abyssus

Широ решает давно и решает бесповоротно: свои последние годы в расцвете сил он хочет провести в космосе, а не на Земле, вздыхая о том, какие шансы упустил. Он не хочет пытаться продлить себе жизнь и в это же время терять ценные моменты, которые мог бы потратить на то, чтобы создать драгоценные воспоминания. И он говорит об этом Адаму – ворчащему, не понимающему, любящего его и не желающему отпускать, – пытается вразумить его, но Адам злится, не поддерживает его и грозит расставанием. И Широ больно – ироничный голосок в голове шепчет: «Проблемы в раю?», – но ему кажется, что именно к этому все и шло. Как бы хорошо им не бывало временами, долгие и затяжные ссоры перевешивали, и Широ не хотел и дальше мучить друг друга, как не хотел отпускать Адама. Адам не провожает его, но подле Широ стоит Кит – улыбающийся, желающий удачи, но какой-то потухший. Широ треплет его по волосам, пытаясь вселить немного уверенности в него, но Кит – слишком хорошо все понимающий для своего возраста – знает, что когда Широ вернется, он будет другим: немощным, слабым, застигнутым болезнью. – Я придержу для тебя кресло лучшего пилота Земли до того, как ты вернешься, – пытается шутить Кит, но в его голосе Широ различает отголоски дрожи. Что он делает? Он смотрит на Кита – одинокого, всеми забытого, выбирающегося из своей замкнутой зоны комфорта только благодаря Широ – и думает, что если улетит, то все эти старания пойдут прахом. В Гарнизоне никто не станет с ним возиться – «лучший не лучший пилот, а дисциплина у кадета просто отвратительная», – никто не станет закрывать глаза на проступки и прикрывать за драки с непонимающими его сверстниками. Если Широ улетит сейчас, жизнь Кита круто изменится: он снова может замкнуться в себе, подумать, что единственный человек, которому он был дорог, тоже бросил его. И, возможно, из-за этой обиды, злости и ненависти вылететь из Гарнизона, так и не исполнив свою мечту. – Подожди пока меня сгонять с этого седалища, – улыбается Широ, а лицо Кита непонятливо округляется. Он старается не улыбаться в тот момент, когда мечта Широ ломается у него на глазах, его же руками, но ничего не может с собой поделать – губы сами собой изламываются в измученной улыбке. Широ смеется и надеется, что не пожалеет, когда вместе с Китом наблюдает за отправкой корабля на Кербер.

***

Его решение чревато последствиями: Широ отстраняют от службы в Гарнизоне на некоторый период за непрофессионализм и такое скорое – непредвиденное, принятое в самый последний момент – решение. На голову сваливается куча документации, и Широ тихо вздыхает под нравоучения Адама – «Принимай ответственность за свои решения, Такаши», – когда тот возвращается с работы домой. У них с Адамом вроде бы все хорошо – заживают раны от прежней ссоры, – но Широ кажется, что Адам чувствует, что не он удержал его на Земле. Широ видит в его глазах упрек, обиду, но Адам, которому всегда есть что сказать, молчит. Перед Китом он не выясняет отношения с Широ, и Киту кажется, что именно поэтому Широ так много проводит времени с ним. И не то что бы Киту это не нравилось. Они проводят так много времени вместе, что Киту даже удается забыть, какой была его жизнь до встречи с Широ. Каждый момент в его жизни пропитывается воспоминаниями о Широ, и если бы он внезапно исчез, Кит бы, наверное, сошел с ума: каждая вещь в этом мире напоминала бы ему о Широ. Кит не хочет радоваться тому, что Широ остается, но не может не думать о том, что действительно счастлив. Это все неправильно, убеждает он себя. То, чем Широ жертвует ради него, что пытается сделать – Киту нечем ему отплатить, нечего дать взамен. Но Широ – такой теплый, радостный и улыбающийся – ничего не просит взамен, просто обнимает его за плечи, говорит вдохновляющие речи и берет с него обещание когда-нибудь сделать то, чего не смог он. И Кит улыбается, говоря: «Почему ты это говоришь? Мы отправимся в Космос вместе, вот увидишь». И Широ улыбается – печально, но умиляясь этому, – но ничего не говорит в ответ. Кит чувствует себя дураком, вспоминая о болезни Широ, о том, что свои лучшие годы он отдает Киту. И Кита грызет совесть, мешает ему спать ночами, мучая назойливым, тревожащим, очевидным вопросом. – Ты меня винишь, Широ? – все-таки срывается с его губ вопрос. Киту почти семнадцать, он почти дорастает до Широ и смотрит на него не снизу вверх, а почти вровень. – В чем, Кит? – искренне удивляется Широ. – Ты знаешь, – бормочет Кит, отводя глаза в сторону, готовясь, но все-таки боясь увидеть во взгляде Широ упрек. Все-таки вряд ли он мечтал о преподавании в Гарнизоне до конца своих дней. Широ мягко улыбается – но Кит не видит этого, – крепко обнимает Кита, а Кит задыхается от нежности, от тепла, чувствует, что мысли плавятся совсем не оттого, что Широ ему как друг, как брат. Непреодолимое желание поцеловать начисто выбритую щеку, зарыться пальцами в смольные волосы он борет, топит в себе порыв и ненавидит себя за это. – Никогда, – шепчет ему на ухо Широ. – Я никогда не смогу тебя ненавидеть, Кит. Кит улыбается, обхватывает его руками поперек спины и зарывается носом в изгиб шеи, вдыхая приятный родной аромат. Ему кажется, что у них все хорошо, и хочется, чтобы это чувство не пропадало. А потом выходит официальное объявление о полете на Кербер. Кит после него стремглав несется к Широ домой, почему-то прекрасно зная, что у того сейчас на уме. Легкие обжигает от холодного воздуха, он задыхается, но важнее всего в тот момент кажется добежать до двери Широ и сказать те самые слова, которые его утешат. Но забегая – бесцеремонно, не заботясь о личном пространстве и о том, что там живет еще и Адам – без стука или звонка в квартиру, Кит слышит от Адама: – Хорошо, что ты не полетел, Такаши. Нет, нет, нет, нет, нет, чуть ли не бормочет Кит. Это не те слова, которые нужны Широ. В его лице – скорбном, разбитом, измученном – Адам видит беспокойство и переживание за команду Холтов, но Кит знает, что это на самом деле. Ему хватает всего одного взгляда Широ на него, чтобы Кит сорвался и сгреб – прямо на глазах у Адама – его в охапку, прижав в себе крепко-крепко, совсем не целомудренно, совсем не так, как обнимают наставника. И Кит говорит: «Даже если бы ты полетел, у тебя бы не вышло их спасти». Широ всегда хочет держать все под контролем, считает, что может все сделать, выложившись на полную. Но он ошибается в своей всесильности – в той самой, в которой убежден Кит, – он забывает о том, что может рассчитывать на кого-то еще. – Спасибо, Кит, – бормочет Широ, уткнувшись ему в плечо. Кит гладит Широ по волосам и ловит осуждающий взгляд Адама.

***

Когда Киту исполняется девятнадцать, у Широ впервые при нем проявляются признаки болезни. У него подкашиваются ноги, и Кит едва-едва поспевает его подхватить, когда тот почти падает с лестницы в Гарнизоне. У Кита в тот момент лицо наверняка перепуганное, но Широ улыбается, сохраняет привычное спокойствие и говорит, что он в порядке. «Ни черта ты не в порядке», – хочется выплюнуть Киту, и Широ ничего не стоит прочесть это в его глазах. Они с Адамом все-таки расходятся. Сложно сказать, кто не выдерживает первым, кто подает эту идею, словно их голоса впервые за долгое время звучали в унисон – «Это тяжело. Быть может, нам давно стоило отпустить друг друга», – и вместе с тяжестью на сердце Широ чувствует небывалую легкость. Постоянные наставления Адама, его беспокойство – и не то что бы Широ не был рад тому, что кто-то тревожится о нем – по поводу болезни выводят Широ из себя: он не хочет провести остаток своих лучших лет в попытках продлить жизнь, если и так все понятно. Он не опускает руки. Просто наконец-то готов смириться с очевидным. Адам злится, кричит и, когда хлопает дверью, кажется, будто Широ отпускает его из своей жизни, чтобы легче принять это – его болезнь, неминуемый конец – было именно Адаму. Широ устал от постоянного сочувствия, боли и грусти во взглядах – «Такой талантливый! Жизнь так несправедлива!» и даже торжествующие глаза завистников не так делают больно, как то, каким он предстает – слабым, теряющим свое величие и лицо, когда падает, путаясь в ослабевших ногах – перед Китом. Когда становится совсем худо, когда отказывают ноги и немеют руки, когда в голове стоит туман, полубессознательного Широ Кит доставляет в госпиталь под чуткое руководство врачей, сетующих на такое наплевательское отношение к болезни и пессимизм. Их рецепт счастья и выздоровления Широ не подходит – как бы он не хотел выздороветь, болезнь не отпустит по одному только его желанию. И когда Широ просыпается в палате – такой белой, что от света рябит в глазах, – весь обмотанный, обвешанный непонятными проводками, в окружении пикающих электроприборов, ни на что не годных в его проблеме. Широ почти ничего не смыслит в этом, но что угодно бы отдал, если вместо ударов сердца в минуту они посчитали, сколько времени у него осталось. Кит спит в кресле с пакетом апельсинов на коленях – спит, сморенный усталостью и бессонными ночами заботы о Широ, – и Широ кажется это до безумия неправильным. Совсем не для того, чтобы Кит тратил на него свое время, он остался на Земле. Широ хотел быть ему поддержкой, наставником, к которому всегда можно обратиться за советом, а в итоге превратился в обузу. Во сне Кит что-то невнятно бормочет, морщинки на вечно хмурящемся лбу разглаживаются, и Широ не может не улыбнуться этому. Он опасно открывает его глазам шею – тонкую, бледную, почти что лебединую, – и мысль о том, чтобы приникнуть к ней в поцелуе, Широ гонит как чумную. Его усилившееся сердцебиение выдает какой-то из медицинских приборов, и Широ пытается думать о чем-то отвлеченном – завтраки, бейсбол, преподавание, – чтобы утихомирить глупое разбушевавшееся сердце. Это неправильно, вдвойне неправильно. – Эй, ты очнулся, Широ, – произносит заспанный Кит, разбуженный возней Широ на кровати и потирающий глаза. – Прости, что разбудил, – виновато улыбается Широ. – Ты не разбудил, – отмахивается Кит. – Я сам ждал, когда ты проснешься. Широ стыдно: вместо Гарнизона, учебы и пилотирования все свое свободное время Кит уделяет ему. Он говорит Киту: «Мечтай, становись лучшим и живи дальше», а в глазах Кита только бессмысленное рвение и надежда. А в глазах Кита четкое убеждение: «Это место не станет твоей могилой».