Альбом моей памяти.

Этой ночью мне плохо спалось. Я часто просыпался и подолгу лежал, пока, сам того не замечая, снова не впадал в дремоту. Тем не менее, мне снились сны. Все они были полны необъяснимых действий и раскрашены в яркие цвета. Мне казалось, что я слышал голоса, среди которых самым громким был голос Артёма: то он кричал на меня и обвинял во всех грехах мира, как делал каждый раз, когда возвращался домой нетрезвым, то нежным тоном произносил красивые, но теперь кажущиеся мне сухими слова нежности и любви. Но, когда я лишь проснулся, мне казалось, что я отчётливо слышал голос Сафронова. Кажется, он говорил что-то о низкой зарплате и большой ответственности, а также о каких-то крысах… – Костенька! – вздохнул знакомый голос, и тут же мою левую руку сжала тёплая и влажная рука Инны. Она выглядела неопрятно, волосы собраны в низкий хвост, бледное лицо совершенно без косметики, обветренные губы потрескались… Такой она бывает лишь по утру, когда я заявляюсь к ней слишком рано. Мне даже стало неловко, что она так переживала из-за меня. – Костенька, как себя чувствуешь? – спросила она, с нервной улыбкой смотря на меня. Владимир умилённо смотрел на нас, потирая свои тонкие, явно как у какого-то героя из романа о временах Российской Империи, усики. И когда он успел так побриться, ведь ещё вчера они были широкими и торчащими во все стороны!.. Ох, как же он с ними напоминал мне отца… «Сама видишь. Но, в общем, не так плохо, как могло бы быть. Только голова болит, спал плохо, и пить хочу», - ответил я, шевеля исключительно губами. Инна вздохнула и быстро налила мне в мой любимый стакан, один из тех, что я сам разрисовал в порыве вдохновения пару лет назад, воды из графина, который стоял тут же, на тумбочке. Наверное, вчера ей не позволили прийти, и она весь вечер, не находя себе места, собирала для меня «всё самое необходимое», среди чего оказался и этот графин… Интересно, а мою любимую сшитую ею подушку она тоже захватила?.. – Жара у тебя нет… – констатировала она, приложив руку к моему лбу. – Но я лучше к дежурному схожу, пусть какую-нибудь таблеточку даст… «Спасибо». – Что ты, Костенька!.. Ох, ну я ему… – прошептала она, и лицо её приняло именно то выражение, которое оно всегда принимало, стоило ей подумать об Артёме. – Подождите, - воскликнул Владимир. Инна удивлённо обернулась. – Он спрашивает что-то о… - он нахмурился. – Что? – Инна вернулась к моей постели и внимательно на меня посмотрела. Я вздохнул. «Он приходил домой?» – спросил я, даже не смотря на неё. – Домой! – воскликнула Инна. – Нет, этот гадёныш не приходил в твой дом. Иначе бы настроение у меня было бы лучше! «Инна, прошу…» – Хорошо, я больше ничего не скажу. И сейчас вернусь, только найду дежурного или ещё кого-нибудь. Владимир какое-то время внимательно на меня смотрел. А после, пересев на край моей постели, наклонился к моему лицу. – Кость, ответь честно: кто тебя так разукрасил? Я, прикусив губу, отвёл от него взгляд, а после и вовсе закрыл глаза. Конечно же, Владимир понял, о ком мы говорили. Я не хотел отвечать, хотя и понимал, что в любом случае потеряю приятеля и собеседника в лице этого мужчины. И в любом бы случае потерял, - как мне тогда казалось. Я всегда стыдился своей ориентации, хотя и мог найти ей объяснение, оправдание. Мне казалось, что люди, с которыми я знакомлюсь, узнав об этом, отвернутся от меня. И такое случалось, и не раз. Мои заказчики, узнав о моих предпочтениях, старались как можно быстрее отделаться от меня, а один солидный клиент даже заплатил больше положенного, лишь бы я увеличил сроки работы, а во время этого связывался с ним исключительно по электронной почте. Хотя бывало и совершенно наоборот: Катерина, допустим, смогла стать моей подругой, хотя и не близкой, а некоторые девушки числятся среди моих приятельниц и постоянно связываются со мной, хотя чаще всего, когда у них находится для меня работа. Но женщины таковы, что не могут пройти мимо голодного котёнка, не посочувствовав ему и не купив ему молочка и рыбку. И также они не могут пройти мимо инвалида, который, в обмен на их дружелюбие, делает неплохие скидки за выполняемую им работу. С мужчинами всё сложнее. И хотя были те, кто находил во мне приятеля, не используя мою доброту и выплачивая всю сумму после выполнения заказа, все они исчезали из моей жизни, стоило им узнать о какой-либо из моих связей. Проще сказать, у меня почти не было друзей-мужчин, ведь даже своих парней я никогда не мог в полной мере называть друзьями. А женщины, хотя и относились ко мне с добротой, сочувствием и дружеской любовью, просто-напросто находили во мне предмет вымещения своей жалости и материнской любви, ведь почти все были так заняты своей работой и своими удовольствиями, что даже мужьями не обзаводились. И хотя я знал Владимира лишь несколько часов, по опыту мне было известно, что может выйти из моего признания; но если я промолчу, это ничего не изменит… – Твой близкий приятель, да? – прошептал Владимир. Я чувствовал его дыхание на своей щеке. – Очень близкий? «Да…» – ответил я, хотя надеялся, что он сочтёт это за простой вздох. Владимир ничего не сказал, но некоторое время внимательно на меня смотрел. А после вернулся на свою кровать и сделал вид, что ничего не было. А через десять секунд в палату зашла Инна. – Еле объяснила им, что таблетка необходима! – возмутилась она, опускаясь на табурет у моей постели, на котором сидела до этого. – Вот, Костенька, запей… Она сунула мне таблетку и стакан с водой, и я, старательно не обращая внимания на Владимира, который не отводил от меня взгляда, проглотил лекарство. Мне было неловко, я боялся, что, когда Инна уйдёт, мне придётся объясняться с ним… – Кстати, ты бы видел, что устроил Берен! – вдруг произнесла Инна. – Когда мне позвонили, он вдруг начал носиться по квартире и дико орать. И всё норовил выскочить, мне даже пришлось его закрыть в комнате, когда я уходила. Наверное, сейчас вся дверь ободрана… – Кот, что ли? – вмешался Владимир. Инна повернулась к нему и, наверное, улыбнулась. – Скорее уж, мяукающая собака. В смысле, такой грозный и неугомонный. Костю очень любит, иной раз даже в квартиру его не пускает никого. – Отличная защита от воров, да? – рассмеялся Владимир. – Ну, это уж точно. Правда, уже полтора года у меня живёт… – она укоризненно посмотрела на меня. – Но ничего, вот Костенька поправится, и я избавлюсь от этого мохнатого деспота. «Прекрати ты так о нём… - попросил я, чуть улыбаясь. – Деспот, монстр, слоняра…» – Да это же я любя, – улыбнулась Инна. – Тем более, слонярой он стал в последние полтора года. Сама виновата. – А почему же он у вас живёт, а не у Кости? Или я неправильно понял, что это его кот? – спросил Владимир как бы между прочим. Я же вздохнул и прикрыл глаза. – Ну, так вышло… – отозвалась Инна. – Кстати, Володя, а вы как так умудрились ногу сломать? – Да… – он махнул рукой. – У приятеля баня сгорела, мы там очищали всё, растаскивали… Зима зимой, а баня нужна же. Вот, удумали прямо в снегу начинать строить… Ну, удумали-то не на трезвую голову, конечно, – он хихикнул. – В общем, в итоге я здесь, а он от пищевого отравления отходит. Говорил же я ему, что те грибочки уже не очень свежие на вид… О, доброе утро, Ярослав Александрович! – Доброе, – кивнул Сафронов, заходя в палату. Вид у него был уставший, рубашка под халатом явно ещё вчерашняя. «Тяжела доля врачей», – подумал я тогда. – Что, Владимир снова принялся за свои рассказы? О чём же на этот раз говорит? О том, как соседей из пожара вытащил? Или опять про службу свою рассказывает? – Военный врач, по горячим точкам ездил. Хотя, точнее, просто военный, врачом уж жизнь стать заставила, – улыбнулся Владимир. Инна удивлённо на него взглянула. – О, так вы бывший военный!.. Ох, как мой муженёк, царство ему небесное, – и она перекрестилась, чем вызвала сочувствующий взгляд Владимира и даже Сафронова. – Всякое бывает… – протянул Владимир. А Инна отмахнулась. – Это уж точно. Чечню прошёл, но напился и на встречную выехал!.. – Инна вздохнула. – Ну, не о том сейчас… – и повернулась к Сафронову. Должно быть, тогда она выглядела удивлённой, ведь за своими восклицаниями, скорее всего, позабыла уже о нём. – Здравствуйте… а… – Ярослав Александрович. – Инна Алексеевна. Вы лечащий врач Кости? – Можно и так сказать… А вы… вы ведь не его мама, верно? – О, конечно же, нет! – в голосе Инны я слышал улыбку. Она повернулась ко мне и снова сжала мою руку. – Но он мне как третий сын! – А по вашей фигуре и не скажешь, что вы два раза рожали, – с улыбкой заметил Владимир. Я видел, как на лице Инны появился румянец, и не смог сдержать улыбки. – Ну, я и не рожала два раза. Они у меня близнецы. Ну, совершенно близнецы. – А больше на вас или на вашего мужа похожи? – Ну, габаритами и цветом волос на мужа, а в остальном… – Тогда, наверное, они очень красивые мальчики. Я даже рассмеялся. Конечно, Инна – женщина привлекательная, но всё же я лишь второй раз наблюдал, как с ней флиртуют. И её смущённое, а поэтому похорошевшее лицо для меня казалось мне удивительным. Улыбка Владимира же выглядела мягкой и искренней. На секунду я даже подумал, что было бы неплохо, обзаведись Инна своей личной жизнью. – Прошу прощения, но мне нужно с вами поговорить, – произнёс Сафронов несколько раздражённым тоном. Я вздохнул и перевёл взгляд на него, вновь вспоминая его не очень-то вежливое обхождение со мной в больнице. – Ах, извините… Так что с Костенькой? – спросила Инна, принимая обеспокоенный вид. И крепко сжала мою руку, из-за чего я поморщился. Конечно, она этого даже не заметила. – Вы не волнуйтесь, ничего настолько серьёзного нет, недельку у нас полежит, для профилактики, так сказать, и выпишу. – А с рукой у него как?.. – Срастётся, ничего серьёзного. Хотя, походить придётся подольше, чем обычно… Второй перелом лучевой кости… – Ох… – Инна нежно провела рукой по моей щеке, после чего наклонилась и поцеловала меня в лоб. – Костенька… Я с ним разберусь! Я ему устрою! – громко прошептала она. И, чуть ли не со слезами посмотрев на меня, вновь повернулась к Сафронову. – Сотрясение?.. – Ерунда, – улыбнулся он. И, как мне тогда показалось, он видел в Инне женщину мало одарённую пониманием столь сложных медицинских терминов и понятий, что решил говорить с ней именно в таком тоне. Инна же этого, кажется, не замечала, воспринимая его «Ерунда» как обычное врачебное выражение. – А повязку завтра-послезавтра снимут, там всего лишь царапины, видимо, из-за льда… А вот перелом голени… Ну, тут я могу прогнозировать, что кости срастутся полностью, после даже забудет, что перелом был. Так что… – Ох… – Инна вздохнула, после чего подняла свой взгляд, до этого устремлённый на мою правую ногу, на Сафронова. Тот слабо улыбнулся уставшей улыбкой и вздохнул. – Всё с ним хорошо будет. Не стоит вам так волноваться. Серьёзных повреждений нет. А вы можете приходить к нему каждый день. – Слава богу, – вздохнула она, вновь поворачиваясь ко мне. – Кость, я, наверное, пойду… Как бы надо на работе появиться… Но я вечером загляну. Что тебе принести? «Планшет и наушники. И что-нибудь ещё, на твоё усмотрение». – Хорошо, – кивнула она, после чего ещё раз поцеловала меня в лоб. – Отдыхай. И вам, Володя, всего хорошего. – И вам хорошего дня, Инна. Буду ждать вечера. Она улыбнулась и поспешно покинула палату. Сафронов же, сделав какие-то пометки в моей карте, внимательно на меня посмотрел. Какое-то время он молчал, после чего сел на табурет, всё также стоящий возле моей постели. – Вы можете не отвечать, тем более что это никак не относится к лечению… Чем таким вы занимались последние почти полтора года, что так регулярно получали переломы? Я прикрыл глаза и отвернулся. Не мог вынести этого любопытного взгляда таких тёплых серых глаз. Казалось, что меня пронзают насквозь, заставляют признаться в том, о чём я и думать не хочу, выдавливают из меня то, что я не хочу признавать. Сафронов вздохнул. – Ну, и верно, не моё дело. Но как вы себя чувствуете? Я слишком быстро повернулся к Владимиру, поэтому какое-то время ничего не мог перед собой разобрать: всё кружилось и смазывалось, какие-то яркие и светлые пятна танцевали перед моим взором. – Хорошо он себя чувствует, – произнёс Владимир, внимательно на меня смотря. – Но спал плохо, поэтому голова болит. А ещё у него загипсованная нога онемела. И место от иголок капельницы болит. Ну, левая рука, то есть. – Тошнота? – Нет. Но и голода нет, совершенно никакого. – Дыхание? – Как и всегда, когда его с вечера… – Владимир нахмурился и погладил свои усики. Я вздохнул и попросил его всё же передать мои слова. – Ну, в общем, пройдёт скоро, просто вчера об лёд спиной приложился, дело обычное. – Обычное… – нахмурившись, произнёс Сафронов. – Что-нибудь ещё? – В туалет хочет, но при Инне чувствовал неловкость в таком признании. – О… Тогда давайте, я помогу… – Да ладно вам, Ярослав Александрович! Неужели два больных загипсованных человека не в состоянии дойти до туалета? А вы бы уже назначили таблеточки и прочее. И домой бы вам, Ярослав Александрович, видно же, что устали вы. – Ну… Так… Константин, в общем… Могу я послушать дыхание? Две минуты, не более… Я кивнул, еле сдерживаю улыбку. Сосредоточенный взгляд Сафронова, несколько морщинок на его лбу, почесывание им подбородка, – во всём этом читались беспокойство и забота, которых ещё пару месяцев назад я не мог ожидать от этого человека. Мне было приятно, лестно, что я не безразличен человеку, что должен поставить меня на ноги. Ведь немногим раньше я был уверен, что если упаду рядом с ним в обморок, он даже не пошевелится, чтобы помочь мне… Несмотря на возраст и хромоту, Владимир был крепким мужчиной, поэтому уверенно держал меня за талию, позволив закинуть руку себе на плечо. Он говорил что-то постороннее, вспомнил несколько забавных историй в тему, а когда я закрывал дверь кабинки, шутливо предложил свою помощь и далее. Помог мне умыться и привести себя в некий порядок, так как захватил с собой всё необходимое. Вообще, он был слишком любезным и заботливым. Когда мы возвращались в палату, Владимир остановился у одной кушетки и предложил немного посидеть. – Отдохнём, прежде чем сделать решающий марш-бросок, – он коротко рассмеялся и помог мне сесть. Некоторое время молчал, смотря на свои руки, после усмехнулся и повернулся ко мне. – Ты же понимаешь, о чём я хочу тебя спросить?.. Подальше от наших драгоценных соседей по палате, странные же они… За неделю так и не понял, что у них на уме. «За неделю? С переломом так долго?.. Что у вас ещё?» – я внимательно посмотрел на него. Прохладно, даже холодно. Но и правда, спокойнее поговорить здесь… – Сердце, – невесело усмехнулся мужчина. – Шалит, треклятое… Так что меня так, для профилактики положили, когда с ногой-то обратился. Ярослав Александрович настоял… Да не о том сейчас. Кость, – Владимир внимательно на меня посмотрел, погладил свои усы, чему-то усмехнулся. – Кость, – повторил он, – ты же понимаешь, о чём я хочу спросить?.. Полтора года, как котяра твой у Инны живёт, полтора года, как ты из травматологии не вылезаешь… Ну, судя по словам Ярослава Александровича. Да и тот, о ком говорила Инна… – Владимир на некоторое время умолк. Я не смотрел на него, мои глаза были даже закрыты, но я чувствовал его взгляд, такой тяжёлый… – Кость, – произнёс он тише, – ведь… Я правильно понимаю причину, по которой ты здесь оказался, а?.. Друг, очень-очень близкий друг… До такой степени, что даже не друг… Ревнивый очень, да? Я кивнул. «Бытовуха, как выражается одна моя знакомая…» – Так и знал, – усмехнулся Владимир. – И что, не нравится твой паренёк твоему коту, да? Я бы лучше животное послушал, чем откинул от себя ради того, чтобы в травмпункт постоянно бегать… Я не знал, что на это можно ответить. И не смотрел на Владимира, боясь увидеть презрение и отвращение на его лице. Мне даже казалось, что я ощущаю на себе его взгляд, полный этих отвратительных чувств… – Ты это, в общем… – Владимир запнулся, некоторое время помолчал. – Не думай, что я какой-нибудь там… Многое повидал в жизни, если на то уж пошло, через многое прошёл. Знаешь, в горячих точках не до того, кто с кем спит, там главное – выжить. Так что… Был у нас паренёк, Ванька… Я вроде бы уже рассказывал про него. Которому ногу ампутировали, и он язык себе откусил. Знаешь… Я видел, и не раз видел, его с разными… Офицерами, - он прокашлялся. – А ведь парень-то бравый был… От пули раз спас… Да и те офицеры, с которым он, ну… Тоже люди не из трусливых. Так что… Можно сказать, ещё тогда понял, что не стоит судить о человеке по тому, кого он в постель тащит. Так что… Обижать тебя не намерен. Можно даже сказать, что ты и так уже судьбой обижен - не того человека встретил, теперь мучаешься… Он похлопал меня по плечу, из-за чего я поморщился. Мало приятное ощущение, когда по синяку, о котором я узнал от Инны, ударяют… – И вообще… Можешь мне довериться, если что. Ну, может, поговорить потянет… Как видишь, говорить я любитель, – Владимир улыбнулся, но улыбка эта держалась на его лице лишь несколько секунд. Он тяжело вздохнул. – Знаешь, как-то… Война войной, смерть смертью… Даже к такому привыкнуть можно, знал я людей, которые под пулями скучали… Сам я не из таких, даже некоторые моменты с дрожью вспоминаю… Но иногда мне это всё ерундой кажется. Как вспоминаю Ваньку… Его неумение выбирать более укромные уголки… И то, как он посмотрел на меня раз, когда заметил… Я тогда в ступоре был, уйти сразу не смог… Наверное, это самые отвратительные воспоминания. И ведь всё из памяти не исчезают. Я даже свою свадьбу хуже помню, чем тот взгляд… – Владимир скрыл лицо в ладонях и тяжело вздохнул. После с печальной улыбкой посмотрел на меня. – Не мне тебя судить, Кость. У каждого свои скелеты в шкафу, у каждого свои страшные воспоминания и своя боль. Так что… Я сжал здоровой рукой его руку. «Он был вам близок?» – внимательно посмотрел в его лицо. Кажется, во время нашего не столь длинного разговора морщин на нём стало больше… Сколько же боли пережил этот мужчина?.. Конечно, он и прожил не два десятка лет, как я, а много больше, но… Сколько же боли может перенести человек? Есть ли предел, чёткая линия, через которую нельзя переступать?.. Наверное, такая линия есть… У слабых людей она одна, и когда всё то, что человек считает болью, заходит за неё, человек ломается; но ведь есть люди, у которых этих линий множество, и каждый раз в них что-то меняется, они становятся сильнее и слабее… Хотя, в итоге, они всё равно сломаются… Хотел бы я быть таким же сильным, как Владимир. Я сломался сразу же, стоило мне увидеть мою линию, а этот мужчина продолжает идти вперёд… Или мне это лишь кажется?.. Ох, наверное, и у него были времена, когда он стоял на месте, разбитый, боясь сделать шаг… – Ты меня вообще слушаешь?! – Владимир тряхнул меня за плечо. Я моргнул и удивлённо на него посмотрел. Виновато улыбнулся. – Так и знал… И о чём же ты думал? «О ерунде… Не так давно прочитал книгу, теория одного героя о душевной боли запомнилась мне… Сейчас вспомнил об этом», – почему-то честно ответил я. Владимир покачал головой. – И что это за теория? Что боль меняет нас, кого-то ломает, а кого-то толкает вперёд? Не нужно быть гением, чтобы прийти к такому выводу. И вообще, я тут тебе душу изливаю… «Я слышал, – заверил я его. – Вы рассказывали о том, как познакомились с этим парнем, Иваном…» – Да, с Ванькой-то… Совсем ещё мальчишкой был, а уже таким шустрым! Я когда узнал, что он идёт по контракту в те места, решил за ним проследить… Как бы ни радовала меня мысль, что такой молодой сгинет… Жена против была, не понимала, чего это я за соседским сорванцом в пекло лезу… Кстати, Наташа, жёнушка моя, на юге сейчас живёт, замуж вышла лет пятнадцать назад, как развелись… Не нравится мне её новый муж, слишком тихий и покорный… Подкаблучник, одним словом! В общем, Ванька для меня же как сын был… Или мне так казалось… Поэтому… Всё это… – мужчина вздохнул, после чего резко поднялся и натянуто улыбнулся, протягивая мне руку. – Пошли обратно в палату, прохладно же тут. Да и обед скоро будет… А завтрак ты, кстати, проспал. Я не поднимался, внимательно смотря на Владимира. Хотя я и отвлёкся на свои мысли, я слышал, как он отзывался о том парне… Да, те мои мысли были глупы. Конечно, все эти линии, делящие жизнь на «до» и «после» чего-то определённого, сильного, есть… Но сильные люди потому и сильные, что переносят это и идут дальше, словно ничего и не было, а вовсе не потому, что для них это ничего не значит… «Вы любили его?» – спросил я, не отводя взгляда от Владимира. Он вздохнул и слабо улыбнулся, смотря словно сквозь меня. – Да что об этом говорить… Всё в прошлом. А ты лучше поднимайся, замёрзнешь же. «Кстати, моего парня… Наверное, теперь уже бывшего, Артёмом зовут. Он… вспыльчивый человек, как видите. Ревнивый. Но не это ли и значит, что он любит меня?» – я словно не мог подняться, словно не хотел прекращать этот разговор. Наверное, просто давно не находил случая хоть с кем-то поговорить об этом… Слишком давно. – А не значит ли это, что он просто собственник и жестокий глупец? – Владимир пожал плечами. – В любом случае, я его не знаю. И пошли уже в палату. Я кивнул и с помощью Владимира поднялся. Он снова позволил держаться за его плечо. Говорил он об обеде, который должен был быть очень скоро, но казалось, что находился он далеко отсюда, где-то там, на горячих точках, которые мне представляются очень слабо. Может, снова переживал какой-то момент из своего прошлого, а может, просто вспоминал какой-то факт… Инна забежала вечером, раньше, чем кончилась её смена. Она умела договориться с начальством, чем не так уж часто пользовалась, разве что из-за меня. Я всегда испытывал из-за этого неловкость, сейчас же мне было стыдно. – Вот как и просил, планшет и наушники. Телефон я твой найти не могла, наверное, потерял где-то… Завтра восстановлю твою сим-карту, телефон могу у знакомой одолжить, у неё сын меняет их так часто, что рабочих дома хватает… Принесла также книжку тебе, знаю же, в твоей этой штуке и почитать нечего, – она кивнула на планшет. – Компьютер твой нужен? Завтра принесу… «Спасибо, – я благодарно улыбнулся и сжал её руку. – Принесла именно то, что нужно. Ноутбук можешь не нести». – Как? А если… «У меня два планшета: один для рисования, а другой как мини-ноут, мне его Катерина подарила. Именно его ты мне и принесла. Так что даже книга излишняя». – Вот, так и знала, что что-то не так сделаю! Ну, хотя бы эту твою штуку нужную принесла, – улыбнулась женщина. И, словно опомнилась, начав громко и быстро рассказывать, как Берен носится по моей квартире, когда она заходит, словно пытается меня там найти. – Правда, сегодня с утра я его спокойным видела… На постели твоей лежал, вытянулся так, спал… Или не спал, кто уж его знает. Кстати, лежал с твоей стороны… – и она осеклась, бросив быстрый взгляд на Владимира. Тот усмехнулся из-за книги. Я взял Инну за руку, она снова повернулась ко мне. «Всё нормально, он… Так вышло, что мы поговорили по душам, так что можешь говорить открыто». – То есть? – Инна удивлённо на меня посмотрела, после чего наклонилась ко мне и громко прошептала. – Ты всё ему рассказал?! – Ну, не всё, – вдруг произнёс Владимир, – но в общих чертах. И уж не знаю, что он, – мужчина усмехнулся, выразительно смотря на нас, – за человек, но не сильно мне нравится. Костя же хороший парень, а он его… – Вот! – воскликнула Инна. Неизвестные мне соседи по палате не очень добро на неё покосились, и я понимал их. Слишком пронзительно вышло. – Он ведь… – она зашептала, словно вдруг поняла, что мы не одни в палате. – Младше Костеньки, студент, нигде не работает, живёт у него в квартире, буквально на шее сидит! И так с ним обращается! Каждую неделю крики слышу! Это так… – Она преувеличивает? – Владимир посмотрел на меня. Я со вздохом покачал головой. – И как ты его только терпишь? Зачем?! «Он любит меня…» – ответил я, о чём почти сразу пожалел. Инна, воскликнув «Любит! Ха!», принялась с жаром пересказывать Владимиру чуть ли не каждую нашу мелкую ссору, вспоминать самые различные случаи из нашей с Артёмом совместной жизни… Проще сказать, перемывать ему косточки. Владимир крутил свой ус и иногда вставлял какую-нибудь реплику. Я же не вмешивался, пытаясь управлять планшетом одной рукой. Благодаря специальному безлимитному интернету вышел в сеть и попросил прощения у Серёжи, что не ответил на то его сообщение. Причину я не указал, зная реакцию друга на подобное. Когда уже стемнело, Инну попросили покинуть палату. Она нажелала мне всяких приятностей и смачно поцеловала в лоб. Владимир с улыбкой за этим следил. Когда женщина скрылась за дверью палаты, я уставше на него посмотрел. «Извини, она такая активная… Не переслушаешь её…» – Мне кажется, это замечательно. Я тут уже плесневеть начал, но раз теперь она так часто будет заходить… – он рассмеялся, после некоторое время молчал. Вздохнул. – Как я понимаю, теперь у тебя с этим всё кончено? – прошептал он, пересев на мою постель. Я, как мог, пожал плечом. – Верно, ты-то откуда это можешь знать… Но раз его в твоей квартире нет… Инна же сказала, что даже вещей его нет, а ключ она нашла у подъезда… «Значит, он ушёл… Навсегда», - сделал вывод я. И не знаю, что тогда почувствовал. Наверное, ничего. По крайней мере, в первые мгновения. Потом пришло чувство одиночества… – Жалеешь? – я покачал головой. – И правильно. О таком не жалеют. И теперь-то все наладится… «Что наладится?» – спросил я, а через мгновение почувствовал, что могу не сдержать слёз. Всегда боялся одиночества. И даже сейчас, записывая эти строки, содрогаюсь от мысли, что когда-нибудь вновь буду одинок... – Что-нибудь да наладится… Ты не любил его, так? «Он любил меня… Несмотря на это… Он любил меня. Он так смотрел… Так обнимал, прижимал к себе… Я чувствовал себя счастливым, когда он просил прощения… Что бы там Инна ни говорила, как бы часто я не оказывался у травматолога, он любил меня… Так сильно…» – Ужасная любовь, – скривился Владимир. – Не пойму я этого. Делать больно любимому человеку… Это низко. Слишком низко. Таких, как твой Артём… Вернее, не твой Артём, нужно в подворотнях бить. «Прошу, не говорите так о нём… Несмотря на свой вспыльчивый характер, он добрый человек…» – Тебе виднее, я ведь сужу предвзято… «Знаете, мы с ним и познакомились так… Он мне помог…» – Расскажешь? Я кивнул, понимая, что это будет очень долго. Ну и ладно. Я решил, что буду изливать свои мысли до тех пор, пока Владимир может видеть моё лицо. Наш разговор был очень длинным, но по его завершению я чувствовал себя спокойным и даже немного счастливым. Меня «услышали», «выслушали»… А что ещё нужно такому дефективному человеку, как я? В моей памяти чётко зарисовались два кадра из этого длинного дня. Первый – когда мы с Владимиром сидели на кушетке и смотрели друг на друга, понимая, что можем довериться друг другу; второй – я, со слезами, смотрел на Владимира, а он протягивал мне платок и улыбался с отеческой теплотой.