abyssus

Адаму не нужно объяснять, что значат белые лепестки хризантем, выходящие из его горла с хриплым кашлем. Он не дурак и давно подмечал, что у него с Широ что-то не так – они вроде бы любят друг друга, как и раньше, но что-то меняется. И перемена – ощутимая, но трудно разгадываемая, словно зашифрованное послание в чувствах – Адама сначала настораживала, а теперь не на шутку пугает. Он воровато оглядывается по сторонам – хоть бы никто в Гарнизоне не видел его – и выбрасывает лепестки в ближайшую урну. Такаши об этом знать не стоит. В груди расползается мерзкое чувство наполненности – Адам знает, что это белые хризантемы цветут в его легких и белыми лепестками пророчат ему смерть, – от которого Адаму никак не избавиться. Он сам виноват: слишком открылся, слишком доверился и позволил любви вскружить голову, позабыв о том, что Такаши тот, кто очаровывает всех. Он не может остановиться на ком-то одном, он всегда будет в пути, чтобы помочь, уберечь, спасти, но Адам надеялся, что принадлежит он все-таки только одному. И как жаль, что – похоже – это оказывается не Адам. Такаши по-прежнему говорит ласковые слова по утрам, когда – только-только проснувшись – прижимается губами к плечу Адама, а затем зарывается носом в короткие волосы на его затылке. И у Адама на душе так противно и гадко – Такаши с его большим сердцем уступает в силе любви ему, сдержанному и временами холодному, – от того, что приходится лгать и уворачиваться от поцелуев, которые Такаши норовит украсть с его губ. Адам не может позволить и в груди Такаши прорасти проклятым цветам, не может позволить, чтобы из-за его эгоизма умер его любимый человек. Адам гадает: в какой момент и что пошло не так? Думает, ломает голову, чуть ли не сходит с ума, пока в Гарнизоне натыкается на Такаши, говорящего с кадетом, которого сам и протащил. Лицо Такаши светится неподдельным счастьем, руки его – большие и теплые – все время тянутся к мальчишке – потрепать по волосам, похлопать по плечу – и все бы ничего, если бы не щенячий восторг кадета. Адам еще тогда думает, что мальчишка за Такаши кому угодно глотку перегрызет – маленький волчонок, выбирающий себе стаю после долгих лет одиночества, – что сделает что угодно, стоит только Такаши попросить. Грудь пронзает резкая боль, и Адам сгибается пополам, одной рукой хватаясь на горло, а другую прикладывая к губам. Он сухо кашляет – цветы неприятно застревают в горле и словно царапают его нежными лепестками тоскливым напоминанием о том, что для Такаши он не так дорог, – а на ладони остаются красиво обагренные его кровью белоснежные лепестки хризантем. Адам утирает уголки губ рукавом, приводит дыхание в порядок, пытаясь понять, прошел приступ или нет, а затем возвращается к работе. Такаши говорит: «Я люблю тебя, Адам», находит его висок и целует ласково, нежно, так, что у Адама снова щемит сердце – Такаши убежден в своей любви, но сам не понимает, что влюблен не в него, – но от этих слов ему иногда становится легче дышать. У него даже складывается ощущение, что так он может обманывать проклятую болезнь, искусственно продлевать себе жизнь. И вроде бы ему удается успокоить себя – «Я обязательно верну любовь Такаши, его признания в любви станут настоящими», – но, глядя на отношения Такаши и Кита, Адам только и может, что захлебнуться в новом приступе. Ему кажется, что его болезнь настолько очевидна, что только слепой не сможет заметить – а за Китом он и не замечает Адама, – что лепестки белоснежных хризантем шелестят, словно на ветру, в его легких каждый раз, когда Адам делает осторожный вдох. Хочется кричать и скандалить, разносить все вокруг и вопрошать: «Неужели ты не видишь, Такаши?! Неужели не видишь, что убиваешь меня?», но Адам не сделает этого – потому что через месяц у Такаши отправка на Кербер и Такаши Адам очень любит. Если Такаши и решит остаться на Земле, то пускай поводом будут не треклятые белые хризантемы в легких Адама. И они проводят свои последние дни вместе, если это позволяет подготовка Такаши или Кит, теперь занимающий практически все его свободное время. В их общей квартире он бывает реже, чем у Кита, а, наблюдая за мальчишкой, Адам приходит к выводу, что еще несколько лет и тот точно поймет, что его тяга к Такаши не просто восхищение и трепет. Да, думается ему, еще несколько лет и у Кита будет гибкое молодое тело, способное привлечь Такаши физически, а не только духовно. Но когда Такаши остается дома – редкими вечерами, которые он посвящает только Адаму, – то они сидят на диване, смотрят какой-нибудь старый ностальгический фильм и пьют кофе. В такие моменты ноги Адама находятся на коленях Такаши, нежно оглаживающего бедро Адама, пока пальцы Адама путаются в смольных волосах Такаши. – Ты злишься на что-то? – спрашивает однажды Такаши, а Адам – удивленный и растерянный – округляет глаза. – С чего ты так решил? – интересуется Адам. – Ты не позволяешь себя целовать в губы, – отвечает Такаши. – Я что-то не так сделал? Адам улыбается – скорбно, нежно и даже ободряюще, – ласково поглаживает Такаши по щеке и смотрит ему в лицо с такой любовью, из-за которой и прорастают цветы в его легких. Он хочет наплевать на все, поцеловать Такаши в губы, дать почувствовать металлический привкус крови на языке и пыльцы от белых хризантем, поделиться с ним проклятием, медленно убивающим его, но Адам вовремя вспоминает, что – до беспамятства, до умопомрачения – любит его. А потому он просто закрывает глаза – вспоминает губы Такаши, их долгие страстные поцелуи, после которых сладкая истома прокатывалась по всему телу, – а когда открывает, то придумывает самое глупое оправдание из всех возможных: – Хочу, чтобы ты скучал по мне, когда будешь на Кербере, и рвался назад, чтобы получить поцелуй. Адам боится того, что когда Такаши вернется с миссии, то целовать его будет уже некому – по крайней мере, не Адаму. Его будут целовать чужие губы и обнимать чужие руки – острая боль в сердце, сравнивая с той, которую он чувствует, когда очередная порция окровавленных лепестков рвется наружу, – но хуже всего Адаму от мысли, что когда-нибудь Такаши тоже будет задыхаться от цветов в его легких. Но когда Такаши появляется на Земле, Кит – осознавший, прозревший и повзрослевший – не открывается ему. Адам узнает о его возвращении по отчетам в Гарнизоне и о встрече с Китом по затяжному приступу, от которого у него подгибаются колени и он падает на кафельный пол кухни у него дома. И так невыносимо красиво белоснежные лепестки, окропленные его ярко-алой кровью, рвутся из его горла, а Адам задыхается, задыхается, задыхается… Но пока еще дышит, продолжает жить. Пока однажды на Земле не появляются галра, пока однажды человечество узнает, что они не одиноки во Вселенной и их гости угрожают уничтожением планеты. А Адам взлетает – один из тысяч пилотов, бросающихся на смерть, бросающихся в самое пекло – и думает о том, что где-то там – среди звезд и бесконечного множества неизведанных человечеством планет – Такаши спасает кого-нибудь от этих же галра. Его истребитель готов к бою, но не готов к галра. На краю Вселенной Кит говорит не настоящему Широ: «Я люблю тебя». На краю Вселенной Широ открывает глаза после долго сна и говорит: «Ты снова спас меня, Кит». На краю Вселенной Кит говорит вернувшемуся, восставшему из мертвых Широ: «Мы спасли друг друга». На Земле Адам теряет управление, когда лепестки забивают ему глотку и мешают дышать, когда цветы почему-то начинают расти с удвоенной силой, заполняя собой все пространство. Он лихорадочно цепляется пальцами за горло, но ничего не может поделать. В небе он одинок – лишь галра ждут его ошибки, неудачного маневра, – и когда руки сами собой сползают с руля и от нехватки кислорода кружится голова, то тело уже не чувствует жара огня, охватившего корабль прямым попаданием в бак с топливом. Адам не может сделать вдох, а Такаши забывает, как дышать, когда Кит обхватывает его лицо ладонями и осторожно целует, снова – уже ему, а не клону – признаваясь в любви.