В борьбе обретёшь ты... (часть 3)

Сказать по правде, бедную Коросту стоило оставить дома, на попечении тётушки Мюриэль. В Египте крысе ужасно не понравилось. Она сильно отощала, и видок у неё стал до того облезлый, что её и в руки-то брезгливо было взять. В клетке Короста сидеть отказывалась и сбегала каждую ночь, умудряясь снести хозяйский Коллопортус. Для чего затевались побеги, Рон не понял: крыса не воровала еду и не шлялась туда-сюда, как обычно, вынюхивая и высматривая что-то неведомое. Напротив, здесь она всё время норовила забиться в какую-нибудь узкую тёмную щель, и выманить её оттуда не получалось даже для кормёжки. Сегодня же крысиный побег не удался. Перси перехватил Коросту на пути к очередному пыльному убежищу и вручил Рону, закатив длинную речугу о долге, ответственности, милосердии и прочем таком, в чём Короста совершенно точно не нуждалась. Поганая крыса тут же прикинулась дохлой, распаляя Персиваля на всё более цветистые обороты. Рон приготовился виновато сопеть и покаянно лупать глазами, чтобы занудный братец выдохся побыстрее, но в комнату ворвалась мать и велела шевелиться, пока не очень жарко. Перси тут же засуетился, нацепил на пёструю по местной моде мантию значок старосты, напялил сувенирную шапку с кисточкой – феску, вот! – и вручил точно такую же шапку малость прифигевшему Рону: – Приведи себя в порядок, неряха! Быстро, мы опаздываем! – Куда?! – К пирамидам! – Да как-то не завалились они за пять тыщ лет, и ещё постоят малость, – пробурчал Рон себе под нос, сунул крысу за пазуху, нахлобучил выданную феску и поплёлся следом. Короста завозилась под одеждой, но он предупреждающе накрыл ладонью костлявую тушку: – Сиди тихо, зараза, а то крокодилам скормлю! Крыса замерла, а потом, скотина, тяпнула его за пузо и со всей дури рванула на волю. Рон взвыл и треснул уже не жалеючи. Рука у него всегда была тяжёлой, Короста обмякла и больше не шевелилась. – Эй, я тебя там не прибил? – забеспокоился Рон, но тут на него хором заорали мать, Перси и Джинни, что они опаздывают, и всё из-за его лени и несобранности. – Да куда?! – заорал в ответ он, заводясь от дурацкого чувства, что вся семейка набралась у близнецов дурного и теперь разыгрывает его. – К пирамидам! Рон опять взвыл, но уже не от боли, хотя болел укус неслабо, а от досады. Какие ещё пирамиды?! Собирались ведь побродить по городу, пока Билл на работе занят! Однако они действительно отправились к пирамидам, самым ближним от Каира, хотя уже успели насмотреться на них с разных сторон, да ещё и не по одному разу. Рону эти гигантские кучи камней снова попортили настроение – по доброй воле такой фигнёй люди заниматься не стали бы, наверняка их поганые некросы заставляли надрываться. Интересно, почему в памятники истории попадает только та хрень, о которой следовало бы накрепко забыть? Разбери ты эти пирамиды на городские стены или закидай песком по маковку – что изменится? А ничего! Разве что на один базарчик для туристов меньше станет. Тут Перси дал Рону подзатыльник, чтобы не отставал, а заодно вытряс дурацкие лишние мысли. Ронни ругнулся, увернулся от подзатыльника за ругань и поправил сбитую на лоб феску. За пазухой слабо ворохнулась приходящая в себя Короста. «Не прибил!» – обрадовался Рон, которому вовсе не улыбалось избавляться от крысячьего трупа и потом ещё год выслушивать попрёки в плохом уходе за питомцем. Не-ет, крыса должна сдохнуть сама, при свидетелях, а то обзовут безответственным и не купят обещанную сову. – Ма, сюда! – крикнули откуда-то знакомым голосом; Перси завертел головой, как всполошённая курица. – Сыночек! – отозвалась мама обрадованно и резко свернула в сторону. Джинни вприпрыжку помчалась за ней следом: стараниями целителя Джабира сестрёнка окрепла и уже не напоминала печальное зелёное привидение. На утоптанной туристами песчаной площадке стояла вся семейка, и Билл весело препирался с каким-то тщедушным типом в магловском пробковом шлеме. Ронни едва удержался, чтобы не кинуться к старшему брату с объятиями, и покосился на Перси. Тот тоже выглядел довольным и в шестой раз за день рукавом пёстрой мантии быстренько протёр значок старосты. – Парни, сюда, – прогудел Чарли. Он тоже был в феске, и до Рона наконец дошло, что семья что-то затеяла, а он, балбес, опять всё прозевал. Тщедушный тип наконец отцепился от Билла и замахал руками другому типу, нагруженному здоровенной треногой: – Устанавливай! Отсюда вид хороший! И всё-таки, Уизли, как насчёт большого интервью? Семейные ценности, взгляды на жизнь… – Ценности как ценности, – солнечно улыбнулся Билл, – ничего нового. Адамс, мы просто делаем обещанное колдофото, и точка. Текст заметки мы согласовали вчера. К вечеру жду пробный экземпляр! Надеюсь, сюрпризов не будет? – Не дать интервью однокурснику! Уизли, у тебя совесть есть? – Есть, Адамс. Закрыли тему. Парни, становитесь в ряд и делайте счастливые лица. Рону ничего делать не надо было: восторженная улыбка будто прикипела к морде намертво, когда Билли шутливо взъерошил ему волосы и надвинул феску на глаза. Колдограф принялся командовать: «Повернитесь немного вбок! Не вы, мадам, вы станьте рядом с супругом! Мисс, не будьте такой серьёзной, это же фото в воскресный номер!» Именно этот момент Короста выбрала для того, чтобы очухаться окончательно. Пока Рон изо всех сил пытался притушить дебильную улыбочку – «На тебя весь Хог в воскресенье будет пыриться, Рональд Уизли, сделай уже нормальную рожу!» – крыса, больно цепляясь коготками, выбралась из-за пазухи, уселась на плечо и очумело повела мордой туда-сюда. – Какой кадр! – обрадовался колдограф; громко бабахнула и отвратно завоняла магниевая вспышка. От неожиданности крыса жалобно пискнула и поспешила вновь нырнуть Рону за пазуху. Она затихла и не подавала признаков жизни до самого вечера, когда уставший и переполненный впечатлениями Рон ввалился в спальню и принялся снимать мантию. Только тогда затаившаяся Короста шмыгнула под кровать, а Рон запоздало вспомнил, что животное с утра не кормлено. – Вылезай, дура, – зевнул Рон. – Дурак, в смысле. Короста не шелохнулась. – С кем ты говоришь? – Перси уже успел принять душ и благоухал фруктовой отдушкой. – С Годриком, – огрызнулся Рональд. – На твоё занудство жалуюсь! – На своё разгильдяйство пожаловаться не забудь, – не остался в долгу Перси. – Коросту кормил? Рон застонал, встал на четвереньки и полез под кровать. Само собой, поганая кусачая скотина не стала дожидаться поимки и резво метнулась в гостиную. Рон, шипя ругательства, кинулся следом: не покормишь тварь, три дня будешь выслушивать от матери и Персиваля. Он опоздал, дурной крысюк уже успел куда-то спрятаться. – Я в душ! – громко известил Рон Коросту. – Ура! Возрадуемся! Свершилось! – немедленно отозвались из соседней спальни придурки Форджи, и из комнатки Джинни раздалось задорное хихиканье. – Чтобы через полчаса сидел… сидела тут, придурок! – Рональд решил не обращать внимания на подначки. – Да, сэр! Непременно, милорд! – дурачась, заорали близнецы. Рон мысленно сплюнул и потопал в ванную. Плескался он даже больше получаса. Родители и старшие братья отправились ужинать в ресторанчик на соседней улице и наверняка засидятся за взрослыми разговорами за полночь, так что торопиться было некуда, а спать не особенно хотелось. Когда он выбрался из душа, в спаленках уже было темно и тихо: умотавшиеся за день братцы и сестрёнка дрыхли без задних ног. Рональд послонялся по гостиной, радуясь нечастому одиночеству, а потом вспомнил о крысе и тяжело вздохнул. – Вылезай немедленно! – шёпотом приказал Рон и прислушался. За гомоном с улицы ничего было не слыхать, и он решил начать поиски с огромного платяного шкафа с резными дверцами – там гадская Короста пряталась чаще всего. Рональд залез в почти пустой шкаф (родительские мантии не в счёт) и хмыкнул: тут было едва не просторнее, чем в спальне. – Губа не дура, – одобрил он крысиный вкус. – Душновато, но зато и Перси далеко. Эй, ты где, недоумок? Идём жрать, а то и вправду сдохнешь. В гостиной вдруг послышались голоса, и Рон понял, что вернулись родители. «Тьфу ты! Сейчас вломят! Дракклова крыса, достала!» – он глубоко вдохнул, набираясь храбрости выпасть из шкафа на глазах у Билла и Чарли, но услышал сердитый мамин голос и замер. – А я говорю, не бывать тому! – гневно заявила мама. – Тихо, милая, – сказал папа. – Дети спят. – Так повесь чары! Потому что молчать я не собираюсь! Вот что, Уильям Уизли, заруби себе на носу – пока я жива, никаких рыжих Блэков не будет! Усвоил?! – Ма, выслушай, пожа… Раздался звук пощёчины, Билл замолчал, а Рональд, зажав себе рот ладонью, в полном охренении вытаращил глаза. * * * Дрянной человек Клык Бэтфорд был отличным учителем – жёстким, требовательным и не признающим неудач. Его выучку не смогли перебить ни лёгкие городские заработки, ни сытая зимовка, ни праздные денёчки на «пленэре», ни даже латынь. Воздух посреди полянки только-только задрожал, как Скабиор уже вскочил на ноги, метнулся к малфоевскому гамаку и полоснул ножом по верёвкам крепления. Пока Малфой, разморенный винцом и солнышком, падал в высокую траву, Аженор выхватил палочку и влепил Ступефай в какого-то здоровенного хмыря, аппарировавшего на полянку. Что за хмырь, разглядывать было некогда, потому что следом мог появиться другой, а то и целая толпа. Поэтому Аженор рухнул на Малфоя (тот изумлённо хекнул и не договорил неприличное слово) и тоже аппарировал. Ну да, лёжа, ибо Клык учил, что «вставать в позу» для перемещения и терять на этом драгоценные мгновения способны лишь «хогвартские недоумки с министерской бумажкой». Отнесло их недалеко, на заранее присмотренный пятачок подле руин башни, поскольку Скабиору не улыбалось очутиться за охранным периметром, где-нибудь в зарослях тентакулы или в гнезде мантикоры. Парная аппарация удалась на «превосходно» – Малфоя не порезало на кусочки и вообще ничуточки не посекло. Однако простые радости жизни оказались их милости чужды. Хорошенько приложившись спиной о землю, Люциус страдальчески взвыл и сварливо поинтересовался, чем именно он заслужил развесёлое пробуждение. – К нам какой-то хмырь вломился, – пояснил Аженор, всё ещё лёжа на Малфое. – Я его не знаю. Вдруг по вашу душу. – Ясно, что по мою! Твоя-то сто лет никому не сдалась! – возмутился Люциус. – Чем ты его приложил, бестолочь? – Ступефаем, – буркнул Аженор оскорблённо и сполз с их неблагодарной милости. – Тогда почему он упал? – строго спросил Малфой. Аженор растерялся, не в силах постичь сути претензии: Ступефай на то и Ступефай, чтобы осчастливленные падали и никуда не рыпались до прояснения своего статуса. – А мы почему упали? – не унимался Малфой. – Потому что трава, – пожал плечами Скабиор. – Какая ещё, к дракклам, трава?! – Густая, высокая и чистая, безо всякой дряни. Прятаться хорошо, – Аженор рискнул высунуться из замечательной травы и чутко прислушался: кажется, незваный гость заявился в одиночку. Затем он принюхался и озадаченно нахмурился: одуряющий запах копчёного окорока заставлял усомниться в безусловной враждебности хмыря. – Кто это? Вы его знаете? – догадался спросить он у Малфоя. Тот негодующе фыркнул, неспешно воздвигся на ноги, расправил плечи, задрал подбородок и с важным видом зашагал к полянке. – Ваша милость? – виновато окликнул его Аженор. – Чего разлёгся? – не оборачиваясь, бросил ему Малфой. – Идём, сенокосец! Аженор понурился и поплёлся следом. Будь его милость нормальным учителем вроде Клыка, на спине уже живого места не было бы. Зато и стыд не мучил бы, как сейчас. Гость смирно лежал на полянке, а из опрокинутой корзины пахло не только окороком, но и свежим хлебом. – Кажется, некий талантливый юноша заработал министерскую награду, – пропел Малфой невыносимо сладким голосом, подошёл к хмырю и махнул над ним палочкой. – Фините инкантатем! Стареешь, друг мой. Хмырь тяжело заворочался и, покряхтывая, сел. – Дожил, – сказал он сокрушённо и помотал тяжёлой полуседой башкой. – Прогулялся, называется, по лесочку, принёс гостинцев. – Красная шапочка! – развеселился Малфой и протянул гостю руку. Скабиор напрягся, отступил на пару шагов и незаметно стряхнул в ладонь собственную палочку: от Фенрира Сивого дешёвой «шлюшкой» поди отмашись. Меж тем оборотень ухватился за малфоевскую ладонь и принялся, охая и постанывая, вставать на ноги. Скабиор сделал ещё шаг-другой назад: несмотря на солидные для человека года, в силе и проворстве Сивый мог посоперничать со стаей пятиногов, а уж своих собратьев-оборотней и вовсе превосходил на голову. Вскочить с земли он мог одним ловким движением и сразу же кинуться в атаку. Однако вместо этого он стонал-причитал, будто древний дед, и напоказ цеплялся за смеявшегося Малфоя. – Эй ты, некий юноша! – Фенрир перевел взгляд горящих жёлтых глаз на Аженора, и тот немедленно пожалел о Ступефае. Аваду надо было кидать, и хрен бы кто её в этой глуши отследил. – Хватай жратву, пока я добрый. – Премного благодарен, сэр, – растянул губы в вежливой улыбке Скабиор, но с места не сдвинулся: нашли дурака! Корзина лежала всего-то в трёх шагах от клыкастого чудища, а в Малфоя как в заступника не очень-то верилось. – Боится, – довольно ухмыльнулся Сивый. – Молодец. – Молодец, – кивнул «заступник». – Свалил тебя Ступефаем. Фенрир скривился, показав страшные нечеловеческие зубы, сам поднял корзину и отдал её Малфою: – Корми и приручай своё… Приобретение. Ишь, зыркает, малефик хренов! Кусается, небось, когда кончает? Малфой опять засмеялся, вытащил пару бутылок вина и взмахом палочки отправил остальную снедь ко входу в палатку. Затем он подхватил Сивого под локоток, потащил к походному столу, навесил несколько хитрых «заглушек» и принялся что-то рассказывать. Скабиор постоял ещё немного, чувствуя себя дурак дураком, а потом вздохнул и крадучись скользнул к палатке: вдруг опять молока принесли? * * * Входная дверь всегда была чёрной, сколько он помнил. Дверь и оконные рамы в столовой на первом этаже, отчего скучные виды небольшой магловской площади казались заключёнными в траурную рамку. Чёрные балки кухни, чёрные дверцы шкафов в отцовском кабинете, много-много чёрного повсюду – неудивительно, что каждый из Блэков в конце концов сходил с ума. Видно, настала и его очередь, иначе зачем бы он сюда припёрся? После стольких-то лет жизни среди нормальных людей и стольких-то клятв никогда сюда не возвращаться. Кстати, скольких? Лет, в смысле, поскольку как клятв дано бессчётно. Он попытался прикинуть, но сбился из-за Азкабана: годы, проведённые там, никак не укладывались в голове. Он сбежал отсюда в шестнадцать, так? Теперь ему тридцать три, и он приполз под чёрную дверь, чтобы наконец-таки сбрендить в правильном месте. Точно, в Азкабане он не сошёл с ума, потому что истинному Блэку надлежит сделать это в родных стенах. Только сначала стоило искупаться. Последний раз он купался в Северном море и не сказать, чтобы стал чище. Наоборот, от солёной воды застаревшая грязь лишь схватилась коркой, и несло от него сейчас, наверное, как от помойки в Лютном. Очень плохо для слежки, очень. Обязательно кто-то унюхает. Может, всё-таки в гостиницу? Нет, рискованно. Ни в Косом, ни в Лютном обустроить надёжное логово не получится. И книги. Ему нужны книги. Такие, какие даже у Боргина не водятся и не водились никогда. Но для этого нужно набраться смелости и войти в чёрную дверь. Он огляделся: площадь была почти пустынна, а немногие маглы спешили по своим делам, не обращая никакого внимания на лишний дом и бродячего пса на его крыльце. Защита дома была цела и даже будто окрепла. Наследнички хозяйничали? Отчего ж не поселились? Он жалобно заскулил и, не давая себе времени опомниться и передумать, обернулся человеком. Само собой, тут же стало ещё хреновее. К тошноте и тремору конечностей добавилась головная боль. «Ага, значит, какой-то мозг есть, – подбодрил он сам себя. – Ноет с непривычки. Ничего, разберёмся». Ручки на чёрной двери не было: перед нужным человеком она сама распахивалась, а ненужный мог хоть три года в неё долбиться. Куда идти, если дверь не откроется (а с чего бы ей открыться?), он ещё не думал. Для правильного скулежа человеческая глотка не годилась, да и позорить себя нытьём человеку не полагалось, поэтому он до хруста стиснул зубы и коснулся пальцами серебряного дверного молотка в виде извивающейся змеи. Дверь отворилась медленно, с ужасающим скрипом, и он несколько секунд топтался на пороге, не спеша верить глазам. Кажется, в убежище ему не отказали. С ума сойти. Он вошёл в тесную прихожую, подождал, пока захлопнется дверь, и бессильно опустился на пол, привалившись спиной к старой подставке для зонтов. Тихо зашипели, разгораясь, старинные газовые светильники и прогнали мрак серовато-жёлтым тусклым светом. – Эй, есть тут кто? – просипел он вслух. На ответ он не рассчитывал – даже с улицы чувствовалось, что дом давно пуст. Просто захотелось услышать человеческий голос. – Придётся разговаривать с самим собой, – сказал он чуть громче, тяжело встал на ноги и вяло отсалютовал своему отражению в пыльном зеркале. Отражение не радовало – старый, измождённый мужик с безумными глазами, грязный и вонючий. Точно, ванная. Сейчас он вполне мог убить за ведро горячей воды. – Негодный хозяин Сириус вернулся! – раздался скрипучий голос. Он вздрогнул от неожиданности и бешено оскалился, но тут же обмяк и вяло погрозил кулаком бесшумно возникшему в прихожей домовику. Кричер, доносчик. Живой, подлец. Кричер, старая мразь, тоже выглядел отвратно – согбенный и сморщенный, в грязной ветхой наволочке, недобро сверкавший крохотными для домовика глазками. – Так ты не сдох? – равнодушно поинтересовался Сириус. – Я думал, тебя вместе с маман закопали как особо верного. Предполагалось, что узники Азкабана не должны получать вестей с воли. В тюремной же охране были не только дементоры, но и люди, и они тоже хотели развлекаться. Дементоры питались чужой радостью, а люди упивались чужим горем. О смерти Вальбурги Блэк ему сообщили в надежде покуражиться, но Сириус остался спокоен. Он знал, что мать умрёт. После смерти Регулуса она просто доживала – видно, ждала чего-то. Надо полагать, дождалась. – Бедная, бедная хозяюшка, – бормотал Кричер, комкая узловатыми пальцами разлохмаченную вышивку на своей «тоге». – Негодный щенок разбил ей сердце. Негодный. Недостойный целовать её следы на земле. – Вода в доме есть? – В этом доме есть всё. Даже Предатель крови теперь есть. Нет только моей несчастной хозяюшки. Сириус мотнул головой, отбрасывая с глаз кудри, слипшиеся в неопрятные сосульки, и медленно побрёл на второй этаж, в самую роскошную в доме ванную – с чёрными мраморными полами и кранами в виде змей. Некогда белоснежная ванна заросла пылью и паутиной, разинутые змеиные пасти глухо клекотали, плюясь ржавой водой. Кричер, старая погань, немедленно смотался, и Сириусу пришлось самому приводить ванну в порядок. Впрочем, особо он не усердствовал: гостей не ожидалось, а после Азкабана он стал не особенно привередлив. Купание затянулось надолго. Воду пришлось сменить несколько раз, пока размокший кусок мыла стал давать худо-бедно белую пену, а не страшные серо-чёрные хлопья. Волосы Сириус собрал в толстый жгут и уже хотел отмахнуть их опасной бритвой, нашедшейся на пыльной зеркальной полочке, как появился Кричер и плюхнул ему на макушку какого-то густого, с резким травяным запахом, зелья. – Кричер расчёсывал хозяюшке косы, – проскрипел домовик и ловко отобрал у него бритву. – Роскошные тяжёлые косы. Красивые чёрные косы поседели из-за негодного первенца. Кричер плакал над каждой седой волосинкой. – Можешь и над моими поплакать, – зевнул Сириус; от горячей воды его развезло не хуже, чем от опрокинутой натощак бутыли «Старого Огдена». – Гадкий щенок, – фыркнул Кричер и принялся бережно разбирать спутанные пряди. – Неблагодарный паршивец. Бессовестный поганец. Сириус снова зевнул, да так, что хрустнула челюсть, и разом отрубился. Скрипучее «бедный мальчик» ему, наверное, приснилось. * * * – Молли, что ты такое говоришь? – спросил папа негромко, но таким тоном, будто перед ним был взбесившийся гиппогриф, а не мама. – Какие ещё Блэки, что за дичь? – Не смей притворяться, будто ничего не понял! – рявкнула мать, и Рон испуганно съёжился в своём ненадёжном убежище. – Я на самом деле ничего не понял. Раздался звук ещё одной пощёчины, и Рональд сильно прикусил ладонь. Такого раньше не было. Нет, получить от матери по шее можно было легко и просто: терпением миссис Уизли не отличалась. Но мамины оплеухи всегда были… Мирными, что ли? Рон никогда не сумел бы объяснить вслух, чем колотушки отличаются от побоев, но прекрасно понимал разницу. – Ма, не сердись, – сказал Чарли виновато. – Никто из нас ничего такого не думал, честно. Просто хорошо быть сильной семьёй, верно? – Как Блэки? – Ну… Звуку третьей пощёчины Рональд даже не удивился. Зато стало понятно, почему Чарли сразу после школы взяли на работу в драконий заповедник – за храбрость. Сам Рон, например, трижды подумал бы, прежде чем раскрывать рот, когда у мамы такое настроение! – Ещё скажи, как Мраксы, – сказала мама горько и вдруг заплакала. Рон скорчился, уткнув нос в колени и обхватив себя руками. Он по-прежнему не мог понять, о чём поспорили родители и старшие братья, но ничем хорошим такие разговоры закончиться не могли. А вдруг мама так рассердится на Билла и Чарли, что на какое-то время запретит им приезжать домой? Не выгонит, конечно: Уизли всё-таки не Блэки, чтоб им пусто было, которые каждое поколение с ужасным скандалом выгоняли кого-нибудь из дома. Все в Британии потом дивились их непримиримой жестокости, но ни с «правильной» семьёй, ни с изгоями дел старались не иметь. Блэк – это бешеный злобный придурок, выгнанный он или ещё какой, и подлое убийство родителей Поттера тому доказательство. Не бывает ручных мантикор, так-то. Невозможно, чтобы Билл – добрый, весёлый Билли! Магловская майка, серёжка-клык! – захотел стать похожим на этих тварей! Наверное, мама неправильно его поняла. Да, точно! Она всегда сначала кричит, а уж потом разбирается, кто на самом деле бросил в пруд дохлую ворону или запер парочку садовых гномов в почтовом ящике. Мама тихо всхлипывала, а отец и братья, судя по топоту и виноватым причитаниям, суетились вокруг с водой и салфетками. Рон сердито заморгал, потому что у него самого подозрительно зачесались глаза. Не от слёз, понятное дело, просто пылищи в этом проклятом шкафу скопилось уйма. Наконец мама перестала плакать, и суета улеглась. После минуты-другой неловкого молчания папа тяжело вздохнул и сказал: – Молли, любимая, прости нас. Не знаю, за что, но прости. – Дети спят? – спросила мама устало. – Обнови «заглушки», и поговорим. Мальчики, вы уже сами можете отцами стать, а потому должны меня выслушать, хоть и не люблю я такие разговоры. – Да, мама, – хором сказали братья. – Всегда считала, что родителям стоит быть честными с детьми, но иногда это… Немыслимо, – медленно произнесла она и прерывисто выдохнула. – Как, по-вашему, объяснить маленькому мальчику, что его любимая бабушка по отцу на самом деле полоумная сука? – Молли! – ахнул отец. – Закройся, дорогой! – скомандовала мать. – Я говорю со своими сыновьями! Вообще-то это должен делать ты, но нет так нет. Можешь и дальше верить, что любое горе пройдёт и любая беда рассосётся, если немножко посидеть в гараже с магловской дребеденью. – Молли! – Первым делом мадам Уизли, урождённая Блэк, объяснила, что моя предполагаемая плодовитость не гарантирует рождение «нужных детей». «Нужные» – это мальчик, наделённый родовым даром Уизли, и девочка – будущий кровный маг. Да, и дети должны быть красивыми, чтобы обычные смертные понимали, с кем имеют дело. В настоящих Уизли и Прюэттах нет ничего красивого, кроме цвета волос, а потому зачинать детей следует по сложному ритуалу. – Молли! – Я не виню тебя, Артур. Ты добрый, а потому даже помыслить не мог послать маменьку Запретным лесом. Да и я, клуша, растерялась. Первого ребёнка страшно рожать, дети. Всё время думаешь невесть о чём, сомневаешься. Прислушиваешься к себе – где же она, эта неземная любовь к ещё не родившемуся малышу? Вроде бы над пузом радуга должна сиять, а на самом деле то тошнит, то колики, и рыдать охота каждые пять минут. Страшно за ребёнка – будет ли здоров, благополучен? Страшно за себя – вдруг не смогу, не сумею, не полюблю? Вдруг сделаю несчастными обоих? А ритуалы… Ну что, мы же не маглы какие дремучие, чтобы бояться ритуалов. Кто откажется родить заведомо умное и сильное дитя? И красивое, помогай Годрик. Куда ж без красоты-то? Мама вновь всхлипнула, и в комнате повисло тяжёлое молчание. – Меня родили по обряду? – спросил Билл, и Рон опять вцепился зубами в многострадальную ладонь – до того тусклый и больной голос сделался у брата. – Хочешь сказать, что я не сам… – Билли, мальчик мой, что ты! – всполошился папа. – Сам! Всё сам! Наилучшие баллы по всем экзаменам! – Наилучшие мозги по особому покрою, – так же тускло ответил Билл. – А я ещё сомневался, смогу ли… – Нет такой магии, чтобы тащила ребёнка в библиотеку! – рассердился отец. – Нет магии, заставляющей помогать по дому и любить младших! Молли, видишь, что ты наделала? – Вижу, – стальным голосом ответила мать. – Что, не нравится быть чужой задумкой? А братьям своим ты какую судьбу задумал? – Молли! – Пусть мой умный и талантливый сын сначала ответит, чем отличается зачатие по обряду от свадьбы по сговору родителей? Рон почувствовал, что из прокушенной ладони течёт кровь, и постарался успокоиться. Не может быть, чтобы всё это было правдой. Мама просто пугает Билла. Но зачем? – Мама, я не говорил… – Говорил! Говорил, что сильный род – благо для его детей. Рассуждал, что личные амбиции не должны идти во вред роду. Много чего говорил, да с таким пылом! Вот бы свекровушка порадовалась! – Молли! – Мам, я ведь совсем не то имел в виду! – Погодите! – озадаченно пробасил Чарли. – Лучше объясните, почему я не красивенькая девчонка с кровным даром? Не то чтобы я прямо мечтал об этом. Просто интересно. – Тебя вообще не должно было быть, – вздохнула мама. – Между идеальными детьми планировалась идеальная разница в возрасте. Так что неудавшаяся девчонка – это, кажется, Фред с Джорджем. Рональд подавил истерическое хихиканье: да уж, девица из Форджей получилась бы та ещё! Такую замуж и троллю не всучишь! – Тогда я вообще ничего не понял! – жалобно сообщил Чарли. – Получается, я расстроил бабушку? – Бабушку расстроила я! – строго сказала мама и даже по столу пристукнула ладонью. – Ты здесь ни при чём. Запомните накрепко: дети никогда не виноваты, если в семье нелады. Ясно? – Да, мама, – хором ответили братья. – Поэтому завтра утром младшие не должны видеть ваших кислых рож! – Да, мама! – Твоё рождение, Билл, рассорило нас с остальными Уизли. Мы до сих пор не особо общаемся, если ты заметил. Оказывается, дар мадам Цедреллы предназначался исключительно для того, чтобы возродить утерянный дар артефакторов. Твой покойный дед тёмных магов на дух не переносил, но обойтись без их умений было невозможно. Уже до первой войны дела обстояли хуже некуда – и с детьми, и с деньгами, и с репутацией. Если вдруг случится побывать в семейном склепе, обрати внимание на имена и даты: чуть не треть – это женщины, умершие родами, и детвора до пяти лет. Уизли вырождались подобно Мраксам, хоть всегда были светлым родом. Вот твой дедуля, последний из худо-бедно удавшихся мужчин, и сманил Цедреллу замуж. Как я понимаю, амбиций у девы было море, а у Блэков её не ценили: способности средненькие, да и ума не через край. В общем, замуж она вышла по своему разумению, и тут же огребла свадебный подарочек – из рода её выставили немедля. Чуть погодя она выяснила, что в новой семье её тоже держат за племенную кобылу и придушат тотчас, как только обнаружат у потомства хоть что-то сверх оговорённого. Вот такая романтичная история любви. Как тебе, Билл? Всё во благо рода. Обоих родов, точнее. – Молли, – устало вздохнул отец, – прекрати пугать ребёнка. История некрасивая, согласен, но она в прошлом. Сейчас у нас всё прекрасно, и скоро будет ещё лучше. – Дай-то Годрик, милый. Но позволь, я закончу. Дед помер счастливым: трое сыновей, и все в папеньку – тихие, серьёзные и домовитые. Младшенький только слегка малахольный, но зато и одарён так, как давно уж в роду не случалось. Умирая, Септимус наказал сыновьям жить размеренно и достойно, а коль родятся вдруг дети, похожие на прежних Уизли, что нравом больше напоминали лепреконов, чем людей, то дурь из них выбивать нещадно. Поколение-другое – глядишь, да и забудут рыжих пакостников. – Форджи! – потрясённо произнёс Чарльз и, похоже, двинул Билла локтем в бок, потому что тот охнул и сказал какое-то непонятное гортанное слово: то ли по-египетски, то ли на гоббледуке. – Намного симпатичнее, – усмехнулась мама. – Фамильных портретов вы тоже не видели, да? Ваше счастье. – Я, между прочим, каждое утро в зеркале такой портрет созерцаю, – уныло прогудел Чарли и, судя по очередному непонятному словцу, снова заехал Биллу по рёбрам. – Завидую старшему брату. – А я – младшему, – мрачно отозвался Билл. – К нему не липнут всякие уроды и не предлагают кое-чем подзаработать. А Форджи ещё получат, если не уймутся! Точно, что лепреконы! – Года два от силы, – сказала мама. – Что? – Потом тебе придётся научиться договариваться, сыночек, со своими младшими братьями. Не такие они люди, чтобы позволить собой помыкать. Может быть, попробуешь поговорить? – Слова от них отскакивают! – Значит, не те слова. С Чарли ты ведь не дерёшься? – Драться с Чарли?! У него кулаки с мою голову! – Это да, но с заработками ко мне никто не липнет. Даже обидно, – дурашливо засопел Чарльз и тут же стал серьёзным. – Почему дядья были не рады рождению Билла? Из-за… Сверх оговорённого? – Верно, сынок. У твоей бабки достало ума похвастаться моей дуростью. Мол, трепещите, унылые Уизли – грядут перемены. Само собой, и нас, и Цедреллу выставили из дома. Без проклятий и прочего, но со скандалом. Велено было валить к Прюэттам, раз такие умные. К отцу я не пошла – я замужем. После ночёвки в самом паршивом номере «Дырявого котла» свекровь вспомнила, что у неё есть приданое. Блэки не мелочились и девок выгоняли из рода не на улицу. Вот так мы и поселились в «Норе». Тогда это был просто старый сарай посреди зарослей бурьяна. – А потом? – Потом мы с мамой решили, что у нас будет столько детей, сколько Мерлин пошлёт, – негромко сказал папа. – Что все они будут умные, красивые и одарённые, потому что мы будет их любить. Так и вышло. Верно? – Верно, любимый, – ответила мама. – Наша семья уже сильна, Билли. Никто в Британии не вспомнит, как зовут братьев Артура и что у них за потомство, зато наше семейство у всех на слуху. Раскрой глаза, сынок. Вы все яркие, сильные, интересные. Разные. Зачем опять кроить всех по одной мерке? – Мам, но ведь нам нужно… – Билл тяжело вздохнул. – Опять ударишь? – За мечты о мэноре и толпе послушной родни с одним лицом на всех? Стоило бы, но попробую словами. Какая физиономия, по-твоему, достойна копирования? – Билла, ясное дело! – опять встрял Чарли. – Красотища же! – Ты готов жениться на ком попало и терпеть что угодно, лишь бы твои сыновья были похожи на дядю? – Э-э-э… – Все так делают! – судя по голосу, Билл разозлился. – Вы тоже! Только потом отчего-то передумали! – Поумнели, – сказал папа. – Сынок, не злись на маму. Пощёчины были лишними, но она права. Наша семья здорова и многочисленна. Уже нет нужды в ритуалах, одного раза было достаточно. Ситуация выправилась, и у нас всё есть – сила, ум, любознательность и красота. – Да, только всё это добро распихано по разным людям! Чем плохо, если каждый из Уизли будет хорош собой, храбр, могуч и умён? – Тем, что он рано или поздно останется один-одинёшенек, – сказала мама жёстко. – Билл, сынок, ты плохо знаком со старыми семьями. А я свою свекровь с некоторых пор стала слушать очень-очень внимательно. Тот метод продолжения рода, который ты счёл образцом, годится, лишь когда всё настолько плохо, что к этому не только привыкли, но и стали гордиться. От безысходности, надо понимать. Но мы, по счастью, не Пьюси и не Малфои. Нам не нужно пытаться вогнать весь опыт сорока поколений в одного потомка, поскольку второго просто не будет. – Да, но ведь Блэков было много! – И сумасшедших через одного! А в последнем поколении – чуть не каждый! Уж кровные маги могли бы сами для себя расстараться, но как-то не вышло! Значит, что? – И что же? – Всё хорошо в меру, и Мерлин сам знает, кого и как делать! – Мам, Мерлин – это сказки. Научный же метод… – Хорошо, давай по науке. В Мунго не лечат всех подряд, а только тех, кто по-настоящему занемог и желает помощи! И мёртвых там не поднимают! – Бездумная погоня за могуществом обычно заканчивается очень плохо, – мягко добавил папа. – А если погоня будет умная? – Начнётся третья магическая, – буркнула мама. – Видали мы таких умных. Билл, угомонись, прошу. Это на тебя Египет так действует – здесь все шарахнутые чужим древним величием. – Ма, давай мы вернёмся к этому разговору позже. Я обдумаю твои слова, хорошо? – Договорились. Родные помолчали, а потом Чарльз дурашливо вздохнул: – Эх! Чую, не видать нам великого светлого рода! – Дай-то Годрик, – сказал папа. – Величие никому ещё даром не доставалось, и цена у него… – Герой Поттер в зятьях тоже очень ничего! Рон возмущённо фыркнул и тут же испуганно вжал голову в плечи. Но никто его не услышал, потому что мама громко застонала: – Вас опоили в том кабаке, что ли? Какой ещё зять?! Ты его видел? Говорил с ним? – Н-нет, – опешил Чарли. – Да ладно, ма, я же пошутил! Понятно, что они ещё дети и всё дюжину раз переменится. Но сестрёнка много говорит о нём, да с восторгом – забавная такая! Я же её помню мелкой совсем, а тут – гляди-ка! – прямо барышня! И вся в мечтах! – Наша семья обязана Гарри по гроб, – сказал папа, и Рон озадаченно нахмурился. – Если бы не он, мы потеряли бы Джинни. Я уж молчу о том, что нам, скорее всего, пришлось бы бежать из Британии. Так что восторги своей дочери я понимаю. Чего-чего?! Рональд до того растерялся, что чуть не выскочил из шкафа, требуя объяснений, но вовремя опамятовался и снова затих, прислушиваясь. – Поверить не могу, – проворчал Чарли, и Рон согласно закивал. – Никакой ошибки? – Никакой, – вздохнул Билл. – Все признаки одержимости, включая сопутствующее магическое и телесное истощение. Фаид в таких делах не ошибается – специализация. Однако мистер Поттер и его дорогущая кукла до того прочно засели у Джинни в голове, что она сумела сохранить свою личность в целости. Провалы в памяти и исковерканные воспоминания за последний год – это ерунда, а потери в магии... Тоже ерунда. Меньше всего я хотел бы видеть сестрёнку в аврорате, а на выпечку пирогов и вязание сил у неё осталось в избытке. Фаид говорил – невероятная удача. Обычной привязанности к маме-папе-братьям не хватило бы. – Одержимость на одержимость, и наша оказалась крепче? Не назвал бы я такое дело удачей, – кресло заскрипело: Чарльз встал. – Джинни жива – это главное! – отрубил Билли. – Она жива, мы не в бегах и даже разжились утешительной премией. Выигрыш в лотерею организовал профессор Дамблдор, я полагаю? – Да кто же признается? – хмыкнул папа. – Но отсутствие следов – самый верный след. Думаю, он. Однако поблагодарить не могу, чтобы не оскорбить излишней догадливостью. В общем, мы опять кругом в долгах, сынок. Не слишком удачный момент для мечтаний о мэнорах и прочем. – Мечты не бывают несвоевременными, папа, – судя по голосу, Билл улыбался. – Кто знает, может быть именно «мэноры и прочее» в какой-нибудь передряге сохранят мою душу в целости. Я знаю, что неправ и мальчики не виноваты, но ужасно хочется наорать на них за эту куклу. После Рождества сестрёнка уверенно помнит только те моменты, когда смотрела на Поттера или держала в руках его подарок. А они над ней смеялись. Кошмар. Рон пристыженно съёжился и поклялся сам себе самой страшной клятвой, что непременно попросит прощения у сестры. Вот ведь олух – всё происходило у него на глазах, и в гадком проклятии он слизней подозревал, но поговорить с Джинни начистоту мозгов у него не хватило. Теперь стали понятны и вырезки из журналов, и вечные разговоры о герое – Джинни сражалась с проклятьем изо всех сил, цепляясь за самое дорогое. В том, что самым дорогим стал Поттер, а не родные братья, виноват, понятное дело, вовсе не Поттер. «Ос-сёл! – Рон больно дёрнул сам себя за волосы. – Ишак линялый! Со следующего года глаз не буду спускать со своих! Тоже мне, боевик траханый! Джинни прокляли, Гермиона окаменела – да кто тебе после такого вообще хоть одну живую душу под защиту отдаст? Идиот!» – Вот тебе, сынок, ещё одно доказательство, что не всё на свете можно перекроить обсидиановым ножичком, – сказала мама задумчиво. – Сто с лишним лет Блэки убивались в попытках заполучить нормального потомка, и ничего. – А я? – Поговори с мистером Поттером, сыночек, – голос у мамы стал чересчур ласковый, – и мигом приземлишься на задницу. Изгнанный из рода полумагл, а Блэк из Блэков. Заметь, без всяких ритуалов и плясок с родовым гобеленом. Заиметь такого зятя… Годрик милостивый, как я радовалась, когда поняла, что Джинни не унаследовала дар кровной магии! И вот, пожалуйста – она влюбилась в… Проклятье, в настоящего героя! – Погоди! – прогудел Чарли. – Помедленнее, а то я опять потерялся! Идея была в том, чтобы подружить младших с Гарри Поттером. Младенец-герой, любимец «Пророка». Если не с колыбели, то с третьего курса – прямая дорога чуть не в Визенгамот. Полезные связи, новая аристократия и всё такое. Что теперь не так? – Пророчество истинное, Дамблдор прав, и Неназываемый на самом деле пытается возродиться. Кажется, герою прямая дорога не в Визенгамот, а на кладбище, – глухо сказала мама. – Старая стерва Августа Лонгботтом задурила нам голову. Урок вам, дети: никогда не имейте дела с психами. Простить себе не могу, что повелась. – И тоже никакой ошибки? – После духа Того-Самого в собственной дочери? Никакой, сын. Никакой. – Вместо ожидания милостей прикрывать герою спину в драке с недобитками? Отлично! Я – за! В чём проблема-то? – Дурачок, – вздохнула мама. – А если вас убьют? Тебя, твоих братьев, Джинни? А Гарри? Его-то за что? Ребёнок ведь ещё совсем! – Вырастет! – Это если дадут, – мрачно сказал папа. – Дракклово пророчество. Мы бы с мамой сгребли вас и Гарри в охапку и… Н-да… На Америку после истории с Гриндевальдом рассчитывать не стоит, а в Европе нас достанут везде. Только у Крауча хватило характера Пожирателей прижать, остальные страны над ними даже аврорский надзор не установили. Каркаров – директор Дурмштранга, что тут ещё скажешь? – Значит, буду хлопотать о переводе домой, – сказал Билл твёрдо. – Сынок, не нужно! – Сам сказал – мы в долгах. Я, может, и хреновый Блэк, но правильный Уизли! Все будут живы и счастливы, мама, не плачь! * * * Рональд вылез из своей засады глубокой ночью, когда все уже спали. Достал локхартову «шлюшку», наколдовал Темпус и долго смотрел на огненные цифры. Потом залечил искусанную ладонь, вырезал статью с колдографией из свежеотпечатанного пробного номера «Пророка», вытащил из чемодана вредноскоп, купленный на каирском базаре по совету мистера Джабира («Настоящий мастер делал! Не пожалеете!»), взял чистый лист пергамента и написал: «Привет, Гарри! С днём рождения! Извини, что так вышло с телефонным звонком». Письмо получилось корявым и совсем коротеньким, хоть он промучился над ним до самого рассвета. Затем свистнул Стрелку, крепко привязал конверт со свёртком к её лапке и сказал строго: – Знаю, что далеко. Знаю, что пустыни, моря и дикие земли. Но очень надо, понимаешь? Отдыхай и кормись по дороге, проси помощи у других сов, что хочешь делай, но доставь к сроку. У тебя почти неделя. Должна успеть. Сова негромко ухнула и вылетела в окно.