Трактат об исправлении

Шэнь Цинцю читала в отведённых ей покоях, когда в её голове раздался омерзительный скрежет, а глаза ослепли от уродства голубизны. 【 Системное сообщение! 】 А, так тварюжка никуда не делась! «Не могла цвет более приличный подобрать, чтобы на тебя хотя бы смотреть было не так противно?» 【 Поздравляем! 】 【 Задание «Первая встреча» успешно выполнено! 】 【 Вам присвоен статус: «шицзунь» 】 Шэнь Цинцю закатила глаза. Да как только смела эта бестелесная тварь? «Может, теперь я смогу перемолоть ему кости?» — подумала она. 【 К сожалению, в таком случае задание придётся выполнить заново 】 Заново. То есть, опять умереть и проснуться две недели назад или вновь пройти через искажение ци? Не дивно ли, а?! Она не знала, что раздражало больше. Не знала, чего ждать дальше. Ло Бинхэ перед её смертью сказал так: «Шицзунь, ужели трёх раз недостаточно? Послушайте, что говорит вам Система. Ведь не так уж это и сложно. Вам даже нет надобности думать или что-либо делать». Первое. В этот раз Ло Бинхэ убил её не в иллюзии будущего, не вырвав душу из тела, а заявился собственной персоной. Видно, надоело ему растрачивать усилия и мудрёные техники. Второе. Вот и причина, по которой ни голову мелкому Ло Бинхэ не отрубить, ни сердце ему не пронзить: Система была напрямую связана с Ло Бинхэ взрослым – тем, что убил её. 【 Следующее задание будет доступно через 21 день 】 Следующее задание? Двадцать один день? Что должно было произойти через двадцать один день? Шэнь Цинцю не помнила этих первых дней Ло Бинхэ на Цинцзин, откуда ей было знать? «И молчит ведь, а! Когда нужно, молчит! Уродливая мерзкая тварь!» 【 Желаете изменить цвет сообщений? 】 … «Пытаешься выставить себя менее нелицеприятным?» 【 Считайте это наградой за выполненное задание 】 «А ранее не предложила – потому что?». 【 Ранее такая возможность была недоступна 】 Шэнь Цинцю отметила, что тон этих новых сообщений очень отличался от предыдущих. «Не зовёшь меня «хост», а? Не кричишь назойливо, на вопросы отвечаешь. Отчего же?» 【 Предпочитаете иной стиль? 】 Шэнь Цинцю перечитала это сообщение несколько раз. Создание сие уже нельзя было назвать неразумным. Шэнь Цинцю не придала особого значения, когда спешила в сарай к Ло Бинхэ, однако тогда Система кричала на неё. Что-то вроде того, какую ошибку она совершает. Значит, Система способна была распознать возможность убедить Цинцю или как-то иначе воздействовать на неё так, чтобы она придерживалась заданного ею, тварью нечистой, пути. Она ли провела к Шэнь Цинцю того Ло Бинхэ? Теперь же Цинцю видела другие доказательства наличия у Системы сознания и разума – такого, который способен был строить предположения, такого, чтобы вместо прямого ответа попытаться увести разговор в иное русло. Кто подчинялся кому – Ло Бинхэ Системе или же Система Ло Бинхэ? К чему тогда весь этот фарс? Зачем становиться вновь её учеником? В чём именно заключалась его цель? Сладким сном о братстве себя тешил? Потому всё вокруг него вертелось? На Цинцзин всё было восстановлено точно таким же, каким было, Шэнь Цинцю лично в том убедилась, обойдя владения с вершины до подножия ещё до вступительных испытаний: пятна чернил на полу старого лектория, закопанные у бамбуковой рощи бутылки с вином, отметины на стволах деревьев вокруг пруда, укатившаяся за кровать кисть, неоконченная вышивка на платке и воткнутая в него иголка, готовые зацвести звёздные жасмины. Слишком много всего, что знала только Шэнь Цинцю – или думала, что знала только она. Какой толк был тратить столько усилий? Шэнь Цинцю перевела взгляд обратно на светящуюся доску. «Предпочитаю не содрогаться от отвращения всякий раз, когда тебе вздумается меня тревожить». Очевидно, Система восприняла это как ответ. Взору Шэнь Цинцю предстало несколько полосок: белая, жёлтая, оранжевая, зелёная, голубая и… чёрная? Недолго думая, Цинцю опробовала белый, однако он оказался слишком ярким. Жёлтым же она осталась в достаточной мере удовлетворена: он более приближен был к цвету привычных бамбуковых дощечек и шёлка, а ровное письмо сообщений на нём выглядело чуть менее бесхарактерно. 【 Желаете ли изменить голос? 】 Спросило оно. «Ха. Я позволяю тебе выглядеть приятно, однако речь твоя ни при каком раскладе приятной не будет. Не желаю забывать, что ты есть такое. Хотя, если подумать, одного я очень желаю. Желаю, чтобы ты сдохло, неведомое чудище. Исполняй». Последовавшее молчание доставило Шэнь Цинцю огромное удовольствие. «Закрыть». И оно исчезло. Цинцю обессиленно откинулась на подушки. Неведомое чудище. Шэнь Цинцю каждую демоническую тварь знала и все виды голодных духов, но сие нечто – оставляло её в недоумении. Никто его не слышал и не видел кроме самой Цинцю, не было у него осязаемой формы, однако в отличие от демонических тварей и духов способно оно было на проявления рассудка. Что это тогда было? Некая помесь? Демонический дух? Система прицепилась к ней ещё до того, как Ло Бинхэ ступил на земли ордена, и Шэнь Цинцю в первый раз нашла его по дороге в город Ин у подножья – значит, действовала и вдали от него, но насколько широк был круг её действия, предстояло выяснить. "Не заставляйте убивать вас снова". Если всё станет совсем безнадёжно, Цинцю может перерезать себе горло и посмотреть, что из этого получится. "Не заставляйте убивать вас снова". «Тварь ублюдочная, дай только шанс – вырву твоё поганое сердце и скормлю свиньям!» * * * * * На Цяньцао Шэнь Цинцю провела около трёх дней – больше бездельничать она просто не смогла, слишком многое предстояло проверить, слишком многое сделать. Нужно было встретиться с лордом Цзиньши, чтобы начать производство вещичек из руды чистого солнца. Думалось ей, юношам подойдут подвески на мечи и на пояса, а девушкам серьги и украшения для саше. Тем же, что с Сяньшу, должны будут прийтись по вкусу буяо. Но то было на будущее. Пока что почти все ученики были слишком незрелы для самостоятельных ночных охот и заданий. Да и предложила это Цинцю, будучи убеждённой в том, что одержима демоном. Сейчас же, после произошедших изменений неопознанной твари, для неё толку было мало от этих устремлений. Потому же несмотря на слова Юэ Цинъюаню Шэнь Цинцю немногого ожидала от встречи с Вэй-шиди. Однако то был шанс проверить, насколько сходятся с её воспоминаниями нынешние реалии, а заодно и разведать обстановку и настроение вечно недовольных ею шиди и шимэй. Первым, что увидела Шэнь Цинцю, войдя в главную залу Ваньцзян, были сиреневые и голубые одежды Сяньшу и Аньдин, и желания проходить церемонию резко поубавилось. Однако она стиснула зубы за веером и сделала шаг вперёд. Из одиннадцати лордов сегодня присутствовали лишь пятеро: Юэ Цинъюань, Вэй Цинвэй, Ци Цинци, Е Цинчжэнь и Шан Цинхуа. Последние трое исполняли роль свидетелей и истребителей на случай, если что-то пойдёт не так, и оттого отсутствие Лю Цингэ показалось Цинцю очень странным. «Какое же испытание без бога войны? — подумала она с долей злорадства. — Уже улетел творить справедливость?» В отличие от него, однако, прочие димэй были знакомы с приличиями, даже Ци Цинци сделала над собой усилие. Юэ Цинъюань осведомился о её самочувствии в самой раздражающей манере, но Цинцю постаралась ответить как можно более сдержанно. Шэнь Цинцю старалась не смотреть в сторону Шан Цинхуа, не доверяя способности своих рук удержаться от сложения печати свирепого вихря. — По правде говоря, уже то, что Шэнь-шицзе вызвалась провести проверку Хунцзин, отбросило любые сомнения, — сказал Вэй Цинвэй, кладя свёрток из красной ткани на постамент. А то Цинцю не знала! Известный трюк: самому явиться якобы с повинной, дабы показаться совестливым и добродетельным, и тогда совершённая ошибка покажется куда менее серьёзной, чем есть на самом деле. Да и чем смиренно ожидать «предложения» Юэ Цинъюаня и приходить с уязвлённой гордостью, Цинцю лучше потребует сама. Когда Вэй Цинвэй откинул последнюю складку ткани, предстали пред всеми присутствующими простые тёмно-красные ножны. Шэнь Цинцю сунула веер в рукав, шагнула к постаменту и решительно потянула за рукоять, обнажая белоснежное лезвие, почти такое же ослепительно красивое, как Сюя. Она невольно выдохнула, а на лице Вэй Цинвэя отразилось сдобренное гордостью облегчение. — Шицзе, вы можете быть спокойны: рука, одержимая нечистой силой, заставила бы лезвие окраситься в алый и отразить истинный облик демона, оттого и название этого меча – Алое зерцало. При обычном раскладе дел она бы вздохнула с облегчением, однако отсутствие ответа от меча, что должен был обнаруживать демоническую энергию, оставляло её в недоумении. Если то не дух сидел в голове её и не демон, то что? А может, и не мог Хунцзин найти ничего, если мир был ненастоящим. Всё, что видела Шэнь Цинцю, все её окружающие были всего лишь умело созданной иллюзией порочного существа. О точных свойствах меча Шэнь Цинцю не знала, и ей не доводилось видеть его обнажённым, и потому Ло Бинхэ не мог воссоздать его во сне, а мог придумать. Шэнь Цинцю не умирала – ей то лишь снилось по милости её мучителя. Шэнь Цинцю не вернулась в прошлое – она на дне ужасной тюрьмы в цепях, без конечностей, без глаза, с месивом вместо лица, и все… — Цинцю? Шэнь Цинцю обернулась на голос. Юэ Цинъюань смотрел со своим ужасным выражением, будто бы она при смерти была. — Ты бледна. Ты всё же слишком рано вернулась, мы можем отложить это дело. — Дело уже сделано, что именно чжанмэнь-шисюн желает отложить? Шэнь Цинцю отдала меч в руки хозяина. — Хунцзин не может ошибаться, ведь так? Вэй Цинвэй уверенно показал головой. — За всю историю его существования не ошибался ни разу. «А значит, я человек? И должна в это поверить?» — Шицзе ожидала чего-то другого? — съехидничала Ци Цинци. Хмурость лица в сочетании с раскраской его, сварливостью характера и цветом одежды делали эту женщину одинаково старой что десять лет назад, что десять лет в будущем. Цинцю хотела бросить ей что-нибудь в ответ, однако вмешался навеки обременённый искать мира среди воюющих Юэ Цинъюань: — Димэй, полагаю, за сим церемонию можно считать оконченной. Вы можете возвращаться к своим делам. Шэнь Цинцю первой схватилась за эти его слова и обратилась к Вэй Цинвэю: — Вэй-шиди помог сегодня, не стану его более задерживать. — Был рад помочь, шицзе, — ответил он, отвешивая лёгкий поклон. Прежде, чем Юэ Цинъюань мог её задержать, она поспешила откланяться. * * * * * Дом отдыхающего облака звался так, потому что при его постройке руководствовались идеей расслабленной жизни, без жёсткого разделения на рабочее и личное, и потому переход между основными комнатами был условный, а внутри стен было всего две: одна отделяла кухню от приёмной, другая обосабливала ванную комнату на другом конце здания. Несмотря на то, что покоях облачного дома Шэнь Цинцю не была уже много лет, оказавшись в них, она мгновенно всем телом почувствовала дух своего ученичества – всё навевало воспоминания. Шэнь Цинцю редко вспоминала своего учителя и преклоняла колени перед нефритовыми табличками лишь в день почтения предков. Будь он небожителем или просто душой на небесах, Мо Чжэюню никогда не нужно было её почтение, он был блаженно счастлив в своём видении Цинцю его заменой. Свободным от страстей он был, возможно, но точно не от пороков и в заботу играл безукоризненно. Быть может, оттого, что был у него брат. Стоило Шэнь Цзю предстать перед лордом Цинцзин с чашкой чая, он спросил её имя. Она, изо всех сил стараясь произвести хорошее впечатление, говорила тихо, но внятно, и он, услышав ответ, воскликнул: — О. Надо же! Ну, право же! Такие проявления эмоций никак не вязались с его отстранённым обликом. Шэнь Цзю не видела лица этого мужчины, однако звучал он крайне удовлетворённым, и она позволила себе облегчённо выдохнуть. — Подай учителю чай, — прошипел справа старший ученик, и Шэнь Цзю присела ниже, и чашка тут же исчезла из её рук. Заклинатель осушил её одним движением. — Ты с сего момента ученица Цинцзин, — провозгласил он, и Шэнь Цзю против воли улыбнулась, сглатывая и прося небеса лишь о том, чтобы происходящее не оказалось сном. — Коль скоро твоё имя является числом, внимай о некоторых числах в мире. Все чётные числа относятся к инь, а все нечётные относятся к ян… И Шэнь Цзю внимала там на коленях, внимала о значении единицы, двойки, тройки и прочих, и встрепенулась, стоило наставнику сказать «девять». — Девять же – это трижды три, исключительное число, сильное число, число ян! Оно с одной стороны не подходит юной девушке, но с другой стороны очень хорошо для тебя, ведь в женском теле от природы избыток инь, а сильное имя несколько её уравновешивает. Потом ты научишься циркулировать ци в своём теле… И тому подобные восторженные поучения Шэнь Цзю впитывала как губка, чтобы начать совершенствоваться уже в тот миг, уже загодя. Однако через месяц Мо Чжэюнь, неудовлетворённый скоростью продвижения Шэнь Цзю, отвёл её на Цяньцао. Тогда выяснилось, что судьба подготовила для неё ещё один горький подарок. — Врождённая избыточность, приобретённая недостаточность, — было заключение Мо Чжэсюэ после долгого исследования меридианов Шэнь Цзю. Он был бледен, сутул и худощав, только лишь лицом отдалённо напоминал своего старшего брата, всегда улыбался, но никогда не смеялся, с болезненными тенями под холодными глазами, которые равнодушно взирали на Шэнь Цзю. — С рождения ян в тебе было много, однако по какой-то причине она перестала задерживаться в теле, из-за чего её у тебя сейчас мало. Основание у тебя несовершенное, подобное сосуду с многочисленными трещинами, имеющаяся ци постоянно растрачивается, и, хотя культивация поможет восстанавливать баланс, на устранение недостатков потребуются годы. Вот и получается врождённая избыточность, приобретённая недостаточность. Сформировать ядро будет тяжело, но с твоими данными – не невозможно. Шэнь Цзю знала причину этой своей приобретённой недостаточности, и оттого на сердце было паршиво. Мо Чжэсюэ дал Шэнь Цзю рецепт с травами, которые нужно было принимать каждый день перед медитацией, и рассказал, какие выполнять упражнения и на что обращать повышенное внимание. — Слышала, Цзю-эр? Ни дня не пропускай, — сказал Мо Чжэюнь. Услышанное наверняка его разочаровало. Шэнь Цзю могла лишь заверить его, что будет стараться, чтобы он не отказался от неё. Мо Чжэсюэ, уже тогда зная, что ничего у Шэнь Цзю не получится, насмешливо улыбнулся. За тем последовали тяжёлые месяцы весны и лета, когда Шэнь Цзю металась меж совершенствованием ума и совершенствованием тела. Чем больше времени она тратила на первое, тем меньше времени у неё оставалось на второе; стоило же слишком налечь на тренировки тела, не оставалось сил даже для чтения. Расписание же было жёстким, преподаватели удалялись вскоре после завершения занятий, а на семнадцатилетнюю Шэнь Цзю смотрели с презрением. Часы накапливались и превращались в дни, недели, месяцы потерянных возможностей. Но Шэнь Цзю всё же нашла способ. В глубине бамбуковой рощи был небольшой водопад с проточенным из камня озерцом. Вода в них изобиловала ци, однако место было настолько далеко от проторённой тропы Цинцзин, что туда никто не ходил. По вечерам Шэнь Цзю вставала под этот поток, чтобы упражняться и насытить тело и меридианы ци. После часов, проведённых под тягой воды, движения с бамбуковым мечом давались куда легче, а усталость давила так, что Шэнь Цзю могла уснуть даже в общих покоях, однако всё же предпочитала отправляться в библиотеку, где выбирала книгу и читала, пока не засыпала. Тем и объясняла свой сон вне общежитий. Не позволяла она себе расслабляться и днём. Когда прочие придумывали отговорки, уходя пораньше с физических занятий, Шэнь Цзю, сжав зубы, продолжала. Они смеялись, говоря, что ей как никому более эти тренировки нужны, иначе она опозорит учителя, благодушно принявшего её. Она света белого не видела, силясь преодолеть свою недостаточность. Благодаря этим её стараниям она однажды почувствовала глубоко в своём теле тепло, будто бы второе сердце, средоточие силы – зачаток золотого ядра. Теперь Шэнь Цзю не будет мучить голод, теперь ей никогда не будет холодно! Шэнь Цзю заметила даже, что ей не так сильно хотелось спать, как раньше, а значит, даже возвращаться в спальни было необязательно, и она могла все ночи посвящать изучению библиотеки… И Мо Чжэюнь тоже это заметил. Он вошёл в своей обычной неслышимой манере, когда Шэнь Цзю была поглощена чтением исторических записей. — Этот мастер всё гадал, кто это не спит по ночам? Шэнь Цзю от испуга выпустила свиток из рук, и он покатился на пол. — Ваша ученица просит прощения… — Оставь, оставь, — махнул он рукой, призывая порыв ветра. Свиток поднялся в воздух в прилетел в его раскрытую ладонь. — А оказывается, это Цзю-эр. Мо Чжэюнь всегда держался холодно, только лишь залегшая меж его бровей морщина выдавала его склонность к проявлению обеспокоенности. — Цзю-эр, чтение при точечном источнике света вредит зрению. Излишние действия губят растение, излишнее упорствование ведёт к краху. Стремление твоё похвально, однако так себя напрягать тебе особенно нельзя. Посмотри, у тебя же глаза красные! Твой учитель запрещает тебе читать по ночам. — Ваша ученица понимает, — солгала Шэнь Цзю. — А коль скоро ты не спишь, подсоби мне. Подготовь чернила, у учителя внезапное вдохновение. Шэнь Цзю пришлось изобразить покорность и провести остаток ночи рядом со столом, над которым парила рука Мо Чжэюня. К рассвету он исписал целый свиток и только тогда лишь, очнувшись от своего «вдохновения», позволил Шэнь Цзю уйти. Стоило ли говорить, что из-за этого она проспала полдня и очнулась зверски голодной? Шэнь Цзю не думала, что может ненавидеть наставника сильнее, чем в то утро. Буквально через день Мо Чжэюнь внезапно посреди урока спросил о её дне рождения. Шэнь Цзю, смущённой внезапным вниманием, пришлось отложить кисть. — Ваша ученица родилась в день осеннего равноденствия. Так сказал Ци-гэ, и ей лишь оставалось принять это как данность. — Надо же, как удивительно всё сложилось, — наставник загадочно улыбнулся, и в голове Шэнь Цзю промелькнула мысль, что ничего хорошего его задумка ей не сулит. Липкое ощущение фальши в отношении к ней Мо Чжэюня преследовало её с самого первого дня её обучения. Его улыбки, его похвала, его показное терпение к ней и это его «Цзю-эр»… — Цзю-эр, то, что твоё существование совпало с моими предпочтениями, есть воля небес. То, что ты мне встретилась, есть тоже её выражение. Дао учит нас повиноваться законам вселенной, и мы все так или иначе следуем уготованной судьбе, а сознательно следовать дао или же сознательно противиться ему – выбор самого человека. Раз уж судьба милостиво привела тебя ко мне, я считаю своей обязанностью ей подчиниться. Понимаешь? Шэнь Цзю попробовала улыбнуться, чтобы придавить червячка подозрений, что вгрызся в её сердце. — Ваша ученица не слишком умна, не разумеет мысли учителя. Мо Чжэюнь улыбнулся. — Я долго не решался назвать того, кто унаследует мой пост на Цинцзин. Кто-то из учеников достойнее других, однако истинно достойного нет. Ты же подходишь более всех. Смутное ощущение бесповоротности и неисправности положения развернулось в душе Шэнь Цзю, стоило прозвучать таким словам. Там был уже не червяк, а огромный зверь, разинувший зубастую пасть. — Теперь твоё имя Цинцю… И от такой низости, такой чудовищности, от такой подлости Шэнь Цзю потеряла ясность мысли. Она подумала, что ошиблась, ослышалась, однако Мо Чжэюнь продолжал: — Ты станешь госпожой вершины Цинцзин, второй по старшинству в ордене Цанцюн. Веди себя подобающе, соблюдай традиции ордена, помогай сохранять в нём покой и взрасти следующее поколение заклинателей, что будут стоять на страже мира. Шэнь Цзю заставила свои ноги согнуться и встала на колени перед наставником, сложила руки перед собой, и голос звучал ещё хуже обычного, когда она сказала, что понимает и принимает. Мо Чжэюнь помог ей встать. — Цинцю, ты цветок, что вырос на отвесе скалы, — он положил руку на её плечо, а Шэнь Цзю немигающе смотрела вперёд, надеясь прожечь в его печени смертельную дыру. — К тому времени, как ты взойдёшь на место лорда, твой учитель сделает тебя воплощением стремлений Цинцзин. «Цинцю звучит поэтичнее, чем Циндун, Цинся и Цинчунь, но почему именно Цю?! Почему именно это Цю?!» Мо Чжэюнь был слеп к её терзаниям и повёл к главе ордена, всех остальных учеников отпустив. Чувствуя жар солнца, смотря в спину Мо Чжэюня, волоча еле ноги до вершины Цюндин, кланяясь перед главой ордена, слыша мерзкие поздравления Юэ Цинъюаня, Шэнь Цзю едва не падала, настолько беспорядочны были её чувства. Слова путались, однако уста оказались умнее и накрепко запечатались, не позволяя вылететь ни оскорблению, ни чему бы то ни было ещё. Все люди проплывали мимо бездушными, бесчувственными тенями. Казалось, будто бы это не с ней всё это происходит, а с кем-то другим, чьё тело она захватила. Лишь оставшись наедине со своими мыслями, смогла она начать разбирать по косточкам речь Мо Чжэюня. Твоё существование совпало с моими предпочтениями? Нет достойных, но ты подходишь? Воплощение стремлений Цинцзин? Цин. Цю?! Воздух сухо двигался через уста в подобии смеха, наливалось желчью сердце, и выливалась она, выливалась наружу, отравляя всё вокруг. «Уж не возомнил ли ты себя родителем?!» Нетронут был столик в передней, за которым обычно должно было сидеть с гостем, но на деле занималась под надзором наставника Цинцю, что Мо Чжэюнь, когда был не в духе, использовал в качестве предлога не принимать посетителей. Узор стены напротив него Шэнь Цинцю могла описать, даже разбуди её кто посреди ночи. На полупустых полках были обмотанные защитными тканями книги и рисунки, поднос с перевёрнутым дном вверх чашками. Рабочий стол смотревший прямо в переднюю, был уже нагружен вещами Шэнь Цинцю. Ширма между кабинетом и передней, которую Мо Чжэюнь убрал, когда Цинцю начала приходить в его дом для занятий, теперь стояла за стулом, превратив однотонную стену в возвеличивающий хозяина этих покоев фон. После ухода Мо Чжэюня новая хозяйка Цинцзин долго не прикасалась к его жилью, не до конца веря, что его больше не будет в её жизни. Решившись же, она вычистила всё снизу доверху и убрала всё, что могло повредиться, и заперла двери, как ей тогда казалось, навсегда. Теперь, когда дом этот вновь открыт, Цинцю ощутила, насколько в нём было холодно без человека, чьей душой был раньше пропитан каждый цунь сего пространства. Осматриваясь, Цинцю выискивала, как охотничья собака, всё, что не соответствовало её воспоминаниям, однако ей в лицо пахло лишь запустением. Ей было неприятно находиться знакомых покоях после всего, что произошло. Будто бы дух ушедшего наставника всё ещё обитал в этих стенах и упрекал Шэнь Цинцю за все её поступки, сокрушался о том, как сильно ошибся, избрав наследницей погань, облачившуюся в шёлк. Вправду, как играют людьми небеса! Шэнь Цинцю так и не стала воплощением стремлений Мо Чжэюня, что очевидным было из того, какими слухами полнился Цанцюн. Снегоподобный лорд легко скрывал свою издевательскую и ревнивую сущность за ширмой терпеливого и заботливого учителя. Шэнь Цзю сумела разглядеть истинные её очертания, лишь в очередной раз получив пощёчину и пав на колени. Шэнь Цинцю до Мо Чжэюня в способности лицемерить было далеко, однако сейчас у неё появилась возможность отточить это мастерство до высот, доселе невиданных. «Что скажете теперь, учитель? Всё ещё считаете, что Цинцю подходит? По вашим меркам я, может, и хороша, однако разве предыдущие лорды могут быть того же мнения? Ведь у меня ни тело, ни сердце не чисты». Она не знала, что ещё могла сказать наставнику, какие ещё вопросы могла выудить из своей души. — Шицзунь, — подала голос Ли Цзеюй, — прошу, скажите, если ваша ученица где-то ошиблась. Шэнь Цинцю дала знак следовать за ней в спальню через широкий круглый проём. Сюда Цинцю впервые зашла после того, как проводила Мо Чжэюня в последний раз, потому и воспоминание было одно: она стояла на месте, не решаясь сделать шаг к кровати. Кровать оказалась самая обыкновенная, без балдахина – слишком простая и такая пустая без хозяина. Ныне простыни, одеяло и подушки были заменены, а в воздухе витал едва уловимый аромат жасминов благодаря развешенным саше. У стены слева от входа стоял шкаф, в котором, предположительно, была одежда Цинцю. Шэнь Цинцю огляделась, пересчитывая наиболее важные вещи: печать лорда, ларец со Сливовым вином, тушечница и кисть из чёрного нефрита, мешочек цянькунь, дневник. Когда она открыла шкаф, её тут же встретило её любимое жемчужное ханьфу. Цинцю была довольна. — Здесь отсутствовал туалетный столик, поэтому мы принесли ваш. Здесь также ваша шкатулка. К сожалению, в некоторых местах откололся нефрит, однако заверяю, что содержимое осталось нетронутым. В сердце Цинцю закололо при взгляде на украшенные белыми нефритовыми облаками бока из синего векового дерева. На одной из миссий она сумела найти два саженца этого дерева и принесла их в орден. Белоснежный же с золотыми прожилками нефрит – кусок небесной слезы, найденной глубоко в горах на севере и подаренный каждому будущему лорду на последний из празднований основания Цанцюн перед их вступлением в должность. «Лишь такое дерево и такой нефрит сравнимы в своей ценности, и потому как нельзя лучше подходят друг другу», — сказал восхищённо лорд Цзиньши, принимая заказ Цинцю много лет назад. В этой безумно дорогой коробке были её украшения. Заполучив в распоряжение казну Цинцзин, Цинцю хотела скупать всю женскую роскошь, которую в юности почитала за обыденность обеспеченных: серебряные и нефритовые шпильки, серьги и браслеты с жемчугом и драгоценными каменьями, шелка и меха, веера и кадильницы, резные шкатулки и изукрашенную посуду, мебель из благоуханных пород дерева, картины и редкие книги, искусно украшенные настольные игры и музыкальные инструменты, изысканные блюда и вина… Да только некрасиво это было, не пристало благовоспитанному учёному. Если Цинцю надевала что-то дорогое, это тут же едко подмечала Ци Цинци, а взгляд Лю Цингэ становился особенно мерзким. Цинцю оставалось лишь поднимать голову выше и уговаривать себя не поддаваться подначкам, но со временем рука стала бессильно опускать серьги и шпильки обратно в эту шкатулку, и в конце концов в один день убрала с глаз долой. — Храни пока у себя. — Цинцю всё равно нет пользы от этих побрякушек, она может лишь перебирать их, как до смерти скучающая супруга. — Напомнишь потом отнести её на вершину Цзиньши, чтобы починили. Хотя вряд ли там хранили кусок небесной слезы достаточного размера. Ли Цзеюй удивлённо округлила глаза и тут же перевела взгляд в сторону – видно, по привычке искала поддержки у кого-то. Устаревшие вещи можно было заложить, а более приличные раздать старшим ученицам. Ни камушка не должно дойти до Нин Инъин. Мужчины итак велись на её огромные тупые глазищи и младенческое лицо, омерзительно. Как можно было это считать красивым? «Как можно было любить эту дрянь?» — презрительно думала Шэнь Цинцю, вспоминая годы и чувства, потраченные на неблагодарную дешёвку. Цинцю на себе ощутила, что значит «дочь замуж – что вода за порог». — Шицзунь, а что делать с ларцом из сандала? — спросила Ли Цзеюй, выводя Шэнь Цинцю из омута ненависти. Цинцю нахмурилась, вспоминая, что за ларец из сандала такой, а когда вспомнила, то чуть ли не всем телом дрогнула. В ларе из сандала был хлам от Юэ Цинъюаня, драгоценный холодный хлам, которым он откупался от неё. За годы накопилось его столько, что, продай Цинцю всё, наверняка смогла бы выкупить всех работниц Радушного павильона. — Всё в сокровищницу. Не могла она более видеть эти его подачки, даже смотреть не хотела. У неё самой достаточно денег, чтобы самой приобретать всё, что ей нужно!.. — Погоди-ка. Мог ли демон знать, что было в этом ларе? Цинцю, признаться, и сама не слишком хорошо помнила, что именно там лежало, и не все вещи рассматривала, как следует. — Пока что просто поставьте в сокровищнице. Я сама позже решу, что с ним делать. Учёт прихода и расхода был основой ведения хозяйства, и даже глава ордена этому правилу подчинялся, однако отследить покупку того или иного предмета, когда период самой покупки был неизвестен, было непосильной задачей. Более того, Юэ Цинъюань начал приносись ей безделушки ещё во время ученичества, значит, некоторая их часть была приобретена на те средства, учёт которых фиксировался в записях поколения Чжэ. Часть наверняка была создана благодаря Цзиньши, и в их книгах могли и не указываться мелкие починки и работы младших учеников. Лезть в хранилища Цюндин и Цзиньши за крупицей сведений, которую Цинцю может и не найти? Овчинка выделки не стоила… И в тот момент Шэнь Цинцю осенило. На Аньдин учёт должны были вести до крайности скрупулёзно. Недостаток материалов и печатей должен быть очевиден, как и частые беспричинные поездки лорда в места обитания лютых демонических тварей. Оставалось создать причину для встреч с предателем Цинхуа и заставить его дать ей учётные книги Аньдин. Кроме того, Шэнь Цинцю должна была увидеть всех остальных лордов, с каждым поговорить. Не могло быть такого, чтобы каждого из одиннадцати этот грязнокровный выродок сумел в точности воссоздать! У неё было три цели. Три головы она должна была отделить от тела. Или две головы и одно, если имелось оно вообще у демонического отродья, сердце. Ло Бинхэ. Цю Хайтан. Шан Цинхуа. По поводу Нин Инъин она не до конца определилась. По слухам, Шэнь Цинцю завидовала очарованию своей ученицы и потому всячески мешала ей заводить друзей. Почему Цинцю не решила в таком случае уничтожить её напрямую – не оговаривалось. Шэнь Цинцю присмотрелась к спокойному лицу Ли Цзеюй. Она была во всём хороша кроме рисования и вышивания, но это добавляло ей своеобразного очарования, в отличие от Инъин, которая была просто миловидной неумехой… Цинцю могла бы это использовать. — Вели Мин Фаню зайти ко мне, — сказала Цинцю, повертев в голове последнюю мысль. Она отпустила Ли Цзеюй, и вскоре на пороге дома явился с нижайшим поклоном Мин Фань. Ждал, значит. — Шицзунь, ваш ученик принёс вам чай. Шэнь Цинцю позволила ему пройти внутрь опустилась за гостевой столик. С подноса, принесённого Мин Фанем, доносился дивный аромат росы Юньнани. Порой казалось, будто Мин Фань был создан под требования Цинцю: прекрасно разбирался в качественных товарах и знал толк в чае, даже умел выбирать косметику поверх того, что был сообразителен и исполнителен. И будто бы чувствовал её настроение. — Будут ли указания, шицзунь? Шэнь Цинцю задержала взгляд на его лице и кивнула на место перед собой. — Сядь. Несмотря на отразившееся в глазах опасение он послушно сел. Цинцю знала, о чём он думал, однако не намеревалась справляться о ходе его наказания, будучи уверенной в Мин Фане более прочих своих учеников. Единственным смыслом того наказания было заставить Мин Фаня пересмотреть своё отношение к Ло Бинхэ, и судя по тому, что сказала демоническая тварь, это сработало. Старший адепт был исполнителем воли Цинцю, главной рукой. Если хозяйка желала кому-то смерти, он не давал жить, если желала кому-то жизни, он не давал умереть. Когда Шэнь Цинцю хотела, чтобы Ло Бинхэ страдал – Мин Фань обеспечивал ему ежедневные страдания. Если в этот раз Шэнь Цинцю захочет, чтобы он купался во внимании и заботе – Мин Фань обеспечит ему именно их. — На Цинцзин новый младший ученик. До этого таковой была Нин Инъин, и ей многое прощалось, теперь же самым младшим является Ло Бинхэ. С сих пор она берёт его под свою ответственность, но и ты присматривай за ним иногда. Цинцю намеренно сказала «ей многое прощалось», чтобы Мин Фань чётко понял, что положение дел безвозвратно изменилось. — Помогай советом, но не делай за них и не исправляй, и иным не позволяй, а если провинятся, наказывай точно так же, как наказываешь других. Действовать, как в прошлом, топорно, Шэнь Цинцю никак не могла. Мо Чжэюнь в своё время показал Шэнь Цинцю беспроигрышный способ становления олицетворением горячей родительской любви – убивающая опека. Она, однако, собиралась улучшить его, поскольку Мо Чжэюнь при всей удушливости своей заботы был строг, а строгость заставляла стремиться к самоулучшению, и к тому же не жалел времени на то, чтобы лично обучать Цинцю. Она же со всей возможной осторожностью отвадит Ло Бинхэ и Нин Инъин от пути совершенствования. Ло Бинхэ хотел любви? Будет ему любовь такая, какой нигде не сыскать. Он был бездомным сиротой, а Цинцю прекрасно знала, чего желают такие дети больше всего. Она даст ему кров, пищу, тёплую постель, заботливых братьев и сестёр и ни капли жёсткости. Пусть считает, что всё худшее в его судьбе осталось позади, пусть живёт в довольстве, ибо довольство не порождает амбиций. К тому же, Ло Бинхэ был сентиментален, если его жгучая любовь к своей няньке Инъин о чём и говорила. Покуда будет любить своих братьев-сестёр, у него не поднимется рука на них, если его наследие всё же даст о себе знать. Сама же нянька-Инъин итак никогда особых надежд не подавала, а уж теперь, когда Шэнь Цинцю лично будет препятствовать её развитию, она навеки останется обычной бессильной девицей с куриными мозгами. В прошлом Шэнь Цинцю обвиняли в том, что она завидовала красоте Нин Инъин и всеобщей к ней любви. Вот теперь Цинцю посмотрит, насколько красивой среди заклинателей будет считаться бесталанная тупица. «Даже видеть не желаю эту дрянную дешёвку, но прогнать совсем не могу. Пусть превратится в посредственность, как все превращались. Пусть сгниёт, пусть сгинет». Цинцю хотелось отправить бы её куда-нибудь на задание, чтобы она погибла, однако этот ход будет слишком очевидным и породит ненависть среди тех, кому эта дрянь нравилась, и подтвердит слухи о ненависти Шэнь Цинцю к своей ученице. Так что желание избавиться от Нин Инъин пришлось пока что обуздать. — Второе. На следующих вступительных испытаниях я думаю выбрать несколько учеников. Чтобы подготовить места для них, мне необходимо будет обсудить обновления наших построек с Шан-шиди. Составь список всех зданий по важности и нуждаемости. Если есть предложения для новых, можешь высказаться. Она смерила взглядом своего ученика, этого юнца, не успевшего получить взрослое имя, этот кусок железа, не успевший стать сталью, и медленно произнесла: — Третье. Я вижу твои старания и заслуги, однако тебе стоит уделить больше внимания собственному совершенствованию. Передай кому-то из сверстников часть своих обязанностей… — Шицзунь!.. — Твой учитель сейчас говорит! Мин Фань побледнел и сник. Цинцю сделала ещё глоток чая для виду, дав мальчишке помучаться с момент прежде чем спокойно продолжить: — Уж не знаю, что ты себе вообразил, но будь добр сперва выслушать. Вы с Ли Цзеюй будете обучаться лично у меня. — Эти её слова заставили его поднять голову в неописуемом замешательстве. — Вы с ней старшие ученики, вы должны будете защищать Цинцзин в моё отсутствие. Дел у Шэнь Цинцю будет в эти годы по самое горло. У неё было десять лет на то, чтобы убить девку, местоположение которой было пока неизвестно, одного из лордов Цанцюн и небесного демона. Мало того, на случай, если Ло Бинхэ всё же вновь раскроет своё происхождение, у неё должна быть готова армия, которой у неё сейчас нет. Десять лет на всё, учитывая, что её в любой момент могло отбросить обратно во времени, – невыносимо долго. К тому же, если через три года Цинцю всё же не сумеет спасти Лю Цингэ, лишится огромного преимущества. Мин Фань уже сейчас исполнял добрую часть обязанностей наследника, однако неопределённость его положения вносила некоторую неразбериху. Шэнь Цинцю зареклась писать стихи ещё на первом году обучения, когда Мо Чжэюнь сказал, что ей не хватает выразительности. Не было у Цинцю дома или друзей, по которым можно было бы тосковать, семьи, в разлуке с которой страдала бы душа, государства, за которого болело бы сердце. Откуда бы взяться хоть капле чувственности в засохшей грудной выемке? Сколько книг ни читай, сколько стихотворений ни учи, а изящество слов останется пустым. Все стихи умирали в голове, хоть сколь-нибудь удачливые выражения Шэнь Цинцю вплетала в сочинения, которые не прочтут после неё никогда. Вероятно, оно было и к лучшему, ведь разум Шэнь Цинцю, не ослеплённый блистательным успехом, сумеет подобрать для своего наследника имя, красота коего проверена временем. Мин Фань тоже был погружён в мысли, и поэтому Цинцю решила за сим закончить. — Можешь идти. И перестань сутулиться. Он, даже разговором омрачённый и за дурную осанку пристыженный, оставался почтителен. Мысль о том, что Цинцю может опять потерять его, пугала. Оставшись в полном одиночестве, Шэнь Цинцю отметила, что на Цинцзин было ещё светло. День тянулся так медленно из-за тяжести на сердце. Она надеялась, что следующий день будет лучше. Следующий день должен будет начаться с изменения в тренировках. Когда Цинцю думала о том, как может повлиять на течение событий, которые привели к её смерти, Цинцю хорошенько взглянула на свои действия со стороны и признала, что была самодовольна. После смерти Лю Цингэ она впала в отчаянье и стала безразлична к своей судьбе. Если бы не было в её жизни Ло Бинхэ, её бездеятельность привела бы к конечному расхолаживанию на Цинцзин и упадку. Теперь, когда Ло Бинхэ засел в её голове, она тем более не могла позволить себе пренебрегать своими возможностями и обязанностями. Ради уничтожения затаившихся врагов Шэнь Цинцю должна была воспитать сильных заклинателей, которые смогут представлять её имя и защитить Цанцюн. Если Цинцю сумеет правильно расставить данные ей фишки, она усилит связи на Цинцзин. По этой причине Ли Цзеюй нуждалась в повышенном внимании: она погибла на Собрании союза бессмертных, и Мин Фань, обвиняя себя в этой смерти, искал утешения в любви к Нин Инъин. Это нужно было исключить. Кроме того, Ли Цзеюй, оставленная Шэнь Цинцю ранее без внимания, приходилась ей теперь больше по вкусу. Цинцю приняла её, как и всех других, из-за посредственной внешности, однако эта девушка была в глазах нынешней Цинцю куда привлекательнее Нин Инъин. Всё же, характер красил человека лучше. И даже несмотря на прохладное ранее обращение Ли Цзеюй была послушна и уважительна. Те, с кем Шэнь Цинцю была строга – остался верен, с кем была мягка – предал без задней мысли. Исключительность рождалась от строгости. Избыток любви вёл неизменно к ненависти. Ло Бинхэ в расчёт не принимался. Цинцю провела ладонями по лицу, сжала кожу, желая изуродовать, будь оно проклято, это лицо, которое возжелал Цю Цзянло. Ей не было больно. «Будь проклят ты», — прошептала она стенам. Ло Бинхэ ли, Цю Цзянло ли, У Янцзы ли, всем троим. Несмотря на внутреннюю усталость, сон не шёл. Было ли дело в прежнем обитателе этих стен или в мыслях, что никак не давали покоя, или в приобретённой решимости? Взяв первую попавшуюся книгу с полки, Шэнь Цинцю села за стол. Она прочла старый свиток три раза, и каждый раз видела то же, что и в прошлый. Содержание текста и сейчас не менялось. «Ничего ценного, — грустно думала Цинцю, отбрасывая вещь на стол. Она проскользила немного к краю, но не упала – то было бы очень раздражительно. — Отродье могло пробраться сюда в юности». Последняя запись в дневнике была сделана её рукою утром перед испытаниями четыре дня назад. В свитке с черновиками был переписанный тогда же раздел «Трактата о постижении», тот же самый, слово в слово. Цинцю потянулась к полке с книгами и бездумно просмотрела название каждой, пока взгляд сам не остановился на «Записях царства У». Со вздохом она бросила книгу на стол, но вместо чтения считала черты. Её прервали на ужин, и сперва Шэнь Цинцю посмотрела на Мин Фаня с неодобрением, однако, увидев на подносе лекарство, решила ничего не говорить. Она должна была поберечь здоровье, если хотела в этот раз спасти Лю Цингэ.