Пойми, как мне плохо

В зале стоял шум, до заседания времени ещё полно, аж целых пятнадцать минут. Каждый из стран занимался своими делами, то разговаривал со своими торговыми партнерами, то кричал во весь голос в трубку телефона на секретарей, что не успели подготовить какие-либо бумаги, а кто-то сидел в своём кабинете. В общем всё здание было наполнено бурной жизнедеятельностью. Россия с курткой под рукой и сумкой наперевес стоял около автомата с кофе. Машина тихо жужжала, выплескивая из себя темно-коричневую бурду с лошадиной дозой сахара. Пить это невозможно, приторная сладость никак не перебивает кислоту низкосортных кофейных зёрен, но, когда стаканчик полностью наполнился, Россия делает глоток, морщится и тяжело вздыхая. Это отвратный кофе, но весомая причина задержаться в лобби и не заходить в гудящий зал заседаний раньше времени. Когда Россия только-только повязал красное знамя на шею, с гордостью выпячивая грудь на котором сверкал значок пионера, отец впервые взял его на собрание. Тогда сердце колотилось от предвкушения, а глаза блестели самым настоящим восхищением от одного вида здания, где собирались все-все страны. Отец ласково улыбался и трепал курчавые волосы сына, проводя вместе с собой в огромные двери политической арены. Сейчас же сердце колотится лишь от кофеина в крови, а здание с переговорным залом больше не вызывают того щенячьего восторга. Уголок губ невольно дергается вверх. Каким же маленьким и наивным он был в те времена, таким счастливым и верующим в самое светлое, что есть на этой земле. Казалось, что весь мир открыт перед глазами, что все страшное позади, а рядом отец и любящие братья с сёстрами и, казалось, что так будет всегда. Но вместо светлого будущего в его руках бумажный стаканчик с дрянным кофе, гладь которого дёргается вместе с его рукой, когда на плечо падает чужая ладонь. Он оборачивается, встречаясь с карим взглядом своего коллеги. — Guten morgen Russland, — вежливо улыбается Германия, поправляя очки на носу. — Всё в порядке? Ты стоишь здесь уже пять минут, все уже почти собрались в зале. — Доброе утро, Германия. — натянув дежурную улыбку и выпрямившись, отвечает Россия. — Да, всё хорошо, просто немного задумался. Ты же знаешь, как мне тяжело даётся подниматься в такую рань. Мужчина выдавливает из себя что-то похожее на смех, натягивая улыбку и допивая свой отвратный кофе, пока немец понимающе кивает. У самого-то тоже под глазами заселились синяки недосыпа, что хоть как-то да прикрывает темная оправа очков. Россия выкидывает стаканчик в мусорку, закрывая глаза на щиплющую боль под рукавами своего свитера. — Как поживает красавица Меркель? — переводит тему курчавый, убирая чужую руку с плеча. — Вполне хорошо, хотя ей стоит побольше пить воды, — отвечает брюнет, складывая руки за спиной и направляясь вместе с Россией в сторону зала, — Кстати, нам с тобой стоит обсудить дальнейшие поставки газа. У тебя найдётся свободный часик после собрания? — Конечно, можем потом встретиться в моём кабинете. Думаю мы быстро придём к договоренности. С этими словами мужчины подошли к дверям зала, когда по всему зданию раздался звон, оповещающий о начале заседания. Россия ещё раз улыбнулся своему коллеге, хлопнув того по плечу, поднимаясь на своё место. Оглядывая зал, он встречается взглядом с парой содружественных стран и кивает им, они отвечают тем же. В помещении наступает тишина, а звучный голос Англии начинает свою нудную приветственную речь. Пафосно и так по-королевски. Россия проводит по лицу руками, начиная раскладывать перед собой бумаги и текст с речью, пока монотонный голос прерывает грохот дверей и блеск темных очков в свете ламп. Он опускает свой взгляд вниз, решая игнорировать появившегося США, что так фаворитно кидает своё «sorry Papa» и усаживается на место. От одного его вида внутри всё в тугой узел сжимается, а зубы невольно скрипят. Да начнется цирк, господа блять.

***

Заседания, словно скучные лекции. По крайней мере они такими являются до тех пор, пока кто-то не начинает гнуть свою линию и не поднимается шум. Обычно это происходит в стороне западных стран и тех, кто вовлечен в конфликты. Но в основном здесь царит душная атмосфера от которой хочется удавиться. Россия сидел облокотившись подбородком на руку, покусывая кончик ручки. Курить хотелось до невозможности, а минуты до первого перерыва тянулись мучительно медленно. Вздыхая, мужчина облокачивается на спинку стула, вытаскивая изо рта ручку, поглядывая на часы. Раздается звон, после которого почти все поднимаются с мест начиная шуршать своими куртками и бумагами. Все с облегчением потягиваются переговариваясь. Россия тоже встаёт со своего места, разминая шею. Блаженные мысли о перекуре туманят бдительность и мужчина не успевает заметить, как на его стол падает толстенькая стопка бумаг. Он смешно щурится, пытаясь разглядеть мелкие буквы и волей не волей вспоминает тот мем с «сука, ты меня уже заебал блять», прочитав первые строки документа и встречаясь с ехидной улыбкой Штатов перед ним. — Тебе делать больше нечего? — с усталым раздражением цедит Россия, кидая бумажку обратно на стопку. — Что, испугался? — Улыбка Америки становится больше и курчавый сквозь темные линзы может увидеть, как жмурятся чужие глаза. Федерация скрипит зубами. — В прошлом году ты очень хорошо справился с… Но не успевает тот договорить, как россиянин, словно собаку, прерывает его поднятой рукой, вызывая мгновенное недоумение. Ему не хочется вспоминать прошлый год и как тогда обвалился рубль, у него времени на это нет, да и свой законный перекур он не желает тратить на этого заносчивого пендоса. — Я очень рад, что ты решил начать тренировать свою память, но засунь демонстрацию своего прогресса в задницу, — Скрипнув зубами и подбирая свою куртку, произносит Россия, — У меня перекур, не порти хотя бы его своей рожей. Услышав такое, губы Америки кривятся в оскал, а белая рука резко хватает державу за ворот свитера, притягивая к себе так близко, что ещё немного и мужчины столкнуться носами. В зале резко стало тихо. — What did you say? — шипит на своем языке США, буравя сквозь свои очки глаза России. — У тебя ещё проблемы со слухом? — Приподнимая бровь в такт отвечает Росс, беря чужое запястье в свою руку. — Я сказал — отвали, пока твоя рожа ещё цела. Россия одергивает чужую руку со свитера, брезгливо разглаживая складки на нем и отворачивается, проходя в сторону выхода. Даже от такого короткого диалога с этим пендосом, нервы натянулись до такой степени, что одно неверное слово, то они точно порвутся. Внутри всё кипит, а руки так и требуют сжаться в кулаки и как следует вмазать по американскому личику, чтоб забрызгал тут всё кровью. Но нельзя, нельзя показывать всем свою злость, нельзя подтверждать их ядовитые возгласы о том, какой Россия агрессор и нехороший. Нельзя нельзя нельзя… — Pathetic. Отскакивает эхом по стенам зала. Россия замирает около двери. Английский он знает уж больно хорошо. — You are pathetic, Russia, — Улыбаясь одним кончиком губ, продолжает Америка, — ты бежишь, словно крыса, почуяв опасность. Неужели ты горазд лишь угрожать и бегать от меня? Ради этого ли распался СССР? Ручка дверей тихо скрипит, пока внутри у россиянина начинает что-то трескаться. Штаты презрительно улыбается, раскидывая руки в разные стороны. Он попал в самое больное. — Сколько надежд и сколько трудов… Бедный Союз, наверняка в своем гробу переворачивается. Как же так получилось, что он вырастил такого жалкого и трусливого наследника. — Заткнись… — сквозь зубы шипит под нос Россия, наклоняя голову вниз. — Что-что? Мне ещё раз повторить? — подставляя руку к уху, переспрашивает Америка, приподнимая брови, когда встречается с ледяным взглядом державы. — О-о-ой, кажется я задел самое сокровенное, да? Хочешь поплакаться папочке, а? По залу разносится смех американца вместе с тяжелыми шагами России. Штаты перестаёт смеяться, наклоняя голову в бок, продолжая тянуть насмешливую улыбку. Внутри россиянина всё тянет, изнывает и готово порваться. Даже у ангельского терпения есть предел, который Америка с горделивым лицом перешагивает своими следующими словами: — Прости, Russia, но я не твой папочка. Последняя струнка терпения грустно лопается, а тяжелый кулак встречается с носом США. Он хватается рукой за нос и очки, с ужасом поднимая лицо на второй удар со стороны России, что валит его на пол. Вокруг поднимается шум и крики паники, пока мужчина хватается одной рукой за голую шею американца, что начинает пинаться и цепляться пальцами по чужим запястьям, пытаясь разодрать их. Он плюется своей кровью из рта, сдирая прилипшие бинты под белоснежной пряжей, заставляя Россию жмурится и шипеть. — Сукин ты сын! — Рявкает кучерявый, сжимая шею сильнее, пытаясь нанести ещё один удар по лицу американца, но вместо этого сам получает по челюсти, больно клацая зубами щеку внутри. Сзади подбегает Германия, что на пару с Китаем хватают вышедшего из-под контроля страну. Он сплевывает кровь, рыча и до самого конца пытается не отпустить своего врага, что пользуется моментом, ногой отпихивает его, нанося удар по скуле. Вокруг собирается толпа, Великобритания присаживается к своему сыну, что с тяжелым дыханием отползает от России, держась за свою шею и с настоящим шоком, наблюдая, как тот выкручивается из чужих рук. — Боже мой! Что у него с руками?! — верещит какая-то из стран, тыкая пальцем на покрасневшую пряжу когда-то белого свитера России. Он смотрит на рукава и вылезшие из них кровавые бинты, сжимая челюсти до скрипа. Только этого не хватало. Россия хватает брошенную на пол куртку и быстрым шагом вылетает из зала.