Панели

Война — это, конечно, хорошо, но совсем другое дело то, что время всего четыре, а уборщица уже выгоняет Саню из кабинета. Знает ведь, что не дурак — мешаться или сапогами потом по мытому ходить не будет, но всё равно — с вещами и на выход. Ему, конечно, не сложно: на районе куча мест, куда он может податься часов до десяти, но лучше сидеть в тёплом кабинете истории, перебирать старые карты, которые на ощупь были невозможно мягкими, или иногда, если совсем скучно — делать домашку. Альтернативой школе был гараж Серёги, от которого у него были ключи, да пара подъездов. — Петров, шёл бы ты домой. Над ним аккурат стоит Асмус. Ну да, мы правильные, мы ходим на дополнительные занятия, олимпиады, и дома её ждёт явно не заёбанная работой по самые гланды мать и отец с настолько херовым контролем гнева, что этого самого контроля как бы и нет. — А ты сходила бы к чертям, тебя за свою примут. Огрызаться — никакого желания, потому посыл выходит кривым и по-детски обиженным. Сложно ругаться, когда сидишь на холодных ступенях, хочется больше сдохнуть немного. Но почему-то он продолжает просиживать тут джинсы, пялить в школьный забор. — Ну тебя, идиота. Девчонка глухо фыркает и обходит его плавно замерзающую тушку. Не обидно, но Саша всё равно уже не видит смысла тут сидеть. Время переваливает за пять, начинает плавно темнеть. Смысла бегать и дальше нет, у Сани всё ещё остаётся надежда, что отец может взять вечерний, а мать сразу ляжет спать, как придёт. — Тише! Отец спит, не нарывайся. Мать шипит, как заправская змея, на то, как он чуть громче нужного закрывает дверь и шумно выдыхает. Лишний звук — смерть, как на минном поле. Лучше бы к Сергею в гараж завалился, — думает он запоздало, но слишком поздно. Тут бы проскользнуть мимо зала к себе за тёмную шторку, аккуратно улечься на поскрипывающий диван и исчезнуть для всех до завтрашнего утра. Саша так и делает, с головой исчезая под одеялом. Действия — достать телефон, забить в строке «Меньшиков Олег Евгеньевич», найти пару статей по организации рабочего пространства, в которые даже и соваться страшно. Ещё из информации — школьный сайт какого-то гуманитарного лицея. Страничка максимально пафосная, там их новый директор был завучем и получал явно намного больше, чем у них будет. Зачем ему это? Любовь к тупым детям с какого-то забытого богом района недоМосковья? Глупо. Планирует красть так же, как их прошлый директор? Так администрация быстро вставит по самые гланды и без вазелину. Ответов было ноль, вопросов — всё больше. Зато Саша закачал себе пару фоток мужика. Ту самую — со школьного сайта, с какого-то заседания в Министерстве и даже одну с похода с ребятами в парк, где Меньшиков радостно скалился в камеру, загорелый и обнимающий ребят в юнармейской форме. Набор был тот ещё, но никто не отменял то, что Саня сам может наделать хоть с сотню фотографий со своей последней парты. Главное пароль посложнее поставить, чтобы никто, особенно Серёга, не увидел. Ну что, Петров. Видимо, Война отменяется. Кто там говорил про любовь с первого взгляда? Не врали. — Ой, а разрешите доебаться! Меньшиков на этот окрик с последней парты даже не дёрнулся. Его мало интересовали настолько наглые мальчишки, которые больше напоминают гиен в своём желании вывести человека из себя. — Ну Олег Евгенич, вопрос можно? — А тебе нужно разрешение, чтобы его задать? Поднять голову от журнала — означает повестись на провокацию. Их Олег не просто не любил — всегда старался выводить в свою пользу. Если с ним и играли, то только по его правилам. — Ну, как бы нет, но я же спросил. Так вот. А вы Есенина любите? Скалится радостный, как будто умное что сделал. Так нет же — просто о себе заявить надо было, поставить на первый план то, какой он яркий, умный и остроумный. Не вышло. — «Ты меня не любишь, не жалеешь, Разве я немного не красив?» Тон у мальчишки серьёзный — ради этого Олег наконец-то отрывается от бумаг. Мимо десятков пар глаз, мимо нашествия голубого, между смеха и улыбок — прямо на Петрова, который опять спрятался за этим цветком. Улыбается ещё шире: достиг своего, заставил обратить на себя внимание. — Дальше-то знаешь? — А то нет! «Не смотря в лицо, от страсти млеешь, Мне на плечи руки опустив». Ещё? Даже отсюда мужчине видно, что сосед Петрова уже весь извёлся, стараясь его заткнуть, но как говорится — Остапа понесло. — Не стоит. А к Есенину я отношусь ровно. Я люблю Ахматову, Петров. И раз ты у нас такой ценитель, то ответь-ка мне на вопрос… Меньшиков отлично умеет опускать зарвавшихся щенков — эту мысль Саша формирует отчётливо и дословно. Откуда у него в голове такой рваный поэтизм? Вопрос, определённо. Но факт — на него литератор реагирует не больше, чем на комаров летним днём. Ну — летает. Ну — жужжит. Ну — укусить пытается. И что? Комар не такой уж страшный зверь, чтобы сильно переживать. Просто прихлопнуть — не больше. И это обидно. Внутренний голос, конечно, указывает ему на то, что Сашка ещё ничего и не сделал, чтобы заслужить внимание, только пытался вывести из себя, тупо шутил и показывал, как красиво, но глупо и бесцельно он «против системы идёт». И снова дословная цитата. Только на этот раз не его. Крысы, сородичи её пожри. — Петров! Слезь с каната, ты там уже минуту с тупым лицом висишь. У потолка прозрел?! Физрук снизу орёт благим матом, Саня сверху лыбится, раскачивается под самым потолком. Тут наверху чуть теплее, да и видно всё как на ладони. А то, что физрук потом влепит пинка — так это мелочи жизни. — Олег Евгеньевич, здравствуйте! Заглянувший в зал директор ощутимо вздыхает, но глядит вверх, прямо на парня, съезжающего вниз как обезьянка. И ничего, что руки горят и футболка насквозь мокрая от недавнего бега наперегонки — Саша улыбается как победитель, герой прям. — Виделись уже, Петров. Алексей Викторович, вы этих можете оставить или потом ко мне зайдёте? Ну конечно, кто в здравом уме оставит их класс одного в зале? Тем более с шальным Сашкой, у которого обострение буквально случилось. Нет. Меньшиков разворачивается — как обычно, на каблуках пижонских туфлей — и уходит, держа идеальную осанку. Эстет хренов. Да, это уже не Война. Потому что Саша её проиграл. Без единого боя.