Альбом моей памяти.

Инна вздыхала, крепко сжимая мою руку. К середине второй недели моего нахождения в больнице она перестала верить Сафронову, постоянно говорящему о моём скором выздоровлении. К тому же она была уверена, что всё обстоит много хуже, чем на самом деле. Кажется, лишь Владимир, ссылаясь на свой врачебно-военный опыт, мог успокоить её, да и то ненадолго. Мужчину выписали пять дней назад, но он зашёл ко мне уже в третий раз. И снова в то время, когда у меня сидела Инна. И ушли они вместе… Вернее, вместе были выставлены медсёстрами. Я с улыбкой проводил их взглядом, после чего устроился поудобнее. Царапины уже зажили, обходился без капельниц, аппетит чаще всего был звериным, вполне передвигался при помощи костылей, что мне любезно одолжил Сафронов, или самого Сафронова. Разве что загипсованная правая рука мешала, а также иной раз кружилась голова. В палате нас осталось трое, в том числе и новенький, появившийся накануне вечером. Это был болтливый парнишка лет пятнадцати, сломавший позвоночник вследствие падения с какого-то дерева. Казалось, его совершенно не волновал тот факт, что я не могу отвечать; наверное, он и не нуждался в ответах, ему просто хотелось выговориться. Лишь иногда он умолкал и внимательно на меня смотрел, ожидая какой-либо реакции. Я кивал или качал головой, улыбался или хмурился, а пару раз набирал ответ на планшете. И тогда Лёшка, как я называл его про себя, снова начинал болтать, раздражая этим хмурого мужчину, лежащего в дальнем углу палаты. Благодаря безлимитному модемному интернету я совершенно не скучал. А так как в планшете были кое-какие полезные программки, то даже выполнял небольшую часть работы, а конкретно обрабатывал фотографии. Лёшка снова что-то рассказывал, и, хотя я совершенно не слушал, эта болтовня на заднем плане моих мыслей действовала как-то успокаивающе. В первые три дня, как выписали Владимира, я чувствовал давящую тишину, которая разрушалась лишь с приходом медсестёр или Сафронова. Врач довольно часто ко мне захаживал, иной раз даже по три-четыре раза на дню. И, что самое интересное и приятное, он пытался со мной говорить, рассказывал какие-нибудь новости, которые я и так знал из сети, или советовал что-нибудь на будущее, а один раз даже сказал то, из-за чего сам смутился, а меня вверг в растерянность. – Сейчас вы идёте на поправку, но в будущем… Если вы снова окажетесь в такой же ситуации… Лучевая кость, к примеру, и так уже достаточно травмирована… Ещё один такой же перелом голени – и вы будете прихрамывать… Вам ведь это ни к чему. Так что… Постарайтесь избегать таких ситуаций. Не хотелось бы мне снова выступать в роли вашего лечащего врача… Да и не хочется, чтобы вам вообще когда-либо ещё понадобился лечащий врач. Наверное, то, как он это произносил, подействовало на меня сильнее, чем сами слова. Его голос был таким тихим, мягким, мне даже казалось, что ласковым… Он поспешно отвернулся и пообещал, что скоро снова зайдёт, а я просто смотрел на его спину, совершенно не представляя, как на это можно было ответить. И отвечать не хотелось… Было лишь сильное желание снова услышать подобные добрые слова, произнесённые с такой нежной теплотой… Лёшка, до этого притворявшийся спящим, посмотрел на меня и засмеялся. – Чего это ты так покраснел, а? Уж не… из этих ли ты? – произнёс он уже не тем весёлым и лёгким тоном. Парнишка чуть прищурился и смотрел на меня с ехидством. Я натянуто улыбнулся и качнул головой. А ведь и не заметил, что покраснел при словах Сафронова… Реакция Лёшки на эту короткую сцену, которая так явственно отпечаталась в моей памяти, была более, чем понятная. И я лишь вздохнул, отлично понимая, как этот парнишка отнесётся ко мне, когда всё же узнает правду. И ведь узнает, судя по тому, как я сейчас смотрел на Сафронова.