отодвинул стул. — У меня просто нет слов! — краснея произнесла она, присаживаясь. — Никто ещё никогда не делал для меня ничего подобного. — Я рад, что тебе пришёлся по вкусу мой маленький подарок. Мне кажется, что ты совсем у нас заскучала, курсируя между пустым домом и больницей, где приходится ежедневно усмирять оболтусов, вроде меня. Да ещё и лечить их после этого. Так что, решил сделать тебе приятное и заодно задать один давно интересующий меня вопрос… — Да брось, Канкуро! Ты что, действительно считаешь, что во всей Суне найдётся хоть кто-нибудь, также наплевательски относящийся к своему здоровью, как и ты? Спешу тебя обрадовать — все остальные слушаются меня беспрекословно. Так что победа в номинации «лучший оболтус года» по праву принадлежит тебе. Тут даже и говорить не о чем — ты просто вне конкуренции, — улыбнулась Сакура. — Ну, я рад, что ты признала моё первенство. Кажется, мне удалось произвести на тебя правильное впечатление, — он сделал вид, что приподнимает над головой невидимую шляпу. — А теперь, позволь мне сегодня побыть твоим официантом, — едва успев произнести эти слова, он стрелой понёсся по направлению к двери, вернувшись через пару минут с подносом, на котором красовалась невообразимых размеров пицца. Поставив блюдо на стол, он сел напротив Сакура и принялся яростно разрезать гигантское кулинарное творение на пригодные к употреблению кусочки. — Подожди, а откуда… — Откуда я узнал, что твоё любимое блюдо — это пицца? И что ты уже так давно её не ела, что забыла, как она выглядит? — с озорной улыбкой перебил её Канкуро. — Ну, в принципе, да. Откуда? — Сакура вопросительно взглянула на него, мысленно прикидывая, сколько ещё раз за сегодняшний вечер её удивит этот неугомонный шиноби. — Если честно, ты разговариваешь во сне, — слегка смутился он. — Я, что? — не поверила своим ушам Сакура. — Ну, во сне… э-э-э… разговариваешь, — краснея проговорил он. — Допустим, что это так. Но каким образом ты мог это услышать? Что-то не припомню, чтобы я засыпала на рабочем месте. Тем более, в непосредственной близости от твоей палаты. — Такого и не было. Просто, я пару раз выбирался ночью к тебе домой. Что было довольно-таки легко — окно каждый раз оказывалось открытым. Ты знала, что во сне у тебя такое милое и беззащитное выражение лица, что желание обнять и оградить тебя от воображаемой опасности становится просто непреодолимым? Признаюсь, я пару раз не сдержался. — Ну ты даёшь! — хоть Сакура и была ошарашена неожиданным заявлением, что ночью парень несколько раз находился в её спальне, нельзя было отрицать тёплое чувство, разлившееся в её груди, когда он произнёс такие трогательные слова. — Ты не сердишься на меня? — прожигая Харуно умоляющим взглядом, спросил он. — Не сержусь, — улыбнулась она, в который раз отмечая, что его взгляд иногда напоминает ей преданного спаниеля. — Давай лучше возьмёмся за пиццу, пока она окончательно не остыла. — и, взяв в руки приборы, Сакура, с рвением, достойным настоящего обжоры, принялась уничтожать любимое блюдо. Пару минут понаблюдав за Харуно, Канкуро последовал её примеру. Примерно за полчаса управившись с огромной пиццей, они встали из-за стола, дружно обещая себе даже не смотреть на еду ещё как минимум неделю. — Ты так сильно отличаешься от Саске… — еле слышно прошептала Сакура, устраиваясь рядом с ним на только что расстеленном тёплом клетчатом пледе. — Просто небо и земля. — О, Сакура, прошу! Не травмируй мою невинную детскую психику чудовищным сравнением с этой высокомерной учиховской задницей! — с притворным негодованием закатив глаза, сказал Канкуро. — Если у этого черноволосого кретина не хватило мозгов понять, что он теряет, отказываясь от такой необыкновенной девушки, это не мои проблемы. А совсем даже наоборот, — лукаво взглянув на Сакуру, Канкуро осторожно приобнял её за плечи. — Погоди-ка, ты же хотел что-то у меня спросить? — Хотел, — выпустив её плечи и сев прямо напротив, сказал он. — Харуно Сакура, согласишься ли ты стать моей девушкой?