Confession

Mon ami, Легонько закусив кончик ручки, я пристально вгляделась в листок бумаги. Буквы странно смотрелись на самом верху белого листа, будто бы портя бумагу. Почерк казался недостаточно ровным и красивым, из-за чего хотелось скомкать страницу и выбросить ее с глаз долой, заново начав столь трепетное письмо. Тряхнув головой, я отогнала эти мысли, упрямо думая, что же написать дальше. Может сказать, что люблю его? Не сочтет ли он это слишком ванильным? Нет, точно, никаких банальных слов любви. Описывать свой день тоже казалось странным — мы же буквально пару часов назад болтали по телефону. Да и как-то это избито. Откинувшись на стуле, я запрокинула голову и посмотрела в потолок. Люстра, висящая в центре комнаты, слегка подмигнула одной из ламп, будто подбадривая меня. Я улыбнулась, закусив в губу, и в голове, как само собой разумеющееся, всплыл его голос. «Ты, когда улыбаешься, похожа на лису — такие же хитрые глаза». По телу разлилось тепло от этих воспоминаний, и улыбаться захотелось еще сильнее. Безумие… Кто же мог подумать, что неприступное сердце ледяного короля можно купить за банку сгущенки? То, как мы познакомились, без смеха не вспомнить. Сердце начало биться чаще, а на щеках выступил предательский румянец. Руки моментально потянулись к пылающему лицу, лишь бы никто не увидел такой момент сентиментальности, хотя дома, кроме меня, и так никого не было. Казалось, мы были знакомы уже вечность, так почему вместо текста для будущего письма в голове всплывают только совместные картины прошлого. Это было странно, что писать дорогому человеку, который и без этого знает тебя целиком и полностью, гораздо сложнее, нежели написать кому-либо еще. Я не заметила тот момент, когда незнакомый мальчик с гитарой наперевес оказался мне ближе всех. Заполнил мозг, оставил кусочек своего присутствия в каждой мысли. Стал неотъемлемой частью меня. Наверное, вместе мы прошли уже все, что только можно было. И каждый день мы продолжали преодолевать многокилометровые преграды в борьбе за права нашей любви на существование. От этого так ценно было любое вещественное доказательство. Я вновь перевела взгляд на почти пустой лист бумаги, который планировала отправить уже несколько дней назад, но решимость, достаточная для его написания, пришла лишь сегодня. Стоило только представить, как рад он будет, когда получит от меня это письмо, как по телу проходила приятная дрожь предвкушения. Пытаясь написать это письмо, я представляю твою улыбку, и она дает мне силы двигаться дальше. Записав эту строчку, я крутанулась на стуле, борясь с желанием зачеркнуть ее. За все эти годы я так и не научилась выражать свои чувства без смущения, что проступало ярким румянцем на щеках. Он всегда называл это милым, из-за чего я краснела еще сильнее. Написать настоящее бумажное письмо было чем-то безумно интимным. Казалось, я не краснела так даже когда впервые сняла перед ним всю одежду. Хотя краснела ли я в тот момент? Наверное, все-таки да, но времени думать об этом тогда абсолютно не находилось. От воспоминаний закружилась голова, но сердце слегка заныло, напоминая о том, что настолько дорогой для меня человек сейчас далеко. Как там было в песне? Между нами были миллиметры, что растянулись на мили. Так и есть. По коже прошелся холодок вместо приятного тепла чужих рук. Вновь и вновь я задавалась вопросом: почему все именно так. Мы могли бы жить в соседних домах и видеться каждый день. Мы могли бы жить на разных континентах и никогда не встретиться. Мы могли бы жить в одном округе и каждый день проходить мимо друг друга по дороге в школу или на работу, оставаясь незнакомцами. Мы могли бы жить… Из миллиарда вариантов у нас вышел самый абсурдный. Видеться раз в несколько месяцев, чтобы потом вновь и вновь будить друг друга утренними звонками. Просыпаться, чтобы приблизить момент нашей встречи и перед сном рисовать ее в своем воображении. Я крепче перехватила ручку, удерживая ее меж слегка дрожащих пальцев, но от этого не менее уверенным почерком вывела последние слова, которые хотела написать. Я скучаю.