Панели

— Эй, Петров! Резкий окрик сначала не заставляет Саню даже замедлить шаг. Мало ли вокруг дебилов, он и сам недалеко ушёл от них, чтобы реагировать. На секунду даже чувствует себя Меньшиковым, который никак не отвечает на его подъёбы и смеётся. Это было явной ошибкой. — Ребята, а над нами малолетки ржут. А оно правильно? Сейчас бы поудобней перехватить рюкзак и втопить, тем более что до забора с примыкающей к нему мусоркой всего пара метров — взлететь туда будет, может, и чуть проблематично, но всяко последствий будет меньше, чем от пиздюлей от уже подвыпивших за школой ребят. Но Саша не трус. Он оборачивается и сбрасывает рюкзак на землю, отпинывая его к обшарпанной стене. — Ой, какой злой мальчик. Да и шайка, подпирающая стенку, не далеко ушла от него — тот же одиннадцатый, только «Б». У них в школе туда собрали всех гнид и отбросов, которые каким-то чудом сдали экзамены. И вот эта троица в развитии ушла явно не дальше, чем штукатурка. И ведь знал же, что собираются тут по средам, чтобы пивка распить, и на глаза им попадаться не стоит, был уже прецедент, благо его тогда буквально спасла Крыса — первый раз в жизни что-то хорошее сделала. — Мы же научим Сашу, что надо держать свой язык за зубами, да? А то так опухнет язычок, что не сможешь свои стихи со сцены толкать. Сейчас бы и вправду сбежать, пока не получил пару раз по почкам, но уже слишком поздно. Рослый вальяжно заходит ему за спину, а портфель слишком далеко, чтобы успеть схватить его. А там деньги и ключи. От квартиры и гаража Кемпо. Нельзя, чтобы они достались этим уёбищным созданиям. А значит самое время набить кому-то ебало. — Александр, это что? Оказалось, что ебало набьют ему, а не он. Выходить одному против троих было той ещё ошибкой всего человечества. А Сашка вот пошёл. И сидит теперь за школой на ступеньках запасного выхода. Здесь обычно никто не ходит, ступени упираются прямо в забор, усесться можно, если только подобрать колени и голову на них положить. Но убежище его как-то быстро раскрыли. И ладно бы Крыса — просто послала бы домой с извечным нытьём. Так нет же. Олег Евгеньевич, чтоб его! — Я вопрос задал. Или ты боевой такой до первой драки? А вот это уже задел на оскорбление! Взвился бы пёстрой — от многочисленных ушибов — лентой, но не ровен час наебнуться коленками о забор. Поэтому Саша просто смотрит исподлобья и сплёвывает. Хорошо — слюной, а то пару минут назад портил забор кровавыми плевками. — А вы домой шли, Олег Евгеньевич? Ну так идите. И жалко и колко так говорить, остатки самосознания по голове стучат, но огрызаться у него в крови. А кровь сейчас и на языке — убойная смесь. Да и весь он состоит из чистой крови. Она бежит по венам, она запеклась на губах и брови, она же испортила единственную нормальную светлую рубашку и алеет на костяшках, сбитых буквально в мясо. — Я шёл. А сейчас вместе пойдём. Поднимайся, Петров. — Куда? Олег смотрит почти как не на дурака. Так, лёгкая снисходительность и, наверное, вопрос, а не повредили ли Сане голову. Так он и сейчас готов ответить. Повредили. Сотрясение у него. От самого фантастического директора, который с трудом не шлёт Саню нахер. — Домой ко мне. Раны тебе обрабатывать, раз сам не можешь и к себе домой не идёшь. Парень глупо хлопает глазами и старательно обрабатывает информацию. Как только загрузка окончена, буквально подскакивает, кое-как уберегая колени от удара и лыбится, как идиот какой. Меньшиков на это только советует ему забрать портфель и, засунув руки в карманы кожаной куртки, идёт вдоль забора к калитке, не дожидаясь Сашу. Всё равно не потеряются. Куда они тут на пустыре друг от друга денутся, не джунгли. — Заходи. Ванна сразу же направо, потом на кухню проходи. Рубашку в холодной воде замочи, а то не отмоем потом. Олег в своей якобы привычной среде выглядит всё равно непривычно пижонски, хотя и квартира не больно разбитая. Приличная такая двушка с большой кухней и даже нормальным таким ремонтом. — Да ладно, чего там. — Петров, давай ты не будешь мне нервы испытывать хоть здесь. Снявший верхнюю одежду и пиджак Меньшиков выглядит чуть более уставшим и домашним, так что Саша предпочитает уже не спорить. А запирается в ванне и снимает испорченную рубашку. Видок у него ещё тот. Глаз подбитый, губа и правая бровь рассечены, а на теле уже начали наливаться синяки. Иначе нельзя кадрить охуенных мужчин лет на тридцать тебя старше. Только вот так. На его кухне, избитый и с привкусом перекиси водорода на языке. — Саша, открой! Петров усиленно моргает и всё же отпирает дверь. Там Олег. А кто же ещё? До сих пор в брюках, но уже в футболке. Обычной, серой такой. А ему протягивает чёрную, с какой-то английской надписью. В языках Саша полный дилетант. — Спасибо, не стоило. Собственная рубашка уже замочена в раковине, он на ходу в кухню натягивает футболку. Она заведомо ему велика, но пахнет так, что ещё немного — и Олег Евгенич получит парня со стояком у себя на кухне. Лучше уж прикрыть всё объёмной футболкой и по птичьи — с ногами — устроиться на табуретке. — Вот и отлично. Сейчас будем лечить тебя, боец. Тон у Меньшикова такой возвышенный и весёлый, что аж скривиться хочется, но вместо этого Саша любуется, как споро мужчина движется на кухне, как улыбается и ставит на стол пресловутую перекись водорода, зелёнку, какую-то мазь и целый метр пластырей. Критически оглядывает всё это и добавляет йод. — Приступим. Обработка его бренного тела занимает не больше десяти минут. За это время на него выливают половину бутылочки перекиси, прижигают мелкие порезы и ранки, и, пока Меньшиков ставит чайник, Саня сам натирает себя пахучей мазью, чтобы синяки не ушли дальше бледных пятен. — Ты пряники шоколадные любишь? Олег немного растерянно смотрит в недра своего буфета и пятернёй зарывается в волосы, портя укладку. Пара прядей падают на лоб. От этого у парня окончательно отключается мозг. Он просто смотрит и улыбается, как влюблённый идиот, на этот профиль и задумчивые складки. А ещё «улыбчивые» складки в уголках глаз и немного неловкую чужую улыбку. — Люблю. Очень-очень. Очень-очень ваc люблю и поделать с этим ничего не могу — право дело, как дурак. А ещё как пидр какой. Но это уже не новость. — Отлично тогда. А чай у меня только чёрный. Саша согласен на чёрный, лишь бы подольше сидеть на этой кухне, вдыхать украдкой запах чужого парфюма, любоваться предметом воздыхания и греть руки о горячую чашку в белый горошек. Чашка, наверное, на литр, не меньше. А вот у Меньшикова в чашке кофе. Чёрный и вязкий, без капли сахара или молока. Саша тут же делает себе пометочку. На будущее, так сказать. — Ну, боец, что не поделили? — Да что там. Ну поржали пару раз над Синеньким. Ой, ну, Рустамом Синим. А он ваще без тормозов. Решил, что я ему враг номер один. Взял Рослого и Кирика и дал мне пару раз ногами по почкам. Каждый. Мужчина напротив задумчиво перемешивает остывающий кофе и смотрит на его избитое в хлам лицо. Парень даже выдерживает этот взгляд, хотя ощущает, как горят щёки. — А Рослый и Кирик — это Синицын и Кирюшин? Саня только кивает и отпивает чая. Тот вкусный. С сахаром и не горячий. Даже с пряниками. Вообще удовольствие века. Он вообще и вправду ужасно любил сладкое, но ел редко. Обычно Серёга, зная друга, притаскивал тому кулёк шоколадных конфет. Саша уже привык не отказываться, а брать, если дают. И бежать, если бьют. Но сегодня исключение. — Олег Евгеньевич, если серьёзно, то зачем вы к нам в школу пришли? В той же школе, в вашей, где вы раньше были. Ну в общем. Вряд ли у нас платят больше. Меньшиков на его путаницу слов хмыкает только и одним глотком опустошает половину чашки. — Я же говорил. Учился я у вас в своё время. Жалко, что со школой стало. Ну и люблю я преподавать, ради этого в профессию пришёл. А там часов мало давали. Дети все, может, и умные, но мне легче с такими вот, как у вас в школе. Забытыми всеми, но нужными ведь. И выходит это у него так легко и непринуждённо. На кухне, когда на улице собираются осенние вечерние тучи, а над головой — жёлтая лампа. И верит ведь ему. Ну как не верить? И млеет, как будто кошку уличную тёплой рукой приласкали. А стол ведь узкий. В длину больше. Если нагнуться, протянуться — нос к носу. — ОлегЕвгенич. И выходит всё на одном дыхании. Слова, резко подающийся вперёд Саня и поцелуй. Глупый какой-то. И губа тут же порвалась, и губы у Олега сухие, да ещё и отвечать на эту робость и в тоже время наглость не стал. Выдохнул Саше в губы имя его. Чертовски нежно и как-то надрывно. И отстранился.