Трактат об исправлении

Погожим ясным днём было отмечено начало некой новой эры на Цинцзин. Шицзунь собрала всех послушников и объявила, что с сего же часа все они обязаны были сами колоть себе дрова, сами набирать себе воду, сами нести её до общежитий, сами её греть, сами убираться, сами стирать, сами мыть посуду – всё, что ранее было наказанием за провинности и относилось к обязанностям учеников внешнего круга, становилось нынче рутиной во имя познания толщи земли перед восхождением к небу. Шицзунь обещала, что то было только затравкой перед настоящей охотой. После этого она велела каждому послушнику взять по тренировочному мечу, воткнуть его рукоять прямо в землю, встать одной ногой на самый его кончик и удерживаться так по четверти часа. Даже самые старшие братья и сёстры, обычно полностью предоставленные сами себе, обязаны были выполнять это же упражнение. — Как вам излюбленный метод вашего шигуна? — спросила она со своего места высоко на одном из бамбуковых стеблей, и Мин Фань, бывший гласом всех учеников, едва нашёл в себе силы что-то промычать, дабы не оставлять вопрос наставницы без ответа. — Ваш шигун имел титул Жосюэ, «снегу подобный», ибо поступь его была мягка, а все движения – легки, точно падение снежинки. Было бы странным ожидать от каждого ученика совершенного исполнения нового упражнения, и каждый в какой-либо момент срывался и падал на землю, а поднявшись, возобновлял стояние. Сам Мин Фань не был исключением и также при всём старании не мог удерживаться долго, и в голове его раз за разом возникала крамольная мысль о несправедливости наставницы. — С сих пор занимайтесь так каждое утро, скажем, пока не догорит одна палочка благовоний, если не хотите, получив свои духовные мечи, упасть с высоты и опозориться на весь орден. Мин Фань от светлого осознания чуть не потерял равновесие. Вот в чём было дело! Через год-два многие уже будут в подходящем возрасте для получения духовных мечей и учиться летать, а шицзунь хотела, чтобы они начали оттачивать мастерство уже сейчас, дабы прогресс их шёл быстрее! Сама шицзунь удерживалась на покачнувшемся от ветра стебле бамбука с такой лёгкостью, будто бы стояла на земле, и несколько послушников застонали от безысходности, ибо предполагалось, что сие умение потребуют и с них. — Нин Инъин и Ло Бинхэ будут наблюдать за вами. Если до меня дойдёт, что кто-то отлынивает, накажу всех. — Шицзунь, позволите ли спросить? — вмешалась Инъин. — Спрашивай. — Почему мы с А-Ло не занимаемся вместе со всеми? Мин Фаня тоже немного волновал данный вопрос: шицзунь намеревалась быть строже с Нин-шимэй, так отчего же она освобождена от этой пытки? — Когда я увижу, что ты ответственно подходишь к своим обязанностям – тогда и сможешь присоединиться к старшим. Ло Бинхэ же ещё слишком мал. «Разве этот Ло Бинхэ не был, как там сказали, исключительно талантлив?» — подумал Мин Фань и тут же покачнулся и упал, больно ударившись головой. «Забыть, забыть! Хватит о Ло Бинхэ!» Выпив мучительную чашку чая в вышине, шицзунь дозволила им прекратить… и встать на руки! — Дашисюн… — просипел рядом Фу Вэй, тяжело дыша, — шицзунь… очень нас ненавидит? — Не отвлекай! Шицзунь, от недавнего искажения ци оправившись, во временных покоях обжившись, и, вероятно, по своим ученическим временам соскучившись и своим наставником вдохновившись, представила изменённое расписание, которое всех послушников привело в ужас. В течение двух кэ с наступления часа кролика(5-7 утра) вместо утренних чтений шицзунь теперь лично устраивала опрос по знаниям. После этого следовали по четверти шичэня растяжки и пробежки, отрабатывания взмахов мечом и стоек, стояния на мечах и руках. Весь час дракона (7-9 утра) и час змеи (9-11 утра) лекции и упражнения. Обед до середины часа лошади (11-13 дня), и потом вновь упражнения, лекции и занятия искусствами до самого ужина в час петуха (17-19 вечера). Затем ещё около трёх кэ музыки и вэйци, после которых наступало свободное время, которого оставалось-то до наступления темноты один шичэнь. Весь день расписан чуть ли не по вдохам и выдохам! Когда шицзунь говорила, что собирается переделать распорядок, Мин Фань представить даже не мог, что уснув на одном Цинцзин проснётся в совершенно ином! Теперь он понимал, что раньше им всем жилось на самом-то деле очень вольготно, ведь Мин Фаню пришлось думать над тем, где бы выкроить хотя бы кэ для перекуса – вот почему шицзунь велела часть обязанностей переложить на кого-то другого. У Мин Фаня и Ли Цзеюй в зависимости от их успехов должно будет отделиться своё особое расписание, однако пока что Цинцзин приноравливался к новому распорядку. — Может ли быть так, что она вновь на нас срывает свою досаду? — сухо посмеялся Ян-шиди с земли. — Ян-шиди, — просипел Мин Фань, борясь с барабаном прилившей к мозгу крови, — смотри, как бы пята моя случайно не опустилась тебе на голову! — Умолкаю, умолкаю, встаю обратно я, встаю…! Мин Фань тоже сперва предположил, что это могло быть как-то связано с главой ордена, однако услышав слова шицзунь о грядущих собраниях, он пришёл иному выводу: шицзунь собиралась готовить их всех к выступлениям перед миром заклинателей, а значит, они обязаны были предстать в лучшем свете. Вот для чего было задумано… всё это. Но то была вряд ли единственная причина. Шицзунь также говорила, что они с Ли Цзеюй должны будут представлять Цинцзин в её отсутствие, вероятнее всего, потому что собралась сосредоточиться на своём совершенствовании после двух случившихся за короткий срок искажений. Когда шицзунь дозволила мучениям своих учеников прекратиться, у них ныли все чресла и кружились головы с непривычки. — Мин Фань, Ли Цзеюй, Фу Вэй, Ян Цзыя, Юань Фэй, Сэ Цайцинь, Чу Бэйцзе. Вам сейчас четырнадцать-тринадцать лет, слушайте внимательно. У вас будет три шанса выступить на Собрании Союза Бессмертных: через пять, девять и тринадцать лет. Их семерых можно считать особенно удачливыми, поскольку у них в запасе было и много возможностей проявить себя, и достаточно времени на подготовку, так что, если они усиленно займутся тренировками сейчас, даже проведение шестидесятилетнего празднование Цанцюн через семь лет никак не замедлит их прогресс. Шицзунь, уходя, позвала его. — Да, шицзунь? — Ты выступишь на ежегодных состязаниях учеников. Мин Фань хотел потерять чувства прямо сейчас. «…Чувственно воспринимаемое не отлично от пустоты. Пустота не отлична от чувственно воспринимаемого. Чувственно воспринимаемое – это и есть пустота. Пустота – это и есть чувственно воспринимаемое. Группы чувств, представлений, формирующих факторов и сознания точно таковы же…» — Какое там «мягкая поступь и лёгкие движения», у меня ни руки, ни ноги после такого не двигаются! — вскрикнул Чу Бэйцзе, когда тень шицзунь скрылась за поворотом к тропе выше по вершине. Мин Фань вдохнул, чтобы никак на это не отвечать. — Сестрица Ли, не хочешь позже сходить к озеру? — спросила Юань Фэй. — После тяжёлых тренировок нельзя быть в холоде, — возразила Ли Цзеюй. Она пыталась улыбаться даже через дрожь во всём теле – а ведь ей ещё прислуживать шицзунь! Дав собратьям времени отдышаться, Мин Фань хлопнул в ладоши и призвал сколько смог бодрости в голосе: — Так, полно, полно! На сегодня упражнение закончено. Можете идти переодеться, через один кэ всем в лекторий! Мин Фань встретился взглядом с Ли Цзеюй, и между ними установилось понимание, однако вдруг раздался крик Юань Фэй, и все глаза обратились к ней… и Сэ Цайцинь, схватившейся за голову. К ней тут же подбежали Фу Вэй и Чу Бэйцзе, наперебой предлагая свою помощь. — Сэ-шимэй! — Шимэй, тебе больно? — Тебя понести? — Принести воды? — Я же говорила, что нельзя так резко вставать! — причитала Юань Фэй, укладывая шимэй на землю. Ли Цзеюй сказала, что сперва разберётся с этим делом, и Мин Фаню оставалось лишь вздохнуть. Он предвкушал долгий и тяжёлый день, каких, если он был близок к правде в своих выводах, их впереди ждало бесчисленное множество. «…Нет неведения и нет прекращения неведения, и так вплоть до отсутствия старости и смерти и отсутствия прекращения старости и смерти. Нет страдания, причины страдания, уничтожения страдания и пути, ведущего к прекращению страданий. Нет мудрости, и нет обретения, и нет ничего обретаемого…» *** Отчитавшись о прошедшем дне и получив по тяжёлой книге об исчислении дат и сезонов на прочтение, Мин Фань с Ли Цзеюй побрели из Облачных покоев. К тому времени на Цинцзин опустились сумерки, и Мин Фань не совсем представлял, как сумеет осилить данную ему книгу за сутки, учитывая, что он ещё не закончил переписывать сутры. С новым распорядком ему придётся подниматься ещё раньше, чтобы позаботиться о завтраке шицзунь до рассвета и подготовить все дела к её вниманию. Мин Фань был измождён этим первым днём и слегка растерян. На лице Ли Цзеюй же была обычная безмятежность. — Шимэй, смотрю, спокойна, как вода, — отметил он, когда они спустились уровнем ниже. Ли Цзеюй лучезарно улыбнулась: — Разве наше положение не повод для гордости? Либо усталость делала её более говорливой и весёлой, либо же у этой хрупкой девушки было куда больше выносливости, чем у Мин Фаня. Он не хотел бы даже лишний раз рта раскрывать, хотя и был со сказанным согласен. На подходе к развилке у общежитий их встретила фигура, освещённая фонарём из жемчужины. — Да-дашисюн, дашицзе! — крикнул… он. Ло Бинхэ. У Мин Фаня не было сил призывать какие-либо эмоции. — Чего тебе? — спросил он, когда шиди подошёл к ним, держа в одной руке фонарь, а в другой коробку для еды. — Дашисюн, дашицзе, вот! — сказал шиди, опуская фонарь на землю и выставляя коробку перед собой. — Тут согревающий суп. Вечера в горах холодные, я… ваш шиди подумал, что вы захотите согреться. Мин Фань и Ли Цзеюй переглянулись. Когда такое бывало? «Не слишком ли много этот мальчишка на себя берёт?» — подумал Мин Фань. Во взгляде Ли-шимэй читалась заинтересованность, и он решил понаблюдать. Всё же, они вдвоём были напарниками по обучению, было бы неловко уходить прямо сейчас. Ли Цзеюй многозначно перехватила книги в руках, и Ло Бинхэ, воскликнув: «Ах! Я помогу!» отбросил крышку коробки, открывая взору две пиалы с бурой жидкостью, и забрал часть ноши Ли Цзеюй. Она взяла в руки одну из чаш. — Шисюн не хочет попробовать? Ведь жаль позволить добрым намерениям нашего сяошиди пропасть втуне. Мин Фань раздражённо выдохнул. Этот шисюн хотел лечь, а не оценивать детские кулинарные изыскания. Сделав глоток, Ли Цзеюй округлила глаза. — Повара Цинцзин такого никогда не готовили, — сказала она поражённо, и у Мин Фаня возникло подозрение, что она хлебнула какой-то отменной гадости. Ло Бинхэ отдёрнулся и понурил голову в ожидании удара. — Это… этот шиди приготовил. — Ты? Мин Фань приготовился отчитать эту босяцкую бестолочь, если бы шимэй следом не воскликнула: «Ай да сяошиди у нас!» заставив его опешить. Она осушила чашу и улыбнулась как-то особенно по-доброму. — Скажи, очаровательное юное дарование, ты смог бы положить конец годам постного питания? Все на Цинцзин наверняка оценят твой талант. С каждым словом шея Ло Бинхэ всё больше скрывалась в плечах, а лицо багровело от такой похвалы. Мин Фаню стало немного интересно. Ли Цзеюй не склонна была так распространяться. — Ужели так хорошо? — Шисюн, ты попробуй! Мин Фань доверился её мнению. Он перехватил книгу левой рукой и принял пиалу. Она приятно согревала пальцы, а от жидкости шли волны жара. Суп был пряным на вкус, и от одного только глотка по телу Мин Фаня разлилось тепло. Он был поистине удивлён, что такое было приготовлено мальчишкой. Мин Фань отнял глаза от пиалы и смутился: Ли Цзеюй смотрела на него с загадочной улыбкой, а Ло Бинхэ всем видом источал детскую надежду. Мин Фань кашлянул и выдавил: — Действительно вкусно. Ло Бинхэ ахнул. Глаза его, итак до невозможного большие, расширились ещё сильнее, и Мин Фань стало вдвойне, нет, втройне неловко. — Кто же знал, что у нас такой самородок появился, — чуть ли не пропела Ли Цзеюй, чуть запоздало утирая уста платком и заправляя прядь за ухо. — Сяошиди-а, ты что же, нас тут дожидался? Ло Бинхэ кивнул и метнул взгляд в сторону горевших окон общих спален. — Остальные братья и сёстры уже почти все отужинали, а дашисюн и дашицзе единственные, кто припозднился. Я, м, этот шиди боялся, что вы можете не успеть и останетесь совсем без ужина. А, но суп я сделал недавно, так что он свежий! — Сяошиди-а, какой ты заботливый. Однако на Цинцзин действует комендантский час, и если бы мы тебя поймали после него, нам пришлось бы тебя наказать. Но, дашисюн, насколько ты будешь против того, чтобы простить нашему сяошиди такую крохотную ошибку? Какая ещё ошибка. — Дашисюн, я быстро! — обратился к Мин Фань Ло Бинхэ, чуть ли не подпрыгивая. — Я не задержусь после комендантского часа, правда! У меня нет обязанностей, а шисюны и шицзе весь день очень заняты, этот шиди хочет помочь! — Один кэ – это незначительно, — буркнул Мин Фань, самому себе признаваясь, что даже и два, и три кэ он, скорее всего, просто проигнорирует в силу усталости и ради, кхм, чашки хорошего напитка. Ло Бинхэ буквально просиял, и на мгновение Мин Фаню показалось, что его улыбкой можно было освещать дороги ночью. — Понял, шисюн! Только… Что такое кэ? — Шимэй, я отправляюсь спать. Мин Фань решительно зашагал прочь. Коли Ли Цзеюй взялась опекать этого мелкого, пусть она ему всё объясняет! Мин Фань шёл спать! И только в своей комнате он осознал, что в руке всё ещё держал полупустую пиалу. Он в момент осушил её, и даже несмотря на то, что суп уже успел охладиться, он всё ещё приносил огромное удовольствие. «Даже отрицать не могу, очень вкусно». ****** Чуть расширенная инфа про «Сутру сердца» По мнению большинства исследователей, «Сутра сердца» была создана в I в.н.э. на территории Кушанской империи. Возможно, ее написал сарвастивадинский или бывший сарвастивадинский монах. Самой ранней записью сутры считается китайский перевод, выполненный монахом Чжицянем 支謙 (около 222-252) из Юэчжи (月支 или 月氏, Центральная Азия). Кумараджива (鸠摩罗什, 344/350—409/411) выполнил повторный перевод этого текста. Следующий перевод был выполнен Сюаньцзаном (玄奘, 602—664) в 649 году и был близок к переводу Кумарадживы; перевод Чжицяня к тому времени был уже утерян.  Ряд исследователей также полагают, что первоначально «Сутра сердца» была задумана как дхарани 咒 чжоу (аналог мантры). Так, версия Чжицяня называется 摩訶般若波羅蜜咒經 мохэ божеболоми чжоу цзин, «Сутра Дхарани махапраджняпарамиты», Кумарадживы — 摩訶般若波羅蜜大明咒經 божэ боломи дамин чжоу цзин, «Сутра дхарани великого просветления махапраджняпарамиты». Сюаньцзан был первым, кто в названии указал «Сутра сердца» (心经 синьцзин): 般若波羅蜜多心經 боже боломидо синьцзин — «Сутра сердца праджняпарамиты». Также пока не найдено санскритских рукописей этого текста, которые бы называли его «сутрой». На русский есть 3 варианта перевода «Сутры сердца»: санскритского варианта, тибетского и китайского. В главе приведены фрагменты перевода сутры с китайского языка Е.А. Торчинова, версии Сюаньцзана (хотя я лично отношу ПГБД и Систему ко времени после Чжицяня, но до Кумарадживы