Осколки прошлого впиваются под кожу больнее, чем ожог от сигарет
Будто бы волк, холодный ветер завывает у подножия обрыва, заставляя качаться из стороны в сторону гнилую верёвку с привязанной к ней такой же доской, что давно уже заплесневела и покрылась какой-то дрянью. Когда-то это веревка с доской была качелями, на которых было хорошо любоваться августовским закатом, когда по всему лесному горизонту, что открывался с высоты обрыва, раскидывался молочный туман из близ стоящей реки. Теперь же здесь сверкают только огни маленького городишка, подогнувшего под себя все прелести лесных пейзажей, срубив деревья и устроив массовую застройку. Всё меняется, и этому никак нельзя противодействовать. Время нельзя остановить, заставив вернуть все как было. Просто невозможно. Нам остаётся только упиваться воспоминаниями и вещами, хранящие память о давно ушедшем времени. Россия выкинул окурок старой папиросы в снежные покровы обрыва, зацепившись серо-голубым взглядом за покрасневшую от мороза руку, где на одном из пальцев в тусклых огнях города блестело золотое кольцо отца. «Сынок, просто знай: я всегда буду рядом... — всплыли в памяти слова отца, — И даже если окажусь в Сибири, я, не смотря ни на что, приду на помощь» — Тогда где ты? — спросил шёпотом федерация, сжимая красную руку в кулак, — Где ты, когда так нужен? В носу начало неприятно щекотать, а в глазах щипать. Внутри у России всё заныло, а в глотке появился удушливый комок, что был будто лезвием, прижатым к горлу — не больно, но невозможно выдохнуть. На бледных щеках появились первые влажные дорожки, что обжигали кожу от холодного ветра. Россия прижал сжатую руку с кольцом к груди, пытаясь унять тупую боль, которая заставляла парня сложиться пополам, присев на корточки. И вой северных ветров глушили сдержанные всхлипы державы, закидывая шапку снегом, а рядом будто кто-то стоял, фантомно поглаживая дрожащую от холода и слёз спину России. «Я рядом» выл ветер у подножья.***
За окном давно уже стемнело, и лишь жёлтые фонари на улице да горящий свет в окнах панельных домов освещали заснеженные дороги прохожим. Беларусь сидел на маленькой кухне, нервно поглядывая на часы, что показывали уже седьмой час вечера. Для зимы это уже позднее время. Рыжий сидел, теребя руками измятую салфетку, что вскоре присоединится к своим сёстрам в мусорку. Беларусь то и дело смотрел на часы и в окно. Он ждал Россию. Его брат вечно приходит к ночи, и республика бы не волновался за него и не стал бы ждать так рано, если бы не звонок Германии и рассказ о произошедшем. На кухню зашёл Украина, посмотрев на младшего недовольным взглядом, смешанным с сочувствием, подошёл к плите и поставил чайник. Вскоре на столешнице появился термос, а внутри чёрный чай. Лишь тиканье часов и возня с чаем нарушали напряженную тишину в тёплом помещении. Желтоволосый вздохнул, закрывая крышку термоса. Он просто не может смотреть на страдания своего младшего братика. — Он придёт, куда ему ещё деваться. — У него телефон не доступен, — подал голос рыжий, поднимая зелёные глаза на спину брата. — Вдруг он что-то сделал с собой и сейчас лежит мёртвый? — Умоляю, Бел, — хмыкнул Украина, повернувшись к столу. — Если он и лежит, то где-нибудь в сугробе и не мёртвый, а пьяный в дрозды. Ты же его знаешь. Парень за столом промолчал, понурил голову и посмотрел в сторону тёмного окна, где раздались хриплые вопли бомжей, не поделившие бутылку водки. Укроп вздохнул. — Если тебя это утешит, я с Казахом идём искать его на районе. Он наверняка где-то рядом, — он посмотрел в сторону воплей. — Может где-нибудь среди них в их тёплом подвале валяется. В коридоре, что соединяет кухню с прихожей, появилась одетая в куртку фигура Казахстана с шапкой с помпоном на голове. Он держал в руках рюкзак, где были сложены вещи для поиска старшего. — Ты готов? — произнёс крылатик, смотря на Украину, после и на Беларусь. В его глазах так же читалось беспокойство за Россию. — Да, сейчас приду, — махнул рукой блондин, мол «иди, я подойду». Казах кивнул и вернулся обратно в прихожую, пока Укроп направился к выходу с кухни, похлопав Бела по плечу, — Не волнуйся, он обязательно вернётся. Белка лишь мыкнул, оставшись один на кухне. В коридоре послышались тихие переговоры и застежка молнии от куртки, после хлопок входной двери и скрежет ключа в замочной скважине. По всей квартире вновь разлилась тишина, нарушаемая гудками в трубке у Беларуси в руках (решил вновь попробовать дозвониться до брата) и тиканьем часов. Снова получив отказ электронной тётеньки соединить его с Россией, рыжий отложил телефон, тяжело вздохнув. Он волновался и в какой-то степени корил себя за то, что не поехал вместе с ним на собрание, решив устроить себе выходной. Вот черт его дернул никуда не ехать, и вот сиди на кухне в ожидании старшего брата-суицидника-алкоголика, что чуть не задушил Америку. Из собственных размышлений, Беларусь вытащил оглушающая трель дверного звонка. Не уж-то Россия вернулся? Быстро вскочив из-за стола, в несколько шагов Беларусь оказывается около двери. Он даже не стал смотреть в глазок, сразу же открывая дверь. Внутри была надежда, что перед ним появится идиот с белыми волосами в привычной старой ушанке. Но надежды разбились, как стекло, увидев за порогом другого идиота в чёрных очках. Кто вообще в зиму носит чёрные очки?! — Что тебе нужно? — сразу же нахмурившись, произнёс Беларусь, держа руку на дверной ручке. Он был готов захлопнуть перед пендосом дверь. — Ам... Я... Ничего, — растерявшись, протянул США. Он точно не ожидал, что его встретят с недовольным лицом да ещё и с враждебным взглядом. Тот держал в руках кожаную сумку России через плечо. — Я просто принёс документы, что кол... Россия оставил. Когда ушёл из переговорной. Рыжеволосый взял из протянутых рук сумку с документами и начал закрывать перед Америкой дверь, как тот спросил: — А Россия дома?