Hassliebe

— Проклятье, Малфой! — Роуз влетает в него, с силой толкая парня ладошками в грудь. Жгучая ненависть расползается красными пятнами на ее бледно-фарфоровых щечках, усыпанных крохотными веснушками, что похожи на звезды, устилающие небосвод. Орехово-рыжие кудри дрожат от резких движений и непослушно ложатся на ее плечи. Выдох, срывающийся с губ гриффиндорки, теребит прядь волос, упавшую на глаза, и она быстрым движением руки убирает ее, заправляя за ухо. Серые глаза Малфоя широко распахнуты — ей действительно удалось привлечь его внимание. Удивленный взгляд скользит от небесно-голубых напротив, недовольно искрящихся в залитой солнечным светом комнате, до хрупких ладоней, что сжимают шерстяную ткань на его груди. — Что ты себе позволяешь? — нетерпеливо произносит Уизли, не отнимая рук. Прямо сейчас ей все равно, что все вокруг смотрят на них. Все равно, как она выглядит — какой дикой и, возможно, смешной кажется. Скорпиус перешел все границы дозволенного. Сильнее стискивает жесткую мантию в пальцах и чувствует, как гнев заполняет ее с новой силой, а костяшки пальцев белеют. Слизеринец и шага не ступает с места, хотя она тянет его. Его брови в вопросе скользят вверх. Так неестественно заинтересованно, что хочется стереть это пустое выражение его лица. Его раздражающее высокомерие настолько притягательно для Лили и других девчонок, но только не для Роуз. Он снова играет с ней. Всегда. Чертов Малфой! — Не имею представления, о чем мы говорим, Уизли, — его спокойный голос только распаляет ее. Уизли больно кусает кончик языка, пугаясь саму себя. Пожалуй, ей следует остановиться, но его брезгливый тон служит спусковым крючком. — О, правда? — едкий вопрос слетает с ее губ. Он лениво передергивает плечами, медленно опуская свои руки на ее кисти. Вздох почти вылетает из ее рта. — Отпускай, Роуз, — отчетливым, сдержанно-поучительным тоном, словно родитель, отчитывающий нашкодившее чадо. — А то что? — фыркает девушка. — Разлюбишь меня? — храбрится, выдыхая вопрос, но в ту секунду, когда она ошпаривает Малфоя им, ей хочется, чтобы эти слова никогда не звучали вслух. Он замирает. В самом настоящем смысле этого слова. Прямо посередине идиотского класса. Сердце гулко стучит в ушах. Твою мать. Твою мать. — Кто? Его холодные руки все еще держат ее — разгоряченные от того натиска, с которым она сжимает пальцы на его одежде. Они будто не обращают внимания на такую мелочь — не после ее слов. Всего два словечка. Такая ерунда. Не следовало ей приходить к нему. Не нужно было говорить. Мерлин. Почему она не проигнорировала Лили, когда та вдруг ошарашила ее обиженным, больным, выпачканным слезами «он любит т е б я, Роуз». Почему Лили? Почему Малфой? — Какая разница! — возмущенно произносится Роуз, облизывая вдруг пересохшие губы. Он встряхивает ее: — Кто тебе сказал эту… — не договаривает, останавливается, крепче впиваясь испытывающим взглядом; обводит каждый миллиметр ее лица, подмечая крохотные детали: выраженную морщинку на лбу, плотно сжатые губы, потемневшие радужки широко открытых глаз и то, как часто поднимается ее грудь напротив его. — Глупость? Да? — ее голос, кажется, охрип от сдерживаемой злости. — Да, Скорпиус? — Заткнись, Уизли, — хватка на ее руке становится жестче, и ей едва удается различить его слова, произнесенные сквозь зубы. Роуз качает головой. Из-за бледности и худобы ее глаза кажутся ему вдруг еще больше обычного, и полностью его поглощают. «Разлюбишь меня?» Звонкий голос смешивается с ударами сердца в ушах. «Разлюбишь меня?» Только дурак не услышал бы ноты ее волнения, произнося вопрос. Почему она волнуется? Потому что ей противно? Потому что он — грязь на подошве ее замызганных туфель? Или он выдает желаемое за действительное… но, возможно… всего лишь может быть… ее волнение как-то связано с тем, что она так призывно смотрит на него этими наивно-распахнутыми? — Зачем, Скорпиус? — прерывисто шепчет девушка. Уизли разжимает порядком онемевшие пальцы, и на мгновение ее руки задерживаются в его. Она не опускает ресниц, не прячется, упрямо вздергивает подбородок, удерживая его помутневший взгляд. Наконец и Скорпиус отпускает ее. Они молчат, стоя друг напротив друга в звенящей тишине. Мысы их туфель буквально соприкасаются. Малфой тяжело сглатывает, и она замечает, как ходит его кадык. Ему хочется потянуться к изумрудно-серебряному галстуку и ослабить эту удавку на шее, но он не доставит такого удовольствия всем этим кретинам, что вытаращились на них. Почему Уизли не могла прийти к нему и поговорить наедине? Почему поступилась своей рассудительностью и собранностью крошки Рози? Настолько глубоко противно быть той, кого он мог бы любить? — Потому что я могу, — спокойно отвечает ей, и уголок его рта дергается вверх в едва заметной усмешке, в ответ на которую ее желудок, отчего-то, непроизвольно сжимается. Роуз медленно моргает, затаив дыхание, слыша его резкое «потому что я могу» — такое безжалостное и ледяное. Безразличие в потемневших глазах Малфоя отзывается в ней мелкой дрожью. А еще эти губы, что гнутся в жестокую ухмылку. Тупая боль раздается в затылке. Его ведь не волнуют чувства других людей. Самодовольный и самовлюбленный эгоист. — Нет. Ты не можешь, — горячо произносит она, находя в себе смелость. — У тебя нет никакого права вмешивать меня в свои глупые игры. Роуз выдыхает, задевая его своим теплым дыханием. Ей кажется, будто она закончила трудную и заранее подготовленную речь, хотя на самом деле получилось крайне несуразно произнести даже это короткое предложение. Малфой не слышит ничего кроме лавандового запаха, что доносится до него. Такая банальность — лавандовое мыло. Кто бы мог подумать? Ему хочется зарыться носом в ее непослушные кудри и вдохнуть полной грудью этот дурманящий аромат, а потом задеть кончиком нежную кожу на шее, чтобы почувствовать, как ее тело задрожит в его руках. Не в силах противиться инстинкту он тянется к ней и пропускает прядь медных волос, что снова выскальзывает из-за ее маленького ушка и настойчиво падает на лицо, сквозь пальцы, и она задерживает дыхание. — Пошли вон, — рычит Скорп. — Я сказал, вышли нахрен отсюда! — от его грубого тона ей хочется сжаться, но она решительно поджимает губы. Краем глаза Роуз наблюдает, как Альбус просит ребят выйти из класса, дав им пару минут. Сам он обеспокоенно оглядывается на нее с Малфоем, разрываясь между тем, чтобы, видимо, подойти и успокоить своего поехавшего с катушек лучшего друга, а может быть, выпроводить ее отсюда, сказав, что это была одна из самых наиглупейших ее затей. Плевать. — Ты тоже Ал, — мягко добавляет Малфой, не сводя глаз с девушки. — Пять минут. И без глупостей. Оба, — делая ударение на последнем слове, Поттер уходит. Они остаются в звенящей тишине. — Так чего я не могу, Уизли? — Скорпиус нависает над ней, и та вдруг теряется от того, что в реальности оказывается такой маленькой и хрупкой рядом с ним. Едва заметным шагом она боязливо ступает назад, надеясь, что он слишком сосредоточен на своем эго, чтобы заметить этот ее панический жест. «И где твоя хваленая храбрость, Уизли?» — Не могу взять и влюбиться в глупую, несносную, ничего не замечающую рыженькую полукровку, Уизли? Или не могу влюбиться в нее потому, что она, видите ли, против? Или, возможно, не могу сказать кому-то об этом? — он смотрит на нее с снисходительной усмешкой. — И кто из нас эгоист? Его губы шевелятся, но она не разбирает ни слова. Беззвучно. Пусто. Пальцы ломит — так сильно, оказывается, она сжимает кулаки. Все не может быть так, как он это преподносит. — Не говори так. — Как? — Не говори, что любишь. Его взгляд меняется. Она не сразу понимает, когда именно, но сейчас на нее смотрят светлые радужки, наполненные скорее грустью, чем грубостью и жесткостью. Сейчас его глаза не сталь, а тронутое туманной дымкой серое и печальное небо. Он бросает последний долгий взгляд на нее. — Ага, как скажешь, замухрышка. Отворачивается, убирая руки в карманы, и занимает свое место за партой, безразлично упираясь взглядом в пергамент перед собой. Ей вдруг хочется дотронуться до фланелевого рукава его рубашки, что виднеется под темной мантией. Почему, когда он ведет себя так, ей не терпится успокоить его простым прикосновением, сделать что-то, чтобы он снова поднял голову, и она смогла увидеть живой взгляд, а не это подобие? Глупость какая-то. Несколько минут назад сама же кидалась на него с кулаками. Роуз судорожно сжимает и разжимает пальцы рук, а потом разворачивается, направляясь к двери. Его голос едва слышно раздается позади нее: — Убегай. Только не прикидывайся, что из нас двоих л г у н — это я, Роуз.