Пойми, как мне плохо

Что может быть ужаснее на свете, кроме как подъема в пять утра? Понимание того, что и этим днём придётся выкручиваться из различного сорта дерьма. Огромные горы бумаги с черными и мелкими буквами будут резать глаза, а голова пухнуть от гомона голосов в зале заседаний, что не замолкнут до самого приезда домой. От одних только мыслей уже начинает мутить, а в глазах темнеть от духоты водяного пара в ванной. В полусонном окоченение Россия крутит ручку, выключая горячий душ. Он проводит рукой по мокрым волосам, зачесывает их назад и упирается разгоряченным лбом об кафельную стенку. Холодная плитка контрастирует с влажным жаром ванной, заставляет приоткрыть щиплющие от недостатка сна глаза. Ему так не хочется никуда идти, хочется лишь вернуться в свою комнату и, как в детстве, завернуться в огромное одеяло с пледом, уснуть. Уснуть и беспокоиться лишь о том, как суметь списать контрольную по математике, а после лепить снежных баб во дворе с братьями. Вот только сонная слабость в теле и капающая с волос вода напоминает об одном: такого больше никогда не будет. Отдернув шторку, мужчина вылезает из горячей ванной, ежась от холодного кафеля под голыми ступнями и тянущего из-под щели в двери сквозняка. В груди всё неприятно сжимается, постепенно выгоняя ленивую дремоту из тела. Ладонью Россия вытирает запотевшее зеркало, встречаясь взглядом со своим отражением. Бледное, осунувшееся от усталости лицо с щетиной смотрело на него потухшими глазами от которых сердце замирает. Только вот Россия не уверен, что у кого-то в мире это самое сердце способно на такие вещи. Может раньше он и верил в эти невероятные способности человеческих сердец, но с прошествием лет эта вера растаяла, как мороженое на солнцепёке, оставив после себя сладкую, липкую и неприятную лужу, в которой купаются муравьи. У всех давно это самое сердце очерствело, выполняя лишь физиологическую функцию – качает кровь. Мужчина опускает взгляд на полочку со станком бритвы. Пена липнет к лицу, как и закрывающийся в ноздри запах ментола, пока Россия на автомате сбривает щетину. В голову в очередной раз лезут шальные мысли, пока лезвие станка в очередной раз проходит по коже, забирая с собой пену. Он пытается не думать, отключить свой мозг, абстрагироваться от окружающей его неприятно влажной и холодной реалии, стряхивая в раковине свою бритву. И россиянин впервые за это утро замечает свои руки. Белые дороги шрамов плотной паутиной тянутся до сгиба локтя. Некоторые из дорожек цепляются дальше, совсем как веснушки раскиданные на бледной коже, полоски шрамов покрывают плечи. Это все дурная привычка, которой обладают люди. Россия считает таких людей слабыми и жалкими существами, что не могут решить свои проблемы или наконец-то лишить себя жизни. Они только и делают, что строят из себя жертву ради всеобщей жалости и внимания. Отвратительно до такой степени, что хочется блевать. Только именно этой дурной привычкой Россия сам и обладает. Но нет-нет, он не слабый, он не выпрашивает всеобщего внимания и жалости, а просто затыкает мысли в своей голове, так сказать, вырезает. Как говорят – это другое. И вообще он обещал так больше не делать. Лезвие бритвы игриво переливается в воде под ярким светом новой лампочки ванной, пока Россия, глядя на это сияние, достал из ящика под раковиной небольшой конвертик с лезвиями. «Это в последний раз» — доставая спутник из бумаги, думает про себя мужчина. Данное самому себе обещание один раз можно и нарушить, ничего страшного точно не произойдет. Наоборот, глупые мысли и воспоминания заглохнут вместе с выпущенной кровью. Под отточенным движением острия, кожа расходится, оставляя красную нить. Она жжется, выдавливает из себя багровые бусины, что с каждой секундой становятся больше, не выдерживая своего веса катятся вниз, крупными каплями падая в раковину. Кровь смешивается с бегущей водой, окрашивает её в какой-то красно-бурый, будто из крана идёт ржавчина. Россия закусывает губу, прикрывает ресницами взгляд, оставляя ещё и ещё жгучих полос на руке, пока ноги не начинают набиваться ватой. Стоит остановиться, голова с самым первым порезом опустела, но он продолжает выводить красные дороги на запястьях, пока руки не затрясутся. Кто-то из других стран выбирает лёгкий путь белой пыльцы, утопая в наркотическом забытее, но Федерация не такой. Он не слабый. Он не слабый. Лезвие булькает в красную воду, а мужчина выходит из транса, разглядывая свою работу. Стоит вернуть всё на место и как следует перевязать руки. Он пытается не смотреть в зеркало.

***

*** Закончив с возней в ванной, Россия вышел в коридор. По полу тянулся узкий персидский ковёр, давно затоптанный и пыльный. Только он защищает босые ноги мужчины от кусачего сквозняка. Закутавшись в худенький халат, Россия направился в свою комнату, щурясь в гулкой темноте и спотыкается об кинутый посреди коридора рюкзака. С матом через зубы, он хватается за ближайшую тумбу, пытаясь не упасть, но режущая боль острыми иглами под бинтами впивается в кожу, не даёт удержаться и Федерация падает. Голое колено скользит по ковру, жжётся, пока разного рода баночки в тумбе и на ней падают на пол, поднимая грохот. Мужчина скрючивается, сжимая губы тонкую полосу, оборачиваясь на кинутый рюкзак. Чертов Укроп и его привычка раскидывать вещи. – Что происходит? – сквозь сонную тишину вскоре раздался голос Беларуси. Тот с тихим скрипом открыл дверь, рассматривая поднимающегося с пола брата, – Ты че не спишь? – На собрание собираюсь, – недовольно ответил Рос, поднявшись с пола и пихнув ногой чужой рюкзак в сторону, натягивая рукава халата на руках. – Очень интересно ты на него собираешься однако, – в сонном прищуре усмехается белорус, – по полу ползаешь... – Да, блять, иди спать. Укропу скажи потом, чтоб свои вещи по коридору не раскидывал, – возмутился Рос под хитрую улыбку Белого, заходя к себе в комнату. – Да не злись ты так, подумаешь, споткнулся. Тебе завтрак приготовить или опять голодным поедешь? Спросил рыжий, проходя следом за старшим. Он облокотился на косяк двери, внимательно следя за действиями брата. Россия такому особо рад не был, точнее вообще не рад. Он не баба, чтобы стесняться переодеваться при чьем-то присутствии, да и вообще в детстве с отцом и братьями в одной бане мылись всей оравой, а потом ночью с Беларусью и Укропом убегали на речку голышом плавать. Только тогда скрывать нечего было, а ненужное волнение ему сейчас как кость в горле. Стискивая зубы, он направляется к шкафу, почти полностью залезая туда. – Я не голоден, лучше спать иди, – Пытается отвадить младшего от себя, делая голос деловым и серьёзным. – У меня нет времени на еду, да и у тебя выходной. – Ага, конечно, нет времени на еду, а вот на сигарету покурить и кофе попить время есть. – Недовольно фыркает рыжеволосый, убирая курчавую прядь с лица и от косяка отлипая. На него эти отмазки давно не действуют, как и грозный взгляд из-за дверцы шкафа. – Оденешься - дуй на кухню. Собрание никуда не денется. И с этими словами младший выходит из комнаты России, оставляя того один на один с одеждой. Тот вздыхает, закрывает дверь и начинает одеваться, пока за стеной слышится грохот сковородки и гудение чайника. Он одевается, натягивает на себя свой белый свитер и собирает нужные бумаги. Звуки активной готовки на кухне стихают, когда Рос застегивает попухлевшую от документов сумку. Курчавый выходит в коридор, оставляя сумку в прихожей, проходя на кухню, где его ждал на столе жареный хлеб и две порции яичницы. Белый к этому времени успел в ванне побывать, зубы почистив, и кофе в турке сварить, что сейчас дымится у России перед носом, пока младший зевал и лениво ел свою порцию. Мужчина садится за стол, собираясь отхлебнуть кофе, как его сразу же останавливают: – Ты сначала поешь, а после уже свой кофе хлебай, – проглотив еду, произносит белорус, с неким упреком смотря на брата, – А-то не следишь за собой вообще. – Ладно, ладно. Спасибо, что следишь за мной и тем, что я хаваю, мамуль, – закатывая глаза, отвечает Россия, закидывая в свой рот кусок гренки. Беларусь на это лишь фыркает, продолжая есть. Когда тарелки опустели, а кофе всё выпито, Россия распрощался с братом, выходя на заснеженную улицу. Сигарета тлела в сжатых зубах, пока курчавый чистил старенькую “Ласточку” от снега, прогревая салон и аккумулятор машины. Тот взглянул в горящее окно кухни, где на него смотрел Беларусь, махнул рукой и уселся за руль, уезжая из родного двора на чертово совещание.