Альбом моей памяти.

Он кричал. Каждый раз, когда глаза его горели ненавистью и презрением, когда он с искажённым от ревности лицом клялся мне в любви и верности, проклиная меня за якобы измены, он кричал. У меня в ушах закладывало, а после я ещё долгое время слышал в своей голове этот крик… С переломом лучевой кости я мучился долгое время. И несколько раз ходил к травматологу, предварительно связываясь с одной знакомой медсестрой, свадьбу которой снимал за полгода до знакомства с Артёмом. Так уж вышло, что до этого она работала в детском доме для инвалидов, поэтому мы с ней быстро подружились. И каждый раз, дабы поскорее закончить, я приходил с ней; она передавала всё «сказанное» мною врачам, после чего уговаривала меня что-то сделать с Артёмом, пока я ещё живой и могу стоять на ногах. – Бытовуха – дело такое, – говорила она всегда, – что, если не прекратить вовремя, можно и кухонным ножом в спину получить. Я лишь отмахивался. А через месяц, максимум два, приходил снова, но уже с другой травмой. Сафронов, травматолог, который несколько раз подряд принимал меня, был человеком молодым и красивым, но грубым и невнимательным. Он каждый раз удивлялся, что со мной заходит Катерина, после чего махал рукой и ворчал что-то про надоедливых инвалидов. Со мной он говорил резко и грубо, интересовался лишь самыми важными травмами, поэтому постоянно надавливал мне на синяки или царапины. Один раз он мне оставил серьёзный синяк, так как очень сильно сжал руку, с которой за две с половиной недели до этого велел снимать гипс. И хорошо ещё, что Артём не сильно разозлился, хотя и снова увидел в этом признак измены. Он всего лишь поставил мне «фингал» и ушёл к друзьям. Полтора года сильной любви, смешанной с унижениями, болью и ревностью, которая раз за разом являлась их причиной. Но каждый раз, когда Артём смотрел на меня после всех наших ссор, я видел, как он меня любит, и снова прощал ему всё… Наверное, невозможно быть устроенным глупее меня. Тем не менее, всё время, проведённое нами вместе, разбилось в один момент… Пожалуй, эта сцена моей жизни по праву может считаться переломной. Мне пришло сообщение от моего давнишнего друга, с которым я давно уже не виделся, и он со свойственной ему возвышенностью и нежным пафосом слога описывал, как скучает по мне. Стоит ли мне говорить, что мой телефон полетел в сторону и разлетелся по частям, ударившись об лёд? А то, что Артём снова закричал, наверное, на всю улицу, называя меня различными грязными синонимами женщины лёгкого поведения?.. и всё равно, что я не женщина… Он кричал, допытывался, кто это, но при этом так вцепился в мою руку, что я лишь шевелил губами и испуганно на него смотрел. Люди останавливались и смотрели на нас, но никто не пытался помочь… Нет, у меня вовсе не возникло чувство «дежа-вю», так как это была уже минимум десятая подобная сцена за полтора года отношений. Он меня ударил, я упал, как подкошенный. Через доли секунды я пришёл в себя и принялся торопливо объяснять ему, что Серёжа всего лишь друг, что он просто личность одухотворённая и неземная, как и большинство поэтов. Но разве Артём желал моих объяснений?.. Они для него ничто! Поэтому он лишь снова ударил меня, и снова, снова… Кажется, он приложился ко мне и ногами. По лицу у меня была размазана кровь, я старался зажать нос и закрыть голову, но… – Эй, ты что творишь?! – закричал Артём. Ему грубым, но спокойным голосом, в котором, как мне теперь кажется, кипела злоба, кто-то ответил. Между ними завязалась разборка. А я всё силился подняться. Мои губы дёргались, в рот попадала моя собственная кровь. – Лежи! – крикнул незнакомый мужской голос… Незнакомый в первые секунды. Потом снова крики, звуки драки… Тот же голос велел вызывать «скорую» и милицию. Но звука сирен я не дождался – меня кто-то из них ударил, скорее всего, Артём, скорее всего, намеренно… Он кричал что-то о моём непристойном поведении и о такой же непристойной связи с тем, кто сейчас посмел меня защищать. Хотя, он это уже давно кричал, пожалуй, с того момента, как появился тот травматолог; именно его лицо я смутно видел, когда терял сознание.