Hassliebe

Красивая. Такая блядски красивая. Скорпиус сжимает челюсть, наблюдая, как Уизли стоит в конце коридора, опирается лопатками на каменный выступ в стене, прижимает к груди внушительный фолиант и улыбается. Улыбается. Твою мать. Не просто тянет уголки вверх в вежливой улыбке, а откидывает голову назад и заразительно смеется, отчего веснушки, рассыпанные хаотичными созвездиями по ее лицу, будто светятся вместе с глазами цвета незабудок, а на щеках появляются удивительные ямочки, приковывающие к себе внимание. Ее ярко-рыжие локоны убраны в туго заплетенные косы, покоящиеся на груди, и ему до немого скулежа хотелось бы узнать — какого их будет расплести, стягивая в кулак. Малфой устало прикрывает веки, потирая переносицу двумя пальцами. Эта полукровка сидит у него в печенках, а он, словно околдованный, продолжает упираться в нее взглядом полным злости и симпатии, выискивая причину последней. Может, она дала ему какое-нибудь любовное зелье? Скорпиус усмехается своим мыслям, проглатывая огромный ком, раздирающий горло, когда рейвенкловец склоняется к ней, шепча что-то на ухо — ему бы хотелось, чтобы Уизли хотя бы посмотрела в его сторону без нескрываемого раздражения, не то, что какие-то любовные глупости с Амортенцией. Гриффиндорка кусает губу, внимательно слушая собеседника, и заправляет выбившуюся прядь вьющихся волос за ухо, выглядывая из-под ресниц, а слизеринец ощущает, как внутри закипает ярость — липкая и вязкая. Парень напротив протягивает руку, касаясь тяжелой книги, видимо, предлагает помощь, но Уизли отрицательно качает головой, удобнее перехватывая ту в своих руках. «Уйди же. Уйди», — шепчет про себя Малфой, но не понятно, в действительности, к кому обращаясь: к себе или к ней, или к этому остолопу напротив, что, кажется, решил, будто он ей и впрямь интересен? Будто он — причина ее живой улыбки. Скорпиус жмет руки в кулаки и прячет в карманы брюк. Прячет их и то нелепое чувство, название которого вертится на языке, отдавая горечью во рту. — Уизли! — нарочно громче, чем следовало бы. Роуз оборачивается, а вместе с ней и остальные ребята с интересом начинают следить за разворачивающейся ситуацией. — Кажется, теперь я понимаю, почему в твоей голове больше бесполезной информации, чем необходимой, — едко ухмыляется парень, вальяжно раскачиваясь на пятках. — Я бы советовал тебе старательнее подготовиться к следующему занятию по зельеварению. Иначе не удивляйся, почему ты после меня. Щеки девушки вспыхивают красными пятнами, и она прячет свою растерянность за недовольно сморщенным носиком и прищуренным взглядом голубых глаз. Несколько слов из его мерзкого рта, и все происходящее отчего-то кажется до жути неправильным, словно ей и вправду следует сидеть в библиотеке, погрязнув в пыльных книгах, изучая материалы с придирчивой внимательностью, а не стоять здесь, наслаждаясь беседой с мальчишкой на курс старше нее. Когда он произносит эту гадость вслух, можно подумать, что она безответственная! Несколько долгих секунд Уизли так и стоит, замерев, пробуя сообразить, как следует поступить дальше. Желательно, не поддаваясь тому, насколько сильно ей хочется вмазать змеенышу по носу, Джеймс как-то даже показывал, как правильно складывать пальцы в кулак, чтобы ничего себе не сломать. Правда, внутри что-то неожиданно бьется, так живо-живо, совсем некстати, но рыжая отмахивается от этого ощущения, как от надоедливой мухи. Потом об этом. Потом. Потом. Потом. — Иди, куда шел, Малфой, — твердо произносит гриффиндорка, сильнее прижимая к груди фолиант, словно он может защитить ее от въедливого взгляда серых глаз, похожих на грозовую тучу, неожиданно появившуюся в ясный день, и ленивой ухмылки. Скорпиус, и правда, уже забыл, что направлялся на очередную тренировку по Квиддичу, пока не услышал знакомый смех, отдающий ноющим чувством в груди, и, скорее всего, Альбус или ищет его сейчас, чтобы задать встряску и притащить на поле, или прибережет немного ласковых слов до встречи уже после нее. — Непременно, Уизли, — растягивая гласные, отвечает слизеринец. — Просто дружеский совет. Он безразлично пожимает плечами и разворачивается на пятках, удаляясь быстрым шагом, игнорируя, что только сейчас разжимает пальцы, сцепленные в кулаки, игнорируя, что на раскрытых ладонях следы в виде полумесяцев от ногтей, игнорируя, что кретин, стоящий рядом с ней, даже не потрудился заткнуть его. А эта дура улыбается ему.

***

— Помощь нужна? Голос, неожиданно раздавшийся за спиной допоздна зачитавшейся Роуз, заставляет ее подскочить на стуле, захлопывая «Расширенный курс по зельеварению», а поток ветра, возникший от резкого шелеста страниц учебника, поднимает в воздух и скидывает на пол аккуратно сделанные пометки на пергаменте. Гриффиндорка выпрямляет спину и сводит лопатки вместе, пряча куда-то между ними мурашки, появившиеся ниоткуда, расползающиеся вдоль позвоночника. — Иди, куда шел, Малфой, — шипит Уизли, не обращая внимания на парня со Слиза, и наклоняясь, чтобы собрать рассыпанные бумаги, протягивая руки под массивный дубовый стол. — Как обычно. Расслабься, Уизли. — Сам расслабься. Она молча ругается и складывает пергамент, когда замечает перед глазами блестящие мысы его чистеньких ботинок. Тяжело вздохнув, поднимает ресницы и натыкается на знакомый зелено-серебристый галстук. Он, сидя на корточках рядом с ней, осторожно протягивает перо, также упавшее в поднятой ею суматохе. Уизли бросает холодный взгляд на парня. — Я не просила помощи, — отвечает колючим голосом, протягивая руку к перу. Брови Малфоя удивленно ползут вверх, но в остальном он высказывает абсолютное равнодушие. Она отмечает, что его светлые волосы стали короче с последнего курса. Скорпиус так близко к ней, что Роуз может видеть длинные ресницы и ободок вокруг серой радужки глаз, что на тон темнее нее. Перо не поддается, когда она пробует забрать его, и Малфой с легкостью может читать раздражение в ее глазах. Неожиданно поверх ее тонкой руки опускается теплая ладонь. И у нее внутри снова что-то трепещет, будто стая бабочек машет своими крыльями. Теряется. Глаза мечутся, не в силах встретиться с ним взглядом; не понимает, куда следует смотреть то ли на него, пересилив себя, то ли на их руки, то ли вообще по сторонам, в поисках чего-либо, способного уберечь ее от этой щекотливой ситуации. Щеки опять заливает румянец, и Уизли надеется, что со стороны, в сумерках, при слабом освещении не видно, как она краснеет от глупого прикосновения слизеринца. — Пусти, — шепчет и, вспоминая о гордости и силе воли, поднимает взгляд; настойчиво, резко смотрит прямо в глаза, что сейчас кажутся ей похожими на серебряную луну, запечатленную на темном небосводе. — Нет. Она задыхается: от возмущения, от испуга, от того, что эти три буквы и его настойчивость отзываются в ней чем-то опасным и пристыжено желанным. «Он просто смеется над тобой», — напоминает себе Роуз. — Пусти, — настойчивее, но руку отчего-то не дергает. — Нет. Скорпиус сжимает челюсть, молча наблюдая за ней, словно они в чертовом дуэльном клубе, а он ждет ее следующий ход; и, стоит ей занести волшебную палочку, он кинет в нее одно из непростительных, а потом — конец. Малфой ведет большим пальцем по тыльной стороне ее ладони, и она превращается в сгусток эмоций, сдерживаемых под огромным железным замком. С губ срывается слабый вздох, привлекающий его внимание, поэтому теперь он, точно загипнотизированный, смотрит на ее рот — влажный, желанный, все еще неулыбающийся ему ни разу. Тени мерцают на его лице. Голова начинает кружиться. Все тело в напряжении. Его пальцы ползут вверх по руке, и теперь он выводит узоры на ее кисти, с легкостью ощущая, как у нее ускоряется пульс. Скорп смотрит так, что у нее дыхание заходится, и, безусловно, он отмечает и это тоже. Поедает ее глазами и, не разрывая зрительный контакт, не прекращая изводить ее касаниями, берет за кончики пальцев, наклоняется и оставляет слабый поцелуй, вызывая мелкую дрожь. — Ох, Роуз, такая упрямая, — шепот ласкает кожу, и она чувствует, как он улыбается, все еще касаясь губами ее руки. Крохотный выдох. Лишь бы не шелохнуться. Не дать себя поймать. Его взгляд светится неподдельной радостью, когда он поднимает лицо к ней, находя распахнутые глаза. Выпрямляется, поднимая девчонку за собой, и Роуз умоляет Мерлина сделать так, чтобы ее не подвели ватные ноги — не хватало только распластаться у него перед носом. — Моя упрямая Роуз. Пусть улыбается, кому хочет. Так она не смотрит ни на одного из этих идиотов.